;;жанне тридцать восемь, подумать какое южное имя,
жанна ждёт и просит, пусть возьмёт и к нему остынет
этот пожар в просеке души её, пусть он вынет
и заберёт обратно свои искры, безответственный костровой,
и горящие белые астры, пусть отпустит её домой.
все драгоценности и пиастры она бросает в живой прибой,
чтобы снова найти их позже, на другом берегу воды.
жанна выглядит помоложе, заметает седин следы
тёплым ветром по тонкой коже, запуская себя в ряды
престарелых русалок, похожих на тени внутри теней,
которых вид непомерно жалок, а опыт ещё бедней,
анимус ни шаток, ни валок; они не считают дней
и ждут кострового, чтобы тушить его всплеском брызг
из-под хвоста серебра первой пробы, принятым за бриз,
дующий с моря на особу в белом, исторгающую визг,
то есть на его женщину. жанна знала, что так случится,
но не думала, что так рано; жанна – раненая волчица
теперь, как ни странно; она уползает лечиться
на подбитых лапах в лес, хоть от кострового легче горит
дерево. на острый утёс её выводит птица, она парит
и жанна за ней, как пёс, со скалы на перевёрнутый сталактит.
жанна в следующей своей жизни хочет быть птицей
и не любить его, лёжа в психиатрической больнице,
да,
так она верит и так она говорит.
11/11/10