значит - качайся, тесёмка моя батистовая,
я не играю - подвешенным остаюсь.
Лев Либолев
А ночью было минус двадцать шесть.
Бесснежно, сухо. И у кромки леса
протяжно кто-то выл, да так, что шерсть
стояла дыбом на загривке Рекса
и в денниках притихших лошадей.
Полопались все трубы от мороза.
И надо бы поспать. Ведь завтра – день,
а с ним – зима, и новая угроза
больших и малых бедствий. Но болят
разбитые в недавней драке руки.
И – стоит задремать – приснится ****ь,
глаза блудливы, злы и близоруки.
Юбчонку подымает. Нет, не сон
мне нужен. Нужен мне коньяк вчерашний
недОпитый. И с воем в унисон
пою и пью. И становлюсь бесстрашней,
а, может быть, хоть чуточку мудрей.
И хочется не править этим миром,
а мягко плыть в потоках всех морей,
и приплывать туда, где пахнет мирра,
где шелестит пугливый эвкалипт,
где синь и сень, а не углы и норы,
где счастье – потерявшийся реликт –
лучится в окнах бликами меноры,
и крутится волчок… Но воет волк,
иль кто там воет, там, у кромки леса?
И лёд замёрзших Ладог, Лен и Волг
блестит в глазах зимы моей белесой.