Учился я, кажется, во втором классе, когда кто-то из взрослых спросил меня, кем я хочу быть. И был страшно удивлён, услышав ответ: "Я хочу быть дядей Мишей!" А я не сумел ничего объяснить. Да и сейчас, пожалуй, не сумею…
Начало пятидесятых годов прошлого века. Ах, как нравится мне произносить это: "…прошлого века". Дурачок, видимо.
В самом центре Солнечногорска – сквер, упирающийся в Ленинградское шоссе. На шоссе смотрит бронзовый памятник братской могилы. Рядом – винный магазин, двухэтажный универмаг в дореволюционном ещё здании, целая куча маленьких, но жизненно важных магазинчиков и палаток. Рядом совсем – больница, банк, рынок, железнодорожная станция. А в самом центре этого бойкого места – у ограды братской могилы – стояла крошечная будка холодного сапожника. И звали сапожника дядя Миша.
Дядей Мишей звали его мы, ребятишки. А взрослые называли просто Мишей. Был он хорош: лет тридцати, под два метра ростом, светлые кудрявые волосы, красивое улыбчивое русское лицо с голубыми глазами. Одет был всегда одинаково: солдатская гимнастёрка, чёрные брюки, заправленные в солдатские сапоги, кожаный фартук. В холода надевал солдатскую же телогрейку-поддёвку. Была ещё одна деталь, но она, по нашему мнению, ничуть не портила дядю Мишу: из левого рукава гимнастёрки, чуть ниже локтя, торчала култышка, а на неё был надет здоровенный чёрный резиновый набалдашник. Зато правая рука была на загляденье! Ладонь – размером с совковую лопату. Пальцы красивые, длинные, но каждый толщиной с сардельку. Сжатая в кулак, рука была размером с футбольный мяч, а сложенная в горсть, вмещала полкило крыжовника. Это было проверено многократно…
Делал дядя Миша немудрёную сапожницкую работу: ставил подмётки, набойки, заплаты, ушивал, прошивал – в общем, всё, что надо простому люду. Работал быстро, качественно и весело. А в работе ему якобы помогали мы, пацаны, которые целыми днями вертелись у его будки. Там была наша тусовка, только мы слова тогда этого не знали. Школа моя была в пяти минутах ходьбы, через шоссе. Учась в первую смену, я заходил к дяде Мише на часок-другой после уроков, учась во вторую – до уроков.
Он нас привечал по-отечески. Поглядит задумчиво, и скажет: "Что-то кисленького хочется…" И даёт два рубля. А ты - мухой на рынок, купишь в фунтик полкило крыжовника, и мухой же обратно. Крыжовник высыпался в дядимишину ладонь, и он брал ягоды губами, и мы клевали по одной.
Или дядя Миша говорил: " Что-то кваску охота…" Два рубля, мухой к квасной бочке. А там очередь с бидонами на час. Но ты, преисполненный важности, подходишь к продавщице и произносишь пароль: " Дяде Мише… большую и маленькую". Берёшь две кружки и несёшь осторожно, чтобы не плеснуть ни капли. Дядя Миша пьёт из большой, а ты – из маленькой. А потом – мухой - кружки обратно. Они – дефицит.
Были и более ответственные задания. Подходит к будке дамочка-домохозяйка, обвешанная сумками и авоськами, и начинает певуче: "Ой, Мишенька, здравствуй! Тяжело-то как, сил нет. Не помог бы поднести одинокой женщине, а?" Дядя Миша крякал, вставал: "Отчего же не помочь хорошему человеку, можно и помочь…" Потом, обращаясь к тебе: "Посиди тут за меня, пацан, а? Ну, ты же знаешь всё…"
И ты – при исполнении. В ногах – круглая жестяная банка со всей дядимишиной выручкой за день. В одном уголочке - готовые заказы, в другом – ещё не сделанные. Тут подходит клиентка: "А Миша где?" - "Дядя Миша ушёл к фининспектору. Оставляйте заказ, к вечеру готово будет". Часа через полтора приходит дядя Миша, спрашивает, как дела. "Нормально!" Достаёт из банки два рубля: "Ну, спасибо! Будь здоров…"
Была у дяди Миши ещё одна общественная нагрузка. Рядом – винный, мужики роятся целый день. Подходят: - "Миш, дай двадцатку, а?" – "А ты мне не должен?" – "Да что ты, Миш, да я…" – "Ладно, на!"
Часто случались потасовки. Если просто махали кулаками, то это дракой не считалось. Драка – если ножи в ход пускали. Вот тогда приходилось вступать в дело дяде Мише. Он вставал, шёл в самую гущу драки, приобнимал одного из зачинщиков за шею и тюкал в лоб чёрным набалдашником. И тот ложился. Если набалдашника было мало, то тюкал кулачищем по затылку. Этого хватало всегда. Натюкает так человек пять, остальные разбегутся. Натюканных он отнесёт к будке и сложит в рядок у ограды памятника. Достанет здоровенный солдатский чайник на полведра и побрызгает лежащих водичкой. А тут и милиция подъедет. – "Миша, что у вас тут?" – "Да ничего, всё нормально". – "А эти чего лежат?" – "Умаялись маленько. Ничего, сейчас отойдут." – "Ну, ладно, смотри…" И уезжают…
Став постарше, узнал я, что дядя Миша, придя с фронта, взял женщину с четырьмя детьми, вдову однополчанина, жившую в полуразрушенном доме в деревне рядом с городом. Восстановил дом, поднимал детей. Двое из них учились в нашей школе.
Учился я уже в старших классах, когда прилетела чёрная весть: дядю Мишу убили! Ехал вечером в поезде, стоял в тамбуре, курил. Ударили ножом в спину, ограбили, тело сбросили . Милиция разводила руками…
Тогда за дело взялись друзья-фронтовики. И через несколько дней бесследно исчезли три известных всему городу бандита – Брыль, Гундос и Полицай. Милиция облегчённо вздохнула. Дядимишина будка незаметно пропала куда-то. А вот память осталась…
http://stihi.ru/2010/12/10/2284