КОНВОИР
Гляжу на крошку-дочь: и явь, а словно снится:
комочек маленький страдальчески хрипит.
В шахтёрском городе случайная больница –
суровых правил, и старинная на вид.
Моя седая мать с бессонными глазами
качает внучку: «Тише, Ксаночка, усни».
У нас с женой – пока не сданный госэкзамен,
и дочка с бабушкой оставлены одни.
Стоим в больнице тихо, в струнку – словно дети.
«Вы не волнуйтесь, дочке будет хорошо» –
врач убеждает, что она вполне в ответе
за жизнь малышки – ей, казалось бы, чужой.
Нам оставался ровно месяц до диплома,
а на весах незримых – маленькая жизнь.
Я ощутил вдруг приближение парома.
Не через реку он отправился, а – ввысь.
Я вере в Бога и молитвам не научен,
и всё ж почувствовал, что близится она –
минута зыбкая, и вьётся тонкий лучик,
что тянет к дочке полуночная луна.
Но рядом, тихо, охраняя жизнь и душу –
я это в точности и чувствовал, и знал,
стоял незримый Кто-то, взвешивал и слушал,
и ждал команды, приближающей финал.
Тепло струилось от недвижного покоя –
то укреплялась жизни слабенькая нить,
когда я правой онемевшею рукою
стал неумело тельце дочери крестить.
«Ну что ты, сын, зачем ты это?» – шепчет мама,
а врач сжимает губы тонкие свои,
но тонкий лучик распрямляется упрямо,
его отводит прочь незримый Конвоир.
«Она уснула и теперь ровнее дышит» –
кивает мама непреклонному врачу.
Теперь я знаю, что нас любят где-то свыше,
но для врача благоразумно промолчу.