Рубили класс кулачества
Средь вольного казачества
И истребляли начисто
Весь трудовой народ.
И горько ему плачется,
Врагом мальчишка значился,
С последних сил корячился
В тайге из года в год.
Всё рушилось заведомо,
Своё, отцово, дедово
Куда ушло? Неведомо,
И доли не пришло.
Им всем пощады не было,
Что жили в доме дедовом
В Сибири тенью следовал
Карающий закон.
И ждали ночь с тревогою,
В опорках, босоногие,
Ведь было слишком много их
Опальных казаков.
Конвой, всегда примкнутый штык.
Из хуторов, донских станиц,
Для измождённых и больных,
Гулаг надолго кров.
Кто под шумок примазался,
Успели в кровь измазаться,
Не я стрелял, а мазал всё.
Покиньте строй, скоты.
Казак шёл к круче, искренне
Не ждавши в спину выстрела,
Другой же падал навзничь с ним.
Как не было, в живых.
Глаза от взглядов прячутся,
Не потому ль так плачется
Чья жизнь этапом значится
Длиною, в тридцать лет.
Года прошли, не видно их
Кто выжили, не сгинули,
Нашлись теперь повинные,
Да их в помине нет.
Но монументы памяти
Потомками воздвигнуты.
Хоть поздно, но оправданы,
Да не воскреснуть им.
Творцов деянья зверского
История писалась, но
Ручонкой детской, деспотов
Был список очень длин.
Теперь степей донских покой
Зарёй не будят табуны.
И нет тропы на водопой
Лиманы заросли.
А было время дно достать
Не каждый мог, со дна
Нырнув, рукою ила взять
Смотрите! Караси.
Измазав каждому лицо,
И с кручи вниз – Не трусь сынок,
Так приучали казачков
Не мерить палкой дно.
Теперь, кому оно нужно,
Дно доставать, молись что цел.
Тех нет в живых, спросить – За что?
У кручи был расстрел.
Июль 2000г.