1. Разлетелись ворОны и вОроны...
Разлетелись ворОны и вОроны,
затянулись разрывы слюдой.
Мне пора в чужедальнюю сторону
за живою и мёртвой водой.
Где от пристани и до пристани
лики праведников с икон.
Заплетать в основание истины
непреложный библейский закон.
Отогреться у счастья чужого
(солнцетканны его берега),
и бесчестного, мелкого, злого -
возлюбить своего врага.
Кошмы в ноги ему персидские,
соболей по плечам не счесть,
на ступени дворцовые, склизкие,
чтоб залезть ему и не слезть...
Мне пора на хрустящем пергаменте
крупной вязью сплетать письмена,
где в рифлёной оправе орнамента
дорогие стоят имена!
2. Двери
В конце шестидесятых
было по-всякому и всякое.
Это было время "The Doors".
В те годы я пил только морс,
был
малолетним
босяткой.
Когда в Париже жгли авто
аборигены-гарсоны,
в СССР в дефиците были пальто
и всяческие кальсоны...
Народ строил коммунизм,
плача, смеясь ли,
но в городах были ясли,
рождаемость стремилась вниз.
Теперь женщине не до декрета,
если работа есть,
а раньше работали все –
хотелось всем пить и есть.
Да и нет секрета:
в шестидесятых
за тунеядство можно было и сесть.
Какого-то поэта
напрягали за это.
А в деревнях…
Последняя хата в конце
жил я при матери и отце
в Больших Волуях.
Для большинства время весёлое было:
летом отец брал вилы,
шёл на покос,
пока публично целовались взасос
гериартрические правилы.
И так без яслей и детсадов,
пока родители на работе,
оставался я в доме один до шести годов
свободный, как сопля в полёте.
Из развлечений - во двор окошко,
журнал «Огонёк» и радиоточка.
Помню, была ещё кошка –
нос с разодранной мочкой.
В наших краях март не весенний.
В один из таких дней
я оказался за ней –
за дверью в сени.
Сени – мёрзлая тёмная клетка,
дверь на улицу – на шпингалете,
так что попался я - малолетка
в холодный капкан с мечтою о лете.
Мне бы в тепло назад,
да дверь примёрзла, зараза.
И стал я медленно замерзать.
Нашли меня далеко не сразу.
Родители не выясняли –
чья и в чём состоит вина,
родственники молились за меня хором.
Вот тогда-то впервые я и вкусил вина –
мать отпаивала горячим кагором.
После – больницы, город большой,
вертолёт вызывали по рации…
В итоге всё кончилось хорошо,
обошлось без значительных ампутаций...
Прозвали меня левшой.
Время в больнице – то ли явь, то ли сон,
зализывал ку/льти до самого лета.
Однажды сосед по палате
(странный такой, тоже с обмороженной рукой)
сказал задумчиво не в унисон,
будто был пророком или поэтом:
"Скоро умрёт Jim Morrison".
Откуда он знал об этом?!
3.МАМА
Качалось слово в колыбели жестом рук,
Почтовым голубем слетало ввысь с ладоней.
По кругу эхом золочёным крался звук,
В натяг звенящей тетивой , крылом драконьим.
ЗамкИ на ртах немых ржавели без ключей,
Молчанья слитки люди складывали в горы...
Но вот ,однажды, зажурчал с вершин ручей.
И полились рекою шумной разговоры.
Трудилась гулкая вода- каменотёс,
Теперь поток могуч, богат словами:
Их каждый в жизни миллионы произнёс
Но самым первым, самым нежным было- - МАМА!
4. блюз ли
мы уезжали в ранний час
велосипеды лечили нас
и ветер лета(с)
за твоим мотоциклом асфальты пустого шоссе
впереди - ворота пансионата колёса каталок
старики и старухи – одуванчики поверх головы
ты не знаешь кто ты сейчас и кем был раньше
ты растерян и жалок
но бабушка вяжет мне шарф с норвежским узором
на каждый безнадежный случай у неё свой святой
не думая о значении а только о вкусе
принимаю облатку из рук отца
обычная божья овца
в рождество видишь веселые лица. забываешь о тех
кто готовит праздничный ужин незнакомым людям
разливает шампанское считает деньги хочет спать
брусничный сироп выглядит странно
на белом блюде
ходишь по набережной одного из всех городов
наклоняешься к чужой зажигалке
теряешь ключи от квартиры
я жду тебя до утра
на часах 4
5. Вольная небыль
Отодвинется возраст любви
на заманчивый срок,
пятьдесят-шестьдесят-девяносто,
да что там - сто двадцать.
Мы на ключик от счастья
прицепим изящный брелок
и уйдём в никуда,
чтобы там без помех целоваться.
Перезрелые годы заменят
гремучую страсть
тихой нежностью,
пледом пушистым и тёплым,
мы научимся в небе свободно
как птицы летать,
накануне зимы
пухлой ватой заделаем окна.
Половинки рассвета заполнив
пригоршней лучей,
разольётся припевом
красивая вольная небыль.
Я открою глаза
на любимом надёжном плече
и почувствую власть
бесконечного синего неба...
*
6. Об уважении к труду дворников
Водворение сумасшедших на место постоянного жительства
по утрам возлагается на дворников...
Стругацкие, "Град обречённый"
Желтоглазая кошка на тёплом вечернем карнизе
смеётся призывно, кокетливо машет мне лапкой...
Ах, ты моя сладкая!
Не бойся ко мне свои нежные губки приблизить -
у них восхитительный вкус землянично-лесной карамели...
Да что ж в самом деле
эти бабки внизу у подъезда на нас беззастенчиво пялятся?!
Визгливые дуры! Что крутите тощими пальцами -
Дыру ведь провертите!
Идите смотрите "Дом-2" объявили по телеку...
Да ну их, малышка, давай заберёмся повыше.
На крышу.
Чтоб их восклицаний не слышать.
... а здесь ничего, только скользко и холодно лапам,
моим странным лапам - бесшёрстным, с тупыми ногтями...
Втянуть их в себя - не позориться перед котами,
и плёнкой блестящей покрыться из лужи, что дождик накапал.
Смотри, дорогая! Я капля, я плавно по скату съезжаю
к самому краю...
Во мне отражаются звёзды, мой путь осушается ветром
А утром над телом закончат возиться эксперты -
И дворнику вдвое прибавится грязной работы.
7. И чёрт с нами
"... Маргарита разглядела маленькую женскую фигурку, лежащую на земле, а
возле нее в луже крови разметавшего руки маленького ребенка.
- Вот и все, -- улыбаясь, сказал Воланд, -- он не успел нагрешить.
Работа Абадонны безукоризненна".
©Михаил Булгаков роман "Мастер и Маргарита"
Над рядами колонн
парИт знамя,
Как призывный набат
звучит имя,
Мы шагаем в строю,
и он с нами,
Не шагающим – смерть,
и чёрт с ними.
Первомай отгорел,
людей стадо
Потянулось в дома –
любить, ранить…
С Патриарших прудов
ушла радость,
Маргарита дотла
сожгла память.
Холодно, зябко, пожар догорает, пепел
В самое сердце проник, до нутра стонов…
Дети погибли в огне. Ты пойми – дети!..
Кто виноват? Ясно же – Абадонна.
Вечер был слишком томен и встреч полон.
Морфий, - сказал мастер, - и мы квиты.
Кто-то воскликнул: Господи, это Воланд!
Ах, как прелестны костюмы у Вашей свиты.
Прочь предрассудки, давайте сорвём одежды.
Дайте, товарищи, дайте же место даме…
Мастер, какой Вы, право же, душка нежный.
Кажется, мы горим. Посмотрите – пламя…
Пламя над всей страной
несёт ветер.
Ветер борьбы
людей
сшибёт лбами,
В этой борьбе
ревут,
горят дети.
Дети горят,
горят,
и чёрт с нами.
8. Занесённые ветром
"- Какая прекрасная сегодня луна!
- Да, но если бы вы видели ее до войны..."
(Оскар Уайльд)
Никак на племя не сойдутся Север с Югом. В пылу исконной рабской жажды деклараций. Уносит ветром чьи-то судьбы. И по кругу – цветная плёнка с бледным видом папарацци. На тех экранах не в чести ретроспектива, где самый кассовый из фильмов – мимо кассы. Луна с повадками партийного актива ласкает время с аппетитами Бокассы.
В потёмках публика взывает, не робея. Призыв доводится и пламенным, и пленным. И племенным, точней, потомственным плебеям – всё ясно... что пришла пора поднять с колена. Нет просвещения верней, чем летаргия. И нет плевательниц удобней, чем колодцы. Враги являются с экрана, но другие. Они иные... иноверцы, инородцы.
От старой плёнки запах бремени и тлена. Из кваса старого не выйдут верфи Гданьска. Подлунный мир – всегда худой и довоенный. Хоть нет войны, конечно... кроме как гражданской. Для Авраамов хватит места близ Голгофы. Актёров хватит, чтобы Линкольны не смели... Пускай слова ещё порой слагает в строфы забытый свет в своём миру в конце тоннеля.
Пусть иногда ещё доносится крещендо, и кода доступа даётся непослушным. Вот только в меру пустоты и в рамках бренда мы кроем тело и в залог отводим душу. Бросают камни недобитые пророки за край уютной персональной ойкумены...
Заносит ветром с нами старые уроки, в которых просто неуместны перемены.
9. Река времени
Я наблюдаю, как из пустяка
В стеклянной колбе времени река
Неумолимо набирает мощь.
В кромешном сне моём - песочный дождь...
Став легковесной горсткой прошлых дней,
Вхожу в поток, пластом ложусь на дне -
Прислушиваясь, как издалека,
Из самых недр зыбучего песка,
Вещает на гортанном языке иная жизнь,
сокрытая в реке.
Стремится видеть недоступный свет,
выпячивая каменный хребет
Руин дворцовых, башен крепостных,
В чьих узких лабиринтах век затих,
Где в амфорах закупорен покой,
И убаюкан времени рекой сон мертвецов -
Вассалов и царей...
Бессменный страж, священный скарабей
Пересекает медные тиски
таящей бездну гибельной реки.
Песчинку на закрылках - часть меня -
Возносит к небу из небытия.
Дождём песочным полнится река,
Я становлюсь крупицею песка...
10. Голуби
Отчего жмутся голуби к церкви
Жарким летом, холодной зимой?
Словно их небеса вдруг отвергли,
Словно держит их крест золотой.
Отчего будто в очередь встали
Толи к кассе, а толи к вратам?
И не манят их новые дали,
И не радуют крошки к ногам.
Отчего воркованье-молитва
Ежедневно в округе звучит?
То как плач о проигранных битвах,
То как ложных побед вечный хит.
Только вовсе не голуби это
Молят Бога и в дождик, и в сушь,
Дать приют по ту сторону света
Миражу неприкаянных душ.
11. Последний год
.
Он поднимался в шесть утра, привычно, словно на работу,
умывшись, ставил тусклый чайник на опустелую плиту.
Кормил кота, и, как вчера, перебирал пакеты с фото,
смотрел в окно на стаи чаек на подмороженном пруду.
До магазина шёл пешком и останавливался часто,
под языком катая сладкий, привычный нитроглицерин.
Брал хлеб, сосиски, молоко, корм для кота, бананов связку...
Да ел всё больше всухомятку - кому готовить, коль один...
Пил вечерами светлый чай и засыпал, частенько - сидя.
Бывало, бойкая соседка зайдёт проведать, поболтать.
Он что-то даже отвечал, чтоб ненароком не обидеть.
Звонил сестре, скорее редко, там, у сестры своих сам пять.
Дождавшись первого тепла, он как-то вдруг утратил силу,
стал в мыслях путаться безмерно, и только всё просил врачей:
Я помню, женщина была, которая меня любила,
Она там заждалась, наверно, меня вы отведите к ней.
12. Ветер
Вечный дождливый ветер стучится в стёкла.
Глухо скрежещет сумрак в когтистых ветках.
Время притихло рядом - оно намокло,
нас карауля в тёмных бетонных клетках.
Где-то поют сирены, но ты не слушай
странных наречий тайных своих поклонниц.
Если вольются сладкие песни в уши -
не избежать тревожных и злых бессонниц.
Не избежать сомнений во всём и стресса.
Станет постылой клетка. С рассветом, завтра
дверь отворишь. И время, без интереса,
тихо сглотнёт последнего аргонавта…
13. Странники
Ах, Москва, теремная пленница!
Терема, терема да тюрьмы.
В кружках квас, словно море, пенится
На завидки богемским рюмкам.
Попируем, старушка-девушка,
Поедим хлеба-соли досыти,
Покружим босоногим дервишем
На камнях допетровской россыпи.
А потом побредем, не прошены,
Перекрестимся на стоглавую,
И зальет след подошв изношенных
Раскаленной столичной лавою.
14. К кому же обратиться, когда душа тоскует...
***
К кому же обратиться, когда душа тоскует,
чтоб ясно всё – до донца, понятно и насквозь?
Ведь есть же те, кто держат ответов мастерскую,
но, век бродя по свету, их встретить не пришлось…
Им ты бы повинился, сверяя вехи жизни,
во многих прегрешеньях, что были и что есть.
Сказал бы им, что много на нас неправды виснет,
и что он есть, тот самый, судьбы нелёгкий крест.
Ещё бы им сказал ты, что нету в жизни счастья.
Хоть много лет и прожил, – ни разу не нашёл.
Прощать, наверно, тоже в их веденье и власти,
ведь грех на человеке неправедно тяжёл.
Простят пусть, ради Бога, – им это мало стоит,
пусть даже понарошку, как в детстве, перед сном.
Душа оценит это прощение простое,
и вдруг ещё при жизни наступит перелом…
А то, быть может даже, – ну, чем судьба не шутит! –
тебя отыщет снова великая любовь!
Ведь мы, когда не злимся, хорошие все люди, –
ты только мыслям добрым в себе не прекословь…
15. Каждый раз по приезде в столицу...
* * *
Каждый раз по приезде в столицу
Что-то грустно зовет на Ваганьково,
Где кресты - вечной скорби охранники -
И поэтов гранитные лица,
Где печальные слезы молитв
И надрывные слезы сиротские,
Где негаснущий голос Высоцкого
Вырывается из-под земли.
А вверху, в синеве, пролетают
Облака журавлями осенними
И стоит у могилы Есенина
Тишина... Тишина золотая.
Ах, Сергей, в облаках не витать —
Жизнь в грязи так и силится вымесить.
А куда рок событий нас вынесет
И сейчас очень трудно понять.
И поэты на грешной земле
То под пулями, то — за решетками.
Чистить души приходится водкою,
А от водки спасаться в петле.
...День сгорел. Над столицей усталой
Крылья ночи распластаны демонски.
И созвездье петлей англетеровской
Неподвижно висит над крестами.
_________________________________________________________
Наши арбитры:
1. Софья Сладенько - http://stihi.ru/avtor/sladenko
2. Егор Мирный - http://stihi.ru/avtor/knightofcydonia
3. Инна Селивёрстова - http://stihi.ru/avtor/vulkanchik
4. Алексей Абашин - http://stihi.ru/avtor/leshy_a
5. Слава Оз - http://stihi.ru/avtor/ozcity
Озвучиваем ПРАВИЛА ГОЛОСОВАНИЯ ЖЮРИ.
В финальном голосовании участвуют пять членов жюри. Они выставляют оценки всем конкурсантам. Диапазон оценок - от 1 до 15. За первое место - 15, последнее - 1. Одинаковые оценки разным авторам не выставляются, то есть, оценки надо ранжировать.
Голосование проходит в закрытом режиме.
Победитель определяется по общему количеству набранных баллов.
Уважаемые арбитры, Ваши оценки и обзоры я жду по адресу: РФ, Москва, boyrib@mail.ru
Всем удачи!!!!!!!!!!!!!