Живой родник. Хрустальная вода.
Он не пересыхает никогда.
В палящий жар стучит гремучий ключ,
под хладною скалою жив, кипуч.
Могилы заросли, чертополох,
послушаешь, услышишь тяжкий вздох,
иль птаха между веток промелькнёт,
иль хрустнет ветка, шагом кто идёт.
Смерть здесь была, как сорок лет, ушла.
В хрустальном зеркале бурлящего стекла
гуляет эхо, отраженье трав,
дыхание скал, шум высохших дубрав.
Зной нарушает злобная пчела,
с цветка согнали, мёд недобрала,
мир укрывает сумраки, пеньки,
дым ветер гонит прочь, и нет тоски.
Канава, лог, дороги поворот,
я натыкаюсь на разбитый дот,
я отошёл опять от родника,
здесь ветра нет, и на пеньке – тоска.
Пылает медуница, словно знак,
как красная петлица, буерак,
ещё хранит атаки скорбной хруст,
и шёпот белых пересохших уст.
Не доползли тогда до родника,
стерня была остра, и облака
по небу плыли мягкие вперёд,
когда последним огрызался дот.
12 декабря 2010 г.
С-Петербург