Эх, налей посошок, да зашей мой мешок!
На строку - по стежку, да на слова - по два шва.
И пусть сырая метель вьёт свою канитель
И пеньковую пряжу плетет в кружева.
Отпевайте немых! А я уж сам отпою.
А ты меня не щади - срежь ударом копья!
Но гляди - на груди повело полынью.
Расцарапав края, бьётся в ране ладья.
И запел алый ключ, закипел, забурлил...
Завертело ладью на весёлом ручье.
А я еще посолил, рюмкой водки долил,
Размешал и поплыл в преисподнем белье.
Так плесни посошок, да затяни ремешок
Богу, Сыну и Духу весло в колесо.
И пусть сырая метель мягко стелет постель
И земля грязным пухом облепит лицо.
Перевязан в венки мелкий лес вдоль реки.
Покрути языком - оторвут с головой.
У последней заставы блеснут огоньки,
И дорогу штыком преградит часовой.
- Отпусти мне грехи! Я не помню молитв.
Но если хочешь - стихами грехи замолю,
Но объясни - я люблю оттого, что болит
Или это болит оттого, что люблю?
Ни узды, ни седла. Всех в расход. Все дотла.
Но кое-как запрягла и вон пошла на рысях.
Эх, не беда, что пока не нашлось мужика.
Одинокая баба всегда на сносях.
И наша правда проста, но ей не хватит креста
Из соломенной веры в "спаси-сохрани".
Ведь святых на Руси -- только знай выноси!
В этом высшая мера. Скоси-схорони.
Так что ты, брат, давай, ты пропускай, не дури,
Да постой-ка, сдаётся и ты мне знаком.
Часовой всех времен улыбнется: - Смотри!
И подымет мне веки горячим штыком.
Так зашивай мой мешок да наливай посошок
На строку - по глотку, а на слова - и все два.
И пусть сырая метель всё кроит белый шелк,
Мелко вьет канитель,
да плетет кружева...
май 1985