Гудит проектор. Я на публичной лекции, посвященной вопросам бу-бу-бу. Это самое разумное, что я могу вычленить из речи лектора. Я отрешаюсь от тела и висну в воздухе, разглядывая немногочисленных собравшихся. У моей ближайшей соседки такое выражение тупой безвариантной сосредоточенности, что я пугаюсь. Как у дауна над вопросом, в какой руке у него мячик. Доска отсвечивает, за окнами вот-вот начнется снег. Я жду его слишком долго, чтобы пропустить сейчас. Оранжевый свитер на пять парт ниже меня поднимает руку и что-то упорно пытается выяснить. Мне по-своему жаль лектора - хоть бы вопрошающий интересовался не тем, который час. Но я не слышу ни вопросов, ни ответов, вижу лишь динамичную картинку - очковая кобра лет пятидесяти впереди подпирает голову то левой рукой, то правой. Одна из ламп мигает с протяжным хрюканьем, всю аудиторию заполняет шуршание шин и сигналы машин: для лекции снята удивительно обшарпанная для такого оживленного места конура.
Шуршание шин,
Сигналы машин...
Я сер и мышин
Меж блестящих мущщин.
Вот. Вернусь к многолетназадовому писанию стихов, буду ходить и тыкаться в и без того сырые жилетки всех вокруг с воплем, что "никто меня не понимает". Ничего себе перспектива, а? Стол исчерчен царапинами: длинными и короткими, как шрамы или морщины, глубокими и поверхностными. Мантра "я-никогда-не-скучаю!" действует с тех пор, как один смешной человек сказал мне, что мудрый лишь тот, кто видит мир в яблоке. В множестве клеток, в косточках, во вмятинах и наклейке "USA" открывается нескончаемость бытия, так сказать. Даже к мудрым мыслям не отношусь серьезно, нехороший я человек. У меня есть масса свободного времени, чтобы думать, и нет мозгов, чтобы было, чем. Декорации к моему существованию оживились, встряхнули конечностями, глаза лектора стали чуть ли не вдвое больше (еще чуть-чуть - и выпадут! - с радостью от встречи с новым, доселе невиданным событием думаю я), он говорит что-то волнующее и его усики топорщатся, а лысина блестит. Я смотрю на улицу и жду снега-варвара, который придет, и город замрет при его появлении, согнутся в низком поклоне снегоуборочные машины, и путь его будет выстлан великолепными дарами - песком и солью. Тогда я выйду и встречу его, я буду парламентером от людей к нему, и меня не тронет армия снежинок, этот женский батальон. Мы с ним обнимемся, он набросит на меня белую доху со своего плеча (посмотреть на досуге - что такое доха, уточниться), и мы отправимся в его резиденцию в парке. Там сядем на трон из гнутой лавочки с выжженной лупой надписью "Людка - дура" и будем заниматься моим любимым делом - смотреть на людей.
- Снег, я, конечно, идиот, - скажу я, - Но я не понимаю, на кой черт нужно было делать столько вариантов бессмысленных людей. Они вообще не нужны, а уж тем более в таком количестве! Ты только взгляни, зачем они такие разные?
Но снег мне не ответит, потому что он явление природы, а я не шизофреник, чтобы слышать несуществующие голоса. За мое предплечье кто-то схватился и грубо потряс, звуки реальности лавиной смели мня с дороги, но сознание ловко выбралось на поверхность и приготовилось внимать.
- Телефон! Телефон! - укоризненно говорит мне явно загнанная сюда насильно (например, заботливой теткой) барышня. Телефон, стоящий на вибрации, громко дребезжит о парту. Маленькие люди, живущие в расселинах царапин стола, уже объявили эвакуацию, наверно. Все взгляды направлены на меня. Просто чудо, насколько злостный я нарушитель.
- Простите, - говорю я опечаленному моим поведением лектору и людям, которых я нечаянно разбудил. Я хватаю пальто и мчусь на волю, вон из очередного душесборника, в пампасы!
- Да? - говорю я телефону, едва выйдя из аудитории и прислонившись спиной к холодной стене - из оконных щелей невообразимо дует.
- Здравствуйте. Я предлагаю вам встретиться и поговорить. У меня есть предложение, от которого вы не сможете отказаться.
Обожаю людей! Только бы сейчас не сорваться и не заорать в трубку: "Возьмите меня с собой, дон Карлеоне!".
- Вы не могли бы конкретизировать?
- Видите ли, я занимаюсь почтой. Денежные переводы, письма, посылки, голосовые сообщения - что угодно, за исключением современных фотографий и видеопленок.
- А чем вам могу полезен быть я? - я надеваю пальто, прижав телефон к щеке и плечу. От неудобства одновременных действий я путаю слова в предложении. Снег все не начинается. Надо идти к восточной границе города, тучи надвигаются оттуда. Встречу его.
- Видите ли, у меня частный бизнес крайне небольшая "практика". Маленькое количество клиентов приводит к тому, что мне приходится самому искать вас.
- Не знаю, где вы взяли этот номер, но у меня нет родственников либо близких друзей вне города, я плохой клиент, - улыбаюсь я.
- Вы согласитесь, узнав чуть больше о моих услугах. Может, у вас есть дела на Восточной Границе? Я приглашаю вас в бани под открытым небом, часам к девяти вечера. Естественно, все расходы беру на себя, вы же мой гость. Я считаю, что с клиентом нужно иметь тесный душевный контакт, - не без гордости заявил он мне. Видимо, знания почерпнул из очередного семинара "Как стать богатым, ничего не делая и организовать бизнес".
- Сейчас шестнадцать тридцать семь, - говорю я, глянув на экран телефона. Потом раздумываю и добавляю:
- Мне нравится ваша напористость, но не нравится ваше инкогнито. Я думаю придти, но пока сомневаюсь.
- Чтобы часа весов склонилась в мою сторону, я готов представиться, - хохотнула трубка, - Вавилонский. Без имен и званий.
- Хорошо, господин Вавилонский. Я буду в банях в девять. Как мне узнать вас?
- У вас не возникнет такой проблемы, но если что - я подойду к вам сам.
- Но...
- Конечно, я знаю вас. Я все-таки люблю, - с придыханием произнес он, - Каждого своего клиента.
Трубка запищала. Ситуация нравилась мне все меньше и меньше. Во-первых, на меня собирали информацию, а я и ухом не веду. Во-вторых мне доводилось пару раз быть в тех банях. Они сделаны аналогично японским онсэнам, с той же стилистикой, с тем же ассортиментом услуг и своеобразным контингентом модных и эстетствующих людей. Сказать: "Я посещаю Бани на Востоке" было то же самое, что заявить, богат до зубовного скрежета. Стиль и чувство меры. Ни алкоголя, ни девушек, ни пива. В крайнем случае - зеленый чай и сямисен. Отвратительно дорогое заведение с самой гадкой подборкой из людей. Понторезы, как сказали бы в Южном районе доков. Не так уж плохо идут дела у Вавилонского, раз он приглашает туда будущего клиента, предварительно разузнав о нем необходимый максимум. Не смотря на "малый клиентский круг".
Шестнадцать сорок одна. Я выпью кофе, горячий кофе с высокой пенкой взбитых сливок, пусть сверху ее посыпят корицей, а к ней подадут горячую слоящуюся булочку с шри-ланкским кардамоном, пусть играет негромкая музыка, а тарелки пусть будут подогреты... Бессмысленный холод и сухость, день с белесым солнцем, сдохшие мухи между рамами. Я вздыхаю и спускаюсь вниз по узкой лестнице, выхожу в зиму и поднимаю воротник. У меня чуть больше четырех часов. Я спотыкаюсь о пучую неровность асфальта и бреду на восток до ближайшего заведения. Главная улица линяет от слепого солнца, голова раскалывается на перемену погоды. Люди на сегодняшний момент в компьютерной игре "Жизнь" прописаны весьма плохо - все одинаковые. А мне только что рыдалось об излишнем разнообразии. Пора бы определиться, чего я хочу. Светофор сломан, машины идут сплошной чередой. Я плюю на это гиблое дело и по мощенной мостовой, зажатый бутиками и банками, иду к востоку. Когда я уже начинаю думать о такси и ругаюсь про себя на холод - шпиона снега, я дохожу до кафе. Крохотное, с огромными окнами - как мне и мечталось. Внутри пара человек. Захожу, звенят колокольчики над головой. Семнадцать двадцать. Да Бань ехать часа два с половиной-три, они в горах. Снимаю пальто, бросаю на стул и сажусь. Говорю подошедшему с меню официанту:
- И еще такси на шесть часов вечера.
Будем знакомиться, господин Вавилонский?
***
В этот час у одноэтажного длинного здания онсэна было всего пять машин. Без пятнадцати девять. Захожу, снимаю обувь, ставлю в шкафкик и беру ключи. Ключи отдаю псевдояпонке с reception, получаю бирку с номером ключа на резинке (дабы не потерялась при купании), одеваю на руку, беру пару полотенец и халат. Ноги утопают в ковре, деревянные обшивки, зеленые тусклые светильники. Как я и говорил - сямисэн. Мягкие диваны. Бонсай в горшках, в углу "гостиной" - небольшой вделанный в пол прудик с двумя карпами. Боже мой... Перед тем, как пойти плюхнуться в горячий источник, сажусь на диван.
- Вы от Вавилонского? - спрашивает очередная служительница этого места.
- Я жду его, - отвечаю я.
- Он придет тогда, когда вы закончите отдыхать, - говорит она мне с материнской улыбкой, - Он не хочет отвлекать вас от вас.
- Прекрасно, - говорю я, беру полотенце наперевес и греюсь в горячей минеральной воде на внутреннем дворике до тех пор, пока наконец-то не начинается снег. Он тает у меня в голове, снежинки не долетают да исходящей паром воды.
- Привет, дорогой, говорю я ему, встаю в неглубокой канавке и он обсыпает меня. Я захожу в дом, стоя на пороге машу ему и надеваю халат.
Я снова в гостиной. За окном - тьма, в горах почти никто не живет. И тишина. Мне приносят чай. Я разваливаюсь на диване и мечтательно поднимаю глаза к потолку. По его деревянным балкам, соединенным как подобает правильному "дзэн-дому", ползет мужик в сером костюме. Он неспешно вниз головой сползает по гладкой колонне, на руках доходит до меня и резким прыжком с кувырком назад принимает нормальное положение.
- Здравствуйте, - говорит он мне, улыбаясь, - Я Вавилонский.
Через полчаса ему надоело меня успокаивать.
- Просто примите как факт, что я такой, - говорит он мне.
- Ладно, - неожиданно легко соглашаюсь я, - Теперь валяйте свое предложение.
- Вот и ладушки, - говорит он, - У вас же все родственники умерли?
Тактично.
- Да, - отвечаю я.
- Неожиданно, несчастный случай?
- Да. Взрыв бытового газа на общем празднике.
- Я занимаюсь поставкой писем из настоящего в прошлое. Главные требования: никаких подписей, намеков, фотографий и видео, записей голоса. Можете передавать туда деньги: я оформляю это как выигрыш в лотерею, неожиданное наследство и победа на конкурсах/в реалити-шоу. Могу привозить оттуда фотографии, письма, написанные кем-то из них (естественно, не вам адресованные!), одежду и пряди волос. Вот сумма за услуги, - он протянул мне свою визитку (нежно-зеленую с фамилией и написанным под ней витиеватым "почта"), на другой стороне которой была плата. Я так и предполагал, что он хорошо живет.
- Я согласен, - отвечаю я ему.
Вавилонский яростно и радостно почесался.
- Когда будет первая ходка? - спросил он.
- А сколько будет стоить отправится туда самому?
- Нет! - сказал Вавилонский, мерзко улыбаясь, - Это невозможно. Ваше тело не способно к такого рода фокусам. Вы же не я.
- А что если попробовать?
- Милый, в моей практике трое пробовали. Их размазало по миру, размело, как прах Идиры Ганди. Люди не путешествуют между временами!
- А вы кто же?
- Не знаю, - весело ответил Вавилонский, - И меня абсолютно не интересует этот вопрос. Я же не вы.
"Вы же не я" и "Я же не вы". Дифференцировал точно.
- Я просто живу, ем и пью, получаю удовольствие от жизни и зарабатываю, как умею.
- Почему же вы не крадете там, а потом не прожигаете здесь? Понимаете меня?
- Угу, - ответил Вавилонский, крутя в руках свою кружку, - Нельзя. Закон.
- Какой закон?
- Откуда я знаю? Если бы я думал об этом, я бы уже с ума сошел. Мне мой наставник сказал когда-то: нельзя, я и не делаю.
- Наставник?
- Довольно вопросов! - лучезарная улыбка, - В мире всегда существуют двое нас: учитель и ученик. Учитель потом уходит в прошлое и становится велик там. А ученик становится новым учителем.
- А кого он берет в ученики?
- Ребенка из прошлого.
Замкнутый круг.
- Поехали в ночной банк, я хочу, чтобы вы отправились туда завтра.
Вавилонский похлопал меня по плечу.
- А вы сами откуда? - полюбопытствовал я.
- А по фамилии непонятно? - улыбнулся Вавилонский.
- Красиво там?
- Не приведи Господь! Я куда больше люблю Сиэтл.
***
Что я могу сказать? У меня так и не появилось смысла жизни. Но над моей кроватью висит фотография моего залитого солнцем двора с дрожащим от жары воздухом, в котором играет свет мой Елизавета. Она, конечно, расстроилась, потеряв колечко, которое подарил ей умерший в аварии папа, но мама с первого выигранного миллиона купила ей столько колечек, что она уже забыла о моем.
А еще я вот что подумал: не попробовать ли все-таки передать следующий подарок самому?