* * *
Сияюще, слепяще, горячо –
Есть в осени особенность такая –
Потоками замедленных ручьев
С деревьев листья сонные стекают.
Кипенье в очистительном огне,
Потом полет! А после – грязь и сырость…
Как им легко! Но как же больно мне
Глядеть на их оторванность и сирость.
Под этот сток ладони поднести,
Наполнить их сухим, бесплотным жаром…
Я так хотела что-нибудь спасти,
А даже лист в горсти не удержала!
Но дивным светом дни озарены.
В природе ничему не будет тесно.
Когда-то ведь разделимся и мы
На черный слой земли
и белый свет небесный.
* * *
У реки растет трава.
На траве пасутся кони.
Жизнь проста, как дважды два.
Жизнь видна, как на ладони.
Люди мы. И, глядя строго,
Утверждаем: жизнь проста.
Как дорога от порога
К перекладине креста.
* * *
Почему так получается? –
Все не то, чего ждала.
Вот и жизнь уже кончается,
Переделаны дела:
Наломала, наворочала,
Накрутила, отдала…
Не дорога, а обочина –
Никуда не привела!
А теперь и поздно спрашивать
У порога, у черты,
И зачем-то приукрашивать
Простодушные мечты.
* * *
Неровной дорогой брести,
Надеяться – годы и годы!
И все-таки не обрести
В душе ни любви, ни свободы…
И, путь избирая иной,
Готова нести покаянье.
Но страшно узреть за спиной
Грехов неземное сиянье.
* * *
1.
Мир исчерпал запасы сил и слез.
В нем нет желанья начинаться заново.
И будущее смутно, как Христос
На полотне художника Иванова.
2.
Да, нет ни слез, ни сил.
Все ложь – чего ни сделай.
И белый свет не мил,
А этот – разве белый?!
* * *
Настанет мой черед. И я не беспокоюсь.
Следят мой путь глаза с родительских икон.
Вот умерло зерно. Вот народился колос. –
До буквы сохранен бессмертия закон.
Но близкие мои… а это мне за что же?
Наоборот читать закон Твой суждено.
Как страшно, Боже мой! О, как мне страшно, Боже! –
Да, народился колос, но умерло зерно!
* * *
Хотя печальней доли этой нет –
Глядеть, как лист озябший в окна бьется, -
Последний жар, последний листьев свет
Не так уйдет! Он мне передается.
Дай Бог и нам вот так же умереть:
Согрев, уйти дорогой проторенной…
И право есть у осени гореть
Торжественно и умиротворенно.
* * *
Дорога в поземке – река с поперечным течением.
Сугробы обочин – покруче любых берегов.
Вечерней порою все смыслом полно и значением.
Легко затеряться, исчезнуть средь этих снегов.
Ни звука, ни следа, и так далеко до чего-нибудь!
Но близко до неба. До ночи. До крайних пределов души.
И видно, как свет незакатный спускается по небу
Туда, где спасенные души пронзительно так хороши.
Там отблеск прощальный и мне обещает прощение.
Но все-таки, все-таки,
все-таки надо идти.
Хотя бы затем, что кому-то мое возвращение
Нужней и желанней, чем мне – окончанье пути.
ЕСЛИ БЫ…
При всех поворотах моей судьбы
Избегаю сослагательного «если бы…».
Знакомый, чье состояние – на кружку пива,
Написал когда-то банально и правдиво:
«Падаю, падаю, падаю вниз…»,
Потому что падать вверх – каприз,
Свойственный единицам.
Что я могу? Гадать по лицам,
Вызывать улыбку в ответ,
Легко говорить «да» и с трудом говорить «нет».
Ощущаю движение и не понимаю вращения.
Что делаю чаще всего? – Люблю и прошу прощения.
Не знаю решения, единственно верного.
Не переношу давления, кроме атмосферного.
И никогда порога моей судьбы
Не переступало искушающее «если бы…».
* * *
Лучом подсвечен куст заиндевелый.
Эпически прекрасен древний вид.
Восходит день. И что ему за дело,
Что это никого не удивит!
Небесный купол солнышком подсушен,
Горит простор обласканных полей.
Чем в сердце и безрадостней, и глуше,
Тем Божий мир и краше, и милей.
НА МЕДВЕДИЦЕ
Анне Ивановне Бровциной
Кабалистику мхов заучу наизусть,
Надышусь этим воздухом на год.
Здесь до листика солнцем просвеченный куст
С фиолетовым отсветом ягод.
И медведица ветки ломает в лесу
(Здесь в названиях нету обмана),
Незнакомый цветок выпивает росу,
И тяжелая дрема дурмана
Над болотом плывет, оседая в траве
Или в жесткой болотной осоке.
Но тяжелые мысли в моей голове
Не мешают раздумьям высоким,
Потому что такая наступит пора –
Я увижу молочную речку
На заре, я запомню и стук топора,
И огонь, оживляющий печку.
И потом ты, душа, ничего не прости.
Слава Богу, мне хватит до веку.
По медвежьим углам, по росе, по Руси –
Есть еще где вздохнуть человеку!
* * *
Жизнь изломает, источит
Вихрем вселенского ветра.
Водка – забвенья источник.
«Брызги шампанского» - ретро!
Где только мы ни бывали,
Чьи мы ни слушали речи!
Что только мы ни пивали –
Истина где-то далече.
Пшик после наших попыток
Вымолвить вечное слово.
Водка – волшебный напиток,
Зыбкая жизни основа.
Мы никого не осудим
И не возвысимся гордо.
Чем же иначе остудим
Лживое певчее горло?
В новое тысячелетье
Нашим словам не подняться.
Да не осудят нас дети…
Если они народятся.
* * *
Огорченья и страхи, и радости, и тревоги…
Только я свои годы не променяю и не отдам.
Зачем к тупикам ведут большие дороги?
Затем, что мы привыкли ходить по чужим следам.
ПОЭТЫ
Вы правы, езжайте, храня убеждения,
Ведь здесь – ни любви, ни тепла, ни движения,
Лишь бремя великих невзгод.
На новую почву в момент вырождения
Успейте посеять свои насаждения –
Спасти генетический код.
Останьтесь, которые Богом отмечены,
Стеречь нашу речь – сумасбродную, вечную!
Пусть время не выберет всех,
Последним из вас беспокоиться нечего –
К последнему часу последнего вечера
Вас Ной подберет в свой ковчег.
* * *
В одном краю когда-то жило племя.
Привольно размножался древний род.
Века его вели. Настало время –
И люди в нем составили народ.
Была им мера свойственна едва ли:
Бунтуя, милосердствуя, любя, -
И в горестях себя не узнавали,
И в доблестях не помнили себя.
Истории неровное движенье
Переживали, Бога не гневя.
Но их не грели жаркие сраженья
И вера не прибавила огня.
Хранит сей род великая Природа.
Я и сама к нему принадлежу.
И в душу непригретого народа
Со скорбью и терпением гляжу.
* * *
Вот фотографии военные.
На них, еще не убиенные,
На фоне дыма и огня
Заснята вся моя родня.
Они, кто ныне упокоены,
Все были пахари – не воины.
Хранит их память много лет.
А мирных фотографий нет.
* * *
У матери веселый вид.
И у меня веселый вид.
Спрашиваю, где болит, -
Отвечает: нигде не болит.
Закуриваю за углом,
Проглатываю в горле ком.
Возвращаюсь в холодный дом,
Забываюсь тяжелым сном.
Наутро – в больницу, где врач сердит,
А Господь с высоты глядит
На мамы моей веселый вид
И на мой веселый вид…
* * *
Окрест –
Не веселый порыв пробужденья,
А крест
Одиночества и отчужденья.
Не март
Приближается, с холодом споря,
Но Марс!
Вся земля – это Марсово поле.
МАРТ
Он только птицам – радость и раздолье,
А мне опять – потери без конца.
Опять гримаса горести и боли
Сведет черты усталого лица.
Глотай, снегирь, размокшую рябину,
Доклюй, синица, сала старый шмат.
Я мартовского солнца не отрину,
Я знаю, что никто не виноват.
И пусть весна пригорки обнаружит
В проталинах, и пусть кипит азарт.
Она еще вспугнет, она еще завьюжит,
Она покажет, что такое март!
Конечно, в сердце радость постучится,
Мы от ее предчувствия замрем…
Но мечутся встревоженные птицы
Над снегом заметенным пустырем…
* * *
«Горькая правда иль сладкая ложь…»
Что ж, человек, ты никак не найдешь
Слово, которому все будут рады?!
Истины в этих словах ни на грош.
Выбор останется, ты же умрешь –
Лжи никакой, это чистая правда.
* * *
В пути забывшие о многом,
Искали счастья по дорогам
Чужих, неведомых сторон.
Но счастье там, где наших нету,
А все живое канет в Лету
В канун последних похорон.
И хоть на славу потрудились,
Где родились – не пригодились,
Семян не сеем, гнезд не вьем.
И, как заблудшие кометы,
Перемещаемся по свету.
А света меньше с каждым днем.