Отмечаю про себя: только вздрогнул поезд,
- в купе заплакал ребенок.
Всё это было: качание солонок
и салфеток в вагоне-ресторане,
лесополосы, зарытые по пояс,
пахнущее тамбуром мыло,
разновидности российской брани.
Всё это было...
И подобный мне Некто
сто лет назад считал столбы,
пил из горлА скуку отечественного разлива,
настоянную в полосе отчуждения.
Видел, как вылезают из орбит глаза семафоров,
наблюдал продающих на станциях сливы,
семечки, дыни
посреди перронного ора,
женщину в пору цветения,
переходящую путь перед паровозами
с лицами дебилов.
О, всё это было...
Развращенный Юг катил на свободолюбивый Север.
Запад, прекрасный, как упаковка сигарет "Кент"
рвался познать рахат-лукумы Востока.
У вокзала стоял непоглаженный мент,
изучая внимательно трубу водостока.
А может, это был штаб-ротмистр
с особыми полномочиями?
Суть дороги - многоточие
мелькающих за окнами погостов
с пузырями земли - могилами.
Увы, Уильям, всё это действительно было...
На каждом километре третьего Рима,
листва поворачивается к ветру изнанкой,
исподним, но чаще - нагим телом.
Уезжая из лета в обязательную зиму,
подумаешь - чтобы стать вдруг голым,
надо прежде побыть белым, а затем - красным.
В истории это прослежено слабо, и - напрасно...
Я настолько неубедителен с этими мыслями
среди людей, что веруют бестолково
в кольцеобразность железных дорог
и наглую свежесть слова,
что, пожалуй, выпрыгну
на ходу,
вот сейчас.,
взрывая покой,
поднимая к небу
обилие
придорожных оранжевых баб
и ила...
Успею подумать:
- И это было.
Но важно, что было со мной...
Отмечаю про себя: только вздрогнул поезд,
захотелось уйти в запой.