Но вернемся в конец пятидесятых.
Фильм демонстрировался три раза в день (в 5,7 и 9 ч. вечера) и три дня подряд, но, само собой разумеется, жизненно необходимо было попасть на первый сеанс первого дня и при этом приобрести билет на самые первые места первого ряда. Поэтому я бежал сразу после школы штурмовать дверь кассы, которая всегда открывалась ровно в 4 ч. дня. Зажав в потной ладошке свернутый в трубочку рубль и отчаянно толкаясь, каждый старался занять место поближе к двери – образовывался плотный ком из тел. Опоздавшие, после безуспешных попыток внедриться в него, выстраивались в «свинью» и с разбега сметали первых. Ставшие теперь вторыми не заставляли себя долго ждать применяя туже тактику, поэтому к четырем часам мы едва держались на ногах. Ровно в 16-00 дядя Миша изнутри отодвигал засов и тут уже все хором наваливались на дверь так, что она никак не могла открыться наружу. Наконец, сзади появлялся улыбающийся дядя Миша , железной рукой растаскивал завал, открывал дверь и мы с грохотом падая на пол и уже не обращая внимания на сторожа рвались к окошку кассы, чтобы сунуть туда жалкие останки рубля. Здесь вновь возникала свалка но не надолго - поспевал дядя Миша и за уши выстраивал очередь по собственному разумению, не обращая внимания ни на какие доводы и протесты.
Кстати, после реформы рубля в 1961 году, билет стал стоить 10 копеек и начался массовый падеж домашнего скота: кошечек, поросят и слоников – гордых обитателей комодов на кружевных салфетках. Оказалось, что медь подорожала в 10 раз и можно не клянчить у родителей на кино, а просто вытрясти из домашней копилки несколько медяков и все! Но, вот беда, времени всегда было в обрез и приходилось очень энергично трясти животное, которое естественно вырывалось из рук и грохалось на пол. ( Это кино с последующей поркой!)
Итак, получив заветный билетик, мы мчались штурмовать двери центрального входа, которые капитулировали ровно в половине пятого. С боями прорвавшись в фойе клуба атакующие разделялись на две неравные группы : большая часть выстраивалась в очередь к двери ведущей в зрительный зал и маялась подпрыгивая от нетерпения потихоньку напирая на впереди стоящих под бдительным оком дяди Миши. Другая, особо продвинутая братия, скрывалась в туалете. Не для того, чтобы справить нужду ( все затонские делали это в кустах акации, которая обильно росла по всему поселку), а для того, чтобы раскурить «бычок», пустить его по кругу и затем, смачно поплевав на него, отправить висеть на потолок (головная боль уборщицы). Те, кто уже как-то владел грамотой искал свободное место на стенах чтобы нацарапать свои мысли, глубина которых поражала. К сожалению, ( как я теперь понимаю ) эти литературные изыски намного опережали свое время и не могли быть по достоинству оценены дядей Мишей - человеком ( будем откровенны ) невысокой культуры. Это усугубляло муки творчества, поскольку кому-то, обязательно приходилось стоять «на стреме», сдерживая собственный позыв к самовыражению.
А в это время в зрительном зале разворачивались бои местного значения заканчивающиеся всегда одинаково – все первые ряды занимала шпана чуть постарше и следовательно чуть покрупней. В зрительном зале был довольно вместительный балкон с двумя наглухо заколоченными лестницами по обеим сторонам зала. Дело в том, что степенной публике более поздних сеансов не нравилось, как на их головы сыплется шелуха от семечек и иногда кое-что потяжелее. А именно: подвыпившим парням частенько приходила в голову одна и та же гениальная мысль, что если сбросить кого-нибудь с балкона – то всем будет очень весело. Веский повод для этого всегда находился, например:«что-то твоя рожа мне не нравится»,- говорил шутник и после короткой возни
следовал полет, не всегда, впрочем, обладателя неприятной физиономии. В общем местная администрация предпочла «от греха подальше» забаррикадировать входы на балкон под предлогом аварийного состояния последнего. Это ничуть не останавливало некоторых юных поклонников кино. Из любви к искусству они демонстрировали чудеса акробатики и по перилам, лепным выступам просачивались на балкон.
На балконе можно было, улучив момент, когда одно из окошек открывалось, ухватиться
за его край , подтянуться и заглянуть в волшебный мир кинобудки; затем показать огромную фигу на экране и, наконец, в высоком прыжке отправить смачный «харчок» ( т.е. плевок) прямо в заветное окошечко. Увы, тяга к прекрасному иногда принимала и такие не совсем интеллигентные формы.
Наконец начинался фильм. О влиянии «важнейшего из искусств» написано и сказано предостаточно, приведу лишь несколько примеров. В какой-то степени своей кличкой я обязан кино. Дело в том, что иногда, как правило на самом интересном месте, пленка обрывалась и поднимался невообразимый свист, а я, к стыду своему, свистеть не умел и так и не научился за что и заработал прозвище « фриц». Почему то считалось что фрицы свистеть не умеют – виной тому был некий, фильм где наш герой лихо свистнул и все немцы тут же разбежались. Этот свой недостаток я компенсировал стуком откидного сидения и , должен сказать, здесь я был совсем не одинок – грохот стоял отменный. Чтобы остановить полный разгром зала включался свет, на сцене нарисовывалась улыбка чеширского кота в арестантской фуфайке и ласково грозила нам пальчиком – протест переходил в безликое роптание.
Другой пример; как-то в клубе демонстрировали фильм-сказку в котором бегал козленочек и человеческим голосом жалобно блеял « Ва-а-а-ся-а-а …». После этого фильма всем затонским Василиям просто невозможно было выйти на улицу – с другого конца улицы непременно неслось « Ва-а-а-ся-а-а…».
Еще пример; в одном кино « про шпионов » наш очень правильный разведчик с ясными глазами и решительным голосом сказал « ихнему гаду» в кульминационный момент задержания, - «спокойно, Дункель, - стреляю». Народ тут же отозвался поговоркой: «спокойно, Дунька, - спускаю» . Много позже один мой друг признался, что никак не может избавиться от этой проклятой поговорки и, что жена обещает найти эту Дуньку и выцарапать ей бесстыжие глазки.
Ну и хватит про кино. Кроме фильмов и танцев в клубе частенько давались концерты силами республиканской и других филармоний; говорят, что выступал сам Вольф Мессинг ( мне же запомнились довольно частые приезды лилипутов). И еще, в клубе проходили собрания, встречи с избирателями, читались лекции о международном положении и даже проводились выездные показательные заседания суда. В общем клуб вполне можно было назвать центром культурной жизни Затона – жаль что он сгорел (кажется вместе с ним сгорела и душа Затона – сейчас его не узнать).
Посетил я как-то пепелище. Странное впечатление производили «триумфальная» арка сцены среди головешек и, повидавшее всякое, равнодушные ( словно это их совершенно не касалось) глаза К. Маркса и Ф. Энгельса. Был бы я художником – непременно изобразил бы все это на холсте; по крайней мере название картины уже есть:- «Конец эпохи надежд» или (в духе Верещагина) - «Апофеоз соцромантизма».