/Печатается по книге:
Райнер Мария Рильке. Дуинские элегии. Сонеты к Орфею; пер. с нем. Владимира Летучего. - М: Скорпион, 2010. - 140 с.: илл. - графика Пабло Пикассо/
ДУИНСКИЕ ЭЛЕГИИ
- Элегия первая -
Кто, если вскрикну, услышит меня в построеньях
ангелов? – да если бы даже один
вдруг прижал меня к сердцу: я бы погиб
от силы его бытия. Ведь прекрасное что, как не
начало
ужасного, и мы до поры восхищаемся,
пользуясь тем, что оно гнушается нас
уничтожить. Всякий ангел нас ужасает.
И я креплюсь через силу, украдкой глотая
свой темный всхлип. Ах, на кого же тогда
положиться? Ни на ангела, ни на человека;
и сметливые звери уже подмечают,
что мы беззащитны даже в собственном доме –
в истолкованном нами же мире. И нам остается, быть
может,
лишь сиротливое дерево возле обрыва – чтобы хоть
с ним
видеться ежедневно; остается вчерашняя улица
да избалованная верность привычки,
что привязалась да так и осталась и не уходит.
Ах да! – и ночь, когда ветер мирового
пространства
обтачивает лицо, - да и с кем не остается она,
сладостна и притворна, и та, что томительно
предстоит
одинокому сердцу. А разве легче она для влюбленных?
Ах, они от судьбы заслонились друг другом.
Ты об этом еще не знаешь? Вскинь из рук пустоту
В пространства, где дышим; почувствуют, может быть,
Птицы,
как уплотнится расширенный воздух.
Да, вёсны, пожалуй, нуждались в тебе. И старались
иные
звёзды, чтобы ты их ощущал! Или вдруг
в прошлом вставала волна, доплеснув, а когда
ты проходил мимо открытого настежь окна,
скрипка вверялась тебе. И всё представало наказом.
Но посилен ли он для тебя? И разве
ты не смущен ожиданьем, когда
всё предвещает любимую? (Да и как бы ты мог
утаиться,
если великие странные мысли спешат от тебя
и к тебе и порой остаются с тобой на всю ночь.)
Если тоскуешь, пой любящих; ах! До сих пор
не обессмертили, как подобает, их знаменитое чувство.
И ты почти завидуешь тем, кто оставлен; кто,
ты считаешь, достойней тех, кто любим. Расточись,
как в первый раз, никогда не чрезмерной хвалой;
помни: герой – всё живой, и сама его гибель
только предлог, чтобы жить : в новом рожденье.
Но любящих исчерпавшаяся природа
забирает назад, в себя, как если бы не было сил
на повторенье. Но восславил ли ты
в полной мере Гаспару Стампу,
чтобы каждой юнице, оставленной милым, хотелось,
по образцу этой любящей, стать, как она?
Не должны ль, наконец, эти самые старые боли
Стать для нас плодотворней? Разве не самое время,
когда
любишь, оставлять любимых, любя,
и, трепеща, продолжаться, как продолжает стрела
тетиву
и, собрав все силы в отскоке, становится бо;льшим,
чем она есть. Остановка – пребыванье нигде.
Голоса, голоса. Внимай, мое сердце, как
только святые внимали: когда неистовый зов
их отрывал от земли; но на коленях,
непредставимые, они продолжали стоять, не обращая
вниманья:
так внимали они. И дело не в том, что не вынесешь ты
голос Бога, - отнюдь. Но вслушайся в ветер,
в бесконечную весть, сотворенную из тишины. –
Шепот недавно умерших теперь овевает тебя.
Где бы в церковь ты ни входил, в Неаполе или Риме,
не обращалась ли тихо к тебе их судьба?
Или – тебя горделиво встречала надгробная надпись,
как при входе в церковь Санта Мария Формоза.
Что хотят они от меня? – Чтобы видимость
несправедливости смерти
тихо отмел, как, пускай, небольшую,
но все же помеху в чистом движенье их душ.
Правда, как странно: больше не жить на земле,
Насилу усвоенные обычаи больше не соблюдать,
в розах и прочих вещах, нарочно придуманных для
обещаний,
не находить больше знаков предвестий;
и не быть больше тем, кем ты был
в бесконечно нежных руках, и само имя свое,
как сломанную игрушку, отбросить.
Странно: отхотеть все хотенья.
Странно – видеть, как всё,
что всю жизнь собирал, кружится вроссыпь
в пространстве. Да и само пребыванье в умерших –
разве не утомительная навёрстка, чтобы не вдруг
ощутить
вечность. Но ошибаются живые, когда
слишком резко проводят различье.
Ангелы (как говорят) часто не знают: среди живых
или мёртвых ходят они. Вечный поток
всех несет через оба мира
и накрывает оба.
И, наконец, в нас не нуждаются те, кто ушел раньше
нас,
отучаются плавно они от земного, как дети
от материнской груди. Но мы, кто уж точно в великих
тайнах нуждается, мы, для кого столь часто печаль
оборачивается счастливым преуспеяньем, - можем
ли мы без них?
Или напрасно преданье, что некогда в плаче по
Юному Лину
первая музыка просочилась из пересохшего
оцепененья;
что в ужаснувшемся от горя пространстве, когда
почти божественный отрок
оставил его навсегда, пустота пришла в трепет – тот
самый,
что для нас и теперь утешенье, опора, порыв.
_____________________________________
Другой вариант:
"Дуинские элегии" - в переводе Вячеслава Куприянова:
http://www.poezia.ru/article.php?sid=54805