Ни экипажей раззолоченных,
ни даже туфелек хрустальных –
идёт босая вдоль обочины,
фатинна и слегка фатальна,
в руках - букет из одуванчиков,
на платье – ушки незабудок…
В тарелке мраморной фонтанчика –
флотилия кленовых уток
сидит и недовольно крякает,
желая ей служить кортежем,
кружиться по дорожкам лаковым
и распевать tombe la neige.
Кудрявы бакенбарды здания
(по сути – архипалимпсеста):
в зеркальном зале ожидания
валериану пьют невесты,
а после мартовскими кошками
ступают, бледные от страсти,
под мендельсонову гармошку и
гремучий вздох спуманте асти.
Она проскальзывает ниточкой
по розам, зёрнам и монетам,
туда, где из лазури выточен
и окроплён червонным светом,
упрятан первоцветной луковкой
в ежовой каменной голице,
столетний храм в оправе буковой
от солнца стережёт денницу.
Там хорошо поётся горлицам
и тараторится сорокам –
не отворяется околица
до заповеданного срока,
а ей препятствия неведомы –
у алтаря стоит, яснея…
И за кисейным шумом следом я
вхожу, оказываясь ею.