Свернувшись бледной тенью у окна,
за облаком неяркого накала
качался мир, дрожала тишина
на самом дне гранёного стакана.
И лампа, колыханьем миража,
у потолка позолотив гардины,
на ткани словно кончиком ножа
чертила нерушимые картины.
Мерцанием отсвечивала пыль
и в этой светотени заоконной
был ясно виден дым печной трубы
вползавший на горбатый подоконник.
Но взгляд скользил скорее сквозь,
чем меж
и в этой пустоте замысловатой
сильней сквозило склонностью к зиме,
чем в той, что ей запомнилась когда-то.