МАРТИН НАГ
ТОВАРИЩ НУРДАЛЬ, ИЛИ ГРИГ В МОСКВЕ
Пьеса
ЗАСТАВКА
Нурдаль Григ в двух словах?
Это норвежский берёзовый ствол,
Юхан Даль в буре!
Всегда единственный, никогда одинаковый…
Подвижная, божественная форма…
Действующие лица:
Рассказчик,
Нурдаль Григ, Горький, Пильняк,
Вега Линде (Кира)
От автора:
Это одноактная пьеса,
в которой могут быть заняты два или три актёра.
Лучше, чтобы в роли рассказчика была женщина.
Тогда та же самая актриса может сыграть
Вегу Линде (Киру).
В любом случае исполнители главных ролей –
Нурдаля Грига и Рассказчика – могут быть
задействованы в других ролях.
Автор полагает, что режиссер вправе, используя пространство
сцены, принимать самостоятельные сценические решения,
опираясь на предлагаемый ему текст.
Рассказчик:
В последние
минуты и секунды
ночи на 2 декабря 1943 года
Нурдаль Григ
в качестве военного корреспондента
наблюдает бомбёжку Берлина
английской авиацией.
Перед ним чередой
Проходит ряд картин,
Являющих собой
Подтверждение, что он был верен
Своему девизу:
Умереть
Или возродиться
Через революцию…
Световая вспышка – самолёт загорается…
Нурдаль Григ видит
Свою жизнь
Как бы на сцене…
И в центре стоит
Период – почти два года –
Проведённые в Советском Союзе –
Поворотный пункт.
С тех самых пор он больше
Не будет жертвой политики –
Он сам будет творить в политике…
Ваша жизнь – в общем и целом – товарищ Нурдаль?
Нурдаль:
Пункты нежности и борьбы
на карте моего сердца:
мыс Доброй Надежды, Париж, Рим,
Оксфорд, Финляндия, Китай, Испания…
Пульсирующий мир…
Моя кардиограмма
По мере продвижения вперед…
Рассказчик:
Будучи начинающим живописцем,
Вы учились у Эдварда Мунка.
Экспрессия в надписях под картинами:
«Любовь молодого человека»,
«Норвегия в наших сердцах»,
«Атлантика»,
«Умершие молодыми»,
«Наша честь и наша сила»,
«Пока мы ждём»,
«Поражение»,
«Испанское лето»,
«Мир ещё должен быть молодым».
Нурдаль:
Да, большие события –
и чувства –
охватывали меня:
двадцатый век в его стремительном скачке!
Рассказчик:
Когда это началось?
Нурдаль:
Я приехал в Москву зимним днём,
хрустально-ясным от узнавания и надежды, -
приехал утренним поездом
из Ленинграда 7 марта 1933 года…
Мне 31 год, и начинается
новый этап
в моей работе…
Из мира мёртвых
я приехал к живым,
меня охватывало любопытство…
Рассказчик:
Вы дважды отмечали здесь свой день рождения:
1 ноября 1933 и 1934…
И вы вернулись поездом на Восточный вокзал
в четверг 20 декабря 1934 года…
Новый человек возвратился в Норвегию
после двух лет в кузнице:
закалённый, как сталь, – и нежный.
Нурдаль:
Да, теперь я способен жить
одними интересами с норвежскими рабочими:
мои мечты и учение Ленина подготовили меня…
Рассказчик:
Вы «бросили жребий»
и остановились перед Рубиконом,
когда прибыли в Москву?
Нурдаль:
Да, я должен признаться:
я стоял над обрывом,
и надо было определиться,
чтобы не хвататься
за что попало…
За моей спиной – Запад,
умирающая цивилизация…
Передо мной – Маяковский,
духовное преображение…
Как у Ибсена – Третье Царство
блаженной неуспокоенности.
Когда ты устал
От мира людей,
Брось взгляд…
Мир облаков
Всегда прекрасен…
Рассказчик:
Ваша эволюция, товарищ Нурдаль?
Нурдаль:
Эта эволюция была органической.
Долгое возрастание:
От магического треугольного дома надежды
На куче камней под Бергеном
До красных звёзд
В высотах над Кремлём…
Мы гении во всем,
И в нашей вере тоже,
Но мы будем обновляться
Через Маркса…
Рассказчик:
Нурдаль Григ за письменным столом
на квартирке у полунорвежца Крейна
на окраине Москвы 12 марта 1933 года.
Нурдаль
(пишет письмо матери):
Дорогая мама, - товарищ мама!
Вот я и в Москве.
Мама, не бойся за меня!
Со мной всё в порядке…
Мне хорошо, как никогда…
Знаешь – сегодня выхожу
Из задней двери
Переполненного
Московского трамвая,
Совсем как в Бергене или Осло.
Холодно, как обычно в марте,
И тесно, как в очереди за колбасой…
И вот передо мной – молоденькая девушка
С букетом синих фиалок.
Чудо! Откуда она их только взяла?
Чудо аромата и цвета
В этой серой…
В самом деле,
Поначалу я так ощущал…
Не верь, мама, когда говорят: «неприятные русские» -
Нет, это самые прекрасные
Люди на свете!..
Я уже встречался с Мейерхольдом,
Великим театральным волшебником.
Всеволод Эмильевич –
Да, я так называю его,
Совершенно запросто,
Мне это как выпить
Стакан воды –
Говорил мне:
- Ходите ко мне на репетиции
Сколько вам захочется,
Нурдаль Петрович…
Да, он меня так называет,
Ласковый, как отец…
Рассказчик:
Что делается в советских театрах?
Нурдаль:
Номер первый – Мейерхольд,
Мастер, наставник.
Он – как тигр в прыжке,
У него каждый кусок, каждая сцена –
Словно натянутая струна…
За ним – Станиславский – тонкий,
Глубокий, возвышенный психолог…
Таиров – это поэт сцены,
Обращенный к каждому зрителю
В отдельности…
Вахтангов – эстетизм, утонченность…
И, наконец, далеко от Москвы…
Сандро Ахметели в Тбилиси,
Это ещё один театральный волшебник…
Изысканная нежность грузина,
Но у него целый мир
В сердце и в мечтах…
И вот в чём особенность грузин:
Нужна буря, чтобы они ощутили свободу.
Место действия – жилые кварталы…
Смелый эксперимент в области форм…
Да, у Сандро Ахметели
Я учился тому, как прививать
Новые идеи и импульсы
Норвежскому театру,
Делать театральную революцию…
Грузия в моём сердце!
Рассказчик:
А с женщинами вы встречались в Советах?
Нурдаль:
Точнее будет сказать,
Что я встретил там женщину –
Киру,
Она же – Вега Линде…
Мы встретились – символично в своем роде –
Дома у Бориса Пильняка –
Встреча Нового, 1933 года.
Весь этот год будет отдан Кире…
Когда она, моя возлюбленная и друг,
Муза и молода коммунистка,
Вошла в мой одноместный номер
В гостинице «Новомосковская»,
С видом на Москву-реку и Кремль,
Это был высокий час,
Почти божественный,
Кира – у нее была аура,
Это как будто коммунистическая икона…
Рассказчик:
Москва, 1 ноября 1983 года…
Вега Линде:
Я – Вега Линде,
ровесница века.
Сегодня мой восемьдесят третий день рождения.
Кульминация моей жизни –
не 1917 – революционный год,
а встреча с Нурдалем Григом,
великим норвежским революционером
и моим возлюбленным…
О, сколько у нас с тобой
было этих свиданий, Нурдаль!
Твои слова и поступки становились мифами,
Одухотворенные нашей любовью, нашей идеей…
Мы читали вперемежку
Маркса и Гамсуна,
совершали прогулки по Москве
и путешествия в историю.
Мне и теперь слышится голос Нурдаля.
Он был наивен, но очень умен –
Способный ученик этой пламенной,
Простой и революционной жизни…
Нурдаль обычно говорил:
- Дорогой товарищ Кира!
Кира было у него ласкательное имя для меня,
В нем звучала признательность
Революционному вождю Кирову,
Предательски убитому…
Но говорить так, с нежностью
«дорогой товарищ»
Он научился у той, кому тоже был предан, –
У товарища Александры
Коллонтай.
И теперь,
В году 1983,
Я пользуюсь случаем, чтобы сказать:
- Дорогой товарищ Нурдаль!..
Прокричать в воздух – высоко над Москвой,
И в бесконечность…
Я в последний раз встретила Нурдаля
В Копенгагене, где мой отец
Был временным поверенным…
Я пришла на премьеру
Фадеевского «Разгрома» -
В Королевском театре
В августе 1937…
Я сидела между братьями
Нурдалем и Харальдом…
Я еще помню, как раздраженный Харальд
Теребил красное страусовое перо
На моей шляпе…
Прошу прощения у будущего,
Но я была кокетка…
Рассказчик
Вы вспоминаете про Вегу Линде, Нурдаль?
Нурдаль
Женщина-радуга…
Я увидел ее на горе Мтацминде…
С ней был еще Пастернак…
Высоко над Тбилиси
Грузинка
В порывах восточного ветра…
Я заклинал ее
Стать моей…
Я спас тонущую собаку
В Москве-реке,
Этим поступком я проложил дорогу
К ее душе…
Да, я суеверен,
Как все марксисты.
Моя Кира Линде
Родилась тогда и там…
Но мы – тот материал,
Из которого будут созидаться новые миры…
Она возникла передо мной – Кира Георгиевна –
Словно Афродита из морской пены!
Рассказчик:
А какой была, Нурдаль,
Твоя любовь?
Нурдаль:
Эротика, секс – химеры.
Любовь – это радуги флаг,
Верности флаг и веры.
Я понимал ее так.
Сомненье должно пройти.
Куколка, если угодно,
Оно, этап на пути,
А бабочка реет свободно!
Вега, Ингунн и Герд,
А по-деловому – Кира.
Имя – портрет ее черт.
Сама она – сердце мира!
Рассказчик:
Что ты ощущаешь, думая о Кире?
Нурдаль:
Яблочный, преображенский
Вкус другого мира!
Всеохватывающий женский
Образ – это Кира!
Устремляться скорым шагом,
Преодолевать
Версты и часы с отвагой,
Устали не знать!
Кира – это жизнь и верность,
Ветер и скала!
Идеала соразмерность
Форму в ней нашла!
Рассказчик:
А писатели? С ними у вас были встречи в Советах?
Нурдаль:
Лидин. Корректный, подтянутый.
Хотевший поток нового времени привести к системе.
И Пильняк – беспорядочный, стихийный,
Жизнь представлявший такой, как она есть.
Рассказчик:
Вы были вместе
С товарищем Борисом
На Пасху 1933 года.
Нурдаль:
Пасхальное утро в Палехе –
Посёлке художников. Запах ладана.
Вечная Россия в моём сердце…
Народная сказка в революции…
Тогда зародилась мысль:
Послать в подарок Гамсуну
Палехский ларец –
Он пришёл в неописуемый восторг
От этого подарка.
Рассказчик (читает письмо Гамсуна):
«Я никогда в жизни не видел
Ничего столь прекрасного…
Спросите у них,
Что они хотят,
Чтобы я для них сделал…
Я смастерил ещё одну книжицу,
И, не будь я так стар и измучен,
Обязательно приехал бы
И привёз каждому из вас
По экземпляру…»
Рассказчик:
А с Горьким были у вас встречи, Нурдаль?
Нурдаль:
Да, во время Первого Всероссийского
Съезда писателей в Москве
В августе 1934…
Максим Горький:
Вы к нам приехали
Из небольшой страны,
Товарищ Нурдаль…
Но у вас там
Великая литература
В Норвегии –
Ибсен и Гамсун!
Я, Максим Горький,
Самобытен во всём,
Но им я многим обязан…
И, в частности,
В свете того, что они делали,
Я выработал
Мою теорию
«Социалистического реализма».
Сколь, товарищ Нурдаль!
Ваше здоровье!
Норвегия –
И у меня в сердце…
Нурдаль:
В русской фонетике
Нет звука, чтобы
Точно передать германское “h”…
Они говорят: Гитлер,
Гамсун,
Гуманизм…
Наверно, надо
Ввести новый знак
В свете обновлённых понятий…
Я видел,
Как Гитлер притрагивался
К грани бриллианта:
Это именно была
Длинная рука капитализма.
На Гамсуна
Смотрю диалектически:
Его искусство – оно для живых,
Но он отдал
Свое имя
Мёртвым…
А вот гуманизм…
Вступиться
За право человека –
В единственном числе, никак не больше…
Но для людей во множественном числе –
Карт-бланш!
Средства производства,
Продукты питания,
Хлеб…
Рассказчик:
У Нурдаля Грига
В его комнате
В гостинице «Новомосковская»
1 мая 1934 года…
В комнате трое: Нурдаль Григ,
Борис Пильняк и Вега Линде.
Борис Пильняк:
Давайте сыграем в такую игру:
«Какой будет моя смерть?»
Нурдаль Григ:
Таковы русские…
Всё под знаком вечности,
Неразрешимые проблемы,
Загадки…
И как я люблю вас за это!
Борис:
Ты первый, Нурдаль Петрович!..
Нурдаль:
Я буду убит на войне,
Среди лесов,
Возможно, во время перелёта…
Я испытаю на себе
Безнадежность потустороннего:
Смерть,
Самопожерствование.
Я вижу себя летчиком и журналистом, -
Одухотворенный разговор
С единомышленниками,
А руки на штурвале.
И вот я падаю
И гибну над Берлином –
Срезанный под корень
Этим коричневым, грязным фашизмом.
А потом я воскресну
В огненном столпе
Как символ…
Борис:
Это прозвучало
Как стихотворение,
Исполненное
Трагического оптимизма,
Товарищ Нурдаль Петрович…
Теперь ты, товарищ Вега…
Вега Линде:
Мы счастливы теперь…
Но нам навстречу
Идут тяжёлые времена…
Я тоже окажусь жертвой…
Но я посмотрю им в глаза…
Не опущу глаз…
Не вздрогну…
Меня посадят в тюрьму
Как «врага народа»,
По ложному обвинению…
Но я готова буду
Принести эту жертву…
Двадцать лет или…
Так велика моя любовь
К тебе, Нурдаль…
К тебе, Борис…
К революции…
Борис:
Ты говоришь
О серьёзных вещах,
Товарищ Вега…
Я тоже склонен теперь
К чёрному юмору…
Наверно, я умру
Одновременно с Нурдалем,
Но вдалеке от линии фронта,
В одной из наших тюрем или в лагерях,
Оклеветанный,
Осуждённый –
По ложному показанию
Или доносу…
Меня признают потом…
У меня ведь
Все парадоксально…
Я смутно
Представляю себе твои контуры,
Дорогой товарищ Будущее…
Нурдаль:
Парадокс человеческого сердца?
Да, ты русский,
Товарищ Борис…
Как Иван
В «Братьях Карамазовых»
Или как главный персонаж
«Записок из подполья»…
Я счастлив,
Что я тут среди вас –
Живые люди революции
И её книги…
Книги будущего…
Рассказчик:
- А вы…
Поймите меня правильно…
Вы сторонник насилия,
Товарищ Нурдаль?
Нурдаль:
Да, я за
Революционное насилие…
Но это, я подчёркиваю,
Когда революция
В опасности…
Как теперь, в 1934…
Конечно, я признаю,
Что тут коренится
Риск
Впасть в произвол –
Насилие, в котором нет необходимости…
И все же, когда речь идет
О спасении революции…
Спасать надо любой ценой,
В том числе
И ценой насилия…
Альтернатива та,
Что революция,
Младенец,
Которого планета
Вздымает высоко вверх,
Может погибнуть…
Сталин –
Не учитель воскресной школы.
Киров – его ближайший
Соратник, - убит…
Я согласен со Сталиным
В том, что нужен
Ответный удар…
И мудрость в том,
Чтобы не дать внести
Откуда-то извне
Троянского коня…
Вот они теперь – все в сборе,
Ложные «друзья»
Революции
И, конечно,
Русского народа –
Ахают и охают в один голос
По поводу «советской ситуации»…
Но революция
Без них обойдется,
Они чужие
Революции!..
Рассказчик:
А какой ты видишь революцию?
Нурдаль:
Советы, конечно, проложат себе пути…
Но мы должны быть готовы
К вечной конфронтации.
Советы – это совесть,
И у революции
Не может быть конца.
Диалектика –
Сущность всех вещей…
Возлюбленная и друг…
Надо брать зерно,
Квинтэссенцию…
Живой водой
Утолять жажду…
Будущее для меня –
Это революционное содружество,
Когда плечом к плечу
Красота,
Достоинство
И разум.
Сродство
Всех вещей…
И еще революция –
Это потаенная Москва
Переулков,
Снимаемых комнат,
Пастернака и Маяковского…
Непримиримых,
Гордых и мягких
Женщин и мужчин…
И каждый революционер
Должен возрастать
И укореняться
В пространстве…
Сохранять в памяти
И преображать…
Все люди должны
Последовать
Неписаному закону,
Он ясен и однозначен
Для всех и вся:
Идти без устали,
Становиться солидарной общностью,
Следовать – интуитивно –
Учению Ленина,
Переделав «я верю»
В «я знаю».
В каждом деле
Надо проявлять дарование,
Являть нежность и мужество,
Становиться великим
И делать других великими…
Полнота веры…
И всеохватность любви…
Я говорю почти словами Маяковского:
Я хочу быть понят Норвегией,
А не буду понят, так что ж!..
Я пройду окраиной Бергена,
Как проходит косой дождь…
Революция – самое простое
И самое трудное…
Быть в ней злым – это утомительно.
Так будем добрыми! Как Маяковский!..
Рассказчик:
Четыре года спустя…
1938…
Твои друзья,
Пильняк и Третьяков,
Арестованы,
Товарищ Нурдаль?
Нурдаль:
Да… Третьяков
И Пильняк невиновны?
Может быть…
Но нельзя допустить,
Чтобы сомнение
Парализовало нашу волю
Перед лицом самого важного:
Надо сберечь
Революцию – ребенка
На руках у планеты…
Таков
Мой революционный гуманизм…
Рассказчик:
Но по своей сути
Что они такое – «московские процессы»?
Нурдаль:
Виновны они или нет?
Это гамлетовский вопрос…
Да, больно сознавать,
Что были допущены ошибки…
Но куда больнее
Тотальная потеря,
Когда революция дает задний ход…
Этому
Я не могу способствовать.
Я горжусь
Своей виновностью
В деле революции,
Но не в деле ее уничтожения.
Я остаюсь верен
Этому моему кредо –
Несмотря ни на что!
Рассказчик:
Ты – одиночка,
Товарищ Нурдаль!
Нурдаль
(с иронией)
Да. И у меня нет
Политического алиби,
Или оно не в порядке…
Я никогда не поддавался
Соблазну
Впасть в антисоветизм.
Я не поддался ему
И в пору тяжелых
Московских процессов…
Нет, я не заручился алиби
В глазах буржуазного общества…
И я остался
Верен…
Я не просто
Хотел революции…
При необходимости
Я был готов
Встать на ее защиту
Там, где она
Сделалась реальностью…
Революция
Никогда не совершается
Сразу для всех…
Странные люди
Те революционеры,
Которые говорят:
Если революция
Идет ко дну,
Значит она была неправильная…
Такие пораженцы
По сути своей
Контрреволюционеры…
И такое пораженчество –
Троянский конь
В революции…
А вот в деле
Сохранения революции
Наличествует, конечно,
Консервативный элемент:
Она – ребенок,
А ребенку нужна няня…
Рассказчик:
Что вы написали, живя в Советах,
Товарищ Нурдаль?
Нурдаль:
Почти ничего не написал.
Но зато я жил и любил…
Так, какие-то статьи для «Тиденс Тегн»,
Большой буржуазной газеты.
Дым сгущался надо мной…
Но буржуазному обществу не стоит радоваться…
Я задумал написать путевые заметки,
А потом это переросло в роман.
Путешествие через наше время –
«Мир должен побыть молодым».
Прославление Советов,
Верности,
Грядущих поколений,
Киры…
Рассказчик:
Ты писал для вечности,
Товарищ Нурдаль?
Нурдаль:
Нет, для современности.
Мои работы –
Как башмаки для революции,
Чтобы она в них ходила.
Или они – оружие,
Чтобы она защищалась…
Писал ли я «Поражение»,
Чтобы героизировать
Неудавшуюся революцию?
Нет, я писал, чтобы предостеречь
Против всех попыток –
Внутри и вне –
Опрокинуть великую русскую революцию!
Я –
Законнорожденный сын революции…
Я выступаю один,
Как доктор Стокман,
В ее защиту?
Пусть так…
Я живу сейчас – но я живу и в будущем,
Вместе с грядущими поколениями!
Предвосхищать будущее –
Вот для поэта
И возможность, и дело, и счастье!
Рассказчик:
Короткая встреча 1 ноября 1983 года…
Ты все еще коммунист,
Товарищ Нурдаль?
Нурдаль:
Да, телом и душой,
В любви и ненависти…
Но у меня нет партбилета.
Мои стихи и моя борьба –
Вот мой членский билет в НКП…
Рассказчик:
Да, коммунист
Должен и ненавидеть тоже…
Нурдаль:
Да, но поймите меня правильно:
Я ненавижу не отдельного человека,
Не какого-то там судовладельца,
Но капитализм как систему…
Рассказчик:
А в какой среде протекало твое детство,
Товарищ Нурдаль?
Нурдаль
Что мой Берген – город капитализма,
Я никогда не сознавал с такой ясностью,
Как именно в ту пору,
Когда я отведал чудесных эликсиров Москвы!
Тогда город детства стал видеться мне
В перспективе
Ленинского учения и жизни…
О, счастье! Любить и жить,
Соответствуя этой великой чести.
Судовладельцы, биржевые спекулянты,
Даже мой дорогой отец,
Даже мои обожаемые тетушки,
Которых эксплуатировали всю жизнь…
Я увидел их с большей марксистской ясностью,
Чем прежде…
Мне радостно с тобой, Берген,
Гордый, кичливый город!
Но я тоскую по той маленькой Норвегии,
Которая работает, борется, читает молитвы…
*
О, дом на Хопе,
Дом детства,
Дом невинности,
Дом фантазии…
Кусты, ломящиеся от ягод…
Зелень газонов…
Розы…
Золотой дождь осенних деревьев…
И дом, и сад
По ту сторону времени,
В получасе ходьбы
От центра Бергена…
Маленькая буржуазная идиллия? Да, конечно.
Но разве не оттуда
Я, как с трамплина,
Совершил прыжок в коммунизм?
Первые незрелые пробы пера
В гимназической газете «Хагин»,
Преклонение перед Обстфеллером,
Наивная влюбленность…
Рассказчик:
Ты часто думаешь
О своем отце?
Нурдаль:
Мой отец – Петер Григ,
Благожелательный, добрый,
Лектор на гуманитарной кафедре,
К тому же и гуманист…
Я должен смотреть объективно
На своего отца…
Рассказчик:
А твоя Норвегия,
Товарищ Нурдаль…
Нурдаль:
Моя Норвегия?
Фата Моргана,
Поднимающаяся из моря,
Земля свободных женщин и мужей…
Радостная, гордая, с угадываемой
Аурой, как на иконе…
Да, мы доброй крови!
Вот мы, в нашей вере и быстром движении –
Как на картине Тидемана и Гуде
«Свадебное путешествие» -
На вечные времена!..
Мы должны рисковать
И быть романтиками революции –
Всею жизнью своей исполнять
Девятую Симфонию Бетховена!
Вот моя Норвегия,
Моя мечта,
Мои корни, мое родство,
Мой путь вперед…
Рассказчик:
А какое твое кредо,
Товарищ Нурдаль?
Нурдаль:
Я верю,
Что в каждом человеке
Есть гениальность,
И все на земле
Несет в себе искру Божью!
Первоцвет,
Лодочная станция,
Сарай для лодок,
Просмоленные фарерцы,
Черный молот на наковальне –
Все эти близкие,
Конкретные вещи…
Цветы,
Пригорки,
Мыс…
Многообразие
И рост…
Вечный человек…
Рассказчик:
А конечная цель
Твоих устремлений?
Нурдаль:
Каждое слово
Должно обжигать
И доносить огонь!
Жить всей своей полнотой –
В жизни и в слове –
Гореть по полной!
Рассказчик:
А есть у тебя, товарищ Нурдаль,
Тенденции?
Нурдаль:
Трудно,
Но и легко
Бороться за право каждого…
Сейчас такой борец
Одиночка, чуть ли не отщепенец!
Но если отринуть пространство и время,
То он – истина, явленная здесь и теперь.
Право человека –
Часть революции, это ее закон!
И кто посягает на это право,
Тот для меня грабитель…
Рассказчик:
Так что же в итоге?
Нурдаль:
Убитые коммунисты,
Как Че Гевара и Григ,
Внушают: жизнь – это все,
А гибель – короткий миг.
Жизнь – это все! Величие
Самую смерть стирает.
И никогда коммунист
При жизни не умирает.
Словно морское свечение,
Посмертная слава их,
Жить – значит смысл давать
Живому, как Нурдаль Григ!
Нурдаль
(молодым 1983 года – эпилог):
Пусть радости время
Нам знать не пришлось, -
Нам первым народы
Сплотить довелось!
Сказать, не краснея,
Предательству: «нет!»,
«Нет» страху, «нет» смерти,
«нет» скопищу бед.
И «нет» - убогому
Пессимизму.
Одна дорога нам –
К социализму.
Живет прогрессивная
В нас ностальгия
По веку, в котором
Жить будут другие.
Мы – дети прогресса:
Я, друг мой, и ты!
У нас Ахиллесовой
Не будет пяты.
Меж Гломмой и Нилом,
Выстроясь в ряд,
В войне этой мирной
Мы духа снаряд –
Веру вышлем в туман,
В мглу предрассудков косных,
В скепсис, обман…
Лета, осени, зимы, весны
Означат, сменяясь,
Грядущие дни, -
Не Апокалипсис
Страшной, большой войны.
И пусть же не мямлит
Восьмидесятых лет
Юность, как Гамлет:
«Быть нам или нет?»
К словам «я буду»
Каждый добавит, - кем!
Так учу вас я, Нурдаль:
Конкретность, без схем.
Наших годов
Кровава кардиограмма,
Но не посмеют у новых
Крови отнять ни грамма!
Наше оружие:
«Миру – да!»
Войны обслуживать?
Никогда!
Не слушать вопросов
Скепсиса вездесущего.
Как сосны с утесов
Даль прозревать грядущего.
Стремиться к царству
Равных (больших, а не малых!) –
У Ибсена с Марксом
Есть сходство в их идеалах.
Молод он или стар,
Но пусть раскроет любой
Уменье свое и дар,
Беря в награду любовь!
Вытянутость стволов,
Раскидистость крон…
Красота – единый закон
Для ясеней, сосен, берез, дубов…
РАССКАЗЧИК
Для квелдсбелских дубов!