***
Музыка в переходе –
плачущий саксофон.
Жизнь, ты прикинь, проходит –
быстрый аттракцион.
Там на пути пологом
финиш замызган, вот.
Лишь в переходе долгом
белый-пребелый свод.
Свод, а на нём лепнина,
а на лепнине пыль,
пыльная паутина,
сказка; быть может, быль.
Музыка в переходе –
это вам не фигня.
Жизнь, ты прикинь, проходит.
Глупая жизнь моя.
***
Если я скажу, то вы не верьте,
глупость если вслух произнесу.
Намалёван на её конверте
верный адрес к сердцу моему.
И она мне шлёт письмо дыханья –
дышит, дышит, словно воздух сам
обретает зримо очертанья,
от которых в сердце тара-рам.
Тара-рам – и я готов заплакать.
Тара-рам – и хочется кричать.
И летать, конечно же, и падать,
и ещё, конечно, умирать.
Если я скажу, то вы не верьте,
глупость если вслух произнесу.
Свою душу в жалком интернете
я угроблю. А потом спасу.
***
Прошла любовь, как чёт и нечет.
Прошла, как выдох или вдох.
Прошла, как день. Прошла, как вечер.
Прошла, как смена двух эпох.
А от любви нам что осталось?
Ромашки остов – стебелёк,
немного зла, обиды малость
и сожаления чуток.
Прошла любовь, как лёд и пламень.
Прошла, как сумрак; как рассвет.
Прошла, как кружево; как камень.
Прошла, как спам сквозь интернет.
ДРУЖЕСКОЕ ПОСЛАНИЕ ИЗ МОСКВЫ
АСПИРАНТУ КАФЕДРЫ ФИЛОСОФИИ ЮРИЮ ДУРОВУ
Как ты живёшь, воронежский философ,
среди толпы смятенной в граде этом?
В нём лучше быть, наверное, поэтом
с подтекстом риторических вопросов.
В нём лучше быть весельчаком-бомбилой,
предпринималой жёстким, муравьишкой.
Но чтобы быть философом, мой милый,
вот тут ты перегнул, вот это слишком.
Представь себя в воронежской маршрутке
в час пик с лица необщим выраженьем:
как может быть материи движеньем
скопление людей в дурном рассудке?
Как можно изучать труды Платона,
когда живёшь на этаже с физвозом?
Лишь за окошком дождик монотонный
врачует философскую занозу.
И ты кругами ходишь по однушке
(хотя могли бы дать, паскуды, двушку),
и вспоминаешь Сартра и Сократа,
заваривая чай в любимой кружке.
Ты чернозёма плод, ты южный малый,
пройдоха, плут и ловелас общаги
замечен был в супружеской присяге,
а я плетусь, как поезд запоздалый.
Карпеныч Саня, Тёма Головчанов,
Неклюдов, Расторгуева, Денисов…
Для рифмы я привлёк (и не случайно),
конечно, самых значимых артистов –
студенческих кентов. Айда, товарищ,
по памяти гулять – там так не скучно!
Ну что ты, милый мой, всё возражаешь –
ша! фраерок, философ-недоучка.
***
Прости-прощай, мой милый друг печальный.
Единственный мой друг, прости-прощай.
Мир движется с поры первоначальной –
я отмираю как бы невзначай.
Я как бы ухожу в другую плоскость.
Я как бы понемногу ухожу.
Но я ещё в вокзальном отголоске
скабрезный анекдотец расскажу.
И мы пойдём по улице широкой,
прикинувшись счастливыми людьми...
А молодость проносится до срока –
ну как тут не заплакать, чёрт возьми!
***
В оперном зале пиликают скрипки,
как на виниловой старой пластинке.
Люди сидят и музы’ке внимают,
может быть даже её понимают.
Значит хрипеть и шипеть до рассвета
будет пластинка на сердце поэта,
а на рассвете и нежно, и злостно
всё растворится, и всё оборвётся.
ГРИГОРИЮ ШУВАЛОВУ НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Блатной поэтике Бориса
привил ты нотки Николая.
Развёлся, но сперва женился.
И океан души без края.
Я знаю: стих мой неуклюжий
тебе сейчас совсем не нужен,
ведь, женской рифмой обеднённый,
он словно самогон палёный.
Но утром после дня рожденья
опохмелиться будет кстати,
ты оторвёшься от кровати
и вспомнишь, что стихотворенье
тебе на случай накрапали
(легко и просто накатали) –
и сразу станет много лучше,
как будто мы и не бухали.
Пиши стихи, мой друг Григорий,
и продавай с накруткой книжки,
поскольку глупые людишки
растопят ими крематорий!
***
Григорию Шувалову
Горит в дальней комнате свет,
и длятся в ночи разговоры,
и слышно, как спорит поэт
с поэтом. О чём эти споры?
О книгах, и рифмах, о том,
как нужно писать неподдельно.
Конечно, о самом простом.
Конечно, о самом смертельном.
И длятся культурные речи,
культурная феня гремит –
то тише, то громче, то легче.
Один между тем говорит,
что вот, мол, провальная строчка
и, в общем, провальный сюжет.
Другой говорит – это точно.
С поэтом согласен поэт.
И спорят они до рассвета
о том, на чём держится стих.
Два тихих культурных поэта,
два гения скромных таких.
***
Банальный, но милый сюжет:
у нас хорошо всё и плохо.
Я выдумал много планет,
а жизней придумал не много.
Есть дождик, есть мокрый карниз
и есть пианино во мраке.
Смотри: это я – улыбнись! –
с пробитой башкою в овраге.
И только ты губы скриви,
я брошу лежать беспонтово
и встану с холодной земли,
как будто мы встретились снова.
Как будто мы вместе живём,
как будто мы в цвете и силе
и дивные песни поём
о нашей счастливой России.
И твой чёрно-белый аккорд
играет в мирах параллельных.
Такой вот крутой поворот –
губительный, но не смертельный.
***
Любовь улыбается, падла,
и кажет коварный оскал.
Бросаешь меня? – ну и ладно,
ведь я не такую искал.
А может как раз и такую,
затем и терзаюсь сейчас,
что втайне люблю и ревную
цыганскую искорку глаз.
Когда я был парнем простецким,
зелёным студентиком был,
я девочек мило, по-детски
в кино и в кафешки водил.
Сто раз начинал я сначала,
и в сердце позёмка мела.
Сто раз ты меня оставляла,
но в разных обличьях была.
***
Музыка жила во мне,
никогда не умолкала,
временами, как во сне,
выразительно играла.
Звали музу Станислава –
пианистки нотный лист
для души твоей облава,
незадачливый флейтист.
И мелодия устала
щебетать, как соловей,
и опять её не стало
в жизни трепетной моей.
Ни Пандора, ни Диана –
просто Музыка сама.
Опрокину полстакана
и на миг сойду с ума.
Потому что много яда,
если в небе нет тебя.
Ты приляг со мною рядом,
нежность взрослая моя.
А потом лети по свету
и люби кого не лень.
Но не комкай строчку эту,
рифму музыкой одень.
Пусть в вечерней тишине
длится нота вполнакала,
ведь она жила во мне,
никогда не умолкала.
БРИГАДИР НИКОЛАЙ
Бригадир кричит – уволю.
«А за что?» - А не за что.
«Да пошёл ты на хер, Коля!»
- Ты уверен? «На все сто».
С другом Гриней выпью водки,
с другом Лёшей покурю.
На заводах забастовки
разгулялись к декабрю.
На заводах гвалт и кипеж,
на заводах суета.
На фига ж ты, падла, метишь
согрешить в разгар поста.
Ты зачем меня уволить
норовишь под Новый год?
Мои дети ходят в школу
и ещё вагон забот.
На какие, Коля, гроши
мандарины им куплю?
Другу Грише, другу Лёше
и себе ещё налью.
Будет сказка в лучшем виде,
спи, дочурка, спи, сынок.
Дядя Коля просто гнида,
праздник очень славным выйдет,
ляжет тень наискосок.
***
Говорили, что должны быть танцы,
фрукты и дешёвый алкоголь.
Только ты, красотка, не неволь
эти не использовать мне шансы.
Абсолютно трезвый – не’ пил водки –
и сегодня вовсе не нахал
я приехал просто скинуть фотки,
как в Анапе славно отдыхал.
Вежливо зашёл в учебный корпус,
где постелен красный ковролин,
а на стенах фотопротоколы
времяпровожденья школьных зим.
Вот прикинут мальчик лицедеем,
девочка фальшивит, но поёт.
Хорошо ещё, что на портретах
звук от выступленья не идёт.
Ну а здесь, смотри, в очках парнишка –
собирает он системный блок.
Выпускница, чёрная манишка,
школы заключительный урок.
Дальше репродукция цветная
старой литографии Москвы…
Так зачем сейчас я понимаю
гордые признанья каковы?
Что к тебе испытываю чувства,
только выражения стыжусь.
Что твоё высокое искусство
дарит неразгаданную грусть.
Я приехал вроде бы развлечься,
вроде бы развеяться слегка,
чтобы от всего на час отвлечься
и про всё забыть издалека.
Но пока в ночи я добирался,
ехал на метро и шёл пешком –
слабый след в душе моей остался,
будто запорошенный снежком.
Вместо строчек каша многоточий,
область сердца всячески полна,
в школе нарисованный песочек,
декораций синяя волна.
И играет музыка латино,
это конкурс сальса, чёрт возьми.
Ты меня за глупости простила –
сразу стали чуждыми людьми.
***
Больше я «В контакте» бесполезном
на твою страницу не зайду.
Веком поэтическим железным
прогорю, как в дантовом аду.
И ещё признать хочу по праву,
а на деле вовсе не хочу,
что страданья эти мне по нраву
и себе тихонечко шепчу:
где-то льётся водочка рекою,
в кабаке стоит зелёный штоф,
ну а я тоски своей не скрою
и закончу песню в пару строф.
Не люблю восторженности пылкой,
коей у тебя в достатке есть,
но зато люблю, когда улыбкой
ты встречаешь напускную спесь.
Признаю’: изрядно раздражает
повесть однотипная твоя,
но молчу, что нервы обнажает
глупость несусветная моя.
***
Посмотри на небо: я там не был.
Ну а ты, наверное, была.
Зимних уток угощаешь хлебом,
за спиной два ангельских крыла.
Сказку расскажи, товарищ странный,
про знакомство наше в том году.
Ты да я – мы оба ветераны,
у любви своей на поводу.
Но молчишь ты, потому что знаешь,
что простыл твой след в моей судьбе.
Только птичку жалко, понимаешь?
Эту утку в ледяной воде.