Декабрь. Крым. Я куртку расстегну
И неспеша спущусь любимой тропкой.
Бетонные ступеньки, обогнув
Опасные места, виляют робко
Средь ежевики зарослей колючих,
Как мост из мира скорбного - да в лучший.
Вот справа лозы смотрят зимний сон,
Бесцветный, словно глинистые склоны
От виадука вверх, к подножью гор,
По-зимнему одетых монохромно.
И лишь отвесных скал сереют плеши
В лесах безлистых, как кафтаны леших.
А выше... Боже, где ты? Посмотри:
На плечи гор упавшее безмолвье -
Лебяжий пух, вершины завалив,
Застыл. Что это - небо в изголовье
Уснувших гор иль просто облака?
Но я иду, гляжу издалека
На то, что там, внизу, живет обычной
Своею жизнью. Его вечный пульс
Толкает волны мерно, аритмично.
Я морем и назвать его боюсь.
Его безликость серо-голубая
Взгляд уловив, уже не отпускает.
Люблю сюда не приезжать, а возвращаться.
Любой приезд предполагает вновь
Разлуку. Возвращенье - это счастье,
Оно созвучно верности одной,
Оно всегда - как ожиданье чуда,
Знакомый терпкий запах отовсюду.
Так пахнут смолы, иглы и кора
Вечнозеленых жителей гурзуфских,
Так пахнут море, галька и ветра,
Так пахнут стены в переулках узких,
Так пахнут темнота и тишина,
Бокал сухого красного вина.
А на пустом солярии так тихо,
Что слышно, как скрипит дощатый пол
Да волны шелестят внизу, как книга.
Перила, ограничив мой простор,
Удерживают тело от паденья,
К воде своею прикасаясь тенью.
Бетонный пирс, он прямо подо мною,
Сползает в воду длинным языком,
Что весь покрыт подводною травою,
Колышущейся бурою рекой.
Я помню ее скользкие касанья
И ужас - детских лет воспоминанье.
Спиною к морю стыдно повернуться,
Как будто предаешь кого-то вдруг,
Душой и взглядом берега коснувшись.
А там огромной рыбою Гурзуф
Лежит средь кипарисовых волокон,
Мерцая крупной чешуею окон.
Здесь ощущаешь вечности следы,
Свою ничтожность перед небесами,
И перед мегатоннами воды,
И перед гор угрюмыми лесами,
И перед тем, что излучает свет,
И перед тем, чему названья нет...