Я прикован к земле, к этим скудным, печальным аллеям,
где осколки осенней листвы размывают эффект перспективы,
где, сливаясь с холодной рекой полосой силикатного клея,
тем не менее, требует небо к себе вокатива.
Отражаясь в потоках, смывающих цвет с бесконечных фасадов,
изнывая от крепкого ветра и северной скуки,
город дремлет, под шелест шипованных шин и фокстрот листопада,
и, ворочаясь, пылью кирпичной мне пачкает руки.
У ключицы моста, ближе к пресному горлу залива,
в теле древнего зверя из Фив бьётся пульс нумерованных линий,
и в светлеющем небе упавшей звезды фейерверк прихотливый
превращается в след самолёта, затем - в первый иней.
Робко солнца лучи заскользят по перилам моста,
встрепенутся сигнальные флаги на призрачном флоте,
и покинет Сенатскую площадь, в ночном карауле устав,
белый всадник на мудром коне, отказавшись от бронзовой плоти.
Научившись терпеть недостаток тепла, я сочту неуместным
обещать, что вернусь. Доверяющим силе течений
в этой ракушке, вросшей в гранит, вдруг становится тесно
и немного неловко от прожитых лет и неясных влечений.
Я уверен, тебе это странное чувство знакомо:
тот, кто вышел на сушу, родившись в солёном пространстве морей,
обладает дыханьем двояким, но связан законом,
подчиняясь которому странствуют стаи земных кораблей.
30.12.2010