"В саночках судьбы!"
Снова утро, а не вечер, на дороге я один.
Да два джокера в карманах, знать не сон всё это быль.
Ветер свищет и позёмка, небо в рваных облаках.
А на дереве ворона глазом косит на меня.
Карр сердитое раздалось, волк скакнул мне под коня.
Тройка взвилась от испуга, коренной аж на дыбы.
И по полюшку помчала, меня в саночках судьбы.
Снова кочки, буераки, в санки снег из-под копыт.
Да в лицо колючим снегом, как знамение судьбы.
Волки стелются по снегу и в оскале пасть блестит.
Безоружен я, как деды, лишь дубину прихватил.
Разбудил их дедка леший, знать ему не угодил.
Иль я бесов снова тешил, к сатане играть спешил.
"Карты запечатаны лежат".
Ответы на вопросы все даны, в картишки сегодня я у сатаны.
В заклад моя жива душа и всё, как в прежние века.
Сукном накрыли стол, раздали новенькие карты.
Игра идёт изрядно и день пошёл к закату.
Смеркаться рано стало, огонь в камине в пол накала.
Прислуги тени по углам и очи красны тут и там.
Бесшумные движения по залу и мёртвых черепа в оскале.
Зажглась по мановенью люстра и отдалась колоды хрустом.
Десятая колода к ряду, опять все трефы рядом.
Бубновый туз в руке, шестёрка в сатанинском рукаве.
Усыпан пол картями, кровавое вино в бокале.
Играет пламенем камина, игры начало или середина.
Бесшумно отворилась дверь, плывёт по залу тень.
Под чёрным капюшоном, вздохнула вроде облегчённо.
Вдруг резко обернулась, улыбкой бледной улыбнулась.
Обличьем дева молодая, в руке коса кривая.
Донёсся запах тлена, Судьбы, наверно, перемена.
Туза я на кон бросил, смотрел на сатану с вопросом.
Вдруг жизнь калейдоскопом, споткнулась дева в капюшоне.
Стоп кадром всё назад, и карты запечатаны лежат.
"Мне навстречу, как судьба".
Вперемежку смех и слёзы, в моё сердце, как заноза.
В мою душу на беду, иль на счастье не пойму.
Ворвалась январским утром, пред Рождественским сумбуром.
Завертела, закружила и меня растормошила.
Ворвалась средь бела дня, в жизнь мужчины бобыля.
Иль её стезя такая, иль моя судьба, кто знает.
Или Бога провиденье, на меня, как наважденье.
В день субботний января, пред Рождением Христа.
День сей начался престранно, встал не поздно и не рано.
Вышел просто погулять, проще косточки размять.
Выходной ни дать ни взять, дел особых не видать.
День шестое января, завтра праздник не беда.
Подождут меня дела, а вчера метель была.
Снега много намела и мороз ослаб с утра.
Снег от солнышка искриться, скрипнет под ноги ложиться.
Светло бело-голубым над трубой от печки дым.
Солнца первые лучи, окна золотом зажгли.
Заиграли на снегу, на домах и на лесу.
Пробежались по полям и слезой в моих глазах.
Жёлтым диском на востоке и безмолвием в природе.
Я по улице неспешно, брёл по снегу в неизвестность.
И во все глаза глядел в колдовство мороза дел.
В козни матушки зимы, вдруг фигура впереди.
Мне навстречу, как из сказки, в полушалке, вся в цветастом.
Мне навстречу, как судьба, как знаменье среди дня.
Из проулка закоулка не девица молодица,
а цыганка молодая, полушалочком играя.
Хитро смотрит на меня, глядь, в сугробе уже я.
Надо мной стоит, смеётся, тропка меж сугробов вьётся.
Знать сугроб был для меня, на двоих одна тропа.
Руку мне вдруг подала, мне подняться помогла.
Смело глянула в глаза, погадаю про тебя.
"Погадай, цыганка, мне".
Погадай, цыганка, мне, погадай мне по руке.
Погадай мне по ладошке, жизни там моей дорожки.
Погадай мне на судьбу, с кем судьбу я разделю.
Погадай про путь далёкий, про мои пути-дороги.
Расскажи про день вчерашний, что живу я не напрасно.
Расскажи про быль и не быль, где я был и где я не был.
Расскажи про жизнь мою, ты гадай, не тороплю.
Расскажи мне про судьбу, где невесту я найду.
На ладони линий много, там мои пути-дороги.
Это линии судьбы, там знамения мои.
Эти линии длинны, перекрёстки там видны.
Слева, справа бугорки, а низинки позади.
Они вьются и змеятся, где мне плакать, иль смеяться.
Где по жизни кувыркаться, где терпения набраться.
Где же главная моя, где судьбы моей стезя.
Где та линия одна, что с рожденья мне дана.
Где, цыганка, моя слава, где звезду с небес достану.
Где колени преклоню, с кем я ночку проведу.
Где мне ворогов бояться, с кем по жизни повстречаться.
Где мне Родине служить, где головушку сложить.
Где закончу путь Земной, кто единственна со мной.
Погадай, цыганка, мне, погадай мне по руке.
Расскажи про быль и не быль, где я был и где я не был.
Расскажи про жизнь мою, ты гадай, не тороплю.
"Ночь твоя, а я пропала".
У сугроба я стою, хитрый взгляд её ловлю.
Со смешинками в глазах, со снежинкой на щеках.
Размышляю про себя, как цыганка хороша.
Вдруг толкнёт опять меня, на двоих одна тропа.
Руку подал я цыганке, что устроила подлянку.
Шёл гулять не спозаранку, я навстречу сей цыганке.
По тропинке меж сугробов, на двоих одна дорога.
Глянул прямо ей в глаза и душа вся обмерла.
В очи дивные гляделся и, как маков цвет зарделся.
Красотой её дивился, на цыганку я воззрился.
Снизу доверху стройна, дивно очень хороша.
Обомлела вся душа, а она мне про меня.
Щебетала, говорила, где меня и, как носило.
Пальцем тонким по ладошке, по моим путям дорожкам.
Красоту чтоб не вспугнуть, мне бы глазом не моргнуть.
Я в пол уха этот путь, ты про прошлое забудь.
Обнял тонкий стан цыганки, будто выпил валерьянки.
Осмелел, в глаза глядел, ей на ушко я пропел.
Ты скажи мне про меня, ведь сейчас начало дня.
Что сулит мне день сегодня, быть ли снова мне в сугробе.
Иль со мною ты пойдёшь, ночь со мною проведёшь.
Иль ко всем чертям пошлёшь, грех на душу не возьмёшь.
Мне цыганка отвечала, люб ты мне, начнём сначала
И в сугроб со мной упала, там любви твоей начало.
В том сугробе целовала, ночь твоя, а я пропала.
Рассмеялась, зарыдала, ничего мне не сказала.
Остальное промолчала, просто молча, целовала.
Меня к сердцу прижимала, слёзы молча, вытирала.
"В общем, недотрога".
Мои со дня рождения друзья,
зашли на огонёк, побаловать меня.
Они и вам, и мне почти родня,
без них нам не прожить и дня.
В картишки предложили поиграть
и над судьбою немножко пошутить.
Её повеселить, слегка подразыграть
и в карточной игре помухлевать.
За стол мы сели вчетвером,
хотя я в картах не силён.
Болтали, как обычно, ни о чём,
промолвив, забудем на время о былом.
Колоду новенькую карт открыли,
компанией дружной неспешно закурили.
Удача, фортуна и судьба
играть решили два на два,
на интерес со мною в дурака.
Мечта витает, как обычно,в облаках,
она не при деньгах, не при делах.
Честь ухмыльнулась, глянув на мечту
и отвернувшись, отошла к окну.
А слава со мною рядышком стоит
и за игрою пристально следит,
а туз козырный из рукава торчит.
Она беспечна, как всегда,
фортуна и удача её друзья,
а карты не её стезя.
Фортуне шепчет что-то иногда,
удаче подмигивает, глядя на меня.
Всё это видит безразличная судьба.
Удача ёрзает на стуле,ей бедолаге не сидится.
И стул под ней крениться, скрипит козлом.
Она на нём, как на коне лихом верхом.
То глаз скосит, то карты в руку спрячет,
фортуну в бок толкнёт, наверно, наудачу.
Мухлюет иногда, за ней следит судьба.
Та строга и, в общем, недотрога.
И ей известна всех игроков дорога.
Известен ей всегда и весь расклад,
хотя помухлевать в игре, всяк рад.
Фортуна с безмятежною улыбкою сидит,
лишь я иногда на неё сердит.
И с видом совершенно безразличным,
судьбу водит за нос, не всегда тактично.
Удаче голову дурит, следит за мной,
не слишком ли я увлечён игрой.
Таков у азартных игроков картёжников расклад,
и выиграть, всяк рад, и нет пути назад.
"Фигура странная ко мне явилась".
Январь, число шестое, вечереет, небо закатным солнышком алеет.
Смотрю в окно на улице ещё светло, а на душе предчувствие, произойдёт,
наверно, что-то, пока не знаю что.
Луна безмолвно на небо взошла, а улица бела, безмолвна и пуста.
Машина, как мираж, к подъезду подошла, дверь распахнула,
пассажира выпустила вдруг она и, как мираж, в безмолвие ушла.
Я сел за стол, взял по привычке ручку, сижу и размышляю, не уснуть бы.
Наверно задремал, за день сегодняшний устал.
Толь сон, толь явь, не понимаю, а что произошло, за сон я принимаю.
Вдруг дверь без стука отворилась, фигура странная ко мне явилась,
Явилась негаданно, нежданно, ввалилась гостьей долгожданной,
но мной совсем не званной.
Ввалилась, подошла к столу, на стул присела, ногу на ногу положила смело.
Поёрзала, уселась, в крепости стула убедиться ей хотелось.
Смотрела на меня, не отрывая глаз, я это помню, как сейчас.
Мужчина средних лет, приличненько одет, сидел передо мной.
Блестел свежевыбритой щекой, парфюм донёсся дорогой,
а я весь сам не свой, от наглой беспардонности такой.
Теребил лист пустой, что предо мной.
Давай знакомиться друг мой, не звал, явился сам к тебе домой.
Мужчина мне сказал, руки мне не подал, ему ответил я, а ты нахал.
Ты не представился и я тебя не звал.
Ну, звал, не звал, а иногда меня ты вспоминал.
Я тот, кто в чреве матушки Земли живёт, то место преисподней Бог зовёт.
И у меня есть предложенье для тебя, точнее для твоего стиха.
Ты стих тот ещё писать не начинал, о нём я в будущем твоём узнал.
Я знаю, прославит он тебя, на долгие года, мне строчка из него нужна.
Она для меня важна, тебе же вовсе не нужна.
О нашем разговоре не узнает ни одна душа, и клятва с тебя мне не нужна.
Ты атеист, крещён в младенчески года, считаешь, что всё это ерунда.
Просто скажи мне да, скажу, что за строка.
Он замолчал, а я сидел и размышлял,
пытался разобраться, что это сон иль явь и сил набраться.
Решил, что это сон, перекрестил его, чтоб знал кто я, кто он.
Он вдруг уменьшился в объёме, заметил по одежде, что на нём я.
и волосатою рукой взял лист, что лежал передо мной.
Скомкал и в урну бросил, так ты принимаешь гостя.
Сказал он мне сии слова, шапка от злобы набекрень у него сползла,
под ней увидел я рога и вспомнил о рождении Христа.
Число седьмое завтра января и день рождения Христа,
а бес приходит перед рождением Христа.
Наверно всё это неспроста, сегодня шестое января.
Народ гадает, о Боге забывает, а дьявол душу искушает.
Придёт к тебе, ко мне, наяву, или во сне.
Ты славы хочешь, получи её в стиха строке.
А душу продай дьяволу, вернее сатане.
Его перекрестил вторично, глянул в окно привычно,
рогатая Луна по небу в безмолвии плыла, светила яркая звезда.
Ночь перед рождением Христа, я вспомнил Гоголя.
Россия странная страна.
Чёрт испарился, век двадцать первый, крестил наверно зря.
Рукой пошарил по столу, листа я не найду.
Смотрел и под столом, нашёл в урне, комком,
а не исписанным листом, шерстинки лишь кругом.
Оставлены, наверное, моим котом,
следы когтей не кошачьих видны на нём.
"От секса содрогнётся дом".
Хандра с тоской ко мне пришли, бутылку водочки с собою принесли.
И речь престранную со мною повели, да вспоминали прошлые деньки.
Пришли, уселись за столом вдвоём, садись и ты, по рюмочке нальём.
Закусим капусткой, а может огурцом, и хочешь песнь споём втроём.
Не навещали мы тебя давно, ведь больше года с той поры прошло.
Ты расскажи нам про житьё, бытьё, да телевизор выключи, там всё враньё.
Я слазил быстренько в подвал, огурчиков с капусточкой достал.
Скатёркой стол накрыл, да про рюмашки с картошкой не забыл.
Груздочков баночку открыл, и свет на кухоньке включил.
А день уж к вечеру клонил, и ясный месяц на небо всплыл.
Расселись за столом, ну что начнём, хандра сказала, по первой наливала.
Мы пьём до дна, тоска рюмаху подняла и тост для меня произнесла.
По первой, дружно залпом пили, огурчиком хрустели, закусили.
И вдруг втроём слезу пустили, напасть, какая, загрустили.
Да вот она сама, ногою двери распахнула.
На кухню к нам вошла, ну, здрасьте, вот и я.
Придвинула ногою табурет, не ждали, буркнула в ответ.
Так наливайте, всем привет и дайте огурец.
Налили по второй, вы погрустите все со мной.
Грусть молвила, взглянув, на хандру, с тоской.
Ну что, блудливые шалавы, припёрлись в гости на халяву.
Или пришли ради забавы, обслужим не женатого на славу.
Грусть молвила слова, компанию взглядом обвела.
В постель с нами ему пора, займёмся сексом до утра.
Только сказала она сии слова, дверь распахнулась.
Икота к нам вошла, давненько пьёте без меня.
Все дружно загалдели, икнули по разочку, не запели.
Нальём по третьей, в самом деле, как песню спели.
Налили, капустки положили, ведь мы не пьяны были.
Дружно с товаркой новой, выпили и закусили.
А на дворе уж вечерело и к ночи катилось дело.
За дверью, что-то зашумело, не то упало, загремело.
Пошел проверить, кто же там, дверь распахнул.
Не верю я своим глазам, зевота, явилась к нам.
Простите, припозднилась, иль я не вовремя явилась.
У вас на крыльце, в сенях темно, дверь перепутала, в кладовку занесло.
Я об кадушку с солью спотыкнулась, она слегка ругнулась.
Упала в ларь с мукой, хозяин ты плохой, да Бог с тобой.
Прошла на кухню, села с нами, налейте, закушу грибками.
Налейте, не жалейте, со мной-то веселей же.
Не надо лишних слов, хозяин, кроватку приготовь.
Как ляжем вшестером, от секса содрогнётся дом.
Зевота молвила сии слова, без тоста выпили до дна.
Груздочком смачно похрустела, уткнулась в картошку, захрапела.
Молва вошла без стука, промямлила, какая скука.
Где эта сука скука, моя по жизни вечная подруга.
Та вслед за ней, бочком, тихонько через дверь и в дом.
Не обращая вниманья на меня, налили и выпили до дна.
На лавке захрапели до утра, остался я во главе стола.
А честь и слава, как всегда, смотрели, перемигиваясь, с укоризной на меня.
Укоризна посмотрела на происходящее, сказав, они пропащие.
Они втроём случайно забрели сюда, решали, уйти, или остаться навсегда.
Ирония с сатирой позже всех пришли, посуду перемыли и спать молчком ушли.
Молва, кликуша, а с ними суета, толклись под окнами до самого утра.
А с ними козни и интерес, ублюдочное семя средь ловеласов и повес.
Держали свечку, до самой утренней зари, пока рассвет им не пропели петухи.
И у замочной скважины двери, попеременно мыли косточки мои,
Склока и зависть, по утру, шушукались об этом по селу.
Стыд говорил всем о моём разврате и, что разврат ему не братец.
А нравы хором ругались и бранились, что их вчера по пьяни уронили.
Хотя они вчера совсем не пили, к избушке поэтишки не подходили.
Злоба и зависть толкали перебранку и обвинили, как всегда, её во пьянке.
А ругань, как и вчера, затрещину к ним со скандалом отослала.
Скандал с затрещиной, смеялись, над всеми злобно потешались.
Подлянка всем строго сказала по секрету, что тоже по пьяни занималась сексом у поэта.
А чудеса лишь развели руками, чуть было не послали их всех по маме.
Напасть смеялась, издевалась, над всеми тоже, пока её кто-то не послал куда негоже.
Любовь осталась, как всегда, не при делах, буркнув, по-пьяни секс у этих тёток в головах.
Сплетня болтала всем и вся, что эти тётки, намедни, до смерти затрахали меня.
Свара с издёвкою на пару, всем говорила, что им вчера немножко подфартило.
Фарт обвинил во всём поклёп, сказав, что он паскудам не дружок.
Паскуда разобиделась на всех, сказав, что не возьмёт на душу этот грех.
Грех, молвил, что злословие идёт, тщеславие со злословием ведёт.
Злословие сурово на всех смотрело, тщеславие хихикнуло несмело.
А выпендрёж толкнул, навет, как вроде бы случайно и подмигнул отчаянью.
Отчаянье с кривым лицом стояло, будто не причём.
Сказав пару слов про бред, бред затаил обиду на навет.
Обида всем им припомнила страстишки и невзначай, случайно, задела перебранку.
А перебранка втащила в разговор подруженьку подлянку.
Спор тот час влез без приглашенья в разговор и пригласил с собою уговор.
Без брани здесь не обошлось, она в разговоре словечком задела злость.
Злость наподдала тем и этим, сказав, что правда им ответит.
Правда стояла в стороне, сказав, вся истина в вине.
Брань разобиделась на правду, сказав, что всех ославлю.
Лишь нищета молчала, она как прежде похвалу подругу поджидала.
А равнодушие, как всегда, скромно прикрыло ротик, как от зевка.
Слава с укором всем сказала, болтаете вы здесь, что близко не лежало.
Хвалу и клевету приемлю равнодушно, мне с вами скушно.
Усмешка криво смотрела на улыбку, взяв роль в дуэте первой скрипки.
Печаль с грустью смотрели на мораль и ждали вывод, как и встарь.
Вывод искал глазами интерес, тот был недавно здесь, а вдруг исчез.
Удача, фортуна и судьба, а с ними хохма, смеялись над всеми, что чуть не сдохли.
Ухмылка глянула на подлость, нрав кривил губы, как не при делах.
Издёвка и фигня молчали, здесь слово вставила херня, они к обмороку в объятия упали.
Молчок закрыл мой ротик на замок, сказав с молвой на пару, что закончен, сей урок.
Лишь слухи, как и прежде, веселились, им встретился кураж, они раздухарились.
А ложь и болтовня гульнули вместе с ними, всем намекали, что у поэта дом спалили.
Честь, молча, глядела на мечту, а слава, слава гуляла по селу.
Слухи, сплетни и молва к полудню были у меня и рассказали эту байку про меня.
Мечта, услышав, сей рассказ, сказала, то не фантазия, а быль и без прикрас, о всех, о нас.
А непруха и разруха подвели под всем итог,
что здесь больше разговора, всё про русский язычок.
Итог сказал, таку-то мать, вы перестанете болтать.
И дайте слово мне сказать, хоть некрасиво вас мне прерывать.
Те приумолкли обе, разом, шепнув, друг дружке, вот зараза.
Зараза не стала препираться, она со сварой стала собираться,
пойти до соседки прогуляться и с ней там словом поразмяться.
Слово в стороночке стояло, промолвив стих читай сначала.
"Наважденье".
В вечер, что под воскресенье, в ночь, что сразу пред Рожденьем, в дом ввалилось наважденье.
Шнырит, шарит по углам, я на лавку к образам и не верится глазам.
А оно по дому бродит, вдруг горшками погремит и в углу не зрим стоит.
Вдруг заплачет, засмеётся, о порог в дверях споткнётся, я молчу, ему неймётся.
Смотрит книжечки в шкафу, что читает не пойму, на обложку я гляжу.
Умостилось на диване, шелестит слегка листами и о чём-то всё вздыхает.
Книжку бросил в потолок, кот с испуга лбом в сапог, пёс прижался между ног.
Ухнул филином над ухом, я на лавку от испуга, лишь в уме назвал паскудой.
Он как будто услыхал, или мысль мою считал, сам такой, вдруг мне сказал.
Хлопнул дверью сгоряча, иль немножко осерчал, свет моргнул, да и пропал.
Пёс под лавкою дрожит, а на лавке кот шипит, да Луна в окно светит.
Я зажёг по новой свет, за спиною дикий смех, книжка по полу ко мне.
Оглянулся, никого, наважденье не ушло, мне на ушко, ты смешён.
Кот вдруг прыгнул на диван и давай царапать там, пёс рычит и стал к дверям.
Я на лавку к образам, осенил себя я там, заодно кота и пса.
Наважденье вновь хи-хи, пса с дороги убери, книжку с пола подними.
Я всего лишь наважденье, что пришло пред воскресеньем, в ночь, что сразу пред Рожденьем.
Я весёлый, ты не бойся, поостынь и успокойся, я не бес, не чёрт какой-то.
Да сними с меня кота, исцарапал он меня, наважденье мне сказал.
Я позвал друзей своих и погладил, молча их, зубки дробью у троих.
Что-то встало вдруг с дивана и затопало ногами, дверь открылась, пар клубами.
Дверь захлопнулась в избе, свет опять погас везде, тень мелькнула вновь в окне.
Наваждение к себе, я о нём, не о себе и Луна серпом в окне.
Постучало мне в окошко, лёгким вихрем по дорожке и калиткой за прохожим.