Полцарства и даже полжизни отдашь
за то, чтоб увидеть, пускай даже краем
зрачка, оживлённый район Бешикташ,
когда ты зимою, судьбой попираем,
уже не живёшь, но лишь тащишь свой груз
по мертвенным улицам Первопрестольной,
где равно безлики и радость, и грусть,
где всё так смешно – и от этого больно.
Но в грёзах, когда закрываешь глаза,
приходят картины: обилие света,
платаны, огромных небес бирюза,
воинственный профиль султана Мехмета,
суда, бороздящие водную гладь,
улыбки в миндальных очах иноверцев,
стихи… и не хочется глаз открывать,
поскольку ты там, где оставлено сердце.
Поскольку лишь там твой истёртый каблук
стоит на единственном месте на суше,
где медленно, но отступает недуг,
где, денно и нощно храня твою душу,
как талые воды с заснеженных гор,
как мысль, устремлённая к сути вопроса,
впадает в ни с чем не сравнимый Босфор
бурлящей рекою бульвар Барбаросса.
И думаешь: в день, когда кончишься весь,
дойдя до конца этой мрачной юдоли,
пускай бездыханным найдут тебя - здесь,
исполнив тем самым последнюю волю.