На склоне короткого дня,
устав от великой готовки,
ты их раздобудешь, кляня
хламной инкубатор кладовки, -
под нос напевая матчиш,
в окно наблюдая осадки,
на стол и диван водрузишь
лотки прошлогодней укладки.
Раскроешь коробки, сорвёшь
бумажный покров полотенец,
и в буйный впадёшь нетерпёж,
блаженствуя, словно младенец.
У шариков – радостный вид,
но в сердце слепая заноза:
который из них угодит
на жертвенник Деда Мороза?
Он с виду старик хоть куда,
снегурочек треплет за косы,
но пахнет его борода
рассолом, а то дихлофосом,
у шубы – бездонный карман,
а посох – племянник дубины,
которой Четвёртый Иван
прибил неразумного сына.
Укрыт бахромой мишуры,
он здесь, на полу, на паркете –
и валятся оземь шары
на горе животным и детям:
безвременно павших отсель
увозят на веничной кляче,
а прочих, кудахтая, ель
под крылья колючие прячет.
Метельной шальной шантрапе
втолковано было с пелёнок:
в стеклянной цветной скорлупе
живёт невидимка-цыплёнок,
расколется шар невзначай –
и выйдет затворник на волю:
лови, не зевай, приручай,
беги за небесное поле.
Пускай поклюют лебеды,
в тепле посидят под щеколдой,
а после у талой воды
пасутся, пушисты и жёлты…
Размякнет настудок тугой,
на медной скворча сковородне.
Послушай – хрустит под ногой
не шарик ли твой новогодний?