Генсек был по годам -Гобсек,
а я то -ну юней Люсьена,
провинциал к тому ж, отсек
меня послал писать о сене.
Да, заготовка сена шла
для в репортаже заголовка,
сколь та ремарка не пошла-
болела с похмела головка.
Но проявляя героизм,
я выехал в поля родные,
конечно, -это всё трюизм-
зароды да валки сплошные.
Как в поле чистом -лист в сто га,
я за столом в своей мансарде,
и по листу плывут стога,
но нет ни строчки -вот дасада.
И Сена пахнет под окном
совсем не так, как в поле сено,
и цифры планов, как бином,
меня пугают откровенно.
Но заявился Растиньяк
опохмелить меня винишком,
и сократились расстояния,
и отступили полки с книжками.
И вдохновенный, как Бальзак,
плоды утраченных иллюзий
я стал грузить в большой рюкзак,
чтобы попользовались люди.
Машинописные листы,
как бы валки - в стога- сверх плана,
а следом черные пласты
уже, конечно, для романа.
Так я, как будто ОнорЕ,
в своей норе творил полотна,
с отсеком обмывая кре-
пко полеты мысли беспилотной.*
Силен укос, могуч зарод-
на первой полосе, с любовью,
чтоб мог задумчивый народ
жевать то чтиво по-коровьи.
* Мне надоело ждать, когда же вдруг
лоб осенит взлёт мысли беспилотной,
сжигать звонки безвыходных подруг
и задыхаться в атмосфере плотной.
*Анатолий Соколов.