У Бориса-Барбариса были привычки. Некоторые хорошие, например, причёсы-ваться и завязывать шнурки на ботинках. А некоторые, мама говорила, вредные. На-пример, кусать ногти на руках. Мама сокрушалась:
– Кончится тем, что ты все пальцы до половины обгрызёшь!
Борис-Барбарис постепенно отучался от этого и уже целый месяц грыз ноготь только на левом мизинце. Ещё у него была привычка считать ворон. Как увидит стаю, так и начинает пересчитывать, пальцы загибать. Он уже научился считать до девяти с половиной – столько у него на руках пальцев было. Мизинец с откусанным ногтем счи-тался за половинку. Мама говорила, что считать ворон – тоже очень плохая привычка и даже опасная. Но Борис-Барбарис не соглашался. Надо же когда-нибудь человеку нау-читься считать! Но самая плохая привычка у него была – терять носовые платки. И то-же всё из-за ворон. Вот гуляет Борис-Барбарис по Берёзовой улице, засвербит у него в носу, вытащит он из кармана носовой платок и тянется к носу. Руки у него длинные-предлинные, а нос, наоборот, курносый. Растёт он на лице, лицо на голове, а голова на длинной-предлинной шее. И пока рука к носу тянется, тут как раз и появляется воронья стая. Борис - Барбарис и начинает ворон считать – нельзя же упускать случай. И пока он на левой руке пальцы загибает, правая рука по дороге к носу заблудится и платок выронит. Когда Борис-Барбарис после этого приходил домой, мама вздыхала, утирала ему нос своим кружевным платочком и говорила сокрушённо:
– Опять посеял, сокровище моё длинношеее!
Потом выдавала ему новый носовой платок. Каких только платков она не поку-пала! Сначала с чебурашками, потом с парусными корабликами, потом с иностранными надписями, а под конец просто с цветочками, и всё напрасно. Борис-Барбарис умел те-рять любые. Когда с ним подружился Черныш, мама уговорила пса подбирать за Бори-сом-Барбарисом носовые платки. Черныш так и делал. Ворон он не считал, потому что до четырёх умел считать без запинки и решил – хватит с него. Другие собаки и того не умеют. Но те платки, которые Борис-Барбарис посеял раньше, Черныш не подбирал. Они потому что пахли всеми людьми, собаками и кошками, которые на них наступали, и Черныш не знал, вдруг они не Бориса-Барбариса, а чьи-нибудь чужие. А чужого брать нельзя, вот это он знал точно.
Потом наступила зима. Вороны перестали летать стаями и копошились на помой-ках. Считать их стало легко и неинтересно. К весне Борис-Барбарис научился считать почти до ста и отучился от вредной привычки – терять носовые платки. Вот солнышко стало подольше задерживаться на небе, зимний снег сначала почернел, а потом быст-ренько растаял, земля стала мягкой, в ней зашевелились всякие корешки и козявки. Де-ревья потягивались после сна, почки на них надувались, а из почек показывались кро-хотные зелёные ушки, словно прислушивались – стоит ли вылезать совсем. А травинки без разговоров расталкивали землю и лезли из-под неё наперегонки. И тут видит Борис-Барбарис – по всей Берёзовой улице какие-то необычные ростки высунулись из-под земли. И давай расти не по дням, а по часам. Позавчера ростки, вчера прутики, а сего-дня – вот так раз – целые кусты. Почки на них толстые-претолстые и на всех кустах разные. Когда все деревья зазеленели, на этих новых кустиках почки тоже раскрылись, и вылезли из них вместо листиков носовые платки, точь в точь такие, какие Борис - Барбарис посеял прошлым летом. А ещё разные цветы. Там, где были платки с чебу-рашками – жёлтые пушистые шарики, как у вербы. Там, где с парусными корабликами – как у душистого горошка, только большие и сплошь голубые. Там, где цветочки были нарисованы – распустились точно такие же цветочки. Только, где были иностранные надписи, вместо цветов оказались непонятные колючки. Но папа сказал, что ничего не-понятного тут нет. Это не колючки, а заграничные буквы.
– Вот будешь учиться в школе, все буквы тебе понятными станут, – обещал он сыну.
Но до школы Борису-Барбарису было ещё далеко, а сейчас он ужасно обрадовал-ся, что платочки, которые он посеял, так удачно выросли. Теперь если и потеряешь не-нароком, можно свежий с куста сорвать. И другие длинноногие и длинношеие пусть рвут – платков много, на всех хватит.