На высоком, скалистом уступе, лежал старый волк. Багряное, закатное солнце отражалось в прищуренных волчьих глазах. В его взгляде чувствовалась какая-то безысходность и отрешённость. Осенняя линька ещё не закончилась и седая шерсть клочками свисала с его боков, придавая ему неопрятный вид. Левое ухо было наполовину отгрызено, а морда испещрена боевыми шрамами. Но в целом, в нём чувствовалось что-то прекрасное, печальное и благородное. Казалось, что он полностью отрешен от окружающего его мира, но это было не так. Ноздри его постоянно втягивали воздух, анализируя любые изменения вокруг. Уши поворачивались, вокруг незримой оси, и улавливали полёт мухи, за сотню метров от него. Глаза, даже полуприкрытые, обозревали вид на долину, который открывался с уступа. Долина, разукрашенная красками осени, не доставляла волку эстетического наслаждения, ведь эти чувства чужды волкам, зато напоминала ему о том, что очень скоро наступит зима. Старому, одинокому волку будет трудно добывать себе пищу, и возможно эта зима, будет для него последней. И память волка стала листать историю его одиночества…
Это случилось много лет назад. Старый волк в те времена, был вожаком стаи. Зима в тот год выдалась холодная. В долине выпало на редкость много снега и добыча на волчьей охоте, стала редкостью. Стая была вынуждена переместить место охоты ближе к человеческому жилью. Но люди начинают беспокоиться, когда, вечерами, сидя у домашних очагов, к шуму ветра в каминной трубе, примешивается волчий вой. Волки не вызывают у большинства людей симпатий. Более того, люди видят в них мистическое зло и волки вызывают у них первобытный страх. А когда человек боится, он берётся за ружьё! Так случилось и в этот раз. Люди из деревни устроили на волков облаву, с загоном из красных флажков. Редкий волк прыгнет за флажки, ведь волки тоже боятся людей, и вещи пахнущие человеком вызывают у них животный страх. Итак, облава началась. Охотники загнали всю стаю в петлю из флажков. Ещё немного и начнётся беспощадный отстрел, при котором мало кому из волков удастся выжить. И тогда вожак поборов в себе природный страх перед человеком, прорвал флажковое заграждение и увёл стаю за собой. Волки убежали в долину, но люди ещё целый день преследовали стаю. Разозлённые неудачей охотники стреляли вслед убегающим волкам, и шальные пули достигали цели: было убито несколько членов стаи и тяжело ранена любимая вожака. К вечеру стая оторвалась от погони. Усталые и голодные они медленно брели по долине на север. Раненая волчица сильно хромала и отставала от стаи. Вожак оглянулся, подошёл к подруге и лизнул её в морду. Она как-то одновременно, и радостно и печально ответила ему, еле вильнув хвостом. Её глаза, полные боли и безысходности, смотрели на него, словно в чём-то извиняясь. Пуля, прошла по краю кожи, распорола бедро, весь бок, и застряла рядом с плечом. Стая не ела уже несколько дней и запах крови, вытекаемой из раны волчицы, пробуждал в волках самый древний и жестокий инстинкт каннибализма. Вожак смотрел, как волки разворачиваются в сторону волчицы. И он видел, как в глазах у них загорается огонь безумного голода. Волк сделал три шага и оказался на позиции между волчицей и стаей, при этом он предупреждающе зарычал. Большинство волков отступило, но несколько молодых самцов сгруппировались и, не мигая, смотрели на вожака с волчицей. Верхние губы у них нервно вздёргивались, обнажая клыки. Это была серьёзная угроза! Среди восставших были те, кто не один раз претендовали на место вожака стаи, а один из них был сыном – сыном вожака и раненой волчицы. Схватка началась быстро: сначала четыре молодых волка кинулись на вожака, затем вся стая как по команде, лютой, безумной волной бросилась на волчицу. Вожака отбросило в сторону. На теле его зияло несколько рваных ран, но боль приносили не они. Вой, раздираемой стаей подруги, стоял в его ушах, и этим воем кровоточило его сердце. Волк оглянулся на чавкающую и жующую, уже не его стаю, и пошёл прочь. Он шёл, больше не оглядываясь, на несколько секунд почувствовав, как волки смотрят ему вслед. Что-то сломалось в сердце волка, что-то стало мешать ему, быть просто зверем, и это ещё больше угнетало его. Он добрался до этого самого уступа, на котором лежал сейчас. И тогда его горе вырвалось наружу – он запел прощальную песню. Несколько ночей, и люди, и волки слышали этот страшный, полный горя и одиночества вой – реквием звериной любви и проклятие зверского предательства!
Старый волк вздёрнул уши, открыл глаза и стал внимательно всматриваться вниз. Его бывшая стая входила в долину. Воспоминания возбудили его, и он с непонятным интересом хотел увидеть волков. Впереди стаи шёл крупный, тёмно-серый самец, теперешний вожак. Старый волк сразу узнал его. Это был его сын, тот самый, который был среди напавших на него, в ту злопамятную ночь. Два, совершенно противоположных чувства, заставили его сердце биться в два раза быстрее. Первое чувство - это смесь обиды, злобы и горечи. Это не прощение вынужденного одиночества, это не прощение предательства, это озлобление изгоя. Второе чувство было рождено много лет назад, когда старый волк и его подруга только стали парой. Летом стаи распадаются, и волки живут парами. Они роют норы, у них рождаются волчата, которых нужно кормить и оберегать от многочисленных опасностей. Вот так случилось и у них. Это было славное лето: еды было в изобилии и все восемь волчат благополучно повзрослели к зиме. Они получили от родителей охотничьи навыки, научились осторожности и храбрости. Сколько любви и гордости было в глазах отца, когда зимой, придя в стаю, волки с уважением и восхищением смотрели на молодое пополнение. Вот это чувство, не умершее за годы, боролось с первым чувством. Раздираемый сложными чувствами, волк поднялся и стал неторопливо спускаться в долину.
Стая сразу почуяла приближение одиночки и остановилась, как бы дожидаясь его. Волк подошёл на расстояние, которое требовал волчий этикет. Вожак со свитой пошли навстречу старику. Они ходили, принюхивались, приглядывались, они оценивали его как будущего члена стаи. Вердикт был вынесен быстро и беспощадно – негоден. Стае не была нужна лишняя обуза, член стаи не способный охотиться, дополнительный рот. Волки стали злобно скалить зубы, как тогда, той зимой, и волк понял, что он одиночка навсегда. Стая ушла, ночь расправила свои чёрные крылья, и только лунный свет освещал унылую, осеннюю долину. Второе предательство старый волк осознал совершенно спокойно. И люди и волки пережив это хоть один раз, навсегда понимают, что они одни, и жизнь это всего лишь череда разочарований, на которую иногда падают редкие крупицы быстротечного счастья. И стая, это не союз любящих и уважающих друг друга существ, это кучка голодных и жалких тварей, сбившихся в стаю лишь для добычи, готовых сожрать ближнего в любой момент, если этого требует выживание. Старый вожак взглянул на луну, вытянул шею для воя, но голос не вырвался наружу, мешал какой-то щемящий комок в горле. Он развернулся и пошёл в противоположную сторону от ушедшей стаи. Похолодало, пошёл снег.
Прошло несколько дней. Зима вступала в свои права, и как бы утверждаясь в своём господстве, без устали посыпала землю мягким, пушистым снегом. Старому волку за это время удалось поесть только один раз. Он наткнулся на остатки освежёванного охотниками оленя, да и то, не успел насытиться – еду отбили две росомахи, тягаться с которыми волк не мог. Старость брала своё, и безысходность, подталкивала волка приближаться к человеческому жилью. Голодный, исхудавший, он брёл, слегка покачиваясь из стороны в сторону, часто останавливаясь и принюхиваясь. Желание отыскать хоть какую-нибудь еду напрочь вытеснило чувство самосохранения и осторожность. Правда, когда показалась деревня, старый волк залёг в сугроб и стал дожидаться сумерек.
Зимняя ночь не задержалась. Огромная, но не полная луна, словно жёлтый блин с оторванным краем, повисла над долиной. Волк поднялся из своего укрытия, отряхнул прилипший к бокам мокрый снег. При этом шкура мотнулась вокруг него, словно была ему не по размеру. Окна в деревне стали потихоньку гаснуть и хватанув пастью снег, старый волк побрёл в сторону крайнего строения. Он старался идти очень осторожно и когда до дома, к которому он шёл, осталось несколько шагов, остановился, что бы внимательно осмотреться. Погода была на стороне волка, отсутствие ветра позволяло ему быть не замеченным собаками, и пока всё было тихо. Запах добычи исходил из маленького, бревенчатого загона недалеко от дома. Волк крадучись пошёл вдоль старой изгороди, и вскоре нашёл в ней небольшую брешь. С трудом протиснулся в неё, так, что на старых, не строганных досках, остались все остатки линявшей шерсти. Запах барашка и предвкушение трапезы взбудоражили волка, придали ему силы, разбудили в нём охотника, но притупили чувство опасности. Серой, стремительной тенью перепрыгнул он бревенчатую ограду и через долю секунды его челюсти сомкнулись на шее жертвы. Как только конвульсии барашка закончились, волк приступил к трапезе. Он ел жадно, ненасытно, торопливо раздирая тушу и проглатывая непомерно огромные куски мяса, вместе с шерстью и костями. Его пасть работала, как кровавая мельница. Он ел на запретной территории, поэтому очень торопился. Хруст разгрызаемых костей разбудил сторожевого пса в соседнем доме и его лай стали подхватывать все деревенские собаки, как по эстафете. В домах стали вспыхивать окна и заскрипели открывающиеся двери. Волк, на ходу заглатывая последний кусок, оторванный от добычи, побежал к спасительной бреши в заборе. Съеденное мясо ещё не придало сил, а напротив, сильно отяжелило волка, и этот забег давался ему с большим трудом. Но самым страшным оказалось то, что он не смог пролезть в заборную брешь, через которую пробрался во двор дома. Волк побежал вдоль забора в надежде найти другой лаз, но ему это не удавалось. Он добежал до угла ограды и оглянулся; за ним бежали собаки и человек с оружием. Собаки были не крупные и волк легко расправился с одной из них – схватил за холку и бросил об забор. Она упала со сломанным позвоночником и предсмертно подвывала, а вторая собака не подбегала близко, только истерично лаяла поодаль. Человек подходил всё ближе. И тогда волк, уставший от голода, уставший от погони, а самое главное, уставший от старости и одиночества, побежал навстречу человеку…
Сначала он увидел вспышку, затем, одновременно услышал и почувствовал выстрел. Горячий свинец нестерпимой болью ударил в сердце. «Зато не сожрали свои» - успело мелькнуть в голове волка. Его ноги подкосились, и он стал медленно падать на окровавленный снег. И вдруг он увидел, как небо стремительно падает на землю, накрыв его необъяснимым и приятным теплом, время остановилось, боль ушла, и волку почудился запах травы, дыханье лета и чьё-то присутствие. Он открыл глаза и увидел свою любимую. Она лизнула его в морду, как бы говоря: «Здравствуй, милый!». Её зелёные глаза излучали нежность и любовь. Они лежали на пригорке, рядом с тем самым логом, в котором была их нора. Вокруг них бегали волчата, временами игриво нападая на родителей. Ветер шевелил кроны деревьев, светило солнце, журчала вода в ручье, и всё было настоящее, с запахом, вкусом и цветом. Это было самое счастливое время в его жизни! Это был волчий рай! Но как, как это могло произойти? За что, эта неимоверная награда, за что!? Всё это, довольно не просто. И даже предположение, приведённое ниже, будет весьма, весьма условным. Видимо когда смерть протягивает свои костлявые руки к нашему сердцу, мы невольно выхватываем из памяти кусочек самого счастливого времени в нашей жизни, и время, остановившись, делает его вечным. Но чтобы это произошло надо обязательно, хоть раз в жизни испытать себя счастьем, любить по настоящему, ибо время, делает этот подарок только тем, кто смог искренне подарить своё тепло другому. Память о счастье, живущая в остановившемся времени – это и есть рай.
Любите и живите вечно!
2008г.