В одном из тех восточных островов,
Где в камнях выложены икэбаны,
Луной залит чуть блеющий покров,
Спустившись от вершины Фудзиямы.
Прозрачная вода у белых берегов,
Укрыла мой корабль под волнами,
В тоскливости без клети и оков,
Живу свободным пленником закатов.
Иду тропою в странной полумгле,
Бумажных фонарей, не замечая,
Туда, где только брезжит мне рассвет,
Её томящих взоров - девушки Гиона.
Под своды тростниковых крыш,
За стены чайного дурмана,
Изведать наслажденье недоступных тел,
Пропасть в пучине чужеземного обмана.
Там, где девичьи скулы, побелены в снег,
Со стыдом озираются очи,
Ещё детские плечи окутаны в шелк,
Скрывая чистоту невинной плоти.
Священный долг свой угадав,
С наивным взором мне подаст сакэ,
Раскрыв секреты благовоний сер,
Окурит тело дымкой фимиама.
Чтобы сходить опять с ума,
От пудреных волос шафраном,
От мерной музыки стихов,
Когда коснутся пальцы сямисэна.
Подобно соловью, что чище всех поёт,
Текут её всеупреждающие тоны
И не дают мне боле отрезветь,
Изнеженно – ласкающие звоны.
Украсть и увезти безгрешный плод,
В цветах разложить девственное ложе,
Зажглись желанием глаза… и пренебречь…
Она мне шепчет:- «Чужестранец!
Твоё уныние не вышло растопить,
Неужто, мои песни так печальны,
Тогда, позор мне свой, не пережить,
Пред долгом, бросится мне в океаны…».
О Бог, бежать от этих взглядов и утех,
Пока соблазн мне душу не опутал
И глаз, до новой встречи, не сомкнуть,
Терпение теряя, безрассудно ждать заката.
Как- бы знать, что сегодня судьба принесёт,
Разве стал я давать обещанья,
Той, что верно, в разлуке, любимого ждёт…
Ах, как сумерки часто бывают обманны.