* * *
Не поднимут на смех и не выгонят в шею,
Не увечье, не кома, не верная смерть…
Если чудо случится, и я протрезвею,
То земная в ногах не разверзнется твердь.
Если я протрезвею – о чём мои плачи!
Синевой отслезятся, оттают глаза
И посмотрят не так, и увидят иначе, ;
Обещающе низки мои небеса.
Помашу им рукой: не теперь, мол, не вскоре.
И задаст мне задачку колючий режим:
Как же быть, целый мир для себя разузорив,
Если мир этот вмиг оказался чужим?
Всё предстанет чужим и враждебным, как выстрел,
Чем я жил беззаботно на радость молве.
В голове вдруг чужие завертятся мысли,
Впрочем, может, уже не в моей голове.
Поезда-самолёты, бульвары-фонтаны,
И поля-тополя, и отечества дым…
А отечество – тут и лукавить не стану –
Не всегда-то и раньше казалось своим.
Даже женщины – только подумать – чужие!
Да к таким ли, случалось, подталкивал чёрт?!
Я ж когда-то на дух не терпел эйфории,
И такой поворот, и такой переплёт!
Трезвость – вовсе не бред, трезвость будет расплатой,
За которой лишь шаг за земной окоём.
Только пара друзей… Встретишь, скажешь: «Ребята!..»
И ввернёшь из Поэта: мол, вечно живём.
Пусть не видят глаза, зуб неймёт и желудок,
Оттого и петляет пока колея.
Видишь, трусит бунтарь, слышишь, шепчет рассудок:
Если я протрезве… если про… если я?..