написано по библейским мотивам
«ПОЙДИТЕ ОПЯТЬ, КУПИТЕ
НАМ НЕМНОГО ПИЩИ…»
Ещё большею волною
Пронёсся голод над землёю.
Запасы быстро исчезали,
И семьи снова голодали.
Когда иссякло всё зерно,
Что было в дом привезено,
Сынов Израиль призывает.
«Вот что!… - он им заявляет, -
Отправляйтесь в край чужой
За спасеньем… за едой!»
Сыны насупились, замялись,
Стояли и переминались
Перед отцом с ноги на ногу,
Страх пытаясь скрыть, тревогу.
Но тут Иуда возразил:
«Нам египтянин объявил:
«Вениамина приведите,
Без него не приходите!»
Коль позволишь брата взять,
Хлеб пойдём мы покупать!»
Слова, как молнии разряд
В сердце Иакова разят.
И он из-под густых бровей
Волком смотрит на детей.
И вдруг, словно в горах обвал,
Старца голос прозвучал.
Он бил, как град, хлестал, разил:
«Кто всё рассказывать просил?
Зачем о брате говорили?
Вы зло мне этим причинили!»
Неузнаваемо лицо
Израиля искажено.
Он кулаками сотрясает,
Земле и небу угрожает,
Сынам несдержанно грозит…
Вдруг мягким гласом говорит
С ноткою вины Иуда:
«Знать-то мы могли откуда,
Что скажет: «Брата приведите
И без него не приходите!»»
На миг Израиль растерялся,
Как зверь, по дому заметался;
Затем, словно лишившись сил,
Сел и сам себя спросил:
«Как всё же лучше поступить,
Чтоб семейство прокормить?»
И вновь подал Иуда голос
«Поверь, отец, мне! Даже волос
С головы Вениамина
Не упадёт… доверь мне сына!
Но если подведу тебя…
Пусть ноша этого греха
Обрушится на жизнь мою!
Не бойся, я его верну!
Поверь мне: цел и не вредим
Вернётся в дом Вениамин!»
Среди Иакова детей
Даже внешностью своей
Иуда резко выделялся:
Мощнее и сильней казался.
Он крепкий дуб напоминал;
Но Иаков всё молчал, молчал.
Он, как и прежде, колебался,
Он лучше б с жизнью сам расстался,
Чем младшего лишился сына,
Последнего…. Вениамина…
Не сводит с сына глаз старик:
(«Где же выход? Нет… Тупик…»)
Его сердце сильно бьется:
(«Рискнуть… рискнуть таки придется…
И дабы всю семью спасти,
Младший сын должен идти»).
И сказал отец тогда:
«Что ж, отпускаю его я…»
Как-то съёжился, поник
После этих слов старик.
Глаза слезами заблистали,
Руки нервно задрожали,
Но силы все собрав в кулак,
Он произносит кое-как:
«Плоды земли сей в дар возьмите
И господину отвезите
Тому, кто правит в той стране.
Скажите: «В дар это тебе
Отец наш старый посылает,
Здоровья, радости желает».
Еще возьмите серебро,
Не только новое, но то,
Что в прошлый раз в мешках нашли…
Его, быть может, не учли».
Умолк отец… долго молчал,
Затем, насупившись, сказал:
«Брата своего возьмите
И в Египет вновь идите.
Пусть милость Бог найти поможет
У вельможи, и, быть может,
Он пощадит сынов моих
И отпустит их двоих.
Затем, вниз потупив взгляд,
Сказал: «Коль Небеса хотят,
И мне судьбою суждено
Бездетным быть, то всё равно,
Смогу ль я что-то изменить?
Значит, так тому и быть»...
И ВЗЯЛИ ОНИ С СОБОЙ
ВЕНИАМИНА…
1
Рассвет. Дорогою витою,
Вениамина взяв с собою,
Братья, отца покинув, дом,
В Египет едут за зерном.
Дабы цел и невредим
Представлен пред отцом своим
По возвращенью отрок был
Его Иуда поместил
Вместе с телегою пустой
Меж братьев. Те же, как стеной
Его собою закрывали
И пасть пылинке не давали.
Египет… Граница за спиною…
Братья сливаются с толпою…
2
До бесконечности длинна
За покупкою зерна
Вьётся очередь к складам.
Весь день усердно, лично сам
За всем Иосиф наблюдает.
Следит за весом и считает,
Чтоб ни одною из сторон
Не нарушен был закон.
Как поток безбрежных вод,
Весь день к хранилищам идёт
За караваном, караван –
Народ со всех окрестных стран.
Лица пред Иосифом мелькают
Всё покупают… покупают…
И, наконец, в толпе, в пыли
Видит братьев! Вот они!!!
Он их мысленно считает…
Вениамин!!! И замирает…
Иосиф в миг зовёт слугу,
И тотчас же велит ему
К себе пришельцев проводить
И для обеда стол накрыть.
И ПРИВЕЛ К НИМ СИМЕОНА…
Стражи резвыми конями
Проезжают меж рядами,
Следя зорко за толпой,
Долг чинно исполняя свой.
Вдруг всадник тянет за уздцы,
Шепчет товарищу: «Они…»
На братьев страж в упор глядит.
«Эй, пришельцы! - им кричит,
Небрежно машет им рукою, -
А ну-ка все бегом за мною!»
Неохотно покидают
Очередь Иакова сыны.
Идут за стражником, вздыхают,
Словно в предчувствии беды.
Город… улицы… дворец…
«Пришли!» - страж крикнул наконец.
И на палаты указал,
Где строй охранников стоял
Перед огромными вратами
С острыми копьями, мечами.
Всё то увидев, словно ток
Ударил братьев. Холодок
Прополз змеёю по спине.
(«В западне… Мы в западне!»)
Мысль им душу бередит.
И вдруг кто-то говорит:
«Братья… конец нам… это всё
Виновато серебро!
Видно ворами нас сочли
И на суд всех привели…»
«Да…, - голос прозвучал другой, -
Сгноят нас здесь в тюрьме сырой!
Отберут ослов с мешками,
А нас… нас сделают рабами!»
Братья, как ночь, стали темны,
К всаднику тотчас подошли,
К тому, что их сопровождал,
И один из них сказал:
«О господин, уже мы все
Были как-то в сей стране.
Зерно купили… и при том
Расплатились серебром,
С миром отправились домой.
Но, когда стали на постой,
То обнаружили мы все
Снова серебро в зерне.
Как оказалось оно там,
Клянусь, не знаем! Верь словам!»
Страж брови хмурит, страж молчит.
Ужас наводит его вид.
И тогда братья всей толпой
Стали кричать наперебой.
Заикаясь, они клялись:
«Мы тех денег не касались!
Мы привезли обратно всё
Злосчастное то серебро!»
Но странный дан им был ответ
«До серебра мне дела нет!
Плату всю я получил,
А то… Господь вас одарил!»
Ушам не веря, рты открыв,
Братья замерли, застыв.
А всадник, пнув коня ногами,
Быстро скрылся за вратами.
Дальше было, как во сне:
Страж на огненном коне
Невредимого, живого
Брата к ним привёл родного…
«Вот! – улыбаясь, молвил он,
- Братец ваш! Ваш Симеон!!!
Мир вам! Не бойтесь, заходите
И ослов своих вводите!»
В недоуменье братья были.
Симеона обступили,
Обнимали, целовали,
Что-то на ухо шептали,
Похлопывали по спине
И лишь потом неспешно все,
Под птиц небесных дивный хор,
Вошли с опаскою во двор.
И ВВЕЛИ МУЖЕЙ В ДОМ
ИОСИФА…
1
Как знатных, дорогих гостей
Встречали Иакова детей.
Слуги кланяясь, без слов
Взяли под уздцы ослов.
В хлев отвели, воды им дали;
Накормили, расседлали.
А тем временем гостей,
На виду у всех людей,
Под гул царящий за спиной,
Ввели в роскошный дом большой.
Любопытный люд шептал:
«Наш господин им оказал
Такую честь, такой почёт!
Ну, чужестранцам и везёт!»…
2
Пока наместника все ждали,
Братья дружно накрывали
Стол собственной своей едою,
Той, что отец им дал с собою,
Разместив её, на диво,
Весьма богато и красиво.
У любого её вид
Пробудил бы аппетит…
Братья руки потирают,
Господина ожидают.
И наконец, как солнца свет,
Возник мужчина средних лет,
Не старый и не молодой,
С едва заметной сединой.
Бум… бум… склонясь звенели лбы,
Касаясь мраморной плиты.
Звуки приветствий, восхваленья
Заполнили всё помещенье.
Иосиф знаком их поднял
И отрывисто сказал:
«Жив ли старый ваш отец?
Не тяжек ли годов венец?»
И хор слащавых голосов
Отвечал на сердца зов:
«Да, жив отец наш дорогой,
И раб всегда покорный твой».
Иосиф вздрогнул, но смолчал,
Он взглядом «младшего» искал.
(«Нашёл… за братьями… в конце…»)
Иосиф меняется в лице.
Он пробирается толпою,
Всех раздвигая пред собою.
«Нос… волосы… глаза… овал…»
Он вкопанным пред братом стал
Вспыхнул взгляд: «Вениамин???»
Толпа дрожит: «Да, господин…»
Вениамина изучая,
Смотрит жадно, не мигая …
Слова иссякли, как ручей
От жгучих солнечных лучей.
Сердце, как бешенное бьется,
Ещё мгновенье, разорвётся.
И он из комнаты бежит…
Закрыта дверь… горько, навзрыд,
Как от уколов острых розы,
Душа его роняла слёзы,…
Смешалось всё, в клубок сплелось:
Яма, рабство, боль, тюрьма…
Но вот в душе всё улеглось,
Она опять была вольна.
Он мокрое лицо отёр.
Спокойным стал, как прежде взор.
Наместник шёл к гостям опять
И приказал еду подать…
И ДОЛЯ ВЕНИАМИНА БЫЛА
ВПЯТЕРО БОЛЬШЕ…
Свет сумерек проник в окно,
Упал на кубок и вино,
Блистая радугой играл,
Будто надежды отражал,
Что в душах братьев зародились.
Они считали: подружились
С вельможей знатным и теперь
В жизнь новую открыта дверь.
Вдруг брат один шепнул другому:
«Это ж по случаю какому
Рахили отпрыска опять
Средь прочих стали выделять?
Смотри, (и в сторону кивает)
Вениамину наполняет
Блюдо он в который раз
Едою лучшей, чем у нас;
Посуду дал ему другую,
Изысканную, дорогую;
С собою рядом посадил,
А нас поодаль разместил…»
Заметил Иосиф разговоры,
Ревниво вспыхнувшие взоры.
Он понял всё и промолчал,
Слуге лишь жестом приказал
Наполнить кубки им опять,
А сам стал снова наблюдать…
Кружились головы, вино
Всё текло, текло, текло.
Чем чаще кубки наполняли,
Тем откровеннее звучали
Разговоры за столом
Абсолютно обо всём.
А Иосиф слушал и внимал.
Он так стремился, так желал,
Как в ров в их души заглянуть,
Дабы понять, познать их суть…
И ПРИКАЗАЛ ИОСИФ
НАЧАЛЬНИКУ ДОМА СВОЕГО…
1
«На улице давно темно.
Все спят. Иосиф лишь в окно
На небо звёздное взирает,
О братьях думает, вздыхает.
В эту ночь ему не спится,
От дум гнетущих он томится.
В молитвах к Господу взывает
И лишь под утро засыпает.
Но был недолгим его сон,
В тревоге пробудился он.
Слугу тотчас к себе позвал
И такой приказ отдал:
«Евреям отпусти всего,
Сколько смогут увезти.
А их плату… серебро…
Тайно опять в мешки вложи…»
На миг Иосиф умолкает
Нервно взад-вперёд шагает
Вдруг задержался его взгляд
На чашах, выставленных вряд.
Одну из них он выбирает
И своему слуге вручает.
Затем, хлопнув раба в спину,
Сказал: «Её Вениамину
Подложи, но чтоб про то,
Ни одна душа… никто…»
2
Ночь прошла, и всё рассвет
Окрасил в золотистый цвет,
Придав верхушкам пирамид
Загадочный и важный вид.
Лучи, сверкавшие вокруг,
Птиц певчих пробудили вдруг,
А те чудесным щебетаньем
Об утре сообщили раннем.
Проснулись все и братья тоже:
Ведь долго спать в гостях не гоже.
И быстро завершив дела,
Довольны были всем сполна.
Свои ноши погрузили
И к себе домой отбыли.
Иосиф же глядит в окно,
На сердце мрачно и темно.
Он к себе слугу зовёт
И ему приказ даёт:
«Спеши! Евреев догони!
Мешки пришельцев обыщи
И мой серебряный бокал
У отрока чтоб отыскал.
Затем в краже обвини,
А в обличении скажи:
«Наместник пригласил вас в дом,
Устроил царственный приём,
А вы злом чёрным отплатили –
Чаши дорогой лишили.
А ведь по чаше той златой
Господин гадает мой!
Ох велико, ох велико
Содеянное вами зло!»
Раб преданный смышленым был.
В мгновенье ока уловил
Мысль господина и тотчас
Исполнять помчал приказ.
И РАЗОДРАЛИ ОНИ
ОДЕЖДЫ СВОИ…
1
Братья, про подвох не зная,
Путь спокойно продолжая,
О доме отчем вспоминали,
Ослов груженных подгоняли.
Вдруг раздался стук копыт.
Глядь, всадник на пути стоит.
Им стража преградила путь,
Те не успели и моргнуть.
А начальник закричал:
«Наш господин вам доверял,
А вы злом черным отплатили
И чаши дорогой лишили!
А на той чаше, не простой,
Господин гадает мой!
И грозный, полный гнева взгляд,
Летит на братьев, как снаряд.
«…Разозлили вы его,
Совершив такое зло!!!»
Братья, опешив на мгновение,
Стеной безмолвною стояли.
«Это недоразумение!!! -
Опомнившись, вдруг закричали, -
Клянёмся! - стали взывать к нему, -
Нам та чаша ни к чему!!!
Вот перед вами вещи наши,
Но там и близко нету чаши!
Смотрите, проверяйте всё:
Вот ослы, мешки, зерно.
И коль случится, что вы тут
Всё же отыщите сосуд,
То пускай умрёт тот вор,
Заплатит жизнью за позор!
Мы же все пойдём за вами
И останемся рабами!»
Начальник бороду потёр
И молвил: «Коль найдется вор,
То будет приговор всем вам
По сказанным сейчас словам.
Я вора в рабство заберу,
А остальных всех отпущу!»
Смысл слов почувствовав иной,
Братья тут же меж собой
Переглянулись. На мгновение,
Скользнула тень недоумения.
Затем, слегка пожав плечами,
Они занялись вещами.
Мешки быстро поснимали
И для досмотра развязали.
Начальник, четко зная дело,
Стал выполнять его умело.
Мешок Рувима он берёт
И тут же ловко достаёт
Узелок тугой монет…
Померк в глазах Рувима свет,
Кольнуло сердце, как иглой.
«Как же так? О, Боже мой!
Ведь эти ж деньги я отдал…»
Но глаз начальник не поднял,
Будто ему до тех монет
Никакого дела нет.
Мешки другие проверяет
И тоже деньги извлекает…
Братья растерянно глядят,
Озадачены… молчат…
И вот отрока черёд.
Страж его багаж берёт,
Ставит пред собой мешок
И резко дёргает шнурок.
Узел развязался сразу.
Он руки погрузил и вазу
Извлёк оттуда, взгляд поднял…
Пред ним Вениамин стоял,
Побледневший, словно мел,
Сжался весь… Оцепенел…
«Отчего? Откуда? Как?
Кубок вдруг в моих вещах?»
Он стоит ни мёртв, ни жив,
Ни звука с уст не проронив…
Как гром, глас стража прозвучал:
«Воришка, я тебя поймал!
Быть тебе теперь рабом!
Вы ж к сему делу ни при чём, -
Сказав, он к братьям обернулся
И, смягчившись, улыбнулся, -
Ступайте с миром все домой
И увозите груз с собой!»
2
Разбит, унижен, потрясён
Отрок стоит, как изваянье.
Рыдает, как младенец он,
Мутится всё в его сознанье.
И, видя его горе, братья
Разодрали свои платья.
И закрыли, как стеною,
Брата младшего собою.
Но вдруг кто-то произнёс:
«Хмм… Теперь он льёт потоки слёз.
Нам ли стоит удивляться,
Что смог он вором оказаться?»
Многозначительный намёк
Был дерзок, колок и жесток.
Но все смолчали и тогда
Снова полились слова:
«…Была воровкой его мать,
А он, похоже, ей под стать.
Она идолов украла
У отца, и пострадала…
А теперь её сынок
Чужую чашу уволок…»
Глаза Иуды, что есть силы,
Говорившего пронзили
И тот застыл с открытым ртом.
Иуда ж выкрикнул потом:
«Обратно не пойдёт один
Наш младший брат, Вениамин!»
И, братьев взглядом обведя,
Сказал: «Обратно с ним и я
Вернусь в Египет. Ну а вы…
Воля ваша… вы вольны!»
«Э, нет!» - склонившись над зерном,
Вымолвил Рувим с трудом.
«Всё-таки я старший брат…
Должен и я идти назад…»
Затем внезапно замолчал,
Затылок нервно почесал
И начал вновь грузить осла,
Вытирая пот с чела.
И тут, почти что в унисон
Сказали Левий, Симеон:
«Назад! В Египет!» - И ослов
Стали грузить без лишних слов.
Хмурясь, кряхтя, тихо вздыхая,
Но всё-таки не возражая,
И более не обсуждая кражу,
Грузят и младшие поклажу.
И за старшими спешат
С братом отправиться назад.
ПО ДОРОГЕ В ГОРОД…
Назад гружённые ослы
В Египет свой товар везли.
Идёт Иуда и вздыхает,
Ведь он за брата отвечает.
Вдруг в памяти его возник
Наместника приятный лик.
Его голос и движения
Не вызывали ощущения,
Что он жестокий и бездушный:
Вид у него великодушный.
«Он разберётся… Пощадит…
Нет-нет – он брата не казнит!
Я расскажу про все страдания,
Что вынести пришлось отцу,
И, возможно, сострадание
Всё же вызову к нему!»
Так утешал он сам себя,
Надежды искорку храня.
Но вдруг боль его пронзила
И мечтанья прекратила.
«Я милости хочу чужой,
А сам-то? Я, отец, с тобой
Так вероломно поступил.
Я сердце сам тебе разбил!»
И в памяти его возник
Ров глубокий и тот миг,
Когда козла он убивал,
Одежды брата малевал
Той кровью алой, а потом
Принёс отцу одежду в дом
И спрашивал: «Не сына ль платье?»…
Иуда вскрикнул: «Вот проклятье!»
Он слышал вопль отца, рыданье.
Он видел боль его, страданье…
От боли застонал Иуда:
«Всё тянется ещё оттуда:
На голову мою страдания –
За мои же злодеяния!»
«БОГ НАШЕЛ НЕПРАВДУ
РАБОВ ТВОИХ…»
И вот пришельцев для расплаты
Ведут к наместнику в палаты,
Их в зал ввели, там господин
Сидел нарядный, как павлин.
Взгляд величественен, строг,
Он, как сошедший с фресок бог.
И словно под тяжёлой ношей
Пали братья пред вельможей.
А он только того и ждал.
С насмешкой грозно им сказал:
«Как смели вы так поступать?
Ведь должны же были знать,
Что человек такой, как я,
Про всё узнает без труда!…»
Слова палаты сотрясают
Братья молчат, не отвечают
Режет уши тишина…
Слишком пауза длинна.
Пришельцам господин кивает
И жестом встать повелевает.
И вот пред ним они стоят,
Затравлено, потупив взгляд,
Переминаясь и сопя,
Слов оправданий не ища.
Иосиф взад, вперёд проходит
Пред ними, с них очей не сводит.
И вдруг застывший, робкий строй
Всколыхнуло, как волной…
Иуда, братьев раздвигая,
За шагом шаг, вперёд шагая,
Перед наместником предстал
И неожиданно сказал:
«Что можем мы тебе сказать?
Себя возможно ль оправдать?
Неправду нашу Бог нашёл
И нас опять к тебе привёл.
И вот пришли к тебе мы все,
Чтобы рабами быть тебе».
Брат вздрогнул, слушая Иуду,
Сказал: «Я всех карать не буду,
А лишь, похитивший сосуд,
Рабом останется мне тут!»
Свой испытующий взгляд
На братьев Иосиф устремляет.
Те в страхе пятятся назад:
Их муж сей в ужас повергает.
Всё путается в голове,
Как в кошмарном, диком сне.
И на лицах их видна
Отчётливо лишь мысль одна:
«Бежать отсюда! Прочь! Долой!
Домой! Домой! Домой! Домой!»
Наместник страх тот замечает
И… отвернувшись, изрекает:
«Всё… Ступайте все домой,
Лишь вор останется со мной!»
«ПУСТЬ Я ВМЕСТО ОТРОКА
ОСТАНУСЬ РАБОМ…»
Наместник важно и степенно
Удалялся прочь надменно.
Стук уходящих вдаль шагов
Звучал, как страшный звон оков;
Как эхо, слышался повсюду.
Он словно пробудил Иуду.
Вновь ясной стала голова.
(«Сейчас скажу ему слова,
Те, что вынашивал в пути!»)
И крикнул вслед: «Не уходи!
О господин, перед тобою
Раб твой падает с мольбою!
Я хочу тебе сказать:
В живых отца нам не видать,
Коль брата мы не приведём:
Он душу всю оставил в нём!
Брат его погиб… скончался…
От матери лишь он остался.
Но в прошлый раз ты приказал…
И я его с собою взял.
Теперь я за него в ответе!
Мне жизни нет на белом свете,
Коль отрока не приведу,
Отца родного тем убью!»
Иосиф уж двери коснулся,
Но вдруг… вдруг резко повернулся.
Впился в Иуду его взор.
В нём пропасть… бездна… приговор.
Иуда замер… дрожь в ногах.
Знобит… сковывает страх…
Он вспомнил миг их первой встречи,
Обвинений страшных речи.
Он вспомнил всё до мелочей:
В тюрьму ведущих палачей;
Как Симеон в залог был взят,
И полон горя брата взгляд…
Пред ним промчались в миг один
Злодейства все, что господин
Причинил семье его,
И мысль мелькнула у него:
«Он чашу подложил в зерно!…
Также, как и серебро…
Нет, не зря ему дана
Бездна глаз и глубина.
Такой сожрёт и не моргнёт
Того, кто в сети попадёт!»
Он резко голову поднял
И решительно сказал:
«Мальчишку отпусти домой,
Взамен владей моей душой!»
«Я ИОСИФ, БРАТ ВАШ,
КОТОРОГО ВЫ ПРОДАЛИ…»
Иосиф побелел, как мел,
Он словно бы окаменел.
Он молвить хочет, но язык
Словно застрял во рту в тот миг.
И вдруг, как крылья робкой птицы,
Дрожат наместника ресницы.
Ещё чуть-чуть, ещё немного…
«Прочь!!! - кричит он страже строго. –
Оставьте нас наедине!!!»
Слуги попятились к стене,
В дверь открытую скользнули,
Но тут же к щелочке прильнули…
Дверь захлопнута, они
В помещении одни.
По-прежнему, потупив взгляд,
Сыны Иакова стоят.
И вдруг… что видят они, что?
Мокрое от слёз лицо –
Лицо наместника царя!
И слышат почти шёпот: «Я…
Я Иосиф, брат, что не узнали?
Я брат, которого продали…»
Гром, цунами, наводнение
Большее бы впечатление
Смогли б произвести едва,
Чем те наместника слова.
Глазами круглыми от страха,
Как на восставшего из праха…
Из прошлых лет… небытия…
На наместника царя
Братья в ужасе глядят
И пятятся к двери… назад…
А Иосиф, закрыл глаза руками,
И дрожащими губами,
Стал тихо-тихо говорить:
«Как смог отец то пережить?
Как сердце целое осталось
И на куски не разорвалось?»
«ИТАК, НЕ ВЫ ПОСЛАЛИ
МЕНЯ СЮДА, НО БОГ…»
Всё ещё Иосифа лицо
Влажно от слёз, от слёз красно.
Всё вздрагивают его плечи,
А рыданье глушит речи.
«Чертовщина!!! Наваждение!!!»
На брата, как на привидение,
Сыны Иакова глядят
И пятятся к двери, назад.
Иосиф слёзы вытирает,
К ним тянет руки и взывает:
«Братья! Стойте! И ко мне,
Прошу вас, подойдите все!»
И братья все в минуту ту,
Как пригвождённые к полу,
Остановились, задрожали…
А Иосифа слова звучали
С новой силой: «Брат ваш я!
Когда-то… года двадцать два…
В Египет продан был я вами…»
Остекленевшими глазами,
Мутными, как малахит
Левий на Иосифа глядит.
(«Вот она расплата… Вот!) –
В голове его снуёт. -
(След злодеянья не исчез!
Вот она – кара Небес!!!)
Братья молчат… животный страх
В их читается глазах.
Лица мертвенно-бледны,
Багровы, серо-зелены…
Иосиф, видя братьев вид,
Им в утешенье говорит:
«Полно, братья, полно, родные,
Печаль пусть не гложет за дни те былые.
Сюда, в Египет привела
Меня Всевышнего рука.
Ибо, зная всё заранее,
Меня послал для пропитания
И спасения семьи
Бог перед вами! Ну, а вы…»
Вдруг он запнулся, взгляд его
Устремился далеко,
Охватил поля пустые,
Травы увядшие, сухие,
И уста сами собою
Чётко, отрывисто, с тоскою
Произнесли: «По всей земле
Голодных года два уже
Пронеслись, и нищета
Почти в каждый дом вошла.
Но это только лишь начало!
Ещё ни много и ни мало,
А от голода страдать
Лет бесконечно-долгих пять!»
Вдруг он на братьев вновь глядит
И с надрывом говорит:
«Спешите, прошу вас, спешите к отцу
И так передайте скорее ему:
«Твой сын, Иосиф, так сказал:
Над Египтом Бог мне дал
Власть правления и я,
Отец родной, прошу тебя
Ко мне, не мешкая, сойди.
Не откладывай, спеши!
Поселишься в Гесем-земле
И близок будешь ты ко мне!
Ещё поведайте о том,
Что я сказал: весь его дом:
Сыны, внуки, разный скот
Тоже пусть с собой берёт.
Скажите: все заботы я
Возлагаю на себя.
Дабы вам не обнищать,
Не мучаться, не голодать!»
Иосиф эмоции, как шквал,
На своих братьев выливал,
А те по-прежнему стояли,
От страха сжавшись, и молчали.
«О Господи!!! О Боже мой!!! -
Вскричал Иосиф сам не свой, -
Ваши видят же глаза,
Что я пред вами… Брат ваш… я!!!
Что стоя здесь, сейчас, пред вами
Своими говорю устами.
Спешите же к отцу, спешите!!!
И о почёте расскажите,
Что в Египте, в сей стране,
Оказан его сыну – мне!!!
Спешите же, прошу вас я
И моего отца сюда
Ко мне быстрее приведите!
Ну что же, что же вы молчите?!»
Тут он объятья раскрывает
И нежно-нежно обнимает,
Как обнимают только сына,
Брата родного – Вениамина.
И с новой силой зарыдал.
Тот к Иосифа груди припал.
Не в силах слёзы удержать
Тоже принялся рыдать.
Они не ведали, не знали
Сколько времени стояли,
Обнимаясь и рыдая,
Никого не замечая.
Но слёзы Иосиф вдруг отёр
И руки к братьям распростёр.
Он каждого из них обнял,
Прижал к груди, поцеловал.
И, не зная, что сказать,
Снова принялся рыдать.
И его братья лишь тогда
Осмелились открыть уста.