Дата рожденья Высоцкого, в его честь по ТV
передача о женах и любовницах.
Времени нет, но стою, слушаю.
Его раскатистое «л» и рычащее «р», с интонациями столь точными,
что в самой их мощи слышен его гений.
«Для меня будто ветром задуло костер,
когда он не вернулся из боя».
"Ветром костер" – то настоящее, что видят все и незамечает никто…
Костер его эпохи задуло ветром, а люди, очнулись на пепле лозунгов
и поняли - чем смолоду за идею умирать, лучше до старости на даче жить.
Но он не узнал о нравственных переменах, умер в колее тех ценностей,
полагая их вечными.
Смотрю на него - брючки клеш, водолазочка – шик прошлого века!
В чем ходил в том и на сцене:
- Прррррррррррроводите, прррррррроводите меня к нему!
Я хочу видеть эттого Человека!!!!!!!
(Есененский "Черный человек" на Таганке)
Сжигал себя. Слишком буквально воспринимал тогдашние ценности.
И во мне заноза морального кодекса шестидесятника в глубины тянет.
А мир изменил лицо! Кодексы чести - атавизм, как бумажные
телеграммы среди электронных эсэмэсок.
Вдруг, после жен Высоцкого в программе "Временно доступен" Диброва и Губина
появился Евтушенко, шестидесятник, как и Высоцкий, но другой…
Нет, я не Байрон, я другой!
Постарел... А старый поэт в России как динозавр в ренессансе.
Так сложилось... Наш поэт обязан умереть молодым, умереть или быть убитым.
Не рыдай ты так горько над ним
Хорошо умереть молодым…
- Что хорошего?.. Гляжу на Евтушенко - не молод, а суетлив.
Сидит в синей блузе с ромашкой на груди (под юродивого)
Ромашка с малиновой сердцевиной, почти эффект желтой футуристской кофты
Владимира Владимировича (не этого, а того).
Прячет "свое синие в его желтое, нежное".
Ромашка и морковка… Мол-де "ему можно, а мне нельзя что ли?» -
- НЕТ!!! Тебе нельзя - ты же не застрелился!
Постепенно вся телезатея сползла в пересуды, очередной раз доказываЯ,
что ничего не докажешь..
Ведущие как два следователя - злой и добрый, их роли по контрасту:
Губин - кнут, Дибров - пряник. Пряник нужен, чтобы гость не удрал.
Тот лупит - этот оглаживает, тот перчит - этот подслащивает -таков сценарий.
Евтушенко, к передаче подготовился, разыграл вступление, а дальше как покатит.
Начал с аккорда самовосхваления по принципу -
хвали себя хвали, источник забудут, а впечатление останется.
- А помните, Дима, как в том-то году мне предложили выступить
в Кремлевском дворце? А вы сказали: мол, зал не будет полон, иначе я готов
съесть свою шляпу! Но был аншлаг, Дима! Все слушали и аплодировали мне
(ведь я народу нравлюсь).
И тут он эффектно закольцевал свое хвастливое вступление командой:
- Шляпу в студию!
Длинные, худые, синюшные как аватары девицы внесли на подносе
ковбойскую шляпу в виде шоколадного торта, чайные ложки с блюдцами.
- Съешьте Дибров, эту шляпу! - сказал Евтушенко и, не дожидаясь Диброва,
первый грызнул кусок «тульи».
Но Россия не была б самой собой, если б вдруг на ее скатерте-самобранке
возникли б салфетки! Такое чудо даже в сказках не предусматривается.
Увы, не возникли! Евтушенко, проглотив «шляпу Диброва», ловко обтер рот большим
и указательным пальцами, мазнул по углам губ туда-сюда и в продолжении
умной беседы… скатывал с пальцев клейкие катышки.
Закрутив в шляпу свою режиссуру, поэт промахнулся с носовым платком.
Сто лет прожил за бугром, а не «алё» в теме этикета сидит в тиливизЕри
как стоеросовый. Да и ТV до салфеток не отесалось:
Дибров вталкивает рахат-лукум, Губин капает желчью, а утереться нечем.
Евтушенко жует шляпу, пока ему осторожно хамят - мол, все в прошлом,
молодежь вас не читает!
Он отмахивается и запальчиво врет:
- Юноши меня читают, еще как!
(Думаю, молодежь так же знает его стихи, как он их реп.
Ему уже не под силу эти скоморошьи частушки в бойком, негритянском бите).
На злобные провокации "ядовитого" Губина:
- А что ж вы, батенька, сами себе музей учинили, не скромно-о …
У нас, вроде, сперва помереть полага-тцА! …
- Дурак вы! - отвечает Евтушенко, - это ж я для страны!!!
Для родины моей стараюсь!!!
- А что ж вы, намедни, в 60-тых, перед властью заискивали,
из страха подлизывались али корысти ради?
- Так я ж заблуждался, - говорит, - от энтузиазма! ... И все божья росса…
А Заболоцкий, смею напомнить, каторгу отмотал, вернулся,
а когда ему велели обхамить Ахматову с Зощенко на създе, пошел,
(семья, со страху перед тюрьмой, настояла)дошел до станции,
попил с мужиками и назад воротился.
Облетевший мой садик
Безжизнен и пуст,
Да простит тебя бог,
Можжевеловый куст…
Один поэт не заблуждался в отношении того, что подло, а что подлинно.
А другой превратил кодекс чести в комплекс неполноценности. И хоть бы что!
Не упрекаю его и по-житейски понятно. Молодец мужик - жены, дети, любовницы,
овации… - ярко пожил. И стареет красиво, с ромашкой, не расплывается
как жирное пятно, а худощаво высыхает, как гербарий.
Но все какое- то ненатуральное, разве что катышки на пальцах...