Постпраздничные фантазии
ЭПИГРАФ
Пусть лучше меня освищут за хорошие стихи,
чем наградят аплодисментами за плохие.
Виктор Мари ГЮГО
ПРОЛОГ
Недавно у нас, в самом знаменитом литобъединении города, состоялось самое знаменитое – новогоднее, вернее сказать, новогодне-рождественско-после-старо-новогод-нее заседание.
ЭКСПОЗИЦИЯ
Сидели долго. Было о чем сказать. Во-первых, в канун беспрецедентных праздничных Российских каникул родилось сразу несколько коллективных альманахов в честь всех прошедших по стране торжеств. Во-вторых, юноши и девушки бледные, со взорами горящими, выпустили в свет божий свои книжки, которых принесли немереное количество в дар коллегам по саммиту местного значения. В-третьих, и в самых главных, предстояло все это дело завершить сладко-хмельным /по чуть-чуть!/ эпилогом: шведским столом, либо фуршетом, либо брейк-шоу, либо по-русски – чаепитием с добавлением топлива из-под стола.
Все шло гладко, по генетически закрепленной старинной поэтическо-тусовочной традиции, не поддающейся никаким самым грандиозным веяниям глобализации: веселое бульканье смеха в горлах, шушуканье, бесстрастный шелест страниц… и так далее...
ЗАВЯЗКА
Но вот объявили презентацию главного, от прошлого года, сборника одного из рулящих в городе лито.
Авторы его, разумеется, рванулись поскорее прочесть свой самый лучший на свете стиш, и очередь жаждущих была огромной! Опоздавших не принимали.
РАЗВИТИЕ ДЕЙСТВИЯ
На сцену первым вышел наш поэт, Поэт, который единственный из всех пишет Поэму /может быть, она уже завершена/ и прочел свой стих. Лично я запомнила только цветы, любовь, луг и педали от велосипеда. Но это был вовсе не Рубцов. Тут Поэт взял новорожденный альманах и еще раз прочел из него, на мой слух, то же самое, одно к одному /на слух/: цветы, любовь, луг и педали от велосипеда. Затем сделал такое резюме:
– Я прочел вам два стиха: один мой, другой – вариант редактора. Я возмущен. Неужели вы не чувствуете разницы?! Так издеваться! Надо мной, Поэтом со стажем! Вот ваши книжки. Я отказываюсь от них! Вы – хирург. Вы сделали мне операцию, на которую я не давал согласия!
И, благородно вскинув гривастую голову, удалился в полной тишине.
Среди нас началось, конечно же! – тихое замешательство, сходное с паникой /как же так?! Наше душевное, многообещающее застолье на грани срыва?!/ Замешательство быстренько преобразовалось в бурные прения. Ведущий, не дожидаясь, когда полыхнет по-настоящему, как это случилось в прошлом году с Россией, объявил следующего выступающего. И – как назло! – это была Я.
Надо признаться, намерения у Меня изначально были самыми коварными. Я хотела отчитаться именно после так внезапно прооперированного Поэта, ведь на его фоне Я выглядела бы достойнейшим образом!
Но – увы Мне, увы… Не рой другому яму…
Я вышла на самый пик всеобщего возбуждения и с высоты его, обозревая подножье, – ужаснулась: все хохотали. Вытирали слезы, переваривая перл, который родил Поэт: хирургическое вмешательство! /Классно, между прочим, сказано! Я бы назвала это даже усечением, резекцией, вакуумаспирацией или косметической пластикой стиха/.
Видя, что буря в фужере с психотропным глюком не утихает, Я нахально провозгласила:
– Читать не буду, пока не наступит тишина!
Это немножко помогло, однако председатели, наши высокочтимые руководители, были во вполне понятном ступоре, ибо им по статусу положено делать усечения – глав ли, рук ли, других ли членов и окончаний – на святом редакторском алтаре для немилосердных экзекуций во имя процветания Нашей Дорогой Любимой Музы. И они, находясь в данный критический момент в далекой стране Мемуарии, наверняка вспоминали свои многочисленные, по статусу положенные им жестокие вторжения в тела бестелесных, нежных, безответных созданий, называемых Песнями Души… Сколько же оперативных вмешательств они совершили… Руки их по локоть в крови!
Но зато наша доморощенная ПОЭЗИЯ как таковая становится все краше и краше, благодаря бесчисленным подтяжкам, индивидуальным массажам, втираниям, впариваниям, SPA-процедурам, эксклюзивным идейным вливаниям и инъекциям… и так далее до бесконечности.
Безапелляционно заявив, что писать нужно так, чтобы кровожадные редакторы не могли от тебя и кусочка оттяпать, даже если ты спишь, не говоря уж о бодрствовании, и никогда не теряешь бдительности, будь музагетские жрецы до ушей переполнены чувством личного мщения за какие-то там банальные творческие разборки, Я продолжила:
– Вот попробуйте сделать операцию этому Моему стиху – ничего не получится! Я сама искусно владею скальпелем! И обрезать, и вырезать, и выдергивать умею без наркоза, легко, быстро и безболезненно.
– Как?! – закричали все.
– Так вот. В корзинку. Или назад, туда, откуда пришли!
И Я прочла свой лучший стих! О родной Почайне, которую мы все дружно так крепко любим.
Но… Увы Мне, увы…
Зал продолжал буйствовать!
Тогда Я сказала самым скорбным голосом:
– Спасибо вам, дорогие Мои друзья по перу, Мои друзья, которые Меня слушали.
Дальше же вообще началась вакханалия.
Все декламировали куда-то и кому-то, не обращая внимания, внимают ли им. Входили-выходили. Без разрешения авторов тягали чужие книжки /флэш-моб, в натуре!/ Болтали и продолжали разжевывать и смаковать животрепещущую, несчастную, вытащенную так внезапно на сушу безжалостного, гнусного реала Тему о законности редакторской правки.
Пока…
Пока в спектакль не вмешался Феномен, с которым мы все отлично знакомы.
На подиум вышла Наша Поэтесса. Палеолитическая Венера. Не имеющая возраста. Очаровательная и неповторимая. Прекрасная, бодрая, всеми любимая. Блистательная в прямом смысле этого эпитета. И в придачу ко всему, с великолепным сопрано. Она, как детишек малых, успокоила нас одним насмешливо-мудрым взглядом и мощно выдала свой коронный стиш. О чем?.. Нет, не вспомню, хоть убей.
Но разве в этом соль Поэзии?
И… Оргия мирно почила под аплодисменты, которыми наградили Нашу Поэтессу. Мир был восстановлен! Тем более, что впереди ждал шикарный стол с неизменной нарезкой, горячительным эликсиром и свечами.
КУЛЬМИНАЦИЯ
Я светло и печально вздохнула и отправилась восвояси, абсолютно неудовлетворенная несостоявшейся встречей с Поэтическим Эфиром.
А ведь известно, что это за существо такое – неудовлетворенная матерая женщина, черт побери!
О! Берегитесь все!
Да. Застолье Я проигнорировала. Но Мне хотелось уныния и тишины…
Вот так начался Мой сочельник.
Ничего!.. Я буду писать ТАКИЕ стихи, на которые смертным и дышать-то будет кощунственно!
«Бедный Поэт…» – промелькнула под крышкой Моего черепа искорка сочувствия и потухла.
РАЗВЯЗКА
Закончился же этот вечер самым замечательным образом!
Позвонил Мой друг из альтернативного поэтического сообщества, и мы устроили грандиозный сейшен у Меня дома… ммм… да еще и новый проект под шофе зачали и родили, который обещает нам самое светлое будущее. Меркантильное, принципиально презираемое в данный момент нашего конъюнктурно-нравственного личностного развития…
Уже в лепестковоароматной постели, почти подобной той, что воспел Эмиль Золя, но не губительной, а напротив, исцеляющей, нежась в объятиях Моего любимого, теплого, золотистого Платинового Токая, тупо бормотнула Я, по стихирской привычке, пришедший на ум эксп:
– Делать обрезание стихам
Дядьке бородатому не дам.
Если ж его глючит и ломает,
Пусть себЕ, что хочет, обрезает…
ЭПИЛОГ
Однако… сонно думалось Мне сквозь дрему… в наших поэтических… рядах… царит единство… мы согласны… на все… даже если редакторы наши… беспонотовые… будут… прибегать… к самым кощунственным… методам… нужно только… чтобы они… ГЫ!.. предупреждали… чтобы… мы… успевали… приготовиться… умереть… достойно… ржунимажу… на городской… площади… как было… уже много… много… много… рррааааззз… ИМХООО… ох… апстенууу… фигвам…
ПОД ЗАНАВЕС
Не тот поэт, кто рифмы плесть умеет.
Александр Пушкин
***
Что может быть хуже для прирожденного поэта, чем родиться в век разума!
Мэтью Арнольд
***
Поэт, ты не понят людьми.
В глазах не сияет беспечность.
Глаза к небесам подними:
С тобой бирюзовая Вечность.
Андрей Белый
И это в высшей степени справедливо.
Татьяна Горячая
Фото http://darkvalley.narod.ru/wall/02w.jpg