Под кадящей неслышно лампадой, раскинувшись в кресле,
Я читал, вдохновляясь, у Энгельса... вспомнить бы что.
И не ныли от боли, не жаждали страсти холёно-упругие чресла,
И качала меня, как младенца, искристая зимняя ночь без пальто.
Я сидел, полулёжа, почти в неглиже, без конца умиляясь,
Как немецкий еврей всё по полочкам и с прямотой расписал.
Месяц старый поддерживал мысль, чуть стесняясь и вскользь улыбаясь...
Я чертил бессознательно дрожью руки офигенный овальный овал.
Я любил и овал, и знакомый, как плач, как катрен, треугольник,
Равнобедренный, как человек... как косяк, непременно с углом
Непременно прямым, как трамвай... непременно упруго-холёным.
И зима, подглядев, обсыпала казённым своим ледяным серебром.
И мне думалось, что в полутьме моих комнат холодных
Происходит по Энгельсу всё. Так бывало со мною не раз,
Что трагедия, будто рождённая бездной самой преисподней,
При повторе своём обращалась естественным образом - в фарс...