***
Жене, любовнице и другу,
моих родившей сыновей,
стихов лирических кольчугу
из чувств я плёл немало дней.
Раисе этот труд мой скромный,
чтоб в трудный час и счастья миг
он был бы ей как столб опорный,
мой, Богом освящённый, стих.
А мне взгрустнулось вдруг немного…
Спят у причалов теплоходы,
как чайки белые в ночи,
а Геленджикской бухты волны
катают звёздные мячи.
И вьётся лунная дорога
куда-то вдаль, к мечте зовя.
А мне взгрустнулось вдруг немного,
что здесь брожу я без тебя.
И корпуса притихших зданий,
убрав оконные огни,
среди небесных звёзд мерцаний
плывут, как в море корабли.
Сосна прибрежная продрогла,
стоит, иголками звеня.
А мне взгрустнулось вдруг немного,
что здесь брожу я без тебя.
И Геленджик под лунным светом
весь, как серебряный, блестит.
И мудрым стражем в чуде этом
Поручик Лермонтов стоит.
Он призадумался немного,
Печально голову склоня.
А мне взгрустнулось вдруг немного,
что здесь брожу я без тебя.
Вишенка
Шалым ветром сорванная с дерева,
брошенная грубо в авторяд,
Вишенка, которая поверила,
кровью истекает на асфальт.
Жизнь по ней автомобильной шиной
прокатилась много раз подряд.
Вишенка, что сорвана с родимой,
кровью истекает на асфальт.
И никто теперь ей не поможет.
Здесь конец и жизни, и мечтам…
Душу мне предчувствие тревожит
тем, что эта Вишенка – я сам.
В лесу осеннем
В лесу осеннем звонкая прозрачность.
Пичуги одинокой нежный свист.
Морозец утренний суровой ночи мрачность
повыморозил. Хрусткий жёлтый лист
потрескивает тонко под ногою.
Недвижный воздух сладковат и чист.
Иду листвой засыпанной тропою.
Рассвет навстречу – радостно лучист.
Росой покрыта, словно сединою,
немых кустов сияющая рать.
Я этой утренней картиною простою
хочу досыта душу напитать…
Ненавижу войну
Войну любую – ненавижу!
Глаза закрою, сразу вижу
тел изуродованных жуть –
победоносный смерти путь.
Я вижу костыли, протезы,
уродство шрамов и разрезы
тоскливых инвалидских глаз,
в которых крик:
- За что так нас?
Мы шли не сами. Нас послали
и убивать – нас обязали,
вменили в долг нам. Что за долг?
Никак не можем взять мы в толк…
Глаза закрою и услышу:
как грудь простреленная дышит,
клокочет в рваном горле кровь,
со чмоком влипла пуля в бровь…
Войн не бывает справедливых!
Война – политиков блудливых
кровавый способ выяснять:
кому, когда, над кем стоять.
А умирать никто не хочет.
Любой народ всегда хлопочет
о мирном хлебе, о труде,
и о потомстве. Так везде.
И только те, кто на верхушке,
Ножи готовят, танки, пушки,
чтоб власти больше нахватать.
И гонят толпы умирать.
А чтоб на смерть пошли те толпы,
в их «черепушки», как в реторты,
вливают самый страшный яд:
на бандитизм идейный взгляд.
Война любая – бандитизм,
благословляемый идеей.
Что коммунизм, что шовинизм –
любой на войнах «руки греет».
И в ход идут: любовь к Отчизне,
звон громкий о патриотизме
и бред про родину, про мать,
за коих надо умирать.
Как будто бы любить Отчизну
и верным быть патриотизму
нельзя в твореньях и труде
на созидательной стезе.
Да покажите мне ту мать,
кто гонит сына умирать
за свой покой или за счастье,
на поле брани, личной властью.
Да мать скорей сама умрёт,
чем сына умирать пошлёт
И только ВЛАСТЬ зовёт на бой,
людей толкая на разбой.
Войн не бывает справедливых!
Войну презреть совсем не грех!
Не надо лозунгов крикливых.
Нам нужен МИР – один на всех!
Руки
Я в жизни видел много рук:
интеллигентных и рабочих,
корявых, словно дуба сук,
холёных, жадных, добрых, прочих.
Красивы руки красотой труда,
красою одухотворённости.
Красивы руки даже и тогда,
когда творят со зла или от подлости.
Знавал я рук немало в беге дней:
и ласковых, и грубых, и спесивых.
Мне руки матери моей
Красивее любых других красивых.
Учителям
Нас обвиняют в смертных всех грехах.
На нас «собак навешивают» часто.
А мы живём – порою впохыхах,
в заботах школьных крутимся всечасно.
Мы не рабы, но мы учителя,
и в рабстве добровольно пребываем,
прикованы сердцами у руля
всех уходящих в плаванье за знаньем.
Учёные мужи твердят давно,
что «вечный двигатель» в природе невозможен.
Быть может, утвержденье и умно,
ну, а учитель – это будет кто же?
Ни днём, ни ночью нам покоя нет.
Дела детей для нас в проблемы слиты.
Всяк человек в душе имеет след
учителя, кто вывел на орбиты…
Соратники, коллеги и друзья,
давайте мы в глаза друг другу глянем
и вдруг поймём, что мы – УЧИТЕЛЯ!
А значит мы грядущее достанем.
О святом
Ни в детстве, ни потом я не крещён
и культовым химерам неподвластен.
От всех религий я раскрепощён,
Но без святого был бы я несчастен.
Святую веру в дружбу я несу
через сознательные лета.
Она не даст фортуны колесу
вознесть случайно или сбросить где-то.
Святыня для меня – мои стихи,
рождённые бессонными ночами,
в которых весь я, все мои грехи,
все добродетели, все радости, печали.
А женщина, создавшая меня,
кто каждый день себя в заботах губит.
Не мать, а МАМА милая моя!
Святая трижды! Было так и будет.
Свят для меня кладбищенский покой,
приют последний тех, кто отшумели.
Отцовская могила под плитой,
над нею шелест старой ели.
Не посягну на святость детских снов.
За них погибну, если будет надо.
Я не свободен от святых оков.
Считаю их почётнейшей наградой.
Святынь больших и маленьких не счесть,
но есть одна, в которой все святыни:
и труд, и дети, дружба, мать и честь –
святейший долг
пред РОДИНОЙ-РОССИЕЙ!
Ни в детстве, ни потом я не крещён…
***
Расскажи, Луна, мне про любовь.
Ты свидетельница всех влюблённых мира.
Тех, что были и кто любит вновь.
В чём любви таинственная сила?
Где-то в ней блаженство, где-то боль,
где-то вдохновенье и упадок,
где-то правда чувства, где-то роль.
Путь влюблённых может ли быть гладок?
Расскажи, Луна, мне про любовь,
подари разгаданность секрета.
Если хочешь, я отдам любой
жизни срок, как приз тебе за это.
Расскажи, Луна, мне про любовь!
***
Солдаты, лет – сороковых,
годов растерзанных войною,
как много нету вас живых…
Сердца родных поныне ноют.
Сердца друзей, кто вас любил,
и тех, кто не успел влюбиться.
Как много на земле могил,
которым надо поклониться.
А ветераны? Ветераны!
Осталось мало вас в строю.
Уводят возрасты и раны
вас на извечную стезю.
Мы, ваши дети, поседели,
уж нам давно за шестьдесят!
И ваши внуки повзрослели,
а в школах правнуки шалят.
О! Если б не было войны!
Какими были б судьбы наши,
когда б не пить Вам горькой чаши!
О, если б не было войны!
***
У Вечного огня в молчании стою,
традиционную минуту соблюдаю,
и перекатываю мрачно мысль свою,
как волны галечник по берегу катают.
Что если выполнить традицию молчать
минуту скорбную за каждого погибшего?
Их было миллионов двадцать пять,
А, может быть, и больше! Не подсчитано!
Тогда минут я столько наберу,
Сколь есть могил: кто б не погиб и где бы.
Я подсчитал, и вот теперь ору:
- Всё это – годы после Дня Победы!
Все эти годы мы стоим, молчим!
Молчим о ветеранах и утратах,
молчим скорей всего не без причин
о не нашедших памяти солдатах.
Молчащим поколеньем стали мы.
Нам языки повырывали с детства.
В молчаньи и сейчас несём гробы:
Афган! Чечня! Куда от них нам деться?
У Вечного огня в молчании стою…
***
Ты говори мне, говори!
О чём? Неважно, мне твой голос
как песня утренней зари,
и соловьиной трели соло.
Ты говори мне, говори!
Я в этих звуках словно таю,
в блаженство неги улетаю.
Ты говори мне, говори!
В мои глаза ты посмотри!
Плесни в меня голубизною
и оборвётся всё внутри,
а сердце сладостно заноет.
В мои глаза ты посмотри!
В твоих глазах я растворяюсь,
а растворяясь улыбаюсь.
В мои глаза ты посмотри!
Ко мне легонько прикоснись!
И мы с тобой сольёмся в вечность,
уйдём в неведомую высь
и наслаждений бесконечность.
Ко мне легонько прикоснись.
Мы вознесём молитву Богу
и выйдем на любви дорогу.
Ко мне легонько прикоснись…
***
Прошли дожди, исчезли тучи.
Парит разнеженно земля.
Весенним днём счастливый случай
вдруг приключился для меня.
Ломая лёд былых разладов,
Ты улыбнулась мне, сказав:
- Нам помириться очень надо,
не разбираясь – кто не прав.
Весенним днём счастливый случай
вдруг приключился для меня.
Прошли дожди, исчезли тучи.
Парит разнеженно земля…
***
Я у моря посижу,
потоскую, потужу
и морской волне солёной
своё горе расскажу.
Соль волны и слёз моих
мы поделим на двоих,
заблестят глаза надеждой,
радость жизни вспыхнет в них.
Письмо
Здравствуй дорогая! Я у бога
ныне попросить хоть как готов:
доползти до твоего порога,
над собой увидеть отчий кров.
И тебя обнять! В твой лик иконный
ткнуться мокрым носом. Как щенок
я б, скуля, лизнул твои ладони
и на миг затих у твоих ног.
Знаю я, что грешен пред тобою,
что неизмерим тебе мой долг.
От тоски, бывает, ночью вою
на Луну, как белый старый волк.
Мой удел – нелёгкая судьбина.
Но во мне твоих начал металл,
и краснеть сейчас тебе за сына
милосердный боженька не дал.
Главное, чтоб ты была здорова,
пусть и относительно, но всё ж.
Жизнь твоя была всегда сурова,
но к Иисусу чистая придёшь.
Ну, а я – и путаник, и грешник,
бога умоляю, чтоб тебе
в бедах современной жизни здешней
не страдать в болезненном огне.
Мысленно твою целую руку
и прошу тебя, как Божью Мать:
ты благослови на счастье внуков,
да и правнуков пора благословлять.
Здравствуй дорогая! Долго здравствуй!
Здравствуй, бедам и чертям назло!
Здравствуй моя мама! Мама! Здравствуй!
В том, что есть ты, всем нам повезло...
***
Не обещай! Мне это ни к чему.
Пообещаешь вечность – не пойму.
Мы не юнцы и цену обещаньям
прекрасно знаем – это наказанье.
Не обещай! Обещанного ждут,
а ожидание безжалостно как спрут.
Повысосет всю кровь и, чувство разрушая,
протащит через жизнь, минуя двери рая.
Не обещай! Не сбудется ничто!
Любовь уйдёт и знаем мы про то.
Ну, а сейчас, пока любовь в груди,
не обещай, а просто приходи.
Не обещай! А нежно прилепи
свою любовь к моей любви.
Мы будем счастливы, и пусть всего на миг.
Ведь нету вечности бескрайней у любви.
Не обещай!..
***
Я много раз раздумывал о счастье,
десятки формул счастья находил,
но жизни ход однажды, в одночасье
все найденные формулы разбил.
И вот теперь, на жизненном исходе,
о счастье истинном задумался я вновь
и вывел формулу, что счастья нет в природе,
а есть к тебе вниманье и любовь.
Маме
Дорогая моя, здравствуй!
Что ещё могу сказать?
Бесконечно только здравствуй!
Здравствуй, чтоб меня прощать…
Учитель
Открылась дверь. Он в класс вошёл.
Как будто молния блеснула,
ударил гром и дождь пошёл –
несущий новой жизни чудо.
Открылся дивный горизонт
великой книги жизни – знаний.
Льёт дождь открытий. И течёт
к вам слава будущих признаний.
Он в класс вошёл, заговорил.
Вам новые миры открылись.
Во всё, что сам боготворил,
он жаждет, чтоб и вы влюбились.
Он в класс вошёл, себя забыв,
за ваши знания воитель,
он маг, волшебник детворы,
обыкновенный ваш учитель.
Да! Да! Учитель. Пусть над ним
витают Нищета и Злоба –
он знает, что необходим
всем, знаний жаждущих, до гроба.
Он всё отбросил: боль и лень,
и неустроенность, и горе.
Он открывает в знанья дверь
и учит умным быть героем.
Всю жизнь он только отдаёт.
От жизни брать он не умеет.
Он честь свою не продаёт,
зато УЧЕНИКОВ имеет.
Учитель – это не кумир,
не вождь, не хитрый предводитель.
Учитель – это целый мир
всех наших будущих открытий.
Он вспомнится вам в трудный час.
Последуйте его ученьям.
А в День Учителя, хоть раз,
захаживайте с поздравленьем…
***
Сегодня первый день весны.
Глаза у солнца так ясны
и так отчаянно честны,
что верит всё в приход Весны.
В Весну поверила трава,
зазеленевшая едва.
Поверили в Весну дрова,
былые чудо дерева.
И птицы, с верою святой,
весенний дар голосовой
пытают на возможности
для шансоньетной должности.
Заулыбались даже люди.
Деды, старушки, как на блюде
бисквиты в праздничной поре,
в рядки расселись во дворе.
И ты поверила в Весну,
и, неожиданно, одну,
вдруг, подарила мне улыбку.
В душе, запеть заставя, скрипку…
***
Вечерний сумрак в комнате тоскует.
Он руки Ночи ласково целует.
Но он имеет не любовь, а тень.
Ночь влюблена давно в грядущий День.
Вот, захлебнувшийся слезами, День пришёл.
По кругу землю он за сутки обошёл,
но не нашёл возлюбленную Ночь.
Её увёл какой-то Сумрак прочь.
Как День за Ночью мчусь я за тобой,
А дарит ласками тебя совсем другой.
Моя Фортуна! Как тебя догнать?
Как Зорьку радости создать…
***
Прожил я жизнь не встретившись со счастьем…
Какая лживая строка!
Прожил я жизнь! Пройдя сквозь все ненастья.
Прожил я жизнь! Пускай не высока
моей судьбы назначенность вершилась,
пусть не достиг мечтаемых высот,
пусть даже жизнь моя о быт разбилась –
я счастлив тем, что жил, изведать смог:
земное притяженье, яркость вёсен,
чувств половодье, боль, любовь, тоску.
Вгрызался в труд свой, до кровавых дёсен,
шагал и по камням, и по песку.
Прожил я жизнь и, может быть, не зря.
Какое счастье: жизнь на этом свете!
Входить в неё, как в новый день заря,
и уходить закатом алым в нети.
Какое счастье: вырастить детей,
сад посадить, дождаться внуков,
прорвавшись из небытия сетей,
увидеть мир, услышать чары звуков.
И счастлив тем, что довелось упиться
мне жизненною брагою сполна.
Поэтому, быть может, мне добиться
высот каких-то и не довелось.
Зато сумел на жизнь я не озлиться,
зато с высот и падать не пришлось.
Прожил я жизнь! Спасибо Богу,
Судьбе за то, что всё же был!
Прожил я жизнь! Готов в дорогу.
Готов предстать. Мой крепок тыл.
Прожил я жизнь! Ко многому причастен.
Да и сейчас ещё крепка рука.
Прожил я жизнь не встретившись со счастьем.
Какая лживая строка…
Утро
Флейта зари выпевает рассвет.
Звуки рассыпались звонкой росою.
Тени мелодий далёких планет
льются на землю рассветной порою.
Утренней ранью на центре земли
окаменею восторженным всплеском.
Песню Вселенной лучи принесли,
песню о жизни под солнечным блеском.
Музыка Солнца! Её водопад
хлынул хоралом грядущему полдню…
Тает на сердце невзгод снегопад…
Я это утро надолго запомню!
Вечер
Вечер слопал пол Луны.
Лунный свет лениво льётся.
Лоно летнее Земли
плодоносностью плюётся.
Молча млеет тишина,
Что-то зреет полусонно.
Птичка божия одна
встрепенётся всполошенно,
вскрикнет радостно-невнятно,
пощебечет упоённо…
В тишине такой приятно
сердцу, умиротворённо!
***
Я у тебя прощенья не прошу.
Что было, то прошло и не вернётся,
но я его, то прошлое, ношу
как орден в сердце. У колодца
глубинной памяти источники чисты,
в них нет предательства, измены.
И это твёрдо знаем: я и ты.
То были обстоятельств перемены.
Я у тебя прощенья не прошу.
И не пытаюсь объяснить былое.
Хочу сказать, что о былом грущу,
и радуюсь тому, что пережил такое.
Я радуюсь тому, что ты была,
что по моей судьбе прошла, играя,
что было время и любовь цвела,
и в памяти цветёт, не увядая.
Я в чём-то, может быть, и виноват.
Мне бог судья и ты, возможно тоже,
но обвинений горестных гранат
в меня метать совсем негоже.
Я у тебя прощенья не прошу.
Кончается уже моя дорога.
Я на тебя обиды не ношу.
Коль виноват – прости, за ради Бога…
***
Вечерний лес. Вечерний свет.
Вечерней тишины вечерняя прохлада.
И птицами вечерний дан обет
о том, что тишину им нарушать не надо.
В вечернем небе проблеском живым
вечерняя звезда. Лучом надежды
она мелькнула меж листвы,
усталые смежая леса вежды.
Вечернее всепогруженье в сон.
Вечернее приготовленье к чуду.
Лес будет в чудо ночью погружён,
а с ним и я в том чуде буду.
Вечеря жизни! Бог – един
Собрал вокруг деревья, птиц, животных.
И с ними я – их брат и господин!
Пью зелье вечера и таинств приворотных.
Летний вечер в Геленджике
Отцвёл цветок дневного зноя.
Дохнул прохладой с моря бриз.
Несмело, бледно над горою
две первых звёздочки зажглись.
Целует бриз листву деревьев,
им шепчет что-то на ушко.
А лапы сосен, словно перья
Птиц-див в искусственных кашпо.
Вспорхнули бабочки рекламных
Огней, прогнав ночную тьму.
Прохладный вечер, богом данный
Как приз в Геленджике всему.
Оживший люд зашевелился
И полной грудью задышал,
А, задышав, развеселился
и развлекаться побежал.
Покаяние
Не приносил я роз к твоим ногам,
подарки мелкие мелькали иногда,
скупые строки писем вот и всё
сыновнее внимание моё.
Мама! Как горько это сознавать.
Мама! Как трудно это исправлять.
Мама! За все грехи прости меня!
Прости меня! Прости меня!
Тебя я огорчал не раз, не два,
и от тебя сбегал не раз, не два,
поздравить забывал не раз, не два,
и часто говорил ненужные слова.
Мама!…
Судьбой избитого к тебе я приносил
себя и помощи просил,
не думая о том, как тяжко для тебя
встречать несчастного меня.
Мама!…
А вот теперь и старый, и седой
Твой блудный сын с молитвой и слезой
молю тебя:
- Прости меня, прости!
Мне этот крест к тебе не донести.
Мама! Как горько это сознавать.
Мама! Как трудно это исправлять.
Мама! За все грехи прости меня!
Прости меня! Прости меня!
***
Прошу тебя:
- Не забывай
меня в твоих молитвах Богу,
когда Судьба соткёт дорогу
и кинет властно предо мной.
По той дороге я уйду
к чертогам вечного забвенья,
но даже там я не найду
от чувств к тебе освобожденья.
Прошу тебя:
- Не забывай
того далёкого мгновенья,
когда произошло сплетенье
наших сердец и душ в одно.
Счастливых дней и разных бед
мы вместе пережили много.
Сынам мы подарили свет
существования земного.
Прошу тебя:
- Не забывай
меня в твоих молитвах Богу,
ведь все мои грехи не могут
лучи счастливых дней затмить.
Мне за грехи все воздадут,
За них я заплачу страданьем.
Меня давно к расплате ждут,
но жив ещё – расплаты ожиданьем.
Прошу тебя:
- Не забывай
меня в твоих молитвах Богу.
И я тогда найду дорогу
и к сердцу твоему прильну,
как в пору первого свиданья,
из сердца вытолкну страданье,
твоей душе дам отдохнуть.
Прошу тебя:
Не забывай…
Романс
Старее старого
моё лицо.
Стремится стариться
твоё лицо.
Из рук моих
исчезла теплота.
В руках твоих
прохлада уж не та.
В губах моих
осел холодный пепел.
Из губ твоих
исчез тот милый лепет,
который так когда-то
восхищал,
но он пропал.
Глаза мои
больны печалью.
Твои глаза
сияли изначально,
теперь их блеск,
поддержанный слезой,
сравнялся с потускневшей бирюзой…
Осталась жизнь моя
за поворотом лет
и впереди
уж ничего и нет,
осталась только ты,
как память чувств былых.
Ни мне и ни тебе
не позабыть о них.
Людское счастье
Когда своим трудом совершено:
добыто или изобретено,
написано кистями иль пером,
иль что-то выращено и построен дом –
тогда бывает счастлив человек.
Людское счастие – из века в век,
как дерево, выращивает сам,
моляся об удаче небесам,
любой из нас – в поту, в труде.
Так было. Есть. Всегда. Везде.
Во что вложил, что потом оросил,
что стоило здоровья, нервов, сил –
то возвышает над болотом.
Людское Счастье пахнет потом!
Вальс
Звучит в душе мелодия добра,
её пернатый хор самозабвенно
высвистывает с самого утра,
с душевною сливая постепенно.
Вальс, вальс, вальс – танец юный и старый.
Вальс, вальс, вальс – самый близкий – гитарный.
Вальс, вальс, вальс – это я, это ты – молодые.
Вальс, вальс, вальс – это годы крутые.
Звучит в душе мелодия твоя.
Она меня переполняет счастьем.
Со мною вместе счастлив лес-баян,
где Ветер жмёт лады струистым пальцем.
Вальс, вальс, вальс…
Звучит в душе мелодия любви
и вальс кружит в лесу окрестном.
Я жду! Меня ты только позови,
И грянет лес восторженным оркестром.
Вальс, вальс, вальс…
***
В небе-блюде, меж звёздной россыпи,
апельсиновой долькой месяц.
Ты идёшь уверенной поступью,
словно темень ногами месишь.
От движения платья белого
разволнованно дышит воздух –
с неба-блюда сдувает спелые
звёзды-яблоки в моря воду.
В море звёздные блики плавятся.
В синем пламени волн – островом
ты плывёшь и к тебе стекаются
капли зелени, вспыхнув фосфором.
Из морской посребренной влажности
ты выходишь богиней Селеной,
переполненная тайной важности,
что сокрыта в тебе и Вселенной.
Я любуюсь твоей недоступностью,
красотою твоей восхищаюсь.
Полюбить тебя – было б преступностью
и поэтому я – прощаюсь.
Я прощаюсь с тобой, недотрогою,
хоть и вижу – тебе это больно.
Ты пойдёшь молодою дорогою,
будешь счастливо жить и вольно.
Всё, что было со мной, забудется.
Миражи исчезают быстро.
Скоро новое утро пробудится
И тебя поцелует лучисто.
***
Дуб поник листвой как Ива,
а Сосна стоит спесива,
в зелень тёмную одета,
несмотря на сухость лета.
В сено высохла Трава.
Наливается Айва,
Она засух не боится.
Виноград тревожит птица.
Это шустрая Зорянка
проверяет спозаранка –
не созрел ли виноград.
Совершает променад
важно Сойка по двору.
Мышь бежит в свою нору.
Жизнь кипит и пенится.
Куда потом всё денется?
Об Анне Ахматовой
Проста, как мудрость старого Поэта,
как родниковая вода,
как сказка, слышанная где-то,
не сказанная никогда.
Она в своём нетленном слове
шла от униженных и брошенных,
где гордость гордая в основе
с перегородкой от непрошенных.
Близка словами-обелисками
И далека туманной влажностью.
Звеня словесными изысками,
полна невозмутимой важностью.
Блюз «Расставание»
Печальный блюз в подвальном ресторане,
под саксофона плач и блеск вина в бокале,
танцуем мы, друг друга сторонясь,
забыв былую пламенную связь.
Танцуем блюз, испив вина.
Друг друга выпили до дна
мы в прежних днях, где было счастье.
Осталось расставания ненастье.
А низкий потолок бетонной тайной массой
навис над нами силой тёмной, страстной,
толкает нас в объятия друг друга –
мы отстраняемся, немея от испуга.
Танцуем блюз, испив вина.
Друг друга выпили до дна
Мы в прежних днях, где было счастье.
Осталось расставания ненастье.
Рыдает саксофон и тонко плачет флейта.
Звучит в сердцах суровый голос чей-то:
- Любви конец. Дороги разошлись.
У каждого своя настанет завтра жизнь.
Танцуем блюз…
***
В шикарный ресторан, под гром весёлый джаза,
она вошла, красивая как фраза,
стройна, как стих великого поэта,
с походкой – позавидует Одетта.
Лицо прикрыто тонкою вуалью,
рука в перчатке отливает сталью,
прошла по залу, словно скрипка прозвучала.
Её фигура страстию дышала.
И весь бомонд
разинул рот,
взирая на прекрасную Данаю.
И я смотрел,
и я немел,
хотя давно Данаю эту знаю.
Присев к столу, приподняла вуальку
и жестом царственным звала официантку.
Я любовался, умолчав секрет,
о том, что Даме восемьдесят лет!
***
Есть в грусти неразгаданная тайна
и грусть, поэтому, всегда необычайна:
щемяще сладостна своею болью
и связью неразрывною с любовью.
***
Сидела Муха на окне.
Сидела.
На торт, стоящий на столе,
смотрела.
Хотелось очень Мухе есть,
не тётка голод.
На торт решила Муха сесть.
Полёт не долог.
Влетела радостная в крем,
к нему прильнула.
Наелась досыта. Затем
в нём утонула…
Есть в жизни ситуаций «торт» -
заманчив.
Но чаще – это с жизнью торг,
а торг обманчив.
Возможно, хапнешь даровой
кусочек,
но с ним потонешь, дорогой
дружочек.
Сидела Муха на окне…
***
Старенький глобус вращаю рукой.
Маленький глобус. На нём я какой?
Коль соразмерить, то меньше я точки,
меньше микроба на розовой почке.
Словно пылинка прилипла к Земле,
ветер космический гибелен мне:
дунет – и всё! И в космический мрак
я улечу, и безвестен, и наг.
Душу объемлет космический холод.
Сердце в груди, словно в кузнице молот,
с болью куёт раскалённую мысль:
- Как легковесна наземная жизнь!
***
Колобродит ночь осенняя.
Свищет ветер под окном.
Кажется, что вся вселенная
повернулась кверху дном.
Дуб качается и стонет:
ветер лист с него подсбрил.
Месяц в звёздном небе тонет,
как кораблик без ветрил.
Мы вдвоём в лесной избушке
коротаем ночи ком.
Съели с солью по горбушке
И запили коньяком.
Разгулялась непогода –
не добраться ей до нас!
У неё своя свобода,
а у нас – на небе Спас!
***
На счастье уповать смешно.
Ещё смешнее – на Удачу.
Не верить в них – весьма грешно!
А как решить эту задачу?
***
На горной вершине Орёл молодой
терзал свою жертву, довольный собой.
Вдруг пуля шальная ударила в грудь
да так, что Орёл не успел и вздохнуть.
Он рухнул на скалы. А жертва его
живою осталась и скрылась бегом…
Я видел терзающих жертвы «Орлов»
среди бизнесменов, а дальше без слов…
***
Моя бессменная подруга –
Свеча, горящая в ночи,
всегда готовая для друга
отдать последние лучи,
без дум готовая истаять,
но бескорыстный свет излить.
И эта Свечка – моя Рая!
Я без неё не смог бы жить.
***
День радует безоблачною ясностью,
безветренным покоем, тишиной,
свободной совершенно, птичьей гласностью
и тем, что ты сегодня здесь, со мной.
***
Гастроли Осени закончились стриптизом.
одежды яркие отбросив, словно хлам,
нудизма постулаты взяв девизом,
вошла как грешница в суровый зимний храм.
И замерла, спокойно ожидая,
когда на плечи нежные её
наденет снегового горностая
доху Мороз, обует ноги в лёд.
Волшебное вершится превращенье,
дарованное Богом и Судьбой,
как акт гуманнейшего всепрощенья,
и Осень царственной становится Зимой.
***
У Юности пылкой с друзьями игра.
и с песней по жизни порхает она,
как бабочка пёстрая, как мотылёк,
про жизненный путь ей ещё невдомёк.
Весёлая Молодость любит вино
и знойных красавиц с вином заодно.
В большие просторы – начало пути
и планы – как к цели заветной дойти.
Серьёзная Зрелость: работа, семья,
а кто-то дошёл до вершины Кремля.
Есть слава и деньги, в округе – почёт,
Но только в здоровье уже недочёт.
Исчерпана жизнь постепенно до дна.
Вот Старость с клюкою шагает одна.
Она одиноко ложится в гробу
и рядом с ней места уж нет никому…
***
Ты для меня – рука судьбы
и как Судьба – непредсказуема.
Живёшь, своей Судьбой балуема.
Всё окружение – рабы.
Струится золотых волос
на плечи яркое свечение,
и словно Бога развлечение –
классически античный нос.
Разлёт бровей, как два крыла,
летящие над голубою бездною,
в которой искоркою резвою
твоя душа отражена.
Венера, с звёздной красотой,
на небе в тучи зарывается,
от глаз пытливых укрывается.
Она лишь тень перед тобой.
Ты лань и львица! Две в одной!
Кибел и Афродит – соперница,
то безответственная ветреница,
то сверхпрактична, как скупой.
Я для тебя всего предлог –
для демонстрации всевластия,
к поэта жизни сопричастия,
да к развлечениям порог.
Тебе, конечно, я не раб,
не то, давно уж взбунтовался бы,
иль с кем-нибудь уже стрелялся бы,
но для борьбы я слишком слаб…
***
Ещё свеча не зажжена
и полумрак царит.
А в полутьме Он и Она,
да пёс у печки спит.
Он и Она – рука в руке,
и им не нужен свет.
Всплеснула рыбина в реке,
размножив лунный след.
Ещё томится где-то страсть,
все ждут её приход.
Он и Она готовы пасть
в её водоворот.
И скоро вспыхнет в сотню свеч
желание любви.
Пришла пора свечу зажечь.
Гори свеча! Гори!
***
Стою на горном перевале.
Вокруг меня синеют дали,
а за синеющей вершиной
садится Солнце. Тенью длинной
она простёрлась в горизонт,
как спать залёгший мастодонт.
Внизу, среди теснин, ущелий
видны мне крыши поселений
и дымные столбы над ними,
достигшие небесной сини,
чуть-чуть пониже перевала,
но синь погуще только стала.
Синь поднялась по горным склонам,
сливаясь с синью небосклона.
Я будто в синий шар попал:
в котором горный перевал,
как бы патрон электролампы,
я – волосок накала как бы,
а синь вокруг меня стеною,
синь подо мной и надо мною.
Мне остаётся раскалиться,
восторга светом засветиться,
молитву богу вознести
за то, что смог я донести
себя до жизни перевала,
и что душа не перестала
смотреть с восторгом вкруг себя,
и ликовать, весь мир любя.
Стою на горном перевале,
а впереди спуск длинный ждёт.
Он приведёт родных к печали
и в вечность мрака уведёт
Всё это будет там, в низине,
И надо до неё дожить,
В пустой не раствориться сини,
Людей стихами одарить.
Стою на горном перевале…
Геометрия жизни
Жизнь земная – это точка
в бесконечности вселенной.
Тело – точки оболочка,
изготовленная тленной.
Сумма точек – есть прямая
бесконечная в пространстве –
существует изгибаясь,
неизменна в постоянстве.
А когда эта прямая
сквозь сердца двоих проходит –
появляется земная
точка жизни и восходит.
Засияет светом ярким,
промелькнёт земной кометой
и умчит, своим порядком.
Во вселенной сгинет где-то…
***
На клавишах закатного рояля
играют пальцы Вечера Ноктюрн
в цветных стенах весеннего сераля,
для тех кто сердцем бесконечно юн.
Звучащий Вечер навевает грёзы.
Они окутывают чувства пеленой,
кусты расцветшей мартовской мимозы
и сердце мне о тайной, об одной.
О той одной, прекраснейшей богине,
кто сквозь меня стрелой любви прошла,
и душу разорвав, прошла навылет,
мимозой пышною весною отцвела.
***
Ночь! Полнолуние!
Ветер гулять вышел.
Обычное Благоразумие
загоняет меня под крышу.
Загоняя не выпускает.
Моё бережёт здоровье.
Благоразумье не знает,
что я ему вовсе не ровня.
В День Победы
Ныне праздник. День Победы!
В этот день седые деды
надевают ордена,
чтоб их вспомнила страна.
Я поеду ныне к деду.
Будем праздновать Победу.
Дед к ней руку приложил:
он фашистов лихо бил.
К моему седому деду
ныне в гости я поеду.
Стар уж дед, а заводной:
Спорит каждый день с Судьбой.
Я поеду ныне к деду.
Попаду как раз к обеду.
Сядем с дедом мы за стол
и забьём обеду гол.
Я поеду ныне к деду.
Влезем с дедом мы в «Победу»,
а «Победе» столько лет,
что не помнит даже дед.
С дедом мы на той «Победе»
к другу дедову поедем.
Деды станут вспоминать –
как умели воевать.
Сталинград и Подмосковье
Поливали деды кровью:
вражьей кровью и своей.
Знали жуть госпиталей.
С той Отечественной бойни
ненавидят деды войны,
агитируют за мир,
за великий жизни пир!
Зимний вальс
Белыми крупными хлопьями падает снег.
И, невесомо летящий, он оставляет в воздухе след.
Медленный белый сверхосторожный – след без следа.
Сонмы снежинок след этот множат, след в никуда.
Снежные вестницы падают, падают, землю беля,
и закрывают снежинки, набело, след от тебя.
Я по покрову снежинок безгрешных вновь наслежу.
В сердце твоё, по снежинкам белейшим, след проложу.
Тысячи снежных душ просветлённых кружат вокруг.
Может быть каждая душенька снежная – лучший мой друг.
В дальнем-далёком, возможно когда-то, так как они,
Я прилечу в этот мир, как снежинка, в новые дни.
Пряну на землю, примокну устало, к тёплой прильну
и на себя чей-то след запоздалый гордо приму.
Тихо растаю, став капелькой чистой, землю поя,
с мыслью о том, что любил я при жизни, только тебя…
Марине Цветаевой
У Бога ты просила мало:
цыганом мчаться на разбой,
за всех страдать под звук органа
и амазонкой рваться в бой.
Дорог просила трудных много…
Всё получила ты сполна.
Теперь сидишь в гостях у Бога
и пьёшь его елей до дна.
Он в жизни дал тебе поболе,
чем ты просила в юных днях:
дать петь возможности о воле
и быть в неволе как в сетях.
Дал поэтическую страстность
и глас Поэзии средь дней,
когда суровая ненастность
висела над страной твоей.
Ты жизнь прошла до чёрной башни
изгнания. Жила как тень…
Безумным был твой день вчерашний,
но стал легендою в наш день.
Сквозь сеть и плеть большой тоскою
пробилась ты к людским сердцам,
и белой пеною морскою
ушла, вскипая, к праотцам.
Теперь в раю гостишь у Бога.
В том нет сомненья у меня.
К нему вела тебя дорога
из мук, тоски, любви, огня…
***
Мой Добрый Гений где-то блудит –
с похмелья тропку позабыл.
А я один, средь серых буден,
сжигаю душу на распыл.
Горит душа огнём обиды,
неутолённостью страшна,
как матадору бык корриды,
иль опустевшая мошна.
Злой Гений надо мною вьётся,
льёт мести зов в огонь обид,
а над добром души смеётся,
как Сфинкс над прахом пирамид.
Мой Добрый Гений затерялся,
как меж трёх сосен, средь невежд.
В житейском море трудным галсом
лечу под парусом надежд.
***
Молиться с детства не научен,
в мрак атеизма погружён,
прибрёл на край духовной кручи –
стар, безобразен и смешон.
Внизу кипящей лентой Лета,
Аид, хохочущий навзрыд.
Вверху хвостатая комета
и звёзды, зраками Кронид.
Над греко-римским богами
к отцу Исуса Млечный путь…
Дрожу, умывшийся слезами,
кручусь на круче, словно ртуть.
Страшусь! Пушинкой сдует ветер
и полечу в неверья тьме
к тому, кто вечно ликом светел,
в кого не верил на Земле.
***
Летит Звезда падучая
во мгле небесных сфер,
удрав, по воле случая,
с дежурства, например.
Дежурила фонариком
на небосклоне в ночь,
чтоб на зелёном шарике
поэтам петь помочь.
Их вздохи, ахи, воплики
ей надоели – страсть!
Чем вытирать им сопельки –
Звезда решила пасть.
Летит Звезда хвостатая,
хвостом сметая след.
За нею мгла косматая
впадает в света в бред…
Гляжу на небо звёздное.
Падучую ищу.
Увижу – хоть и позднее –
воскликну:
- Всех прощу!
Врагов, друзей коварненьких,
предавших в трудный час.
Прощу больших и маленьких
солгавших мне не раз.
И пусть Звезда падучая
им эту весть несёт.
Моя слеза горючая
им в сердце попадёт.