Я – бык на арене, копытом изрытой.
Я – жив, но сие не имеет значенья.
Сегодня в Севилье коррида.
Кор-р-рида!
И жажда убийства витает над чернью.
Как флагами реет
распахнутый зев стадиона
и гул ударяет в висок.
Я – бык на арене.
Я рою копытами желтый песок.
А, вот он, красавец,
с отточенной шпагою в ловкой руке.
Прошу вас на танец,
смертельное танго на желтом песке.
Сверкают, что осы, его бандерильи,
но жалят больнее и надо терпеть.
Я – жертва.
Меня они приговорили
к высокому действу по имени Смерть.
Он машет мне красным.
Муй бьен, я вскипаю.
Я красного цвета, увы, не терплю.
Я рою песок, как могилу копаю
тому, кого нынче убью.
Но бой не на равных.
И вот бандерилья пронзает мой горб.
Я – ранен.
И этим по-своему горд.
Я тоже герой в этом скверном спектакле,
но странно, что все – на его стороне.
По капле,
по капле,
уходит по капле
прекрасная жизнь, что кипела во мне.
Тореро красуется, полон амбиций.
Он весь в позументах, со шпагой в руке.
Но он не герой, а всего лишь убийца,
он здесь Торквемада на желтом песке.
Убили бы сразу. Так было б честнее
ударить в затылок – и делу конец.
Арена – в крови. Стало в мире краснее.
Но рано мой враг примеряет венец.
Ну что же синьоры! Я чист перед богом.
Но око за око и я заплачу.
Ударрр! и – еще! – окровавленным рогом.
Я сбил его с ног – и топчу.
Ну что, кавальерос!..
Трибуны вскочили.
Инфант побледнел, обмахнулся платком.
Как будто пощечину все получили
от тех, кому быть суждено шашлыком.
Как будто бы наше свободное племя
отмстило за весь их людской беспредел.
Я дико реву, издеваясь над теми,
кто лишь за оградою храбр и смел.
А что же наш воин?..
Он близок к погосту.
О чем он вздыхает уже на краю?
Я мог бы убить его, это ведь просто.
Но я не убийца и я не убью.
Я тоже шатаюсь. Кровь капает градом.
И слезы прощанья текут из-под век.
Ладиас, сеньоры!
Я падаю рядом.
Но я умираю как человек!
1 декабря 1999