Роман в стихах Арсиноя IV

Предисловие

После 50 веков существования Египет умирал под пристальным взором Рима. За 300 лет династия Птолемеев дает Египту силу и великолепие, соединив культуры Египта и Востока. Со временем цари погрязли в разврате и преступлениях и страна обессилела от междоусобных войн. Трон поддерживался исключительно милостями процветающего Рима путем подкупа и унижений.
В 48 году до нашей эры скончался царь Птолемей XII, прозванный народом за пристрастие к игре на флейте - Авлетом. Свою власть он завещает своей третьей любимой дочери Клеопатре VII, которой к тому времени исполнилось 18 лет. Она поддерживает политическую линию отца и тяготеет к покровительству Рима.
Младшая дочь Птолемея XII Арсиноя IV не упоминается в завещании отца и ничего не получает в наследство. Но, несмотря на свой юный возраст (по разным источникам от 12 до 16 лет), она имеет свой двор и держится независимо от своей сестры царицы Клеопатры.
Видя разорение страны и обнищание народа  по причине оттока огромных золотых запасов и продовольствия из Египта на подкуп влиятельных лиц в Риме, она становится на сторону мятежников и играет ведущую роль в освободительной борьбе против старшей сестры Клеопатры и Цезаря, за спиной которого стояла могущественная армия Рима.
К тому времени Гай Юлий Цезарь вошел в Александрию и разместился со своим легионом в царском квартале столицы.
В исторических документах это событие именуется как Александрийская война. Для Арсинои эта война была освободительной и длилась около 6 месяцев. В момент кризиса власти египетская армия и народ избирают Арсиною египетской царицей. С этого момента имя Арсинои IV блеснуло ярким светом на политическом небосводе того времени, она заявила о себе на весь мир.
Читателю предлагается исторический роман в стихах " Арсиноя IV", где повествуется о короткой, трагической, но полной героизма и самопожертвования жизни девушки-подростка, противопоставившей себя полной коварства и эгоизма сестре Клеопатре и всемогущему Риму. Ее яркая, как вспышка молнии, жизнь была незаслуженно стерта из памяти будущих поколений на многие века, дабы не затемнить и выгодно представить исторический образ великой Клеопатры.
До настоящего времени не известны не только облик юной красавицы Арсинои, прозванной современниками "солнцеподобная", но и ее время рождения.
Написание романа преследует цель по крупицам имеющейся информации, дошедшей до нас через 2000 с лишним лет, воссоздать образ не менее великой дочери династии Птолемеев Арсинои IV.


"Добро и зло в извечной битве
Меняют мира хрупкий лик.
И тщетны все твои молитвы,
Лишь потому, что мир двулик".

Эмир Саям


Посвящается всем меня любящим.
 
Foreword

After fifty centuries of existence Egypt was dying under intense gaze of Rome. During 300 years Ptolemaic dynasty gave Egypt power and magnificence, having merged together Egyptian and Oriental cultures. In the course of time kings were stuck in depravity and crimes, country became enervated because of intestine wars. The throne was supported exclusively due favours of flourishing Rome by means of bribery and humiliation.
In 48 B.C. king Ptolemy XII died, he was nicknamed Auletes or "Flute-player", because of his passion for playing the flute. He left his kingdom in his will to his third beloved daughter Cleopatra VII, who was eighteen at the time. She supported policy of her father and had a propensity for patronage of Rome.
Younger daughter of Ptolemy XII Arsinoe IV was not mentioned in his will, and got nothing to inherit. But in spite of her youth (according to different sources she was from 12 to 16 years old at the time), she had her own court and comported herself independently from her sister, queen Cleopatra.
Seeing ruin of her country and impoverishment of people because of huge gold reserves and provision outflow from Egypt, which were used for bribes to influential officials in Rome, she sided rebels and played a leading role in the liberation fight against her elder sister Cleopatra and Caesar, behind whom stood powerful Roman army.
By that time Julius Caesar arrived in Alexandria and placed his legion in the royal block of the capital.
This event is called in the historical documents the Alexandrian war. For Arsinoe that war was a liberation war, which lasted about six months. At the moment of authority crisis Egyptian army and people elected Arsinoe to be an Egyptian queen.
From that moment the name of Arsinoe IV flashed as a bright light on the political firmament of that time, she declared herself worldwide.
A reader is offered a historical novel in verse called "Arsinoya IV", which tells about short, tragic but full of heroism and self-sacrifice life of a young girl, who opposed herself to guileful and selfish sister Cleopatra and omnipotent Rome. Her bright as a flash of lightning life was undeservedly effaced from the memory of future generations for many centuries in order not to overshadow and show the historical figure of great Cleopatra in the most favourable light. Up to now not only the appearance of the young beauty Arsinoe, who was called by her contemporaries Sunlike, but also the date of her birth are unknown.
The goal of the novel is to reconstitute using nuggets of information, which reached us after more than 2000 years, image of no less great daughter of Ptolemaic dynasty Arsinoe IV.
Dedicated to everybody who loves me.
 
    Арсиноя IV

Часть I
    Глава 1. Засада.

Пришёл рассвет в долину фараонов,
В лучах засеребрился Нил.
Идут вдали колонны легиона,
Смущая первозданный мир.

Щиты, штандарты, латы и кольчуги
Слились в один железный строй.
Доспехов металлические звуки
Пронзали утренний покой.

Великий Рим их гнал в Александрию
На подавленье мятежа.
Царь Птолемей  земную жизнь покинул,
И трон стал центром дележа.

Недолго шли когорты по долине,
Недолго ветер их ласкал.
С холмов, подобно каменной лавине,
Отряд мятежников напал.

По строю, как по телу, прокатилась
От страха нервная волна.
Но злость в солдатах пробудилась,
Как от хорошего вина.

И разом ощетинились колонны,
И завязался смертный бой.
И прекратили действовать законы:
Здесь кто сильней, тот и живой.

Вскипал песок с рассвета до заката,
Рекой лилась людская кровь.
Хрипели кони, падали солдаты,
Гудел, дрожал земной покров.


Огромный сфинкс, веками обожженный,
Реальный презирая мир,
На суету живых взирал спокойно,
Как на земной кровавый пир…

Глава 2. Раненый воин.

Минула ночь, прохлада остудила
Громады древних пирамид.
И первые лучи озолотили
Песков бескрайних колорит.

Величие здесь боги создавали,
Своих не написав имён.
А груди тел напоминали
О вечности седых времён.

Как будто страшным сном сковало
Солдатские гримасы лиц.
Лишь вороны, кружась, летали
Над тысячью пустых глазниц…

Вдруг у заброшенной гробницы
Послышался протяжный вздох.
Заметно вздрогнули ресницы,
Шакал оскалился у ног.

Солдат очнулся с утренней прохладой
Под небом светло-голубым.
И жизнь ему была наградой:
Он ощущал себя живым.

Обрывки памяти, как птицы,
Кружились вихрем в голове.
Мелькали стрелы, чьи-то лица…
Нубиец чёрный на коне…

В песок локтями упираясь,
Он голову с трудом поднял.
И, место битвы озирая,
Итог печальный осознал.

 
Придя в себя, солдат невольно
Ощупал голову, живот…
Коснулся ног…, застыл от боли,
Лицо покрыл холодный пот.

Но жизнь надежду оставляла,
А воля подавила страх.
Вперёд судьба его толкала,
И пальцы сжались на руках.

    …
В чужой стране, судьбой гонимый,
Среди смердящих тленных тел
Бредёт солдат непобедимый,
Он умирать здесь не хотел.

Идёт, от ран изнемогая,
Без шлема, в латах и босой.
В песке горячем оставляя
Следы кровавой полосой.

И жизнь ему в тот миг казалась
Ненужной, маленькой игрой.
Всё потому, что управлялась
Незримой, властною рукой.

Он падал, полз и подымался,
Но волю к жизни сохранял,
И всё же путь его прервался,
Он в пыль дорожную упал…

Глава 3. Царский обоз.

Среди песков, как чудо-птица,
В упряжке восьмерых коней,
Златая мчится колесница,
Сверкая гранями камней.

За ней отряд бойцов ливийских
На конях взмыленных летит.
Они с любым готовы биться,
Но жизнь царицы защитить.



Куда она так быстро мчится
В разгар полуденной жары.
Куда торопится царица,
Кому везёт свои дары…

Ганимед: «Доверься, юная царица,
Ахиллу  надо устранить.
Ему не удержать столицу
И Цезаря не победить.

В боях на улице и в море
Мы понесли большой урон.
Мои глаза затмило горе,
Когда наш флот был им сожжён.

Обречена Ахиллова блокада,
В ней нет талантливых идей.
Я изменил бы тактику осады
И не губил бы попусту людей.

Я римлян бы отсёк сначала
От города сплошной стеной.
Затем бы водные каналы
Залил отравленной водой.

Болезни подорвут их силы,
А голод истощит людей,
Осаду штурмом завершил бы,
Такая суть войны моей.

Ахиллой управляет Потин ,
А значит юный Птолемей .
Но мальчик слаб и непригоден
На роль воюющих царей.

К тому же этот евнух подло
Ведёт без нас свою игру:
Плоды победы и свободы
Сорвёт не к нашему столу.

А Феодот  и пса смиренней
С тех пор как Цезаря встречал.
Лишь потому, что голову Помпея
Ему в рассоле показал.

Народ и армия избрали
Тебя царицею своей.
Давно об этом мы мечтали,
Пора менять своих коней.

Твоя сестрица Клеопатра
Тебя и брата предала.
В столицу надо прибыть завтра,
Чтоб власть возглавить ты смогла».

Арсиноя: «Всегда считала, недостойным
Семью и граждан предавать.
Мой Ганимед, решай спокойно,
Как нам с врагами воевать.

Отец лишил меня наследства,
Не дав взамен мне ничего.
Остались в прошлом я и детство,
И разорённое гнездо.

Все разом отвернулись боги,
Предав забвению меня,
Без средств оставив на дороге,
Как неугодное дитя.

Не я ль наследница Лагидов ,
Не та ль во мне струится кровь?
И пусть простит меня Изида
За поношение богов.

Тебе войска я доверяю,
Свои надежды воздаю,
Тебя стратегом назначаю,
И полномочия даю».

Ганимед: «Гармахис, отпрыск фараонов,
Свой тайный заговор плетёт.
Ему жрецы сулят корону,
Он против всех на трон идёт».

Арсиноя: «Наследник фараонов Кеми
Неопытен и очень юн.
Прошло их золотое время,
Гробницы их средь жёлтых дюн».

И тут воскликнула царица:
«Да пусть Изида мне простит,
Там на пути у колесницы
Какой-то римлянин лежит».

Она решительно рукою
Отмашку конникам дала.
И, вдаль смотря перед собою,
Вся в любопытстве замерла.

Фракиец натянул поводья,
И кони сбавили свой ход.
Ливийская застыла сотня,
Дозоры, выдвинув вперёд.

За нею длинная колонна
Прервала свой нелёгкий путь.
Затих обоз, быки и кони
Остановились отдохнуть.

Ганимед: «Дион и Эний, тело осмотрите
Солдата, павшего в пути.
И, если мёртв, то оттащите,
А жив – к стоянке привести».

Усердно веером махая,
Царица всматривалась вдаль.
И, от жары дневной страдая,
Ей было воина не жаль.

 
«Он жив! – донёсся крик Диона, -
Как Геркулес огромен он».
«На нём есть знак центуриона», -
Нагнувшись, произнёс Дион.

Под тяжкой ношею сгибаясь,
Бойца наёмники вели.
Дион, весь потом обливаясь,
Сказал: «Живым его нашли».

«Ты кто, зачем пришёл к нам, воин?» –
Царица молвила в распев.
«Наград иль смерти ты достоин,
Ответь, не вызывая гнев».

Сквозь пелену немого взора
Пленённый деву увидал,
И чувство личного позора
Он перед нею испытал.

Как чудный сон во тьме Аида ,
В кругу воинственных рабов,
К нему явилась Афродита
Среди безжизненных песков.

Как ореол, над головою
Искрился диадемы свет.
Ему казалось, пред собою
Он зрит богиню юных лет.

Глаза, как небеса, светились,
А губы, будто бы мельком,
В капризе девичьем сложились
Невинным розовым цветком.

Солдат: «Не сон ли, юная богиня,
И не мираж ли предо мной?
Глаза твои исходят синью,
Позволь склониться пред тобой».

 
Арсиноя: «Не сон, солдат, и не виденье,
С тобой царица говорит.
Взгляни на небо и поверь мне,
Там солнце над тобой горит».

И гордо ей сказал пленённый:
«Я римлянин, и был в бою,
Иду в столицу к осаждённым,
Желаю умереть в строю».

Арсиноя: «Но Рим не выслал легионы,
А Цезарь в каменном плену.
Откуда римские колонны,
Зачем пришли в мою страну?»

Солдат: «Наш легион разбит в Фарсале,
Помпей на корабле сбежал.
Остатки войск с трудом собрали,
В Египет путь наш пролегал.

Нарвались утром на засаду,
У тех высоких горных скал.
Был бой до самого заката…
От ран я замертво упал…»

И голова центуриона
На мощную упала грудь.
Мелькнула мысль у Арсинои:
«Таких, как он, награды ждут».

Арсиноя: «Антилл, тебе его вручаю,
В свою повозку положи.
За жизнь солдата отвечаешь,
На раны мази наложи».

«Теперь нам тропиться надо,
Осада римлян впереди.
Мы задержались здесь изрядно,
Нам далеко ещё идти…»

 
И колесницу потянула
Восьмёрка белых лошадей.
И смерть пленённого минула,
В сей миг он думал лишь о ней.

Завесу пыли оставляя,
Неспешно двигался обоз.
В холмистой дали исчезая,
В столицу золото отвёз…

 Глава 4. Встреча с Ахиллой

Горячие пески и скалы
Сменились свежестью полей.
Тянулись водные каналы,
Творенья множества людей.

Устало, длинной вереницей
Тянулся медленно обоз.
Виднелись здания столицы,
Белел над городом Фарос .

Огромный, многоликий город
Анклав богов, надежд и грёз
Был Арсиное с детства дорог,
Как место радости и слёз.

Культуры мировой столица,
Гнездо династии Лагид,
В огне, как раненая птица,
У моря синего лежит…

Зловещий дым от крыш дворцовых
Столбами в небо уходил,
И цветом пепельно-пунцовым
Лазурь небесную затмил…

В вечернем зареве шуршали
Косматые верхушки пальм.
А виноградники мелькали,
Рядами убегая вдаль.

Ганимед: «Заметил я, моя царица,
Твои глаза с тех пор блестят,
Когда по римлянину быстро
Скользнул твой возбуждённый взгляд».

Арсиноя: «Он враг, но мужеством достоин.
Могуч, к тому ж центурион.
Нам пригодится этот воин,
В делах военных он силён».

Ганимед: «Желаний и эмоций мало,
Война – сражение умов.
И если яда нет, любое жало,
Что жрец без собственных богов.

Полмира под пятою римлян.
Их опыт надо принимать.
Стратегия и дисциплина
Им помогают побеждать.

Твоя сестра весьма опасна,
К интригам снизошла она.
Ей нужен Рим, и это ясно,
Дорога к цели не важна»…

       …
От западных ворот столицы
Отряды конницы идут,
А на носилках вереницей
Рабы сановников несут.

Вдали заметив колесницу,
Рабам Ахилла приказал
Навстречу двигаться к царице,
И пальцем путь им указал.

Внезапно цитры  зазвучали.
Качаясь на плечах рабов,
Носилки важно продвигались
Меж конных боевых рядов.

 
Арсиноя: «Смотри, мой друг, стратег  Ахилла
Со свитою встречает нас.
Он демонстрирует нам силу,
Как будто взят им Лохиас ?...»

Ганимед: «Прекрасен мир, и тем заманчив,
Как миражи в пустыне злой.
Так и Ахиллы блеск обманчив,
Опасен он, пока живой.

Холодный ум всегда, царица,
Рождает правильную мысль.
Не даст он в кущах заблудиться,
Подняв тебя над всеми ввысь.

И надо знать, чем ближе к трону,
Ожесточённей тем борьба,
Тем больше жертв и больше крови…
Тем призрачнее и судьба.

Грек Эпикур  нас поучает,
Что суд лишь в царствии теней,
Что Бог спокойно созерцает
На грешные дела людей».

Арсиноя: «Но я не бог и не убийца,
Мне слабость женская дана.
Я, словно маленькая птица,
Лечу на римского орла».

Ганимед: «Отбрось сомненья, Арсиноя,
Такая мысль сейчас вредна,
Любая женщина, запомни,
Своими чарами сильна.

Во всякой слабости есть сила,
Во всякой силе слабость есть.
Неравно боги нас делили,
И каждый должен груз свой несть.
Под женским взглядом тает воля,
Любовь, как терпкое вино.
Из-за Елены пала Троя,
В безумстве мыслить не дано.

Сам Цезарь, искушённый властью,
Испив «змеи» любовный яд,
Рабом стал собственной же страсти,
И ясный помутился взгляд».

Меж тем подъехали министры,
Послы мятежного двора.
Колонна встала, смолкли цитры,
Нависла злая тишина…

Ахилла из носилок спрыгнул,
Раба с дороги отстранил.
Приветствие царице крикнул,
Учтиво голову склонил…

Ахилла: «Дела неважны, Арсиноя,
Не покоряется нам враг.
Гай Юлий Цезарь легионом
Отбил одиннадцать атак.

Фарос  солдатами захвачен,
Из Рима корабли пришли.
Но их галеры на удачу
По морю ветры разнесли.

Эфебы  делают набеги,
Всем в тягость долгая война,
Горят дворцы, библиотека,
Казна совсем истощена.

Из Лохиаса подношеньем
Подарок мрачный мне вручён.
В нём тот, кто баловался зельем
И утром Цезарем казнён!»
 
В мешке порывшись молчаливо,
Ахилла голову достал.
Со скорбной миной, но брезгливо
Её царице показал.

В молитве будто бы последней,
Застывшим взглядом в небеса,
На мёртвом лике сине-бледном
Смотрели Потина глаза.

Арсиноя: «Ужасно зрелище, Ахилла,
Бесславен евнуха конец.
Когда-то в нём таилась сила,
Но мерил он чужой венец.

Не стоит этим развлекаться,
Что проку в этой голове.
В делах нам надо разобраться
И должное воздать тебе.

Ты опытный и храбрый воин,
Войне отдал немало сил,
Но быть стратегом недостоин,
Ты горстку римлян не разбил.

Ты слаб на море и на суше,
И Цезарю неровня ты.
Позиции у нас не хуже,
Но Риму – лавры и цветы».

Ахилла: «Гай Юлий одержим, царица,
Разбить такого нелегко.
Он заодно с твоей сестрицей,
От Рима в мыслях далеко.

Но чернь и армия в столице
По-прежнему тебе верны.
Они готовы дальше биться
За независимость страны»,

Арсиноя: «Ахилла, хватит красноречья,
От слов твоих идёт лишь звон.
Твои кощунственные речи
Не укрепляют царский трон…

Теперь дела нас ждут в столице,
И боги пусть помогут нам.
Желаю быть я у позиций
И подготовиться к боям»…

Прикрывшись веером, царица,
Чуть к Ганимеду наклоняясь,
О чём-то с ним заговорила,
От посторонних лиц таясь.

Арсиноя: «Возьмёшь обоз и три отряда,
Больных, голодных накорми.
Героям в качестве награды
По фунту  золота вручи.

Ахилле доверять не стоит,
Он потерял своё лицо.
На деньги новый флот построить
И легион загнать в кольцо».

Веления царицы были кратки,
В её глазах огонь сверкал.
А на щеках румянец яркий
Характер страстный выдавал…

Ганимед: «Не по годам ты, Арсиноя,
Себя возносишь к мудрецам.
Врагу мы не дадим покоя
И скормим Цезаря орлам».

Чуть слышно Ганимед добавил:
«Ахиллу надо отпустить.
Я безопасный план составил,
Как нам стратега устранить».

Слегка прищурясь, Арсиноя
На город устремила взгляд.
И повелительно рукою
Вдруг указала на отряд.




Арсиноя: «Возьми бойцов своих, Ахилла,
До завтра город осмотри.
А утром в мусейон  у Нила
Всех командиров собери».

Раздались громкие команды,
Ахилла злобно сжал уста.
Рабы, вельможи, музыканты
Вернулись на свои места…

Колонна, в город возвращаясь,
Змеёю медленно ползла.
С Ахиллой мысленно прощаясь,
Царица взгляд свой отвела.

Верхушки пальм к земле клонились,
Пустынный ветер злобно выл.
И как насмешка доносилось
Глухое ржание кобыл…

Ганимед: «Дион, я вижу, ты скучаешь.
Развлечься шанс тебе даю.
Есть дело важное, ты знаешь,
Как я способности ценю.

Услышав голос Ганимеда,
Наёмник поспешил на зов.
Он телом юного атлета
Превосходил других рабов».

Дион: «Мой господин, все порученья
Исполнить тотчас я готов.
Мой нож пронзит без сожаленья
Любого из твоих врагов».

Ганимед: «Дион, не надо горячиться,
Мясник не нужен мне сейчас.
У нас нет права ошибиться,
Судьба страны в руках у нас.



Не бойся, подойди поближе,
К тебе есть тайный разговор.
В судьбе я провиденье вижу,
Тобой свершится приговор…

Пророки путь нам предсказали,
Вердикт их был весьма суров.
И на Ахиллу указали
За то, что прогневил богов.

Среди мятежных офицеров
Себе союзников найди,
Создай конфликт, и в драке смело
Стратегу в спину нож всади.

Вознагражденье обещаю
И покровительство своё,
Но в мусейоне я желаю
Увидеть голову его.

На подкуп командиров нужных
Я деньги золотом даю.
Они всегда надёжно служат,
За них и бога предают.

Бери коня и за Ахиллой
Скачи, но помни мой совет –
Что хитрость побеждает силу,
В которой разуменья нет».

Дион кивнул и, попрощавшись,
Взлетел, как птица, на коня.
И, к гриве головой прижавшись,
Умчал, сноровкой всех пленя…

Склонясь над юной Арсиноей,
Сказал чуть слышно Ганимед:
«Дион мне предан, я спокоен,
Надёжнее его здесь нет.

Сей юный раб весьма отважный,
В бою бесстрашен и умён.
Он ране отличился дважды
И щедро был вознаграждён».

Арсиноя: «В таких делах ты больше занешь,
Ты лучший из учителей.
И, если сам ты пожелаешь,
То к нам примкнёт и Птолемей».

Ганимед: «Твой брат, царица, своенравен.
Он не захочет власть делить.
Он думает, что богу равен,
С ним надо осторожней быть…

Теперь позволь мне, Арсиноя,
Распоряжения раздать.
А пленного центуриона
В Каноп  с охраной отослать».

Глава 5. Размышления
Арсинои

По мрачным улицам столицы,
Стуча по плитам мостовой,
Неспешно едет колесница
С царицей, прибывшей домой.

Арсиноя: «Что правит миром, мой учитель,
Культура, вера иль война?
Кто разумения хранитель,
Иль наша жизнь обречена?...

Мы поглощали свет науки,
Наш взор был обращён к богам,
Но вот с войной пришла разруха,
И всё низвергнуто к ногам.

В огне дворцы, музеи, храмы,
Горит наследие людей,
Всё то, что создано веками,
Исчезнет в лихолетье дней.

Смотри, в огне библиотека,
В ней свитки древние горят.
Ведь это преступленье века,
И нам потомки не простят.
В дыму весь порт и храм Изиды,
Повсюду трупы горожан,
У статуй головы отбиты.
Не это ль наших грёз обман.

В саду прекрасном жизнь минула,
В тени платанов, роз и вяз,
Я в грёзах юности тонула,
Теперь я окунулась в грязь…»

Ганимед: «Иллюзиям нет места, Арсиноя,
Когда война приходит к нам.
Она ломает все устои,
И каждый выживает сам.

Но всё здесь строили Лагиды,
Культуру греков переняв.
Стоят немые пирамиды,
Бессмертие от нас приняв.

Теперь сама суди, царица,
О ценностях любых побед.
Духовность к вечности стремится,
Культуры оставляя след.

Война – пирушка, Арсиноя,
К прекрасному слепых людей.
В ней гибнет семя золотое
Великих вековых идей.

Бессмертна в жизни человека
Культуры высшая стезя.
Возможно сжечь библиотеки,
Но мысль остановить нельзя».

Арсиноя: «Меня пленят твои воззренья –
Войне цена невысока.
Сойдёт на нас благословенье,
Отбросим римские войска».

Глаза как будто бы пронзили
Мечты неуловимой даль,
И на царицу опустилась
Раздумий лёгкая вуаль…

Меж тем неспешно колесница
Подъехала к дворцам царей.
Увидев Лохиас, царица
Остановила лошадей.

Лагидов царские пенаты
Белели в дымке городской.
Там Гая Юлия солдаты
Очередной готовят бой.

На беломраморных порталах
Видны последствия боёв,
На мостовой лежат тараны
И туши боевых слонов.

Рабы и воины сносили
К повозкам мёртвые тела.
Рыдая, женщины ходили,
И скорбь их чёрная была.

А далее пехотные отряды
Арабов, греков, египтян
Сооружали баррикады
С активной помощью мирян.

Ганимед: «Здесь гений Цезаря, царица,
В войне локальной применён.
Содержит в страхе всю столицу
Один лишь римский легион».

Арсиноя: «Когда-то ты учил, что мудрость
Безумием своим сильна.
Но всё же кроется в ней глупость,
Когда любви душа полна.

Гай Юлий, на глупца похожий,
Он в сети Клеопатры угодил,
И, с нею разделяя ложе,
Семью и римлян оскорбил.
 
Мне Кипр отдал, как будто бросил
Собаке на потеху кость.
Меня народ на царство прочил,
Здесь я царица, а он – лишь гость.

И страх, и гнев в душе незримо
Слились в безудержный порыв.
Я знаю: жизнь неповторима,
И где-то есть её обрыв.

Но я за трон готова биться
И роль играть в своей судьбе.
Я, словно, загнанная львица,
Лишь ярость чувствую в себе…»

Ганимед: «Ты дочь великого Лагида,
И вправе занимать свой трон.
Нас не осудит и Фемида ,
На нашей стороне закон».

   Глава 6. Военный совет

В огромный купол мусейона
Пробился утренний рассвет.
Но Ганимед всё ждал Диона,
Военный не начав совет.

Колонный зал был до предела
Набит военными людьми.
Средь них придворные сидели,
Беседы меж собой вели.

Скрывая чувства, Арсиноя
На всех смотрела свысока.
Она, влекомая игрою,
Была взволнована слегка.

Тут неожиданно по залу
Тревожный прокатился гул.
В испуге люди приподнялись,
И кто-то бога помянул.


Вдруг крик донёсся из портала,
Затем и ржание коней.
Лишь двое в зале понимали
Всю важность прибывших людей.

На выход ринулась охрана,
Мечи прямые обнажив.
Засуетились все нежданно,
Опасность рядом ощутив.

Раздался голос Ганимеда,
Казалось, купол задрожал.
Он встал во весь свой рост атлета
И пальцем в небо указал.

Ганимед: «С небес на нас взирают боги,
Народ побед великих ждёт.
Нам предначертаны дороги,
Но мы не движемся вперёд.

В страну пришли солдаты Рима,
Огонь и смерть нам принесли.
Сплотиться нам необходимо
И гнать их со своей земли…»

Но тут наёмники ворвались,
К колоннам стражу оттеснив.
Призывы, возгласы раздались,
Всех в зале переполошив.

Дион прорвался к Арсиное
И, голову склонив у ног,
Сказал: «Царица, я с собою
Принёс обещанный мешок».

При этом из мешка проворно
Наёмник голову достал.
И, приподняв её спокойно,
Лицо Ахиллы показал.

Царица, резко отшатнувшись,
Взглянула быстро на предмет
И молвила, чуть отвернувшись:
«Её осмотрит Ганимед…»

Арсиноя: «Мне жаль Ахиллу, он заметный
Оставил в этой жизни след.
Но жизнь не кончилась на этом,
Продолжим без него совет».

Дион, откланявшись царице,
На Ганимеда взгляд поднял.
Ведомый корыстью убийца
Свою награду предвкушал.

Советник жилистой рукою
Ахиллы голову схватил.
Любуясь мёртвой головою,
Печаль в лице изобразил.

Ганимед: «Беда пришла в наш дом, солдаты,
Стратег предательски убит.
Нет слов, великая утрата,
Но смерть должна нас вдохновить.

На наши нужды фараоны
Открыли с золотом склады.
Усилим флот и оборону
И обновим свои ряды.

Наш юный Птолемей томится,
Как раб, у Цезаря в плену.
Но с нами юная царица,
Она зовёт нас на войну.

Мы жертвы римского насилья,
Но наше будущее в нас.
Обрежем мы тирану крылья,
И боги не забудут вас.

Мы в большинстве, но не сумели
Блокадный легион разбить.
Ряды героев поредели,
Но павших надо заменить».

Качая головой Ахиллы,
Оратор речь свою прервал.
Все в зале в ужасе застыли,
Как будто страх их обуял.

Все знали, Ганимед лишь сможет
Продолжить с Цезарем войну.
Он был талантливей и строже,
Не тратил попусту казну.

Тут звонкий голос Арсинои
Нарушил в зале тишину.
Он прозвучал, как будто кто-то
Ударил тонкую струну.

Арсиноя: «Не воры мы и не пираты,
Мы воины своей страны.
В сей трудный час мы все солдаты
Освободительной войны.

И нет у нас иного мира,
Другой Александрии нет.
Повелеваю, что отныне
Стратегом будет Ганимед».

Взорвался зал от ликований,
Звезда советника взошла.
Пройдя дорогу испытаний,
Страна достойного нашла.

Ганимед: «Как дар божественный, царица,
Я принимаю этот пост.
Господней становясь десницей,
У трона буду как форпост.

Надежды ваши оправдаю,
Доверьтесь слову моему.
Страну без римлян обещаю,
И меч победы подниму.

Бойцы, я знаю, испытанья
Нелёгкие опять нас ждут.
Но в рабстве тяжелей страданья,
Да и потомки проклянут.

Но я, противник жертв напрасных,
В войне им оправданий нет.
Есть несколько идей прекрасных,
Продолжим воинский совет…»

   Глава 7. Пленный римлянин

Семь долгих дней в плену Канопском
Томился раненый боец.
Не ел, не пил, на ложе жёстком
Лежал, как истинный мертвец.

В минуты ясного сознанья
Под свет дрожащего огня,
Телесные призрев страданья,
Не ощущал он радость дня.

К нему, как тень, неслышно ходит
Прислуга чёрная, как ночь.
И за больным прилежно смотрит,
Пытаясь чем-нибудь помочь.

Придворный лекарь Арсинои
На раны мази наносил,
Готовил лучшие настои
И ими воина поил.

Но славу римского солдата
Больной в сраженьях добывал,
И плен суровою расплатой
За жизнь кровавую считал.

Мысль обречённости тяжёлым
Лежала камнем на душе,
И думал, что к концу пришёл он,
И жизнь потеряна уже.

Все дни, прошедшие в темнице,
Ужасным промелькнули сном.
Лишь дивный образ той царицы
Ему казался волшебством.

Он, как божественный источник,
Больному душу согревал.
Как лёгкий свежий ветерочек,
Солдата к жизни пробуждал.
 
        Визит Арсинои

Но вот и лязгнули запоры,
Во тьму ворвался свет дневной.
И запах благовоний вскоре
Заполнил комнату собой.

А шелест шёлковой одежды
Больного чувства обострил,
Навеял смутные надежды,
И вихрь желаний пробудил.

Воспоминанья накатили
Из глубины минувших дней,
Во сне иль наяву явилась
Богиня призрачных ночей.

Невольно веки задрожали,
И пленный приоткрыл глаза.
И тут по телу пробежала
Змеёй холодною волна.

Пред ним стояла Афродита,
Богиня мимолётных снов.
Она была плащом прикрыта,
Но краше всех земных цветов.

Как символ царственной особы,
Премудрость древнюю храня,
Златая, источая злобу,
Блестела в волосах змея.

Арсиноя: «Как звать тебя, прекрасный воин,
В покое ль тело и душа?
Ты, может, чем-то недоволен…
Еда не так уж хороша?»

Девичья речь переливалась,
Играл румянец на щеках.
Под шёлком грудь её вздымалась,
И блики теплились в глазах.




Слова живительным потоком
В сознанье мутное вошли,
И в мир реальный, но жестокий
Центуриона привели.

Не мог он с чувствами смириться
И тайную открыть любовь,
Когда увидел он в темнице
Ту самую богиню снов.

Солдат империи великой,
Рождённый в ауре побед,
Тираду слов, как будто пику,
В царицу бросил он в ответ:

Воин: «Я не готов вести беседу,
Я римский воин, но не раб.
Здесь мало воздуха и света.
Я не душой, а телом слаб.

Зачем еда мне и лекарства,
Когда в плену желанней смерть.
Я вижу в этом лишь коварство,
В бою бы лучше умереть».

Арсиноя: «Ты мне не враг, а гость достойный,
Я восхищаюся тобой.
Мне нужен ты как храбрый воин,
А не потерянный герой.

Нет проку в плоти, что шакалам
Голодным будет отдана.
А жизнь вторым придёт началом
И будет славой продлена».

Воин: «Моя душа неволей смята,
Но я не продаю себя.
Моя империя мне свята,
Мы погибаем, Рим любя.

Сам Юлий Цезарь равен богу,
К вершинам мира Рим ведёт.
Избрал он верную дорогу
И с той дороги не свернёт».

Арсиноя: «Ценю я преданность такую,
Но Цезарь ложный идеал.
Он Рим и вашу честь святую
На Клеопатру променял.

Не стану утомлять я боле,
Устал твой мозг от тяжких дум.
Свою судьбу решать ты волен,
Но тощ желудок, тощ и ум».

Величественный взгляд царицы
Центуриона остудил.
Ему хотелось извиниться,
Но не было на это сил.

Как чудный призрак, Арсиноя
Явилась, как в виденьях сна.
Лишь тонкий запах благовоний
Оставила ему она.

Нелепой дерзостью казались
Произнесённые слова.
И мысли в ярости метались,
В бреду кружилась голова…

         Освобождение

Вся ночь мгновением бессонным
Прошла, как бурная волна,
Несла по лабиринтам тёмным,
Несла неведомо куда.

Ни смерть, ни рабство не прельщали
К боям привыкшего бойца.
Царица мысли занимала
И окрыляла храбреца.

В воспоминанья погружаясь,
Он возносился к небесам.
И, в мире грёз перемещаясь,
Встречался с нею тут и там.




В грядущий день, как в сон безумный,
Идти страдалец не хотел.
Отягощённый тяжкой думой,
Во тьму темницы он смотрел.

Вдруг дверь визгливо заскрипела,
Ворвался в келью яркий свет.
Как будто птица залетела,
Пахнуло ветерком в ответ.

С мечами двое финикийцев
Склонились грозно перед ним.
И понял римлянин, царица
Прислала стражников за ним.

Как тень, и чёрная служанка
Мелькнула вдруг из-за спины.
И, гордую держа осанку,
Сняла лампаду со стены.

Бесшумно подойдя к больному
И важность в голосе храня,
Она сказала: «Арсиноя
Прислала за тобой меня».

Рабыня: «Её величество желает
С тобой продолжить разговор.
В свои покои приглашает,
Чего не смела до сих пор».

На стенках бликами играя,
В её руке огонь дрожал
И, лица пришлых искажая,
Бойца как будто устрашал.

Воин: «Как величать тебя, служанка,
Кто будет госпожа твоя?
Ты, очевидно, нубиянка.
И хочешь проводить меня?»

Рабыня: «Зовут меня Анукис, воин,
Служу царице молодой.
Её ты чести удостоен
И должен следовать за мной».

При этом чёрная рабыня
В улыбке доброй расцвела
И, ближе подойдя, невинно
Больному руку подала.

Отбросив прежние сомненья,
Он грудью тяжело вздохнул,
И в знак немого примиренья
Рабыне руку протянул.

О стену грузно опираясь,
Боец с трудом на ноги встал,
Отвыкнув от ходьбы, шатаясь,
К двери железной зашагал.

От света яркого, простора
Глаза закрыл солдат рукой.
Знакомый лязг дверных запоров
Услышал он вдруг за спиной.

Прошли хозяйские постройки,
Конюшни царские, сады
С цветочным ароматом стойким,
И в розах дивные пруды.

И, наконец, ступня солдата
Коснулась мраморной плиты,
И чудный вид резной аркады
Вознёс в далёкие мечты.

По обе стороны стояли
Фигуры каменных богов.
Вдали над ними возвышались
Террасы в несколько рядов.

Как символ царского расцвета,
Дворец своею белизной
Сверкал в лучах дневного света
И выделялся красотой.

Великолепьем поражённый,
Боец дыханье затаил.
От чувств реальных отрешённый,
Он словно к Богу угодил.

Всю жизнь свою дворцы и храмы
Он ради славы разрушал.
Чужие покоряя страны,
На их обломках ликовал.

А гул идущих легионов
Он музою своей считал.
Но вид дворца, двойных пилонов
Его впервые восхищал.

Воин: «Какое чудо предо мною,
Лишь бог такое мог создать.
Сражён я этой красотою,
Но не привык ей доверять».

Рабыня: «Ты видишь царские чертоги:
Палаты летние царей.
И создавали их не боги –
Всё это детище людей.

Вступая в царскую обитель,
Всяк должен нрав свой усмирить.
Не может ни один правитель
В ней гостю вольность допустить.

От настроения царицы
Зависеть будет и судьба.
Здесь можно вознестись, как птица,
А можно принять смерть раба.

Воин: «Я армии великой воин,
Не раб, не нищий, не плебей .
Солдаты умирают стоя,
И всякой смерти честь милей».

Но вдруг он ощутил, что в спину
Ударил кто-то кулаком.
И разум пленного покинул,
И мышцы налились свинцом.
 
В глазах внезапно потемнело.
Привычно, быстро и без слов
Он завладел мечом умело,
Убить был стражника готов.

Второй охранник изловчился
И резким выпадом в ответ
Мечом бойцу меж рёбер впился
И ждал решающий момент.

Рабыня: «Резню отставить, хватит крови,
Её достаточно кругом.
Смени свой гнев на милость, воин,
И бог воздаст тебе потом».

И меч солдата опустился,
Ушло безумие из глаз.
Он мог от десяти отбиться,
Но удержался в этот раз.

Воин: «Не много ль дерзости, рабыня,
Я честь в сраженьях добывал.
И ради собственной гордыни
Обидчиков мечом пронзал».

Рабыня: «Ты храбр и не из трусов, воин,
Явил присутствие ума.
Таким ты нужен Арсиное,
Её обрадуешь весьма».

Окинув взглядом финикийцев,
Навстречу им солдат шагнул.
И несмотря на злые лица
Он меч отобранный вернул.

Служанка восхищённым взглядом
Окинула всего бойца.
Затем упругим лёгким шагом
Взошла на лестницу дворца.

Солдат послушно, но достойно
Поднялся на ступень за ней.
Чем ближе был он к Арсиное,
Тем сердце билось всё сильней.

А следом злые финикийцы,
В душе покоя не найдя,
Пошли, не расслабляя мышцы,
В затылок пленному глядя.

И вот все четверо минули
В оправе греческих колонн
Чудесный портик и свернули
В огромный мраморный салон.

Фонтан в углу журчал вальяжно,
Запахло свежестью пруда.
Из медных ртов фигур изящных
Струилась чистая вода.

Служанка, мило улыбаясь,
К двери солдата подвела.
Рукой портьеру отстраняя,
В другую комнату вошла.

За нею воин машинально
Вошёл, придерживая ткань.
И…, словно в мир иной случайно
Вступил, не замечая грань.

В углу из ткани серебристой
Блестел над ложей балдахин.
И рядом в чашах золотистых
Стоял набор заморских вин.

Фазан и фрукты дополняли
Обеденный набор стола.
Еда желанья возбуждала
И будто к трапезе звала.

Рабыня: «Распоряжением царицы
Отныне здесь твоё жильё.
Ты волен сам определиться,
Как время проводить своё.

Придворный врач залечит раны,
И твёрдость ощутишь в ногах.
Свободен будешь от охраны,
Но зрим твой будет каждый шаг.

Захочешь ежели помыться –
Масла и ванна ждут тебя.
Твоя одежда не годится,
Примерь тунику на себя».

Рабыня, не желая боле
Бойцу надоедать собой,
Учтиво поклонившись, вскоре,
Как тень, покинула покой…

  Глава 8. Морское сражение

На гавань с храма Посейдона
С восторгом девичьим в глазах
С утра смотрела Арсиноя,
Как флот качался на волнах.

В успехе не было сомнений,
Ведь Ганимед – её стратег.
Он доказал в войне свой гений,
В короткий срок врага поверг.

Построил флот, сплотил команду,
Устроил каменный заслон,
Соединил кольцо блокады,
Пустил отраву в легион.

Болезни римлян истребляли,
Умерших на кострищах жгли.
В порту на Рим уже стояли
Под парусами корабли…

Морской пассат, срывая пену,
Гнал волны к городским стенам.
И с воем плачущей гиены
Надрывно рвался к куполам.

Царица, ощущая холод,
К ограде жалась всё сильней…
И вдруг заметила на море
Эскадру римских кораблей.




Внезапный страх объял царицу,
Исчез иллюзии дурман.
Желая к гавани пробиться,
Армада скрылась за туман.

Но Ганимед был богом мечен
И просчитал событий ход.
Он вывел корабли навстречу
И приготовил к бою флот.

По ветру, остров огибая,
Как монстры, римские суда,
Шипами  грозными сверкая,
На вёслах плыли в три ряда.

Как только сблизились эскадры,
Одновременно с двух сторон
Взметнулись огненные ядра,
Противнику неся урон.

Галеры, быстро возгораясь,
Тонули, не начав войну.
Матросы, от огня спасаясь,
Бросались в пенную волну.

Шипами трюмы пробивая,
Кренились набок корабли.
Крюками за борта цепляясь,
На абордаж пираты шли.

От стрел и копий уклоняясь
И жертвуя подчас собой,
Они, на палубу врываясь,
Вступали в рукопашный бой.

Ударом мощные тараны
Валили мачты на корму.
Галеры, словно великаны,
Сошлись в решающем бою.



Шум боя в город доносился,
И видно было, как суда
На борт беспомощно ложились,
В волну макая паруса.

Прорваться римляне пытались
И в гавань к вечеру войти,
Но, как они ни храбро дрались,
Пришлось к Фаросу отойти…

Сорвалась в крике Арсиноя,
Когда заметила вдали,
Как римляне от места боя
Свои отводят корабли.

Казалось, гонка неизбежна,
Но к дамбе  развернулся флот,
Где римские солдаты спешно
Готовили к осаде порт.

Среди солдат мелькал и Цезарь
В плаще пурпурном на плечах.
Он, словно вездесущий кесарь,
Всегда в опасных был местах.

С манёвра Ганимед вдруг сходу
На римских воинов напал
И, сбросив их в морскую воду,
Плывущих стрелами пронзал.

И тут узрела Арсиноя
Пурпурно-золотистый плащ.
Мотая им над головою
Какой-то ликовал силач.

Нетрудно было ей, царице,
Трофей знакомый распознать.
Ведь этот плащ, как говорится,
Лишь можно с Цезаря сорвать.



В то время римляне, спасаясь,
Доплыть пытались до галер.
Средь них и Цезарь, задыхаясь,
Нырял от смертоносных стрел.

Наёмные пираты Ганимеда,
Красуясь дерзостью своей,
Как символ добытой победы,
На мачту вздёрнули трофей.

Победе радуясь, царица
Свой взор направила к богам.
Ей было за кого молиться,
И было, что желать врагам…

 Глава 9. Печальное известие

В подушках шёлковых на ложе
Покой царицей обуял,
Ей вдохновенно раб пригожий
Из арфы звуки извлекал.

Забвенные мечты, как птицы,
В незримую летели даль.
Чуть приоткрытые ресницы
На взор ложились, как вуаль.

Но тут в покои Арсинои
Вбежал испуганный Антилл.
Его лицо, как будто в боли,
Ваятель в спешке исказил.

Антилл: «Царица, Митридат  в Пелузе.
Разрушен город и сожжён.
Не время предаваться музе,
На Мемфис войско движет он».

Арсиноя: «Ужасен страх в твоём сознанье,
Он омрачил лицо твоё.
Курьеру не к лицу страданье,
Такое мнение моё.

И муза не бывает лишней,
Духовное начало в ней.
Она к богам возносит выше,
Где мысль становится светлей.

Твои я чувства понимаю,
Но ты нарушил мой покой.
Дослушать музыку желаю,
Ну а потом займусь тобой.

Пока к докладу подготовься,
С дороги трудной отдохни.
Испей вина и успокойся,
Ведь ты устал за эти дни».

Антилл решительной походкой
По глади мраморных полов
Прошёл и сел за столик кротко,
Налив вина без лишних слов.

Игру на арфе продолжая,
Послушный раб присел на пол
И, шум волны изображая,
По струнам пальцами провёл.

Царица, будто бы в молитве,
Прикрыла томные глаза,
И по щеке росой скатилась
Девичья горькая слеза.

Закончив слушать, Арсиноя
Смахнула со щеки слезу.
Душевные скрывая боли,
Улыбку придала лицу.

Арсиноя: «Ну что, Антилл, теперь ты можешь
О всём, что знаешь, рассказать.
И помни, истина дороже,
Лишь ей могу я доверять…»

Антилл: «Как я сказал, моя царица,
Из Сирии войска пришли.
Пелуза факелом дымится,
Сей город стёрт с лица земли.

Евреи общим ликованьем
Встречают нашего врага.
Авлет недаром их деянья
Клеймил позором на века.

В очередном бою на море
Разбит твой славный Ганимед.
Гай Юлий к дельте  выйдет скоро,
Не избежать нам крупных бед.

Намедни Цезарем из плена
Отпущен юный Птолемей.
Он внёс в войска раскол, измены,
Ничто не может быть страшней».

Арсиноя: «Удар по мне весьма серьёзен.
И прав тогда был Ганимед,
Что Птолемей амбициозен
И жаждет лишь своих побед.

Кольцо сжимается у трона,
На тонущем я корабле.
Мой брат польстился на корону,
Но он лишь жертва при игре.

Уже пролилось много крови
В семье египетских царей.
В ней нет и не было Любови,
Теперь и нет любви моей.

Антилл, ты больше мне не нужен,
С богами надо говорить.
Врага на море и на суше
Не удалось нам победить.

Теперь иди, мне думать надо,
Грядут лихие времена.
Кто ищет на крови усладу,
Тот сам хлебнёт её сполна…»




Курьер как только удалился,
Царица дух перевела.
По телу словно жар струился,
В раздумье замерла она.

Ознобом тело охватило
В предчувствии большой беды.
Ничто ей было здесь не мило,
Внутри горел очаг вражды.

Ей было страшно и тревожно
Без Ганимеда за спиной.
Царица вскрикнула нервозно:
«Анукис! Где ты, что с тобой…»

Вошла рабыня и покорно
Прильнула к девичьей руке.
Но ей сказала Арсиноя:
«Веди-ка воина ко мне».

     Второе рождение

Все мысли нужные оставив,
На предстоящий к ней визит,
Царица, локоны поправив,
Лицу придала важный вид.

Дверные занавеси вскоре,
Подобно золотой волне,
Раздвинулись, и римский воин
Предстал во всей своей красе.

Воин: «Увидеть рад тебя, царица,
И мира дому твоему.
Пусть небо над тобой светится,
А боги вознесут судьбу».

Арсиноя: «Нет мира в этом доме, воин,
Да и не будет никогда.
И знай, боец, чем ближе к трону,
Тем горше и крупней беда.




Анукис, можешь быть свободна,
Оставь нас, милая, пока.
Не беспокой меня сегодня,
Займи послов издалека…»

Служанка мигом удалилась,
И воцарилась тишина.
У Арсинои сердце билось,
И в мыслях путалась она.

Арсиноя: «Тебе, солдат, идёт туника,
Ты мил и благороден в ней.
Как говорила Береника ,
Мужчина в латах – не Орфей.

Расслабься, подойди поближе,
Не хочешь ли еду принять?
Вино и мясо не излишни,
Когда нам есть о чём сказать».

Воин: «Беседа будет плодотворней,
Когда условия равны.
Нельзя, царица, возле трона
Решать стратегию войны…»

Упругим шагом к Арсиное
Боец решительно пошёл.
И, прикоснувшись к ней рукою,
Любезно к столику повёл.

Удобно сели на подушки
В пурпурно-розовых тонах.
И, разделив фазанью тушку,
Налили критского вина.

От платья и волос царицы
Приятный веял аромат,
А длинные её ресницы,
Как крылья бабочки, дрожат.



Воин: «Прошу простить мою неловкость,
Я неотёсанный солдат.
Мне чужды правила и тонкость,
В таких делах я грубоват.

Под грохот катапульт я женщин
В домах горящих обнимал.
В таких дворцах я не был прежде,
Я их сжигал и разрушал.

Но с той поры, как лик твой божий
В песках предстал передо мной,
Сам на себя стал непохожий,
Иду неведомой тропой.

И, находясь в твоей неволе,
Я будто заново прозрел.
В душевных муках, Арсиноя,
Дела и жизнь свои призрел.

Но понял, новые желанья –
Души поверженной итог.
И прежние свои деянья
Я осудить в страданьях смог.

И не сочти мои признанья
За малодушие и лесть.
Я в здравом нахожусь сознанье
И сохранил мужскую честь».

Арсиноя: «Ты мудрость проявляешь, воин,
И мысль на правильном пути.
Тот уважения достоин,
Кто смог себя в себе найти.

На нас события влияют,
Но мы хозяева судьбы.
Ошибки боги не прощают
И отстраняют от борьбы.

Людей пассивность растлевает
И превращает их в рабов.
Борьбу избравший – побеждает
И далее идти готов.

Египет топчут иноземцы,
Забыты боги, мудрецы.
Поля бросают земледельцы,
Горят музеи и дворцы.

Гай Юлий утонул в разврате
С моею старшею сестрой.
С Пелузы корпус Митридата
Нам со спины грозит войной.

Войсками римскими разбитый
От мести скрылся Ганимед.
Египет стал врагу открытый,
Что принесёт немало бед.

Мне не к лицу по латам бряцать
И катапульты заряжать.
Мне от роду всего шестнадцать,
Я не училась воевать.

Ты послан в помощь мне богами,
Как мой воинствующий меч.
Ты сможешь управлять войсками
И силу армии сберечь.

Забудь своё происхожденье
И к трону приклони главу.
Да будет день твоим рожденьем,
Тебя Стратоном назову.

Мне нужен опытный советник,
Военной тактики знаток,
А не какой-нибудь посредник,
Лишь знавший тёплый уголок».

Тут Арсиноя потянулась
За чашей с розовым вином.
И к ней губами прикоснулась,
Отпив вино одним глотком.

В глазах как блики отражались
Огни светящихся лампад.
На плечи серьги опускались,
Как золотистый водопад.

Солдат смотрел заворожено
На девы возбуждённый лик.
И в суть беседы напряжённой
Со всей серьёзностью проник.

Ему казалось, будто длится
Божественных видений сон,
И явно ощущал к царице
Неуловимую любовь.

Стратон: «Тебе нет равных, Арсиноя,
Такой в земных пределах нет.
Согласен с именем Стратона,
Готов держать с тобой совет.

И так, войска несут потери,
Спешит в столицу Митридат,
В Александрии всё труднее
В осаде цезаря держать…

Сейчас мне многое неясно,
И не с кого в сей миг спросить.
Но твёрдо знаю, что опасно
К сближению их допустить.

Войска, бежавшие с Пелузы,
Собрать и силы оценить.
Предателям, глупцам и трусам
Прилюдно головы срубить.

Сирийским корпус Митридата
Продолжит к Мемфису свой путь.
Его бы заманить в засаду,
Но надо как-то обмануть.

Нам следует поторопиться
И в Мемфис выехать с тобой,
На месте том определиться,
Решающий где будет бой».

Арсиноя: «Да, непременно утром ранним,
Стратон, поедем мы туда.
Наш выезд в Мемфис будет тайным,
Тебя разбудит мой слуга…»

Из сада звуки доносились
Незримой жалобной слезой,
И в сердце болью отразились
Неощутимою бедой.

Царица, улыбнувшись мило,
Свой взгляд игриво отвела.
И сердце воина пронзила,
Как будто молнии стрела.

Арсиноя: «Скажи, Стратон, в чём сила Рима,
В богах ли ваших, иль в руках?
Всесильный Рим на судьбы мира
Презренно смотрит свысока.

Ударом римских легионов
Разрушен грозный Карфаген.
От Рима стонут миллионы,
Народам нетерпим ваш плен.

Египет я в руинах вижу.
А вопли жён и матерей
Над убиенными я слышу.
И душу гложет плач детей».

Стратон: «Мы богом избраны, царица,
И верою един народ.
Богам не ведомы границы,
Они толкают нас вперёд.

Но слава римских легионов
Не только верою жива.
Мир подчинить своим законам –
Идея Рима такова.

Порядок, цель, талант, ученья
К успеху армию ведут.
Вот потому со всей вселенной
Обозы в Рим с добром везут.

Твои солдаты разной веры,
Традиций и задач войны.
Наёмники не знают меры,
Их души алчности полны.

Без дисциплины и идеи
Войска похожи на толпу.
Вам не поможет даже гений
У Рима выиграть войну».

Арсиноя: «Твои слова мне слышать больно,
Моя война обречена.
Но всё же надобно достойно
Испить трагедию до дна.

О мщении своём, не скрою,
Надежда теплится во мне.
Не сдам позиции без боя,
Пока живу я на земле.

Мой трон ослаб без Ганимеда,
Враги в кольцо берут меня,
Всё призрачней моя победа,
Но тем решительнее я.

Египет требует свободы
От иноземных палачей.
Война бессмысленна с народом,
На всех не накуёшь мечей».

Повысив голос, Арсиноя
Сказала: «Бог воздаст врагу,
Пусть повторю судьбу я Трои,
Но жить иначе не могу».

Она, скрывая слабость воли,
Взялась руками за виски.
И, прикусив губу до боли,
Слезу смахнула со щеки.

Условности не соблюдая,
Стратон упал к её ногам.
Лицо и грудь её лобзая,
Он волю дал своим губам.

Роптать царица не пыталась
На ласки грубые бойца.
Она сильней к нему прижалась,
Зажмурив в сладости глаза…

  Глава 10. Арсиноя рискует

Хоромы царские Канопа
Туман окутал пеленой.
Казалось, он в своей утробе
Хранит здесь утренний покой.

Но было некогда царице
В блаженстве потеряться снов.
Она спешила к колеснице
В сопровождении рабов.

В плаще широком Арсиноя
В мерцанье факельных огней
Шла неприметною тропою
Меж кипарисовых теней.

Движеньем лёгким в колесницу
Она запрыгнула сама.
И, как встревоженная птица,
Исчезла под навес она.

Знакомый запах аромата
Стратон ноздрями ощутил.
И вечер памятной услады
В нём чувства неги пробудил.

Ну, а момент прикосновенья
Он принял, как бальзам души,
Минуты сладостных мгновений
В нём были так ещё свежи.

Стратон заботливо с царицы
Отбросил влажный капюшон
И, посмотрев в глаза девицы,
Приятно был ошеломлён.

Глаза, как яхонты, у девы
Горели утренней зарёй.
Как символ власти, диадема
Блестела золотой змеёй.




Арсиноя: «Я вижу, ты слегка забылся
И, словно юноша, смущён.
Не забывай, что я царица,
И еду к поданным, Стратон».

Подобно встрече накануне,
Дурман, блуждающий в крови,
Соединил их в поцелуе
Недавно вспыхнувшей любви…

Но миг забвения прервался
На пике сладостных утех.
Крик возчика в тиши раздался,
Их ждал до Мемфиса пробег.

Туман пронзая, колесница
В четвёрке мчалась лошадей.
Стратон и юная царица
Вдыхали аромат полей…

     …
Исчез туман, засеребрился
Хрустальной чашей небосвод.
На горизонте появился
Среди пустыни город-форт.

«Как крепость, - молвила царица, -
Старинный город там стоит.
Ты видишь древнюю столицу,
Она сейчас как будто спит».

Здесь фараон Египта, Менес
Средь красно-розовых песков
Создал столичный город Мемфис,
Свидетель тридцати веков.

Вдали за городом виднелись
Холмы волнистой чередой.
Они под солнцем будто грелись,
Внушая путнику покой.


Стратон: «Что за холмами, Арсиноя,
Где войско держит Митридат,
И есть ли конница для боя,
И сколько в Мемфисе солдат?»

Арсиноя: «В трёх днях пути от нас Пелуза,
За той скалистою грядой.
Но, ежели идти без груза,
То через день мы вступим в бой.

А чтобы к Цезарю прорваться,
Им надо Мемфис покорить.
Мы насмерть здесь должны сражаться,
Но встречу их не допустить.

Антилл сказал, что у сирийцев
Семь тысяч всадников в строю.
И двадцать тысяч пехотинцев,
Самоотверженных в бою.

Бежавших египтян собрали,
Их будет тысяч двадцать шесть.
Всех гарнизону передали,
Средь них и раненые есть…»

Стратон: «Да, Мемфис должен стать преградой
Войскам сирийским на пути,
Но сил у нас ведь маловато,
Да и подмоги не найти.

Есть план сражения, царица,
Но надо город осмотреть.
Затем в Пелузу прокатиться
И всё до сумерек успеть.

Поход к сирийцам будет труден,
Дозоры их везде стоят.
Для безопасности мне нужен
Хотя бы конницы отряд.

Весь город надо подготовить
К серьёзным уличным боям.
Завалы надо так построить,
Чтоб Мемфис был как западня».

Арсиноя: «В разведку я с тобой поеду,
Не беспокойся за меня.
Я помню фразу Ганимеда:
«Без риска, тело без огня».

Стратон: «Он прав, но риск велик, царица,
И не оправдан в этот час.
Тебе я должен подчиниться,
Но что-то есть сильнее нас.

Моей защиты ты просила,
Я дал обет тебя беречь.
И не к лицу, ты говорила,
Царице латы, щит и меч.

Да и задачи обороны
Не всякий может разрешить.
Твоим умом и силой трона
Лишь можно подданных сплотить».

Арсиноя: «Не стану я тебе помехой,
Быстра я с детства на коне.
Сейчас не время для потехи,
Да и кинжал всегда при мне».

Упрямым жестом Арсиноя
Откинула рукою прядь
И устремила на Стратона
Девичий, но суровый взгляд.

Арсиноя: «Мы план сражения на месте
С тобой, Стратон, определим.
Все командиры мне известны,
Доверим оборону им.

Но город наводнён врагами,
Их трудно сразу распознать.
Пока ты будешь за холмами,
Царицу можешь потерять.

Не мной санованные лица
Плетут интриги за спиной.
Шпионы и наёмные убийцы
Кинжалы прячут под полой.

Ни царь, ни бог и не запреты
Не остановят мой народ.
Здесь признают лишь звон монеты,
Такая скверна в нём живёт».

Стратон: «Я воин, многого не знаю,
Мне сложно в этом суть найти.
Твоим сужденьям доверяю,
Но сердцем не пойму, прости.

Но всё ж пора нам торопиться
Войска и Мемфис осмотреть,
Сменить коней и колесницу
И в лагерь вражеский успеть».

   Глава 11. Разведка боем.
   Засада.

С протяжным скрипом распахнулись
В окладе медном ворота,
Оттуда конница рванулась,
Вздымая пыли облака.

Отряды эти возглавляя,
В упряжке четырёх коней
Мчит колесница боевая,
Советник и царица в ней.

Стратон: «Моя задумка вот какая:
Оставим всех у скал пока,
А сами, время не теряя,
Поедем к лагерю врага.

Дозоры если обнаружат,
До скал лишь надо дотянуть.
А там нам конники послужат,
Они погоню отобьют.

Стратегию боёв, царица,
Позволь мне позже изложить.
Сейчас нет смысла торопиться,
Врага нам надо изучить».



Арсиноя: «Твою идею принимаю,
Ты должен в это верить сам.
Войска тебе я доверяю,
Да пусть помогут боги нам».

       …
Пустыню, небо и постройки
Закат багрянцем осветил.
Тянул с Пелузы запах горький,
Стратон коней вдруг осадил.

Стратон: «Смотри левее, Арсиноя,
Там юрты скифские дымят.
А это значит, нам с тобою
Придётся тактику менять.

Сам Македонский не решался
В их степи армию вести.
Не потому, что их боялся,
Их невозможно там найти.

Ни городов, ни укреплений
Не строят для себя они.
Внезапность быстрых нападений –
Основа тактики войны».

Арсиноя: «У Геродота  я читала,
Что шесть веков тому назад
Пред ними Персия дрожала
И Дарий бит был многократ.

Им Ассирийская столица ,
Не выдержав бои сдалась.
Вплоть до Китая их граница
В то время скифскою звалась.


Там горы белые из злата
Грифоны  дивные хранят.
Братанье  на крови им свято,
И своего Геракла  чтят.

Живут они в степях бескрайних,
Ни бань, ни храмов, ни дворцов.
Они всегда в кочевьях дальних,
Кибитки их из шкур быков.

Своих царей они в курганы
Хоронят со своим добром,
Где жизнь их многими веками
Блаженствует в миру ином».

Стратон: «С летучей конницею скифов
Мне приходилось воевать.
Они достойны всяких мифов,
Нельзя их славу забывать.

У них лишь копья да колчаны ,
И сбоку акинак  висит.
Малоподвижными войсками
И черепахой  не сломить.

Стрельба из луков удивляет,
Любой из скифов на скаку
Стрелою в птицу попадает,
Не позавидуешь врагу…

Смотри правее, Арсиноя,
В низине табуны коней
Гуляют, будто в скифском поле
Под чутким взором дикарей.




Там сотен двадцать, Арсиноя,
Готовых к бою лошадей.
Привыкшие к степям и зною,
Они выносливей, быстрей.

Сам Митридат за стены скрылся,
Прикрыв косматыми свой тыл.
На их надёжность положился
И об опасности забыл.

Арсиноя: «Стратон, из лагеря несутся
На нас две сотни дикарей.
Придётся нам к своим вернуться
И к скалам гнать своих коней».

Стратон: «Да, ты права, моя царица,
Пора к своим нам отступать.
А боевую колесницу
Придётся скифам оставлять».

Не мешкая, срубив крепленья,
Стратон коня освободил
И без особых затруднений
В седло царицу усадил.

Движеньем резким в круп мясистый
Боец свой меч вонзил коню
И крикнул Арсиное быстро:
«Тебя у скал я догоню».

Из-под копыт песок взметнулся,
Прижалась дева к скакуну.
Стратон игриво улыбнулся,
Задумав тактику свою…

Как только за бархан царица
Коня успела завернуть,
Стратон, вскочив на колесницу,
Свернул её на ложный путь.

В безумном беге колесницы,
Пытаясь скифов обмануть,
Он рисковал из-за девицы,
Избрав себе опасный путь.

Но крики быстро приближались,
Опасность зрела за спиной,
Мозоли кровью наливались,
По скулам пот катил слезой.

В песке копыта увязали,
Покрылись пеной удила,
Заметно кони подустали,
О шлем ударилась стрела…

      …
Начальник всадников Рамулла
Смотрел в темнеющую даль
И вдруг увидел, как мелькнула
В песках белеющая шаль.

«Седлать коней, в беде царица,
Она одна, Стратона нет.
Видать, отбили колесницу,
Нам срочно надо выйти в рейд».

Мечи и шлемы засверкали,
В пустыню ринулся отряд.
Копыта дробью застучали,
Отбрасывая пыль назад.

Летела конница лавиной
Свою царицу выручать.
Их путь дорогою пустынной
Никто не мог в сей миг прервать.

В вечернем зареве барханы
Кровавый источали цвет.
Они, как злые великаны,
Смотрели коннице во след…
       …
Царица с лёгкостью вздохнула,
Заметив чей-то караван.
Но, - это конница Рамуллы
Змеёй скользила меж бархан.

Восторг удвоил её силы.
Изиду о спасении моля,
Она навстречу поспешила,
Ударив под бока коня.
Ещё подъём, ещё низина,
И вот желанный миг настал.
Из-за холма колонной длинной
Навстречу ей отряд скакал.

Подъехав ближе к Арсиное,
С коня Рамулла соскочил.
Как преданный царице воин
С тревогой в голосе спросил:

«Солнцеподобная царица,
Что приключилось, где Стратон,
Врагом отбита колесница,
Стратег убит, иль ранен он…?»

Арсиноя: «Он жив, Рамулла, слава богу,
Но жизнь в опасности его.
Обманной он пошёл дорогой,
Спасенья ради моего.

Придётся скифские две сотни
Твоею конницей встречать.
Но враг опасен, и не стоит
Нам с ними в бой пока вступать.

Маневром скифов отсеките
От колесницы, и коня
Стратону свежего вручите,
Скажите, это от меня.

За это время я устрою
В теснине скифам западню,
Камней лавину приготовлю,
Бойцов на скалы загоню.

Своею конницей ты должен
В ущелье к нам их заманить.
Опасен план, но он возможен.
Лишь так мы сможем победить».

Рамулла: «Ясна мне Ваша мысль, царица,
Пока в сраженье не вступать.
Забрать Стратона с колесницы
И быстро к скалам отступать».

Арсиноя: «Возьми часть конницы, Рамулла,
И выезжай за ним сейчас.
С тех пор уж полчаса минуло.
Всё меньше на спасенье шанс».

                Спасение Стратона

В плечо со свистом угодила,
Как жало, скифская стрела.
Всё громче крики доносились.
Дорога в никуда вела.

Стратон, на чудо уповая,
Меж дюн старательно вилял.
Но бег коней, ослабевая,
Его на гибель обрекал.

Нежданно конная лавина
Стратона сзади отсекла.
И вдруг ожившая пустыня
В смятенье скифов привела.

Коней и всадников орущих
Окутала густая пыль.
Лишь топот лошадей бегущих
Стратону рядом слышен был.

Внезапно из песчаной бури
Пред ним предстал, ну как во сне,
Начальник конницы Рамулла
На белом, статном скакуне.

А рядом с ним нетерпеливо
Такой же жеребец стоял.
Стратон, не мешкая, ретиво
Его тотчас же оседлал.

В песке оставив колесницу,
Он влился в движущий отряд.
И, размышляя о царице,
Спасению был очень рад…




Бой со скифами

Без страха с высоты уступа
Смотрела Арсиноя вдаль.
Заметив меж бархан Рамуллу,
Как знамя выбросила шаль.

По скалам громкие команды
Раздались в разных уголках.
Тотчас в укрытиях солдаты
Зажали дротики в руках.

И вот, ущелье сотрясая,
Бойцы Рамуллы ворвались.
Вдогонку стрелы посылая,
Отряды скифов пронеслись.

В потоке конников Рамуллы
Мелькнул знакомый силуэт.
Царица радостно вздохнула,
Махнув рукой Стратону вслед.

«Скатить булыжники в ущелье, -
Донёсся голос со скалы. –
Отрезать скифам отступленье,
Занять ближайшие валы».

По склонам камни покатились,
На всю округу грохоча.
Отряды скифов в кучу сбились,
Своих копытами топча.

В ущелье дроты полетели,
Железным будто бы дождём.
Отряды всадников редели,
Живые ринулись в проём.

Туда же конница Ромуллы,
Собою выход заслонив,
Ряды на скифов развернула,
Мечи для боя обнажив.




И в этой каменной теснице
Смертельный завязался бой.
И, словно встречные стремнины,
Войска столкнулись меж собой.

До Арсинои доносились
Людские крики, хрип коней.
Но не за смерть солдаты бились,
Им жизнь была в сей миг важней.

И правосудие свершилось,
Упал с коня последний скиф.
Густая тьма тут опустилась,
Слетел в ущелье чёрный гриф…

Возвращение

С похода в Мемфис возвращался
С победой всадников отряд.
Лишь в лунном свете отражался
Их лёгкий боевой наряд.

Стратон: «Ты, Арсиноя, как богиня,
С небес спустившаяся к нам.
В тебе талант увидел ныне,
Твой божий перст я видел там…

Военной мудрости откуда
Девичья голова полна?
О западне я не подумал,
А ты всё сделала сама».

Арсиноя: «Ты льстишь, Стратон, я не богиня,
А лишь отверженная дочь.
Судьбы я жалкая рабыня,
Живу во страхе день и ночь.

А тактике война учила.
Имея недостаток сил,
В теснине городской Ахиллу
Гай Юлий по частям разбил.




Твоя отвага удивляет.
Ты явно жертвовал собой.
Такой поступок вдохновляет.
Ты мой спаситель и герой!»

Стратон: «Несправедлив был твой родитель,
Но бог ему сейчас судья.
Теперь я твой телохранитель,
Ты всё, что в жизни у меня…

Я полагаю, Арсиноя,
Осада Мемфиса близка.
Нам Митридат не даст покоя,
К утру пришлёт свои войска.

Минувший бой для нас разминка,
Теперь бы Мемфис отстоять.
Бои в кварталах не новинка,
Но их сложнее рассчитать.

Военный план таков, царица:
Оставим конницу меж скал.
Она нам позже пригодится,
Когда пехота двинет к нам.

Сирийцев конные отряды
Заманим в город без боёв,
Где приготовим баррикады
Для рассечения врагов.

Смола, засады, брёвна, камни
Сомнут их стройные ряды.
И будет смерть для них желанней,
А нам достанутся цветы.

Наш лагерь разобьём южнее,
Пять сотен всадников возьмём.
Оттуда будет нам виднее,
Куда вонзить своё копьё».

Арсиноя: «Твоя стратегия прекрасна,
Её бы нам осуществить.
Но чтобы цели были ясны,
Детали надо обсудить.

Как только в Мемфис мы прибудем,
Совет военный соберём.
Задачи каждого обсудим,
Войска в готовность приведём.

Тебе, Стратон, без промедлений
Пришлю искусного врача.
Он извлечёт в одно мгновенье
Стрелу из твоего плеча.

Ну, а сейчас есть важный повод
Вперёд гонца от нас послать.
Пусть известит сей вечный город
О славном подвиге солдат».

 Глава 12. Битва с Митридатом.

За ночь возникли баррикады,
Весь город Митридата ждал.
Готовы были все к осаде,
Свою задачу каждый знал…

С Востока дул холодный ветер,
Песок над дюнами неся.
Стратон был мужественно бледен
И важным чувствовал себя.

Арабский конь под ним игриво
Копытами о камни бил.
Стратег царицы молчаливо
Глаз с горизонта не сводил.

И вот сирийцы показались
Широкой тёмной полосой.
Они, как тучи, наползая,
Твердь поглощали под собой.

Арсиноя: «Смотри, Стратон, какая сила
На город движется стеной.
Мне Береника говорила,
Что блага множатся войной.




Но разум мой сему не внемлет,
Когда рекою льётся кровь.
И это боги не приемлют –
Они пророчат нам любовь.

На трупах мы свою обитель
Возводим грешною рукой.
А в ней потом сидит правитель
И тешится своей судьбой.

Стратон: «Да, Арсиноя, жизнь отвратна,
Когда нет места для любви.
Война всегда противоправна
И как всегда в людской крови.

Но и винить здесь Митридата
Не стоит – он в чужой войне.
Им интересы Клеопатры
Решаются в твоей стране.

Ну а тем более солдаты –
Безликая толпа войны.
Неся своих господ штандарты,
На смерть уже обречены.

И не солдат в бою убийца,
А тот, кто легионы в бой
Бросает, милая царица,
Не видя крови под собой…»

Гул нарастал неумолимо,
Виднелись первые ряды.
Всё небо пылью заслонило,
Качали башнями слоны.

С фаланг пехоту огибая,
На город конница пошла.
Свой страх царица не скрывая,
В молитве руки вознесла.

За белокаменной стеною
Старинный Мемфис будто спал.
Дворцы и храмы пеленою
Туман от взора укрывал…

Слоны, тараны увязали
Своею тяжестью в песок.
Быков солдаты подгоняли,
Стараясь совершить рывок.

Арсиноя: «Стратон, пора открыть ворота,
Их конница уже у стен.
Пока приблизится пехота,
Мы всадников захватим в плен».

Стратон: «Да, да, пора нам, Арсиноя,
Свой план сражений начинать.
Пусть думают, что мы без боя
Им будем город отдавать».

Он громко произнёс команду:
«Костры сигнальные зажечь,
Ударный корпус Митридата
От городских ворот отсечь».

Взметнулся дым, гонцы помчались
Приказ стратега сообщать.
Войска сирийцев приближались,
Назрел момент и в бой вступать.

Открылись медленно ворота,
Гостей как будто Мемфис ждал,
И сотни конников потоком
Ворвались в городской квартал.

И вдруг ожили баррикады,
И с крыш горячая смола,
Как божья кара, из засады
Дождём смертельным снизошла.

Над городом завесой чёрной
Поднялся вскоре дым густой.
И точно знала Арсиноя,
Что там идёт жестокий бой.

Царица пристально смотрела,
Как масса конная змеёй
В утробу городскую лезла,
Врага не видя пред собой.

И тут же конница Рамуллы
Свои манёвры начала.
Одна колонна в тыл рванула,
Другая к городу пошла.

Арсиноя: «Стратон, там конные отряды
Рамулла вывел из-за скал.
Он окружает Митридата,
Решающий момент настал».

Стратон: «Пока всё движется, как надо,
До минимума риск сведён.
А пеший корпус Митридата
Сомнёт Рамулла с двух сторон.

Нельзя менять в цепи сражений
Ход стратегических задач.
Победа – это сто мнговений
Успешных стычек и удач».

Фалангу справа огибая,
Лавиной конница неслась.
Завесу пыли оставляя,
Упорно к городу рвалась.

Заграду конную оставив
У главных городских ворот,
Рамулла конницу направил
На ближние ряды когорт.

Как только взмыленные кони
Ворвались в пешие ряды,
Вмиг ощетинились колонны,
Сомкнулись в линию щиты.

Сирийцы выставили копья
На конный вражеский отряд,
Но быстрая Рамуллы сотня
Их строй пробила, как снаряд.

А следом в центр атаки клином,
Солдат сбивая на пути,
Пять тысяч всадников лавиной
Ворвались в плотные ряды.

Сверкали грозно шлемы, латы,
Мелькали лезвия мечей.
В атаку ринулись солдаты,
Вонзая копья в лошадей.

Крепчал и выл восточный ветер,
Глаза слезились от песка.
Но опытный Стратон заметил,
Что в центре дрогнули войска.

Стратон: «Ты видишь, в панике сирийцы,
Они бегут, ломая строй.
Примета важная, царица,
Успех сулит нам этот бой».

Арсиноя: «Ты лучше посмотри на город,
Он весь пожарищем объят.
Предвижу бедствие и голод,
Ведь там хранилища горят».

Стратон: «Не важен хлеб, когда свободу
Теряешь в собственной стране,
И победителю в угоду
Гнёшь спину на своей земле…»

Слоны трубили в гуще боя,
Взывая к храбрости солдат.
Казалось, что они гурьбою,
Как корабли, в волнах стоят.

Но вскоре загорелись башни
На спинах боевых слонов.
И, бивни опустив отважно,
Пошли тараном на бойцов.

Гиганты в ярости метались,
Давя всех воинов подряд.
Сирийцы панике поддались
И в страхе бросились бежать.

Рамуллы всадники лихие
Метали дротики в слонов.
А те, огромные и злые,
Бежали, издавая рёв.

Бойцы упавшие стонали,
Прося о помощи живых.
Живые, в схватке погибая,
На трупы падали своих.

А в это время тыл сирийцев
Ударом конницы был смят.
Семью отрядами ливийцев
Был атакован Митридат.

Смешались стройные колонны,
Войсками Хаос  овладел.
Никто не слышал воплей, стонов,
Здесь каждый за себя радел…

Песчаной бурей заслонило
Всё небо, будто полотном.
Лишь солнце высоко светило
Кровавым маленьким пятном.

Стратон: «За пыльной мглою я не вижу
Машин осадных меж холмов.
Лишь рёв измученный я слышу
Бойцами брошенных быков».

Сильнее завывала буря
И словно становилась злей.
И про себя Стратон подумал,
Что боги злятся на людей.

Стратон: «Гневятся боги, Арсиноя,
Сбивает ветром лошадей.
Пора нам выходить из боя
И не губить своих людей».

Арсиноя: «Мне жаль, хотелось Митридата
В цепях народу показать.
Ты прав, сейчас важней солдаты,
И конницу нельзя терять…»




И тут заметила царица,
Что скифской конницы отряд
Покинул древнюю столицу,
Прорвав все линии преград.

Арсиноя: «Стратон, разорвана блокада,
Прорвались скифы сквозь заслон.
Они уходят к Митридату,
А тыл Рамуллы оголён…»

Стратон: «Им всё же удалось пробиться
Сквозь все заграды и бойцов.
Но есть у нас для них, царица,
Семь сотен храбрых удальцов.

Песок и ветер не помеха
Для тех, кто верой одержим.
Ничто не движет так к успеху,
Как честь солдатская и пыл.

Тебе охрану оставляю
Из лучших преданных солдат.
А сам с отрядом выступаю,
Увидеть скифов буду рад».

Арсиноя: «Стратон, ты вновь меня бросаешь
И вызов делаешь судьбе.
Меня охране поручаешь,
Как будто самому себе.

Я не ребёнок, а царица,
И не должна быть в стороне.
Войну ведут не в колеснице,
А там, на боевом коне».

Стратон: «Согласен я, но всё ж, царица,
Здесь роль иная у тебя.
Позволь бойцам твоим сразиться
И в битве испытать себя.

Ты знамя, ты идей начало.
Пока ты есть, есть и борьба.
Солдаты гибнут не случайно,
Ты подданных своих судьба».

Стратон, взглянув на Арсиною,
Ударил пятками коня,
И, меч подняв над головою,
Скомандовал: «За мной, друзья».

На бой отрядам уходящим
Смотрела девица во след.
И взглядом, небеса молящим,
Желала всадникам побед.

И ей хотелось очутиться,
Где смерть и жизнь в ряду одном.
Как жаль подумала царица,
Что быть мужчиной не дано…

Мусса: «Царица, надобно укрыться
От ветра, солнца и песка.
Есть рядом старая гробница,
Она довольно широка».

Арсиноя: «Нет, нет, Мусса, я здесь останусь,
Туда охрану отведи.
Я дважды повторять не стану…
Двоих оставь, меня не жди».

…
Отряды скифов продолжали
Горящий Мемфис покидать.
Их кони, упираясь, ржали,
Не в силах на ветру стоять.

Завесой дыма прикрываясь,
Стратон упорно вёл отряд.
К столице древней приближаясь,
Он видел, как дома горят.

Внезапность боевой атаки
Могли задачу разрешить.
Ведь знал Стратон, что лишь отвагой
Врага такого не добить.





Отряды быстро приближались
К высокой городской стене.
Уже у скифов различались
Ряды пластинок  на спине.

Рывок – и конница вступила
В короткий, но жестокий бой.
И грозная когда-то сила
Распалась, как пчелиный рой.

Ворвавшись в главные ворота,
Стратон увидел пред собой
Солдат, погибших у прохода,
Со скифами вступивших в бой.

Огонь и дым, дома и люди
Смешались в хаосе одном.
Завалов каменные груды
Ему напомнили погром.

В теснине улиц продолжались
Ожесточённые бои.
За каждый дом бойцы сражались,
За каждый шаг своей земли.

На храбрость сотен полагаясь
И опыт уличных боев,
Стратон, к атаке призывая,
Коня направил на врагов…

…
С досадой на душе царица
Смотрела, как сирийский царь,
Остатки войск уводит быстро
В недостигаемую даль.

Рамуллы конница устало
Тянулась в город меж холмов.
Песчаной бурей заметало
Уснувших вечным сном бойцов…


Глава 13. Триумф Арсинои.

Не слышно ржания и криков,
Весь город словно в дреме был.
Над крышами лишь ветер дико,
Как будто по умершим выл.

Бродили скорбно горожане,
Ища своих средь мёртвых тел.
Тушили воины пожары,
Стратон куда-то всё смотрел.

И вот царица появилась
С охраной царской во главе.
Народ тотчас засуетился,
Раздались возгласы в толпе.

Арабский конь под ней игриво
Копытами о землю бил.
Стратон к воротам торопливо
Встречать царицу поспешил.

За ним и конница Рамуллы,
С дороги горожан тесня,
Ряды вдоль улиц растянула,
Зевак назойливых браня.

Стратон, приблизясь к Арсиное,
Ей почести свои воздал.
Донёс о результатах боя,
На пленных скифов показал.

Улыбка радости скользнула
У Арсинои по губам.
Она признательно кивнула
В ответ приветственным словам.

От чувств, нахлынувших нежданно,
Румянец вспыхнул на щеках.
Триумф победы долгожданной
Царицу окрылял в мечтах.




Легко, порывисто, упруго
С коня советник соскочил
И, как возлюбленной подруге,
Царице розу подарил.

Затем он сильною рукою
Коня её взял под уздцы
И, как богиню, Арсиною
Повёд под возгласы толпы.

Миряне громко ликовали,
Бросая под ноги цветы.
В сей миг царица принимала
Успехов первые плоды…

Глава 14. Печальные вести.

Вино царицу согревало,
Вечерний виделся закат.
От масел кожа издавала
Неуловимый аромат.

В постели шёлковой девица,
В истоме сладкой возлежа,
Смотрела мило сквозь ресницы,
Сосуд с вином в руке держа.

Арсиноя: «Скажи, Стратон, в чём больше страсти:
В любви, во благе иль в войне?
А, может быть, источник счастья
Дарует Бахус  нам в вине?

Быть может, человеку нужно
Всю жизнь бороться и страдать,
Чем прозябать в тени послушно
И с неба манну ожидать.

Последствия войны ужасны:
Разруха, трупы, нищета.
И мёртвым, и живым не важно,
Куда исчезла красота.


Умерший боле не вернётся
В наш мир земного бытия.
Ну а спасённый вновь займётся
Благоустройством жития.

Я видела в толпе их лица,
Когда бросали мне цветы.
Весь Мемфис будто бы резвился
В обломках прежней красоты.

Я пью вино, и мне приятно
В сей миг себя осознавать.
Но где же счастье, непонятно,
И есть ли смысл его искать».

Стратон: «Не Цицерон я, Арсиноя,
Я твой советник и солдат.
Но знаю точно, что не стоит
Его нам в этой жизни ждать.

Меня не это беспокоит.
От Ганимеда нет вестей.
Что Цезарь против нас готовит,
Что хочет младший Птолемей?

Стоять нам в городе опасно.
Пока в смятенье Митридат,
Не тратя времени напрасно,
Должны его атаковать».

Арсиноя: «Ты прав, но мы сейчас слепые.
Должны курьеры подойти.
Сейчас известия любые
Помогут истину найти».

Вдруг Арсиноя приподнялась,
Отставила сосуд с вином.
И настороженно сказала:
«Я слышу крики за окном».

Арсиноя: «Наверняка, Дион примчался.
Похоже, он слуге кричал.
Однажды вы уже встречались,
Когда в песках ты умирал.

Он лучший воин Ганимеда
И предан мне и лишь ему.
Он знает многие секреты,
Не доверяет никому.

Пойди, мой друг, уйми охрану
И приведи его скорей.
Беседа будет очень тайной,
Никто не должен знать о ней…

…
И вот, в роскошные покои
Стратон посыльного привёл.
Дион, увидев Арсиною,
К ней торопливо подошёл.

Дион: «Прошу не гневаться, царица,
Плохие вести у меня.
Наш флот разбит, в огне столица,
По городу идёт резня.

Гай Юлий Цезарь с Клеопатрой
Интригу новую плетут.
Они освободили брата
И власть над армией дают.

Я брата Вашего намедни
Со свитой видел войсковой.
Он, словно фараон наследный,
В киссаре ходит золотой».

Арсиноя: «Где Ганимед? Что с ним случилось?
Не медли, извести о нём.
Не бойся, расскажи, как было,
Мы здесь беседуем вдвоём…»

Дион: «К несчастью, господин мой болен,
В бою был ранен тяжело.
Где он сейчас, сказать не волен,
Идёт охота на него.

Позвольте досказать, царица,
Есть вести у меня важней.
Ошибка может повториться,
Вкусил свободу Птолемей.
Ваш юный брат в порыве страсти,
Не ведая своим умом,
Лишил Вас, Арсиноя, власти
И объявил себя царём.

А Вас велела Клеопатра
Найти и Риму передать.
И не желает ждать до завтра,
Ей вся нужна сегодня власть.

Спешит на встречу с Митридатом
Десятый римский легион.
Вчера на кораблях солдаты
Покинули свой гарнизон».

Понизив голос, оглянувшись,
На шаг приблизился Дион.
Затем сказал, слегка нагнувшись:
«Мусса предатель и шпион».

«Мой господин просил при встрече
Об этом Вас предупредить.
Позвольте, госпожа, в сей вечер
Его немедленно убить».

Арсиноя: «Дион, твой господин разумен,
Охрана защищать должна.
Идея, в сущности, безумна,
Но это не твоя вина.

Теперь ступай, займись собою,
С дороги надо отдохнуть.
А завтра раннею порою
Тебя отправлю в дальний путь».

Как только царские покои
Оставил преданный Дион,
Вошёл бесшумно к Арсиное
Обеспокоенный Стратон.

Царица в грусти и печали
Сидела в ложе с бахромой.
И, ничего не замечая,
Смотрела словно в мир иной.

Печаль лицо её сковала
И словно тенью налегла.
Она, казалось, не дышала,
А в позе дивной замерла…

Стратон: «Прости бестактность, Арсиноя,
Я слышал весь ваш разговор.
Но в панику впадать не стоит,
Она ускорит приговор.

Конфликт, возникший между вами,
Внесёт раскол в твои войска.
Свои окажутся врагами,
Как было в прежние века.

Амбициозностью своею
Погубит Птолемей себя.
Но главная у них идея –
От трона отстранить тебя…

А есть ли шанс объединиться
И брата к этому склонить?
Так можно многого добиться
И в этой схватке победить».

Арсиноя: «Стратон, союз здесь невозможен,
Мой брат безумно одержим.
К тому же Ганимед низложен,
А он в войне незаменим.

Исходит зло от Клеопатры,
Интриги потрясут страну.
Но не желаю вновь я завтра
Начать гражданскую войну.

Вражда лишь армию ослабит,
Из двух мне ближе Птолемей.
Пусть лучше он войска возглавит,
В единстве станем мы сильней».

Стратон: «Я разумею свыше волю,
Солнцеподобная моя.
Но безопасность, Арсиноя,
Меня волнует лишь твоя.

Бежать нам надобно, царица,
Пока не прибыл Птолемей.
Войска мятеж охватит быстро
И всё окажется сложней.

Диона в Мемфисе оставим,
Ему найдём, за кем следить.
Как кто-то угрожать нам станет,
Он сможет нас предупредить».

Арсиноя: «Не бойся, мятежа не будет,
Я передам свои войска.
Побег трусливый мой осудят
И опозорят на века.

Пойми, Стратон, что я не стану
Порочить имя без нужды.
А мы с тобою утром ранним
Покинем Мемфис без вражды.

В тебе, Стратон, я не ошиблась.
За всё, что можешь, извини.
Со мною что бы не случилось,
Мой образ в памяти храни…»

Глава 15. Мареотийское сражение.
Гибель Птолемея.

Огни пронзали тьму ночную,
Катил спокойно воды Нил.
Из моря флот, косу минуя,
Рядами в Дельту  заходил.

На влажных палубах теснились
Солдаты, кони, моряки.
Над ними в черноте светились
Небесной сферы огоньки.

 
       …
Как только порт Александрийский
Покинул римский легион,
Так тут же бой мареотийский
Задумал юный фараон.

Весь флот, всю конницу, пехоту
Он властью царскою собрал.
И, веря славному исходу,
В поход на Цезаря послал.

Но Цезарь не играл словами –
Пришёл, увидел, победил.
Он корабли свои местами
С огромным риском проводил.

Его армада шла бесшумно.
Юнца пытаясь обмануть,
Он счёл безумие разумным,
Избрав себе тернистый путь.

Потери зная в легионе,
Гай Юлий в битву не вступал.
Объединить свои колонны
К утру с сирийцами желал.

В то время, Мемфис огибая,
На Запад рвался Митридат.
Свой долг союзный выполняя,
Он торопил своих солдат.

…
И вот над озером забрезжил
Желанный утренний рассвет.
Шуршал тростник под ветер свежий,
Не предвещая страшных бед.

И тут бы жизнью насладиться,
Избавиться от тяжких дум.
Но вдруг встревоженные птицы
Подняли беспокойный шум.

Гремя доспехами, сирийцы
На левый берег подошли.
Себя не подвергая риску,
В болотах тихо залегли…

…
В тумане утреннем скрываясь,
Свои вёл Цезарь корабли.
И, к месту боя приближаясь,
Отдал приказ – убрать огни.

Узнав, что Птолемей войсками
Восточный берег осадил,
Гай Юлий всеми кораблями
На запад повернуть решил.

Попутный ветер, напирая,
Вперёд гнал римские суда.
Носами волны разрезая,
Они шли клином в два ряда.

…
И вот сквозь пелену тумана
Суда увидел Митридат.
Под парусами караваном
К нему шёл Цезаря отряд.

Сирийцев радостные крики
По всей низине разнеслись.
И, словно ожерелья блики,
Костры вдоль берега зажглись.

Армада римская прибилась,
Примяв густые тростники.
На землю трапы опустились,
По ним сбежали моряки.

За ними стройными рядами
Солдаты римские пошли.
А следом робкими шагами
И кони с кораблей сошли.




Как потревоженный термитник,
Весь лагерь ожил в суете.
Не страшен был теперь противник
Ни на земле, ни на воде…

…
Все были заняты делами.
Кто лес рубил, кто бревна нёс.
А кто-то между берегами
Сооружал над речкой мост.

В протоке конница стояла,
В поход готовая идти.
Ей по команде предстояло
По броду реку перейти.

В большом шатре у Митридата
Серьёзный вёлся разговор.
Слова звучали, как тирады,
Как брань, как смертный приговор.

И, наконец, пришло решенье:
Напрасно время не терять
И всем войскам без промедленья
Манёвры на реке начать.

Пять тысяч всадников лавиной
По мелководью вышли вброд.
А по мосту колонной длинной
Пехота двинулась вперёд.

Под конницей взмутились волны,
Заилился речной поток.
Качался мост, дрожали бревна
Под тяжестью солдатских ног.

Войска поспешно покидали
Свой стратегический привал.
Вдали колонны огибали
Очередной песчаный вал.

 
…
Прибрежной пеною любуясь,
Дион у озера стоял.
И, подсознательно волнуясь,
Коня на шаг не отпускал.

Он видел всё: и как качались
На водной ряби корабли,
И как войска перемещались,
И стаи чаек на мели.

Чуть дальше Птолемей со свитой
О чём-то громко рассуждал.
В кирасе, и с вальяжным видом,
Себя за бога выдавал.

Не ощущалось беспокойства
В беседе мальчика-царя.
Его шутливое геройство
Воспринималось как игра.

Всё выше солнце подымалось,
Всё круче волны ветер гнал,
Всё боле бдительность терялась,
Но горизонт всё пустовал.

С рассвета римлян ожидали,
Хотелось бой с утра начать.
Но время шло, бойцы устали,
И перестали римлян ждать.

И вот земля вдруг задрожала,
Из-за холмов донёсся гул.
Мгновение… и ясно стало,
Что Цезарь вновь их обманул.

Лихая конница, как туча,
Перемещалась по пескам.
Казалось, что вулкан могучий
Излил всю лаву к берегам.

Объединённые отряды
Застали египтян врасплох.
Поддались панике солдаты,
В войсках возник переполох.
И на бегущих опустились
Стальные лезвия мечей.
Солдаты замертво валились,
Своих не видя палачей.

Мгновенно конница Рамуллы
К воде была оттеснена.
В пучине вод бойцы тонули,
На берегу пошла резня.

Никто не ждал в бою пощады,
Всяк жизнь свою лишь защищал,
Теснили римские отряды,
Ошибки Цезарь не прощал.

От крови воды помутились,
Бой разгорался всё сильней.
Повсюду вопли разносились
И хрипы раненых коней.

Остатки войск на дюну рвались,
Холмом желая овладеть.
Взять штурмом высоту пытались
И сверху римлян одолеть.

Но неожиданно с вершины,
Как ком, свалившийся с небес,
Солдаты римские лавиной
Войскам пошли наперерез.

Здесь гнев и страх соединились,
Здесь жизнь и смерть на пир сошлись,
В безумстве армии две бились,
От бога словно отреклись.

На дюне мёртвых оставляя,
Бежали к берегу войска.
И каждый думал, убегая,
Что путь к спасению – река.

В толпе униженной и битой
Дион царя вдруг увидал.
Он брошен был своею свитой
И грузно на песке лежал.

Помочь желая Птолемею,
С коня наёмник соскочил.
Рискуя головой своею,
Царёнка он спасти решил.

Бегущих на ходу сбивая,
Дион удары принимал.
Трусливых бранью осыпая,
Он всех на битву призывал.

В толпе поддержки не встречая,
Наёмник сжал свои уста.
Он видел, как щиты бросая,
Бойцы бежали, кто куда.

И вот он, наконец, у цели.
Царя на ноги приподнял,
Направил взгляд свой на галеры
И понял, что их Цезарь взял.

На плечи бросив Птолемея,
Дион пустился с ним бежать.
И повернул к воде левее
В надежде лодку отыскать…

Заветный берег приближался,
Стекал по шее липкий пот.
Дион увидел, как качался
Меж тростников свободный плот.

На всём пространстве обозримом
Вода кишела от людей:
Кто плыл, кто в тростнике трусливо
Дрожа, ждал участи своей…

Дион упругими шагами
В реку решительно вступил.
Прохладу водную ногами
Он под собою ощутил.

Царь Птолемей был слаб и бледен,
И золотом отяжелён.
Но, как и все, был не бессмертен –
Подумал про него Дион.

Движеньем ловким Птолемея
На мокрый плот он усадил.
И, оттолкнув его сильнее,
Дион на брёвна заскочил.

Беда, казалось, миновала.
Качаясь, удалялся плот.
Волна кровавая плескала
И пеной обдавала борт.

Но тут плывущие солдаты
Диона стали донимать.
Они, как злобные пираты,
Пытались плот отвоевать.

Ногой их сталкивая в воду,
Он им расправой угрожал.
Кто лез с мечём, того он сходу
Ножом ударить успевал.

Но поединок был не равен.
Плот загружался всё сильней.
Создался крен, и тут, как камень,
Скользнул под воду Птолемей.

Дион со всеми оказался
В холодной взмученной воде.
Найти царя на дне пытался,
Но не нашёл его нигде…

Глава 16. Поиски тела фараона.

Успехи римлян омрачились
Исчезновение царя.
Ходили слухи, что Осирис
Забрал его, боготворя.

Гай Юлий знал: всему народу
Он должен тело показать.
Иначе царь, подобно богу,
Их будет вечно посещать.


В Александрии без трофея
Он появляться не желал.
Но рушилась его затея,
И Цезарь воинам сказал:

«Найти останки фараона
И слухи вредные пресечь.
Мы соблюсти должны законы,
Но пользу для себя извлечь».

Три дня, три ночи негодуя,
Солдаты мяли тростники.
И, наконец, они, ликуя,
Царя подняли из реки.

Он жалок был в своей кирасе,
Со смертной маской на лице.
Он, как и все, стал жертвой власти,
И погубил себя во зле.

  Глава 17. Триумф Цезаря.

Неся трофейную кирасу,
В столицу римляне вошли.
Все горожане в панике ужасной
Богов статуи принесли.

Они молились о пощаде,
Просили мира без вражды.
И в чёрных траурных нарядах
Бросали воинам цветы.

И весть была им благодатью.
Великий Цезарь их простил,
Как победитель, Клеопатру
Двойной царицей  объявил.

Он, как Авлет, из роз гирлянду
На голову свою одел.
И, покоряя всех нарядом,
На публику, как бог, смотрел.


   Глава 18. Замысел.

В тиши покоев Лохиаса
В любовной неге находясь,
Готовил Цезарь текст приказа,
В свои раздумья удалясь.

Поимку юной Арсинои
Он с Клеопатрой замышлял.
Им в пьяных оргиях покоя
Царевны образ не давал.

Клеопатра: «Прошу тебя мою сестрицу
Доставить мёртвой иль живой.
Пошли за нею колесницу
И задержи любой ценой.

Она последняя преграда
На восхождении моём.
И казнь пусть будет ей расплатой,
На троне нам не быть вдвоём».

Цезарь: «Гуманна смерть ей, Клеопатра,
Её я в Рим возьму с собой.
Потешу чернь царевной завтра
И, непременно, лишь живой.

Тюрьма и оскорбленья черни
Похуже, чем любая смерть.
Рождённой царствовать, поверь мне,
Такой позор не одолеть…»

    Глава 19. Чёрная весть.

С тревогой в сердце Арсиноя
Известий о боях ждала.
В Канопский сад она с тоскою
Из душного дворца ушла.

Под сень высоких вяз царица
Пришла, как в детские года,
Забыться, а затем проститься,
Быть может, с прошлым навсегда.


Волна воспоминаний грустных,
Прорвав невидимую грань,
В её душе подняла чувства,
Как в ту изнеженную рань.

Веселье, игры с Клеопатрой,
Как отзвуки минувших дней,
Пришли виденьем безвозвратным
И болью отразились в ней…

Стратон следил за Арсиноей
И не сводил с девицы глаз.
Он понимал, что беспокоить
Её не следует сейчас.

Он сам не ждал вестей победных,
Ведь Цезарь был не победим.
Ему нет равных среди смертных,
Лишь боги высились над ним.

И это мучило сознанье
Неотвратимости судьбы.
Любви лишь страстные желанья
Остались воину милы.

Без Арсинои в этом мире
Не видел жизни он своей.
В любви лишь черпал воин силы
И думал только лишь о ней…

Стратон внезапно обернулся,
Мирские мысли прочь гоня.
Он словно ото сна очнулся,
Услышав ржание коня.

Прижавшись к гриве головою,
Дион во весь опор скакал.
Он окровавленной рукою
Коня за шею прижимал.

Дион: «Беда! В опасности царица,
Ей срочно надобно бежать.
Сюда в Каноп на колесницах
Солдаты римские спешат».

Стратон: «Без шума, паники и крика, -
В ответ сказал ему Стратон. –
Ты бледен и ужасен ликом.
Спокойно доложи, Дион».

Наёмник, с мыслями собравшись,
Дыхание своё сдержал
И, тяжким думам вновь поддавшись,
Рассказ трагический начал:

Дион: «Мы ожидали римлян с моря,
Но Цезарь нам ударил в тыл.
Он побережье взял без боя
И кровью озеро залил.

Затем и царский флот подвергся
Атаке римских кораблей.
Он вскоре пламенем зарделся,
И обречён был Птолемей.

Сам фараон при отступленье
В пучину водную упал.
Нырял за ним, но, к сожаленью,
На дне его не отыскал…»

Стратон: «Мальчишка жалости достоин,
Не понял он, во что играл.
Одну оставил Арсиною
И богу жизнь свою отдал.

Дион, ты волен над собою,
Но мы стране ещё нужны.
Спасти царицу Арсиною
Ценою жизни мы должны.

Бери любую колесницу,
Коней хороших прихвати.
Пока я соберу царицу,
Ты у ворот восточных жди…»

 
   Погоня и арест Арсинои

Из-под колёс завеса пыли
Тянулась шлейфом до Каноп.
И дивен был среди пустыни
Коней стремительный галоп.

Бежали взмыленные кони,
Стратон усердно их хлестал.
И, убегая от погони,
Царице он добра желал.

Поодаль чуть за колесницей
Дион гнал сменных лошадей.
Он предан был своей царице
И слепо следовал за ней…

Уже и солнце опустилось,
Казалось, бегство удалось,
Но вдруг солдаты появились,
И опасение сбылось.

Они неслись на колесницах,
Слышны их были голоса.
А на свирепых, потных лицах
Блестели яростно глаза.

Весь день за беглою царицей
Солдаты римские гнались.
Они в мятежную столицу
Её доставить поклялись.

Заметив римскую погоню,
Дион советника догнал.
На римлян указав рукою,
Коня свободного отдал.

Покинув сходу колесницу,
Стратон вскочил на рысака.
И, уподобясь хищной птице,
Взглянул на римлян свысока.




Дорогу осмотрев спокойно,
В душе всевышнего моля,
Он вынул меч свой, и достойно
На римлян повернул коня.

В последний миг сказал царице:
«За скалы быстро уходи.
Пока бы будем с ними биться,
В укрытии нас подожди».

И стало ясно Арсиное,
Успех побега не велик.
Навряд ли кто вернётся с боя,
Последним будет он для них.

Был брошен в сторону Стратона
Прощальный безответный взгляд.
Теперь ей было не до трона,
Отрезаны пути назад.

Рванув поводьями, царица
Ускорила галоп коней.
Быстрей помчалась колесница,
Песок вздымался лишь за ней.

На дюны сумерки спустились,
Блеснули звёзды в небесах.
Вершины скал ещё светились
В вечерних золотых лучах.

Страх одиночества царицу
В пустыне тёмной охватил.
В Каноп хотелось возвратиться
И спрятаться под балдахин.

Дрожали и немели ноги
От долгой бешеной езды.
Но не было иной дороги
И было иной мечты.

Тут за спиной раздались звуки,
Их приближение росло.
Ослабили поводья руки,
Дыхание в груди свело.

Но не Стратон был за спиною,
И не скакал за ней Дион.
Две колесницы Арсиною
Зажали плотно с двух сторон.

Отчаянно царица вправо
Рванула лошадей своих.
И колесница от удара
Зависла в воздухе на миг.

Один из римлян в колесницу
Метнулся к деве на ходу.
Ему навстречу нож царицы
В живот воткнулся на лету.

Но не успела Арсиноя
От воина шагнуть назад,
Как тут же за её спиною
Возник ещё один солдат.

Он руку нежную девицы
В запястье жестко ухватил.
И горло ей, как будто львице,
Рукою левою сдавил.

В глазах внезапно потемнело,
Вздохнуть царица не могла.
Всё тело тотчас онемело
И нега сонная сошла…

Глава 20. Плен.

В сырой темнице Арсиноя,
Угла себе не находя,
В душе испытывала боли,
Как от телесного огня.

Вода и хлеб шестые сутки
Не искушали её взгляд,
Коробил ноздри запах жуткий,
И в тело проникал, как яд.




Тянулись мрачной вереницей
Её безрадостные дни.
Воспоминания царицы
Теперь ей чудились как сны.

И тут её по коридору
Шаги встревожили с утра.
Запоры лязгнули, и взору
Предстала старшая сестра.

Она охрану деликатно
Оставила за дверью ждать.
И молвила: «Мне неприятно
Тебя такой воспринимать».

Клеопатра: «Ты знать должна бы, Арсиноя,
Что боги – судьи на земле.
Они решают, кто достоин
Носить корону на себе.

Судьба казнённой Береники
Никак не тронула тебя.
Твой взор смутили трона блики,
Но ум всегда острей копья.

Арсиноя: «Позора не боясь, сестрица,
Игру постыдную ведёшь.
Ты, как распутная девица,
В постели заговор плетёшь.

В Александрию, Клеопатра,
Ты алчных привела врагов.
Они на копьях могут завтра
Внести своей страны богов.

Твоё растление и пьянство
Такой особе не к лицу.
Ты ради корысти всё царство
Отдать готова подлецу.

Твой Цезарь здесь не ищет мира,
И не любви твоей он ждёт.
Его в Египет злая сила
К запасам золота ведёт…»

Клеопатра: «Запомни, каждый, Арсиноя,
Лелеет истину свою.
Не важен путь в судьбе героя,
Успех – цена ему в бою.

Ты проиграла эту схватку,
А значит, боги за меня.
Напрасны все твои нападки,
Позор и казнь лишь ждут тебя.

Для черни римской ты потехой
Послужишь вскоре, а не я.
И смерть покажется утехой
И будет сладкой для тебя.

Одумайся, пока не поздно,
Оставь претензии на трон.
На Кипр отбыть ещё возможно,
И прошлое уйдёт, как сон».

Арсиноя: «В нас предков кровь одна струится», -
Сказала Арсиноя ей.
«Меня народ избрал царицей,
Тебя ж изгнал с земли своей.

Отец наш, бог тому свидетель,
Народ египетский предал.
Он ради власти, благодетель,
Свободу римлянам продал.

В разврате, оргиях и пьянстве
Он видел истинную власть.
И ты решила в этом царстве
В любовное безумство впасть.

Я Беренику осуждала,
По-девичьи любя отца.
Но я тогда не распознала
Всю истину его лица.

Забыт тобою голос бога,
А с ним и мудрость всех веков.
Не будет на твоей дороге
Ни роз, ни лавровых венков.

Как говорят арабы – можно
Движенье войск остановить.
Но человека невозможно
С мечтой заветной разлучить…»

Дрожа от злости, Арсиноя
Пыталась совершить рывок.
Но цепи напряглись струною,
Врезаясь в кожу рук и ног.

И пленница в бессильном гневе
На каменный упала пол.
И слёзы хлынули у девы
Из глаз на шёлковый подол.

Недобрый взгляд по Арсиное
Скользнул невидимой змеёй.
И тут за паузой немою
Раздался голос неживой:

Клеопатра: «Сестра, в упрямстве зреет глупость,
Когда в нём призрачная цель.
А глупость переходит в мудрость
И даже там, где есть постель.

Пока я буду здесь царицей,
И пяди царства не отдам.
За жизнь свою я буду биться
И каждому своё воздам».

Ножом слова пронзили душу,
По телу слабость расползлась.
Вселился в Арсиною ужас,
Она молитвам отдалась…

Ну вот и щёлкнули запоры,
Осталась узница одна.
Сознание померкло вскоре,
И в мрачный сон сошла она.

По коридору удалялись
Охраны гулкие шаги.
И две сестрицы вновь расстались,
Как беспощадные враги.

Глава 21. Отплытие Арсинои
на Рим.

Дул ветер, в мачтах завывая,
Сновали грузчики в порту.
Над морем чайки, пролетая,
Как будто кликали беду.

Корабль, к отплытию готовый,
Стоял, качаясь на волнах.
В прощальный миг у Арсинои
Блеснули слёзы на глазах.

Корабль, тихо отплывая,
Ночную гавань покидал.
В нём Арсиноя, чуть живая,
Из трюма всматривалась вдаль.

За пирсом виделись громады
Знакомых храмов и дворцов.
И ощущалась боль утраты
Земли любимых ей богов.

Ну вот и остров показался –
Морской египетский форпост.
Под купол неба устремлялся
Гранитный столб – маяк Фарос.

Как великаны возвышались
Из камня белые орлы.
Их клювы всем напоминали
Лагидов хищные носы.

В сей миг казалось Арсиное,
Что жизнь, как сорванный цветок,
Раздавлен варварской ногою
И сброшен в грязевой поток.

Маяк, как будто бы прощаясь,
Во мраке пленнице мигал.
А ветер, в парусах играя,
Корабль на Рим упорно гнал…



Взмолилась страстно Арсиноя,
Губами еле шевеля.
Она возвысилась душою,
С богиней тихо говоря:

Арсиноя: «Не покидай меня, Изида,
Всегда тебе была верна.
За что такая мне обида,
С бедой осталась я одна».
 
         Часть II. Рим.
   Глава 1. Мамертинская
            тюрьма.

Казалось, тени зла кружились
Над мамертинскою тюрьмой .
В её скалистых недрах бились
Сердца людей судьбы большой.

В ней перед казнью содержали
Правителей чужих земель.
Их прежде черни представляли,
Как завоёванный трофей.

С опаской римляне взирали
На стены мрачные тюрьмы.
Легенды страшные слагали
О мучениках царства тьмы.

Здесь даже бывшие герои
Дожить до казни не смогли.
Слабея телом и душою,
В могилу заживо сошли.

Уже полгода Арсиноя
Ждала здесь участи своей.
Оковы, чёрствый хлеб с водою
Смысл жизни убивали в ней.

Однообразной вереницей
Тюремные тянулись дни.
Сгущались тучи над царицей,
Померкли прошлого огни.

Во мраке свет дрожал на стенах,
Покрытых плесенью седой.
Царица, стоя на коленях,
Размачивала хлеб водой.




Она не знала: ночь иль утро
Свершают боги на земле.
Остатки жизни в ней как будто
Сгорали медленно во мгле…

  Визит Цицерона к Арсиное

И вот сквозь мутное сознанье
И вихри иступлённых дум,
Подобно лёгкому шуршанью
Услышала царица шум.

Открылась дверь, и кто-то тенью
Вошёл и скинул капюшон.
И, осмотрев девичью келью,
Представился: «Я Цицерон …

Цицерон: Прошу простить меня, царица,
За неожиданный визит.
Лишь так я мог к тебе явиться,
Приняв вот этот странный вид.

Я – пленник нашего позора,
Твои страданья сознаю.
Оглохший к голосу Юноны
Не видит на себе змею.

Полгода в пьянстве и разврате,
Дразня египетских богов,
На таламеге  Клеопатра
Играла с Цезарем в любовь.

Четыреста судов по Нилу
Сопровождали их корабль.
До Эфиопии бы плыли,
Но легион вдруг взбунтовал.

Упорно Цезарь отклоняет
Все приглашения в Сенат.
То штормы на море гуляют,
То дует длительный пассат.
Всё боле римлян возмущает
Измена Риму и позор.
В кругах Сената созревает
Ему смертельный приговор.

Сейчас он, ослеплённый властью,
Не внемлет слову мудреца.
Он, как глупец, объятый страстью,
Не видит своего конца…»

Из уст оратора катились
Слова, как горькая слеза.
Из-под бровей седых светились
Живые, умные глаза.

Знакомо Арсиное было
Святое имя старика.
Оно тогда уже светило
И мысль несло издалека.

Арсиноя: «Виновность в чём моя пред Римом,
Скажи, великий Цицерон.
Ужель беда неотвратима,
Кому подвластен здесь закон?

Пришли солдаты из-за моря,
Сожгли чужие города.
Кого мечём, кого в неволю,
Не зная божьего суда.

На страны смотрите с презреньем,
Как на источники рабов.
И ждёте с алчным вожделеньем
От них неслыханных даров.

Все ждут от Рима лишь насилья
И осквернения богов.
Но нет величественней силы,
Чем гнев обиженных рабов.

Ты сам, политикой стеснённый,
Стоишь стыдливо в стороне.
Что стоит разум просветлённый
В твоей сенаторской стране».

В красе девичьей искушённый,
Марк Туллий был ошеломлён.
Годами жизни утомлённый,
Он был умом её смущён.

По гордой речи и осанке
Старик признал царицу в ней.
Ужель та юная гречанка
И дочь египетских царей.

Как удалось в столь юном теле
Воспеть поэму красоте.
Здесь, явно, боги захотели
Создать подобие себе.

Ему хотелось приклониться
И чувствам должное воздать,
И в восхищениях забыться…,
Но удалось себя сдержать.

Цицерон: «Нет возражений, Арсиноя,
Республике пришёл конец.
Ведь Цезарь целит головою
Под императорский венец.

Любая добродетель власти
Сейчас лишь слабое звено.
Где дикие бытуют страсти,
Цветку там выжить не дано.

Гай Юлий рядом с Клеопатрой
В своё поверил божество.
И это чувство всем понятно,
Оно для смертных баловство.

Чем больше власти и амбиций,
Тем более велик и вред.
Но как у римлян говориться –
Велик за это и ответ.

Ты – жертва обстоятельств многих,
Песчинка в буре перемен.
Ты ищешь правду средь убогих,
Но получаешь боль взамен.

Я не могу тебя, царица,
В своих воззреньях убедить.
Но мы должны сейчас смириться,
В дальнейшем чтобы победить.

Прошу простить за те мгновенья,
Что сердцу причинили боль.
Даю обет, что непременно
В судьбе твоей сыграю роль».

Марк Туллий, низко поклонившись,
Девицу в лоб поцеловал.
И, с нею коротко простившись,
За дверью камеры пропал…

  Глава 2. От позора к триумфу.

В сентябрьский день по Виа Сакра
Под ор ликующей толпы
И взгляд царицы Клеопатры
С трофеями брели рабы.

Они под тяжестью носилок,
Гружённых златом и добром,
С натугой и, прогнувшись сильно,
Перемещались босиком.

В начале длинной вереницы
В плаще и золотом венке
Сам Цезарь ехал в колеснице,
Как царь, со скипетром в руке.

По ходу щедро раздавались
Народу фрукты и пшено.
Триумфом люди любовались
И пили терпкое вино.

Дворцы и храмы, возвышаясь,
Сверкали колоннадой ног.
К пилонам крики подымаясь,
Под небеса несли восторг.


Панно , качаясь над рядами,
Сюжетами манили взор.
И люди, тыча в них руками,
Смеясь, несли какой-то вздор.

Под пьяный крик толпы взбешённой
И галлы пленные пошли.
Их вождь, цепями оплетённый,
Как мул, тащился впереди.

Во след ему в толпе кричали:
«Верцингеторикса  казнить!»
Гнилы овощи кидали,
В него стараясь угодить.

Тут гул внезапно прекратился,
Как будто схлынула волна.
Народ увиденным смутился,
И воцарилась тишина.

За триумфальной колесницей,
Позоря деву на ходу,
Солдаты на цепи царицу
Вели, как глупую козу.

В себе обиды подавляя,
Душой возвысясь над толпой,
Шла Арсиноя, чуть живая,
С поднятой гордо головой.

Она была неповторима
Осанкой царственной своей.
Всё недостойное незримо
Как будто отвергалось ей.

В тиши волнующих мгновений
Гремели пленной кандалы…
Раздались крики возмущений
Из одурманенной толпы.

Как громовые перекаты,
Народный гул стал нарастать.
Пришлось глумившимся солдатам
Свои старания прервать.

Людские массы охватила
Протеста бурная волна.
Они у Цезаря просили…
Ни хлеб, ни зрелищ и вина.

Народ просил во имя бога
Акт унижений прекратить.
Не осуждать царицу строго
И египтянку не казнить.

Взгляд беспокойный Клеопатры
Следил за чернью и сестрой.
И он заметил, как солдаты
Щиты подняли пред собой.

Весь гнев безудержным порывом
На них направлен был толпой.
Летели камни и оливы…
И всё, что было под рукой.

Не вызывала Арсиноя
У Клеопатры чувств добра.
Но всё ж горда была сестрою:
Ведь кровь текла у них одна.

От крика Форум содрогался,
Мятеж в столицы назревал.
Весь город будто взбунтовался,
Но Цезарь всё ещё молчал.

В нём дух тщеславия ютился…,
Но всё ж, опасность осознав,
С небес на землю опустился
И деве милость обещал…






      Глава 3. Беспокойства
       великих.

В Трастевере, на личной вилле,
Где Тибр спокойно воды лил,
Гай Юлий с Клеопатрой мило
Досуг любовный проводил.

В тени садов они, как боги,
Хотели переделать мир.
В Алексендрийские чертоги
Перенести желали Рим.

Венок лавровый не снимая,
По Риму Цезарь разъезжал.
Пурпурный плащ, везде мелькая,
Сенат и граждан раздражал.

На мир, как Дионис, взирая,
Он в эйфории пребывал.
О всемогуществе мечтая,
Идти на Индию желал.

Он, в ореоле триумфата,
Избранником себя считал.
И в кресле золотом Сената,
Как царь восточный восседал.

Но всё же мысль об Арсиное
Была занозой в голове
И не давала им покоя
Ни днём, ни ночью, ни во сне.

Достоинствам, ей свыше данным,
Любой завидовал герой.
В триумфе не было ей равных,
Она довлела над толпой.

Сам Цицерон ей возгордился,
Трастевер тихий посетил.
За Арсиною он вступился
И снисхождения просил.



Терзали мысли Клеопатру,
Как быть с соперницей-сестрой.
Но ей и мысль была отвратна
Оставить пленницу живой.

Ни чары женские, ни ссоры
Не дали нужный результат.
Гай Юлий Арсиною вскоре
Решился в Эфес отослать…

   Глава 4. Ссылка в Эфес.

По Риму в крытой колеснице,
Пока великий город спал,
Конвой мятежную царицу
В ближайший порт сопровождал.

Её в далёкую Тавриду
Великий Цезарь отсылал,
Где храм богини Артемиды
У моря синего стоял.

Туман, спустившийся на город,
Отъезд сей тайной покрывал.
По телу Арсинои холод
Тюремной дрожью пробегал.

Следы прошедших испытаний
На коже бледной пролегли.
Но дни тюремных истязаний
Сломить девицу не смогли.

За бахромой из колесницы
Виднелись рощи и поля.
Казалось ей, что будто снится
Под дымкой райская земля.

Впервые тело Арсинои
Не раздражали кандалы.
Впервые сладостной чредою
Роились в голове мечты.




Щемило сердце ностальгией
По прошлым девичьим годам.
Ей чудилась Александрия
И всё потерянное там.

Пьянящей утренней прохладой
Царицу ветерок ласкал.
И сон приятною усладой
Под стук колёс её объял…

      …
Матросов крик и шум прибоя
Ворвались в безмятежный сон.
В порту очнулась Арсиноя,
Издав при этом слабый стон.

Морские воды серебрились,
Играя пеною морской,
И дружно к берегу катились,
Красуясь голубой волной.

Поодаль в бухте швартовались
Земель далёких корабли.
На них по трапу подымались
С тюками чёрные рабы.

Носилки с шёлковым навесом
Вдруг появились впереди.
И Арсиноя с интересом
Пыталась что-то в них найти…

Остановилась колесница,
И всадник, соскочив с коня,
На шаг приблизился к царице,
В глаза учтиво ей глядя.

«Марк Туллий от себя, царевна,
Прислал носилки и рабов
И пожелал Вам непременно
Попутных ласковых ветров.

Сейчас он болен, и не может
В Тавриду Вас сопроводить.
Но если бог ему поможет,
То в храм приедет навестить».
Слова теплом проникли в душу,
Румянец вспыхнул на щеках.
Покой душевный был нарушен,
Блеснули слёзы на глазах.

Легко, по-девичьи, царевна,
Минуя поданной руки,
С подножки спрыгнула на землю,
Манерам светским вопреки.

Дары с восторгом принимая,
Она, упругая, как лань,
Вельмож, солдат не замечая,
Неслась, придерживая шаль.

Она была подобна птице,
Давно не видевшей небес,
И не могла остановиться
От восприятия чудес.

Под шёлковый навес влетая,
Привычно крикнула рабам…
И на подушках восседая,
В молитвах вознеслась к богам.

Рабы и прибывшие лица
Степенно двинулись вперёд.
И Арсиноя, как царица,
Качаясь, удалилась в порт…
 
Часть III.
Таврида, храм Артемиды.

    Глава 1. Прибытие.

Семь долгих дней в Эксинских водах
Попутным ветром шёл корабль.
Мечты и ясная погода
Манили в голубую даль.

За горизонтом Арсиноя
Искала будущее дней.
Однообразие морское
Наскучило изрядно ей.

Хотелось новых ощущений
И в жизни лучших перемен,
Искало сердце утешений,
Но месть ей чудилась взамен.

Пока есть жизнь, есть и надежда
Возмездие осуществить.
Но, несомненно, надо прежде
Себя друзьями окружить.

И в сердце вновь воспламенился
Любви не тлеющий огонь,
Когда незримо к ней явился
В мерцаньях памяти Стратон.

И мир счастливый и далёкий
Воспоминания будил.
Он был кровавым и жестоким,
Но был по-прежнему ей мил…

Нежданно берег показался –
Тавриды дивный уголок.
Белея, храм там возвышался,
Богини греческой мирок.

От чувств, объявших Арсиною,
Забылась в радости печаль.
За чуть дрожащей пеленою
Загадочно виднелась даль.
Ну, вот и чайки появились,
Мирские вестницы земли.
Они над палубой кружились,
Как будто что-то там нашли.

Их крики, тишину пронзая,
Оповещали словно всех,
Что где-то рядом твердь земная
И скоро долгожданный брег.

Холмы зелёные у моря,
И пенный в гавани прибой
Очаровали Арсиною
Неповторимой красотой.

Заметно берег приближался,
В порту виднелись корабли.
А храм, за ними возвышаясь,
Как будто вырос из земли.

Толпились люди у причала,
Рабы, матросы и купцы.
Из Рима парусник встречая,
Стояли жрицы и жрецы.

       Встреча Арсинои.

Слух о египетской царевне
Весь древний Эфес  облетел.
К её прибытию заметно
Огромный город опустел.

Все горожане в час рассвета
Как будто бы сошли с ума.
Мужчины, женщины и дети
Покинули свои дома.

Людской поток тянулся к морю,
Как муравьиная орда,
Навстречу юной Арсиное
Людей тянулась череда…

В порту вдруг возгласы раздались,
Засуетился весь народ.
И те, кто сзади оказались,
Рвану сквозь толпу вперёд.

На корабельный трап царевна
Вступила, словно божество.
И в этот миг людей мгновенно
Объединило торжество.

Перебивая шум прибоя,
Разнёсся гул по всей толпе.
И ощутила Арсиноя
Приливы радости в себе.

Ей даже не могли присниться
На чуждом берегу цветы.
Её встречали, как царицу,
И было некуда сойти.

Восторг толпы был не напрасен.
В цветущей девичьей поре
Она собой была прекрасна,
Подобна утренней заре.

Верховный жрец и Мегабиза,
Не сдерживая чувств своих,
Взирали на царевну снизу,
Как на небесный божий лик.

Прислуга, стражники из храма
Пытались горожан сдержать.
Народ плотней теснился к трапу,
Желая деву увидать.

На берег стройными рядами
Сошли носильщики-рабы.
Они могучими телами
Путь расчищали от толпы.

Триумф как сон воспринимая,
Царевна не могла понять,
Когда и как в далёком крае
О ней народ сей мог узнать.

Но слух давно об Арсиное
Достиг Эфесских берегов.
Её встречали, как героя,
Как дочь египетских богов.

Царевне было чем гордиться:
Она в свои шестнадцать лет
Мятеж возглавила в столице
И одержала ряд побед.

Полгода девица в блокаде
Держала римский легион,
В бою с войсками Митридата
Сирийцам нанесла урон.

Себя поставив против Рима
В освободительной борьбе
Она, меняя облик мира,
Всем заявила о себе…

 Прибытие в храм Артемиды.

В носилках царственно качаясь,
Царевна ощущала блажь.
Природой местной умиляясь,
Свершала первый свой вояж.

Густая зелень изумляла
И красками ласкала взгляд.
К реке болота подступая,
Скрывались в дымчатый наряд.

В низине топкой храм огромный,
Как неземной колосс стоял.
Казалось, что его колонны
Своей рукою бог ваял.

Он как из прошлого пришелец,
Являл собой чудесный плод,
Который сотворил умелец,
Себя прославив и народ.




Здесь даже путник искушённый
На миг в забвение впадал.
Величием таким смущённый,
Себя ничтожным сознавал…

По плитам мраморным ступая,
Ритмично двигались рабы.
Царевна, к храму приближаясь,
Осознавала миг судьбы.

У храма все остановились,
Знак Мегабиза подала,
Носилки плавно опустились,
И Арсиноя с них сошла.

Обритый череп преклоняя,
Царице молвил главный жрец:
Жрец: «Вот и обитель пресвятая,
В ней почитаем всяк жилец.

Не царские у нас палаты,
Но в храме всё для быта есть.
Смотрящий вверх не видит злата,
Он в созерцанье бога весь.

Заботу о тебе, царевна,
Я Мегабизе поручил.
И очищения от скверны
У Артемиды попросил».

С улыбкой доброй Мегабиза
К девице робко подошла.
И, ожидая все капризы,
Глаза на гостью подняла…

Мегабиза: «Знакомству нашему я рада
И всех богов благодарю,
Тебя приславших как награду
За службу верную мою.

Под покровительством богини
Мы жизнь здесь скромную ведём.
И лишь тогда её покинем,
Когда к Аиду мы сойдём.

Я буду всячески стараться
Полезной быть в твоей судьбе.
И если свыше нам воздастся,
Я стану матерью тебе».

Арсиноя: «От тёплых слов и бурной встречи,
Достойной истинных царей,
Мне, несомненно, стало легче
Среди приветливых людей».

Мегабиза: «Теперь позволь мне, Арсиноя,
Тебя в обитель пригласить
И показать твои покои,
Где ты отныне будешь жить…»

Дорога к храму поднималась
На сорок лестничных шагов.
Над ней святыня возвышалась,
Как обиталище богов.

Её двойная колоннада
Надёжно подпирала свод.
И блеском мраморного ряда
Очерчивала небосвод.

Как стражи храма, кипарисы
Стояли неподвижно в ряд.
Взглянув на них, сказала жрица:
«Они всё видят, но молчат…

Мегабиза: «Четыре века эти стены
По воле божьей здесь стоят,
И тайны многих поколений
Они под сводами хранят.

Здесь жили знатные изгои
Найдя убежище себе.
Иди смелее, Арсиноя,
Навстречу будущей судьбе».

С решимостью в глазах царевна
Взошла на первую ступень
И быстро, всем на удивленье,
Наверх скользнула, словно тень.

За нею, свиту возглавляя,
Почтенно шёл верховный жрец.
Девицу в храм сопровождая,
Он был задумчив, как мудрец.

За службу долгую в святыне
Он тайны бытия познал.
И ясно понял, что отныне
Врагом её врагам он стал.

Верховный жрец опасность видел
В особе царственной четы.
И Клеопатры месть предвидел
За дерзкие на трон мечты.

По воле случая и бога
Царевна в жизнь его вошла.
А месть кровавою дорогой
К нему в святыню пролегла.

Но юное дитя Египта
Невинной жертвою была.
И сострадая, очевидно,
Он не желал царевне зла…

Резные круглые колонны,
Своей пугая высотой,
Предстали перед Арсиноей
Гигантской мраморной чредой.

Святая древняя громада
Невольно вызывала страх,
Как будто вход в её палаты
Таился где-то в небесах…

Верховный жрец:
«Не бойся, дочь моя, богини.
Остерегайся лишь людей,
Которым осквернить святыню,
Что резать на банкет свиней.

Ступай в обитель Артемиды,
Оставь мирскую суету,
Забудь все прошлые обиды,
Доверься божьему суду.
Свою духовность совершенствуй,
От мести кровной откажись,
Во храме не прелюбодействуй,
С судьбой своею примирись.

Мы в равной мере получаем
Природы дивные дары,
Но как делить, не понимаем,
И мыслим всуе, как воры.

Умение с пути не сбиться
И есть та сила в бытие,
Что не даёт нам заблудиться
На этой суетной земле.

Теперь позволь мне удалиться
И благ душевных пожелать.
Не на земле судьба вершиться,
Она от бога благодать»…

Арсиноя: «За проповедь и наставленье
Благодарю, верховный жрец.
Нелёгок будет путь к смиренью,
Но он разумия венец».

И старый жрец, простившись взглядом,
Исчез среди колонн тот час.
И в тот же миг царевна рядом
Услышала знакомый глас.

Мегабиза: «В молитвах, милая царевна,
Лишь исцеляется душа –
Кто бога славит повседневно,
Тот возвышается, служа.

Я научу тебя быть жрицей,
И стану тенью твоих дней.
Моей ты будешь ученицей,
А я наставницей твоей».

Приятный голос Мегабизы
Девичьи мысли пробудил
И тихо молвила девица:
«В тебя бог лучшее вложил.

Арсиноя: «Меня же боги обделили,
Во мраке и кровав мой путь.
Сестра ко злу меня склонила,
Во мщении лишь вижу суть.

Я здесь, как раненая птица,
Которой некуда лететь.
Мне остаётся лишь молиться
И в небо иногда глядеть…»

И жрица юную царевну
По-матерински обняла.
И, что-то говоря напевно,
Её в святыню провела.

Пройдя тенистые палаты,
Алтарь свящённый им предстал,
Где золочёные лампады
Огромный освещали зал.

Как центр вселенной, Артемида
Стояла глыбой золотой.
И схожесть статуи с Изидой
Царевна вспомнила с тоской.

А со стены, как громовержец,
Великий Александр смотрел.
Он, как бессмертный самодержец,
Теченье времени презрел.

Знакомый голос главной жрицы
Возник у девы за спиной:
«Позволь царевна, объясниться,
Какое чудо пред тобой…

Мегабиза: «С эпохи славных амазонок
У моря городок стоял.
О нём бы не узнал потомок,
Коль Крез  бы стройку не начал.



Тиран и душегуб народа,
Вину желая искупить,
Богине здесь среди болота
Решился храм соорудить.

Цари соседние, вельможи
Своё добро везли сюда.
Богине мраморное ложе
Всем миром строили тогда.

А тот рисунок не случаен,
Три века этому назад,
Для всех тогда был день печален –
Поджёг святыню Герострат .

В великом находясь походе,
Сам Александр сюда ходил.
Узрев руины, он заботой
Святыню эту окружил.

В короткий срок кровавым потом
Был восстановлен этот храм.
И чудо света всех народов
Предстало вновь его глазам.

Во славу подвига героя,
Его всесильного, как Зевс,
Портрет настенный, Арсиноя,
Создал художник Апеллес.

Под покровительством богини
Не только пребываем мы,
Здесь золото, зерно, картины
Хранят подвалы среди тьмы…»

Арсиноя: «Всегда великое творенье
Величие эпох несёт,
То прославляя поколенье
На много времени вперёд.


Но странно, что и все злодеи,
Великий совершая вред,
В истории живут не тлея,
Свой чёрный оставляя след…»

О чём-то вспомнив, Арсиноя
Прервала пылкий монолог.
Ей не давала мысль покоя –
Быть может, двоелик и бог…

Глаза её, как меч, блеснули,
Прошла усмешка по губам.
И вскоре струйками скользнули
Девичьи слёзы по щекам.

Мегабиза: «Я вижу, милая царевна,
Ты до сих пор во власти тьмы.
Видать, запала в душу скверна,
Но тем нужнее будем мы.

Воспоминания о прошлом
В пучину грешную влекут.
Без очищенья будет сложно
Избавиться от этих пут.

Смиренный только удостоен
Защиты от враждебных сил.
Но всё потом…, пора в покои,
Обедни час уже пробил…

  Глава 2. Цицерон и Арсиноя

Тянулись месяцы, как годы,
Однообразной чередой.
Утрата жизненной свободы
Рождала умственный застой.

Всё чаще мысли Арсинои
Витали где-то далеко.
К чужим обрядам и устоям
Привыкнуть было нелегко.




Самозабвенные молитвы
И равномерный быт жрецов
Легли печалью очевидной
На юное её лицо.

Огонь светильников спокойно
На стены тени отражал.
И мысль прервалась Арсинои,
Когда он мелко задрожал.

В открывшуюся дверь покоев
Прислужница её вошла
И, извинившись, беспокойно
Скороговоркой начала:

Служанка: «К Вам, госпожа моя, из Рима
Какой-то прибыл господин.
Он стар, ведёт себя учтиво
И ждёт за дверью не один.

Сей старец принять его просит,
Желает что-то сообщить.
И Вам, царевна, лично хочет
Подарки скромные вручить…»

Арсиноя: «Проси войти его, Хадиза,
И за дверьми пока постой.
Все подношенья Мегабизе
Отдай на жертвенник святой».

И вот, по-старчески сутулясь,
Вошёл в покои Цицерон.
Годам преклонным повинуясь,
Неспешно продвигался он.

Царевна, чувствам отдаваясь,
Навстречу бросилась к нему.
Визиту старца удивляясь,
Бежала к гостю своему.

Забыв обличие святое
И не скрывая чувств своих,
Обняла старца Арсиноя –
И мир на миг исчез для них.

Арсиноя: «Прости за искренность такую,
Не слабость этому вина.
Ты, словно факел в ночь слепую,
Мне душу осветил до дна.

Твои труды неоценимы,
Твоё добро сильнее зла,
Ты светоч в тёмном царстве Рима,
Я верила и тем жила.

Устал ты, видимо, с дороги,
Присядь вот здесь и отдохни.
Расслабь свои больные ноги,
За скромность быта извини.

Хадиза, гостю угощенье
От Мегабизы принеси.
А господина подношенья
Вели в обитель занести».

Марк Туллий, словно бы стараясь
Известий тайну сохранить,
К царевне ближе наклоняясь,
Ей начал тихо говорить:

Цицерон: «Убит в Сенате Юлий Цезарь,
Грядут «кровавые дожди».
Пока не будет новый кесарь,
Не погасить пожар вражды.

За кровь у статуи Помпея
Всевышний Риму не простит.
На поле Марсовом сожженье
Царя царей нам предстоит.

Твоя сестра, не выезжая,
На вилле, затаясь, сидит.
Себя услышать в завещанье
Надежду хрупкую таит.

Террор убийцам объявили
Антоний и Октавиан.
Раздел востока отложили,
Не вспоминают египтян.

Убийцы время не теряют,
Собрали против них войска.
Их Брут и Кассий возглавляют,
Гражданская война близка.

Нил не принёс большие воды,
Египет голод охватил.
А Неотерос  все невзгоды
На Клеопатру возложил.

Момент отсутствия царицы
И недовольство египтян
Дал шанс её врагам сплотиться
И к мятежу склонить мирян.

Советники царя толкают
На власти силовой захват.
Тебя царицею желают…,
И я бы этому был рад.

Но соправитель Клеопатры,
Косясь на Римский легион,
Боится грозной Филопатры
И не спешит присвоить трон.

Он юн, но всё же понимает,
Что двор шпионами кишит.
И страх спиною ощущая,
Ночами даже плохо спит.

Сарапион – наместник Кипра,
Готов свой флот прислать сюда.
И ждёт, когда исчезнет в Тибре
Диктатор Рима навсегда.

У Клеопатры есть идея
Тебя, царевна, устранить.
А фараона Птолемея
Цезарионом  заменить…»


Марк Туллий, чувствуя отдышку
И словно призраков боясь,
Замолк и, сделав передышку,
Продолжил, ближе наклоняясь:

Цицерон: «Пока империю терзает
Пожар междоусобных войн,
Твой, Арсиноя, наступает
Прекрасный шанс ввязаться в бой…»

Арсиноя: «Признательна тебе, Марк Туллий,
За то, что ты сейчас со мной,
За то, что за меня рискуешь
Своей седою головой.

Я знала, что меня Изида
Здесь не оставит прозябать.
Я, как наследница Лагидов,
За трон готова воевать.

Но нужен для такой затеи
Немалый золотой запас.
Я ничего здесь не имею.
Как видишь, скромный быт у нас».

Цицерон: «Мы позаботились об этом:
В носилках нужное найдёшь.
В таких делах с одним советом
К вершине власти не дойдёшь.

Сарапион и Неотерос
Тебя в Александрии ждут.
Они к тебе явили верность
И золото ещё пришлют.

И знай, что имя Клеопатра,
Как бич народу моему.
И Рим лишь облегчённо завтра
Вздохнёт к приходу твоему…»

Но тут, как будто бы очнувшись,
Услышав чьи-то голоса,
Марк Туллий, хитро улыбнувшись,
Девице заглянул в глаза.

Цицерон: «А чтобы ты душой взлетела,
И жизнь была повеселей,
Привёз тебе слугу, царевна,
Он будет верным, как Орфей ».

От слов девица обомлела,
Как от весёлого вина,
И ощутила, как по телу
Прошла стыдливости волна.

Смутившись от такой загадки,
На дверь невольно посмотрев,
Царевна, не играя в прятки,
Спросила, тут же покраснев:

Арсиноя: «Меня, как жрицу, искушаешь,
Иль ты изволил так шутить?
Ты в храме Божьем прибываешь,
А здесь порядки надо чтить».

Цицерон: «Дела господни мне незримы,
Но точно я могу сказать,
Что тот, кого привёз из Рима
За жизнь твою готов страдать.

Позволь ему войти в покои
И радость встречи испытать.
Уверен, будет этот воин
Тебя, как прежде, опекать».

Ответа не дождавшись, громко
В ладоши хлопнул Цицерон.
Открылась дверь, в покои бойко
Загадочно вошёл Стратон.

Его щеку чертой кривою
Багровый шрам пересекал.
А капюшон над головою
Лицо таинственно скрывал.



Вид чужеземца Арсиною
Высоким ростом изумил.
Знакомый взгляд из капюшона
Воспоминанья пробудил.

Но мысль, мелькнувшая вначале,
Навязчивой казалась ей.
Ведь с той поры царевна знала,
Что тот Стратон в миру теней…

Арсиноя: «Вели, Марк Туллий, незнакомцу
С лица откинуть капюшон.
Пусть ближе подойдёт к оконцу
И назовётся, кто же он».

Старик, недолго размышляя,
Назваться гостя попросил.
И быстро, капюшон снимая,
Стратон лицо своё открыл.

И сердце в радости забилось
В потоке восходящих чувств,
Царевна словно очутилась
В плену своих душевных буйств.

В порыве страстном Арсиноя,
Восторг не в силах удержать,
Забыв в сей миг о Цицероне,
К Стратону бросилась бежать.

И чудо, наконец, свершилось.
Сквозь испытания пройдя,
Любовь их вновь соединилась,
В единстве рай себе найдя.

Любви забытые мгновенья
Их в мир желаний вознесли.
Горячих губ прикосновенья
Тепло по телу разнесли…

Марк Туллий, затаив дыханье,
Их встрече пылкой не мешал.
И, по-отцовски наблюдая,
О прошлом с грустью вспоминал.

В быту безнравственном и пошлом
Горел он, жизнь свою губя,
Все чувства и надежды в прошлом
Оставил, исчерпав себя.

И горький привкус сожаленья
Пришёл из глубины души.
К чужой любви прикосновенья
В мир грёз прошедших унесли…

    Глава 3. Тайный заговор

На берегу, под шум прибоя,
От посторонних глаз вдали,
Стратон и жрица Арсиноя
Свой тайный заговор вели.

Лишь иногда от моря ветер
Их фраз обрывки доносил.
И было ясно – этот вечер
Мятежный путь определил.

Арсиноя: «… Корабль на Кипр для их обмана
Загрузишь шёлком и руном.
Отбудешь завтра утром рано
С попутным лёгким ветерком…

… Письмо отдашь Сарапиону
Без посторонних и без слов.
Остерегайся там шпионов
И затаившихся врагов…

… Узнай в Канопе у Анукис
О тайнах царского двора.
И, если справедлив Анубис ,
То наша сложится игра…

… Никто другой узнать не должен
О том, что ты посланник мой.
И, как бы не был путь твой сложен,
Ты будь, как статуя, немой…


… Я за тебя молиться буду
И милость у богов просить…
И прав старик, что проще в смуте
Свои претензии решить…

Стратон: «… Дай бог всему осуществиться,
Секреты я могу держать.
Мне даже мёртвому, царица,
Никто не сможет рот разнять…»

Глава 4. В Риме.

На улицах кровавых Рима
Мятежный дух не утихал.
Смердящих запах трупов, дыма
У граждан страхи вызывал.

Убийство Цезаря надолго
Великий город всколыхнул.
И, словно наказанье богом
В резню кровавую втянул.

В такой опасной обстановке
Лишилась Клеопатра сна.
На вилле, будто в мышеловке,
Вердикт судьбы ждала она.

Но всё имущество Гай Юлий
Октавиану завещал.
И все надежды ускользнули,
Как будто кто-то их украл.

С обидой в сердце Клеопатра
Покинула враждебный Рим.
Он был утрачен безвозвратно
И стал без Цезаря пустым…

…
Египет падал без царицы
В разруху, в голод затяжной.
Парфяне  подошли к границе,
Грозя очередной войной.
В столицу прибыв, Клеопатра
Свой трон решила укрепить.
Сторонников супруга-брата
Велела сразу же казнить.

Заполучить когорты Рима
Пока царица не могла.
И, словно львица, терпеливо
К броску готовясь, залегла.

И, мудрость в силе разумея,
Она не стала чуда ждать.
Стратегам золото доверя,
Свой флот велела воссоздать.

Дела текущие решая,
О Риме думала она.
Момент удобный поджидая,
Свой ход запасный берегла.

Из полководцев, власть берущих,
Антоний приглянулся ей.
В империи он был ведущим,
Но Эрос был его сильней.

В своих любовных похожденьях
Он очень неразборчив был.
От танцовщицы до царевны
Он буйства похоти дарил.

Октавиан, приемник власти
Был слаб здоровьем, но строптив.
Он ей и сыну был опасен,
Интриги в Риме не простив.

Имперских дум не оставляя,
Считала Клеопатра дни.
Когда же вновь судьба лихая
В её душе зажжёт огни.

Интриги новые, как вина,
Привычно зрели в голове.
И хищный нрав тому причина,
Заложенный в её родстве.

Мечта о казни Арсинои
Её терзала день и ночь.
И гнев души она порою
Была не в силах превозмочь.

В то время в храмовых покоях
В далёком греческом миру
Вела сестрица Арсиноя
Свою опасную игру.

Курьеров в страны засылая,
Она известия ждала.
Как зверю сети расставляя,
В них Клеопатру стерегла.

Но сообщения, как тучи,
Сгущались мрачной чередой.
И замысел, как холм сыпучий,
Терял обличие своё.

Один из прибывших шпионов
Ей вести страшные привёз –
Казнил Антоний Цицерона,
Он голову бедняге снёс.

Не понимала Арсиноя,
Чем бога мог он прогневить,
За что же варварской рукою
Решился гения убить.

В воспоминаниях из детства
Антоний юношей предстал,
Когда на колеснице резво
В Каноп к царевнам заезжал.

Любезнейшую приняв позу,
Её улыбкой наградил,
Но тут же сорванную розу
Вдруг Клеопатре подарил.

Тогда уже он предпочтенье
Сестре, не думая, отдал.
Внеся раскол в их отношенья,
Антоний нрав свой показал…

Очередной доклад курьера
У Арсинои вызвал гнев.
Весть повторить она велела,
При этом сильно покраснев.

Курьер: «В Александрии Клеопатрой
Отравлен младший Птолемей.
И вскоре станет, вероятно,
Цезарион супругом ей…»

…
С печалью в сердце Арсиноя
В молитвах проводила дни.
Но по ночам в святых покоях
Ей виделись плохие сны.

Она прекрасно сознавала
Свою опасность жития.
Душа от гнева трепетала,
Дорогу к богу не найдя…

Лишь возвращение Стратона
Придало ей духовных сил.
Узнав, что флот Сарапиона
На помощь Кассию отплыл.

Особенно её утешил
Тот факт, что римский легион
Египет вдруг покинул спешно,
Но в Кадеше был окружён.

Заинтригованная вестью,
Царевна руку подняла.
Прервав Стратона этим жестом,
Вопрос по ходу задала:

Арсиноя: «Мой друг, не торопись, подробней
О легионе расскажи.
Присаживайся поудобней
И всё, что знаешь, расскажи».

Стратон: «Антоний друга Долабеллу
На армию парфян послал.
Но Кассий быстро и умело
У Кадеша его догнал.
Сражение недолго длилось,
Недолго Кассий крепость брал.
Как только солнце закатилось,
Так Долабелла Кадеш сдал.

Все как один легионеры
Под флаги Кассия пошли.
Их командира Долабеллу
Казнённым в крепости нашли.

Потеря флота, легиона,
Нехватка золота в казне
Опоры расшатали трона
И смуту вызвали в стране.

Но Клеопатра приступила
На верфях строить новых флот,
И для себя уже решила
Найти к Антонию подход.

Предательство Сарапиону
Царица не могла простить.
Своих доверенных шпионов
Его послала устранить…»

Арсиноя: «Противника любая слабость
Должна мишенью нам служить.
Порой нужна усилий малость,
Чтоб сильного врага сломить.

И чем точнее выбор цели
И лезвие меча острей,
Тем меньше ран на мёртвом теле,
А царство будет тем целей.

Есть цель, а выстрелить нам нечем,
Но есть идея у меня.
Ведь брат не мёртв, он жив, он вечен,
И должен объявить себя.

Для этого Стратон, ты должен
Отбыть в Египет поскорей.
Верховный жрец тебе поможет
Избрать царя среди людей.

Живым он явится народу,
Борьбу возглавит за свой трон.
Ворота к моему приходу
Откроет ложный фараон…»

Стратон: «Всегда считал тебя богиней.
Ты, словно молния с небес,
Ударишь Клеопатре в спину,
Как будто прогневился Зевс.

Я утром ранним, Арсиноя,
Отбуду с миссией твоей.
Но ты и за своей спиною
Оберегайся злых людей...»

    Глава 5. Слухи издалека

Как прежде, буднично и вяло
Обитель службами жила.
Лишь слабым эхом достигала
Скупыми слухами война…

Как будто при Филиппах Кассий
Антонию сраженье дал.
Но пыл победный был напрасен,
Он бой с позором проиграл.

Бойцам не помогли молитвы,
Последним оказался бой.
А Брут и Кассий после битвы
Тотчас покончили с собой.

В Александрии Клеопатра,
Узнав сражения исход,
Послать решила триумфатру
Новейший свой военный флот.

Надеясь на поддержку Рима,
Она возглавила поход.
Но ураган неукротимый
По морю раскидал весь флот.




Царица чудом уцелела,
Не все добрались до земли.
И адмиралу повелела
Вернуть в Египет корабли.

Тут по Египту злые слухи
О Птолемее поползли.
Твердили, будто в храме слуги
Царёнка здравеньким нашли.

А между тем прошёл Антоний
По Сирии, как ураган.
Его железные колонны
Разбили армию парфян.

Для иудеев и сирийцев
Освободителем он стал.
Актрис, рабынь, матрон, царицу
Он без разбора возжелал.

 Прибытие Антония в Эфес

С Афин до Эфеса помпезно
Антоний в города въезжал.
Как новый Дионис, любезно
От греков подать принимал.

В угаре пышных встреч и славы
Он чувство времени терял.
Развратом, пьянством, как отравой,
Своё нутро он наполнял.

Прослышав, что Антоний вскоре
Святыню хочет посетить,
Рискнуть решила Арсиноя
Его о милости просить.

Казалось, что по всей Тавриде
Был слышен праздный шум и гам:
Почтить богиню Артемиду
Антоний утром прибыл в храм.




Вселенской матери-богине
Он дань великую привёз.
С трудом смирив свою гордыню,
Дары на жертвенник принёс.

Наметя встречу, Арсиноя
Свой терпеливо шанс ждала.
Но к победителю-герою
В толпе пробиться не могла.

И вот блистательный Антоний
Вдруг отделился от толпы.
К нему метнулась Арсиноя,
Как к повелителю судьбы.

К его стопам припала жрица.
На миг Антоний обомлел.
Уже хотел освободиться,
Но при народе не посмел.

И тут, как бог-благотворитель,
С колен девицу приподнял.
Лицо паломницы увидев,
Он Арсиною в ней признал…

Антоний: «Тебе, царевна, непристойно
По рабски спину гнуть в пыли.
Просить всегда умей достойно,
Как предки делали твои…»

Арсиноя: «Свобода стоит унижений,
Её нет слаще на земле.
И потому из всех прошений
Желаннее свобода мне.

Позволь покинуть мне чужбину,
Взываю к милости твоей.
Не делай из меня рабыню,
Хочу достойна быть царей…»

Антоний: «Я понимаю суть прошенья,
Но Цезарь мудрым был всегда.
И потому его решенье
Не отменю я никогда.

И мне вражда в Александрии
Сейчас и позже не нужна.
В огне военной истерии
Сгорит и римская казна.

Двоим во власти искушений
Одну корону не отдать.
Избранник божий, без сомнений,
Достоин ею обладать.

У каждого своя дорога,
Своя извилина судьбы.
Кому дела вершить от бога,
Кому отправиться в рабы…»

Арсиноя: «Ты сам, Антоний, не свободен,
Довлеет Цезарь над тобой.
Ты богу, видно, не угоден
И будешь лишь всегда второй.

Я младшая в своём семействе,
Но в мыслях не была второй.
Я трон расшатывала в детстве,
И цезарь дрогнул предо мной…»

       Глава 6. Прибытие
        Клеопатры в Тарс

Антоний в пьянстве и разврате
Досуг свой в Тарсе проводил.
Он ждал визита Клеопатры
И во грехах её винил.

Теряя время и надежды
Он Деллия  послал за ней.
Покой искал в вине, как прежде,
Но раздражался всё сильней.

Судьба ему благоволила,
Во славе приучила жить.
Лишь Клеопатра не спешила
Герою дружбу предложить.

И вот в осенний день Антоний
Народ на площади собрал.
Он, как герой, как царь и воин,
В кирасе золотой сверкал.

Толпа с трудом воспринимала
Его напыщенную речь.
Слова обрывисто звучали,
Как рубящий в атаке меч.

Но тут народ засуетился
И хлынул к берегу реки.
Трибун, не поняв, удивился
И сжал во гневе кулаки.

Глазам его предстало чудо:
Подобно солнцу на воде,
Огромное стояло судно,
Сверкая золотом везде.

Корабль кормою золотистой
С пурпурным шёлком в парусах
Рядами вёсел серебристых
Плескался в голубых волнах.

Позволить может лишь богиня
Себе подобное создать.
«Плавучая Александрия» -
Он на борту смог прочитать.

Антоний понял, Клеопатра
Визит достойный нанесла.
И зависть душу безвозвратно
На рабство Марка обрекла.

В сей миг покинутый народом
Он уязвимость ощутил.
И, как стратег, искал подходы,
Но всуе их не находил.

Увидев вдруг легионера,
Он на корабль указал.
И пафосно, в своей манере,
Слегка прищурившись, сказал:

Антоний: «Проси великую царицу
Ко мне явиться на обед.
Антоний жаждет веселиться
И ждёт на берегу ответ…»

       …
Недолго шли переговоры,
Посланник получил отказ.
И никакие уговоры
Её не заманили в Тарс.

Привыкший к почестям и славе,
Антоний губы нервно сжал.
Не поняв истину забавы,
Отказ за дерзость посчитал.

«Но пожелала Клеопатра, -
Легионер продолжил вдруг, -
На корабле Вас видеть завтра,
Без Вашей свиты и подруг…»

Заинтригованный Антоний,
С трудом пытаясь чувства скрыть,
С ухмылкой потерев ладони,
Сказал: «Придётся уступить…»

В осенний день без церемоний,
В назначенный царицей срок
Поднялся на корабль Антоний
И свой восторг сдержать не смог…

На мачтах, реях и надстройках
Горели сотни фонарей.
Играли флейты, цитры бойко
Для групп танцующих детей.

Мальчишки, пухлые как девки,
Ходили мягко по коврам.
А полуголые нимфетки
Раскуривали фимиам.

Босые евнухи вальяжно
К большому гостью подошли
И, поклонившись очень важно,
Его к царице повели.
Под сводом чудной колоннады,
Похожей на дворцы Афин,
Стоял роскошный и крылатый
Золототканый балдахин.
Благие запахи витали
Средь веселящихся людей.
Как сфинкс, на троне восседала
Египетская дочь царей.

Глазами встретившись с царицей,
Антоний оробел слегка.
Он ощутил, как в нём струится
Любви волшебная река.

И страх, и тяга к Клеопатре
Объединились разом в нём.
И чувство похоти внезапно
Ужалило его огнём.

Клеопатра: «Антоний, подойди поближе,
Так ощущения острей.
Ты возмужал, стал славой выше
И власть сжимаешь всё сильней.

В такой момент благословенный
Я рада видеть здесь тебя,
И наш союз бы, несомненно,
Одобрил Цезарь для себя…»

Антоний: «Пески там, что ли, золотые,
В твоей Египетской стране.
«Плавучая Александрия»
Как призрак сказочный во сне.

Такого корабля создатель
Красиво намекает мне,
Что здесь не я завоеватель,
Что я лишь гость в твоей стране».

Клеопатра: «В себе не стоит сомневаться
И опускаться до обид.
Нам надо, Марк, объединяться,
Пока под нами мир лежит.


И власть, и деньги мы имеем,
И шанс возвыситься нам дан.
Но по пути к великой цели
Не нужен нам Октавиан.

Тебе и мне он не попутчик,
Он интерес лелеет свой.
Донёс намедни мой лазутчик,
Что нож он держит за спиной.

Октавиан назначил сроки,
Когда к разделу приступить.
На западе и на востоке
Тебя желает потеснить…»

Полупрозрачная одежда
И взгляд пьяняще-колдовской,
Как дым, рассеяли надежды
На власть под собственной рукой.

Антоний знал, что Клеопатра
В интригах опытна, сильна.
И кем союзник будет завтра,
Не сомневается она.

Антоний: «Опасность есть, конфликт возможен,
Но не надёжна и постель.
Свои ножи мы прячем в ножны,
Пока объединяет цель.

В приватной, лёгкой обстановке
Согласен я на диалог,
Но, зная женские уловки,
В своих сужденьях буду строг».

Клеопатра: «Мотивы дружеской беседы
Во мне фантазии зажгли,
Но лишь реальные победы
Меня к тебе, Марк, привели.

Ну что ж, мой славный Марк Антоний,
Не стану больше утомлять,
Пойдём в плавучие покои,
По-царски буду угощать…»

…
Забыв империю, Антоний
Любовью душу утолял.
Полгода, как заворожённый,
Царицу он не покидал.

На корабле они, как боги,
Над грешным миром вознеслись.
Казалось им, что все дороги,
Как к центру мира, к ним сошлись.

В своей затее Клеопатра
Не сомневалася уже.
Сошлись их судьбы безвозвратно,
И стало легче на душе.

Согретая любовной негой,
Слегка от Марка отстраняясь,
Она промолвила стратегу,
Чуть-чуть как будто бы сердясь:

Клеопатра: «Антоний, ты в любви забылся,
Всё больше требуешь вина.
От дел военных отстранился
И не отходишь от меня.

Не может праздник вечно длиться,
Пора и совершить бросок
Туда, где враг сейчас таится,
Опередив его прыжок…»

Антоний: «Кого, позволь осведомиться
Желаешь ты опередить.
И что предложишь ты, царица,
Чтоб мир могли мы подчинить…»

Клеопатра: «В Эвностской гавани , Антоний,
Мой новый флот к боям готов.
И, если надо, фараоны
Откроют кладези веков.



Ну а врагов у нас немного,
Которых следует казнить.
Они, как псы, кусают ноги,
Желая жертву повалить…

В сирийском храме затаился
Подосланный лже-Птолемей.
На трон он дерзко покусился,
Склоняя к мятежу людей.

Сарапион – наместник Кипра,
Отправил Кассию мой флот.
Он с Арсиноей связан скрытно
И тайный заговор ведёт.

Верховный жрец и Мегабиза
Пригрели ссыльную сестру.
В Эфесском храме Артемиды
Они ведут со мной игру.

Их нужно прежде обезвредить
И двинуть армию в поход.
Октавиана надо встретить
Без отягчающих забот…»

Антоний: «Сарапион и самозванец
Должны обман свой искупить.
Ну а святыню лишь мерзавец
Способен кровью осквернить.

Сей храм там очень почитаем,
Он центр вселенной для людей.
Убийств последствия я знаю,
Восток мне не простит смертей…»

Клеопатра: «Мы в жизни познаём науки
Не с целью время обогнать,
А чтобы, избегая муки,
Его лишь обмануть и взять.

С твоими мыслями согласна,
Но Арсиноя не кумир.
Она по-прежнему опасна
И заслоняет мне мой мир.

В просторных трюмах четверть царства
Твой разум могут просветлить.
Мешки в них с золотом теснятся,
Они твоими могут быть…»

Глава 7. Возвращение Стратона

В прохладе сумрачных покоев
Дрожали тусклые огни.
Как вечный сон, для Арсинои
Мучительно тянулись дни.

Желанья, мысли и надежды
Метались в келье, как в норе.
Томясь в ней, жрица, как и прежде,
Ждала известий о сестре…

И тут, встревожив Арсиною,
Ворвался вихрем к ней Стратон.
Пропахший сыростью морскою,
Он резко сбросил капюшон.

Впервые поразили жрицу
Его безумные глаза.
В них неподдельный страх таился,
Разверзлись будто небеса.

Арсиноя: «Что так могло, мой храбрый воин,
Тебя так сильно напугать.
Ты высшей похвалы достоин
И смерть привык с мечом встречать…»

Стратон: «Угроза, милая царица,
Нависла, как дамоклов меч.
К тебе Антония убийцы
Спешат, чтоб голову отсечь.

В Кидн Тарсе  на огромном судне
Встречалась Клеопатра с ним,
Где в оргиях и пьяных буднях
Забыл он про великий Рим.


Он, как овца в тигровой шкуре,
Упал пред чарами её.
В любовной страсти поцелуев
Предал величие своё.

В злодейском сговоре Антоний
Свою мораль, как вещь, продал.
Он без других благих условий
От ведьмы золото принял…»

И тут в отчаянном порыве
Стратон к ногам любимой пал.
И громким голосом на срыве
Он страстно ей запричитал:

Стратон: «Бежать нам надо, Арсиноя,
Убийцы дышат за спиной.
Тебе не будет здесь покоя,
Им не помеха храм святой…»

И он дрожащими руками
Колени жрицы обхватил,
И пылко тёплыми губами
Их поцелуями покрыл…

Царевна с нежностью, любовно
Его коснулась головы.
Лаская волосы, спокойно
Ответила ему: «Увы…

Арсиноя: «Нам некуда бежать отсюда,
И храм опасней покидать.
Везде, и даже здесь, их люди,
Но храм не станут осквернять.

Мой милый друг, я понимаю,
Какая участь ждёт меня.
Антоний слаб, я это знаю,
Но хуже тем, что с ним змея.

Антоний в похоти сгорает,
Он плоти подчинён своей.
В нём разум быстро угасает,
И потому подвластен ей.

Величие не всем даётся,
Его за деньги не купить.
Оно делами создаётся,
Его лишь можно заслужить…

Я завтра встречусь с Мегабизой
И буду с ней совет держать.
А медлю я не из каприза,
Мне надо бога услыхать…»

…
В тревожных думах пребывая,
Заснуть царевна не могла.
Дул ветер, злобно завывая,
На храм сошла ночная мгла.

Воспоминания мелькали,
Как призраки прошедших дней.
Казалось ей, что тень печали
По жизни пробежала всей.

И только радугой лучистой
Сияло детство вдалеке.
Туда хотелось возвратиться,
Но жизнь, как щепка на реке.

Тут Арсиноя ощутила
Движенье чьё-то у двери.
Тревога жрицу охватила,
И сердце замерло в груди.

Бесшумно к ложе проскользнули
Две тени, словно духи зла.
Глаза их, как огни, блеснули,
Царевна вскрикнуть лишь смогла.

Шершавая рука накрыла
Девичье нежное лицо.
И тут же горло ощутило
Сжимающееся кольцо.

В глазах от боли потемнело,
Промчались годы в никуда,
Забилось судорожно тело,
Зрачки застыли навсегда…
Стратон, услышав в полудрёме
Пронзительный девичий крик,
Вскочил и сразу к Арсиное
Помчался, испуская рык…

Тут из покоев Арсинои
Мелькнули тени в коридор,
И понял преданный ей воин:
Свершился дерзкий приговор.

Храня надежду на спасенье
В ладони стиснул он кинжал,
Настиг наёмников в мгновенье
И с яростью на них напал.

В короткой, но жестокой схватке
Два тела рухнули на пол.
Нарушив местные порядки,
В покои бросился Стратон.

В постели в непривычной позе
Лежала жрица, как во сне,
Как будто не было угрозы,
Как будто крик был в стороне.

Но интуиция толкала
Незримой силою вперёд.
Сознанье в страхе пребывало,
На лбу прошиб холодный пот.

Себя не помня, он в покоях
Вдруг оказался и слегка
Коснулся спящей Арсинои,
Но холодна была рука…

И ужас охватил Стратона,
Час испытания настал.
Не смог он выдержать такого
И рядом с девицей упал.

Скупые слёзы оросили
Его руками смятый шёлк.
Рыданья мир оповестили –
Египет потерял цветок.

И мыслям горестным поддавшись,
И не узрев земных забот,
Он, с Арсиноей попрощавшись,
Пронзил ножом себе живот.

С царицей рядом умирая,
Стратон сказал: «О, Боже мой,
Сей мир греховный покидая,
Иду я в вечность за тобой…»
 
Послесловие

На этом не закончились неприятности, связанные с Арсиноей. Рок трагической судьбы преследовал ее и после смерти, как будто неведомая рука Клеопатры, травя и уничтожая Арсиною при жизни, достала ее и после смерти через 2000 лет.
Арсиноя была погребена после смерти в 41 году до нашей эры в городе Эфесе.
В 1904 году в ходе археологических раскопок обнаружили монументальную гробницу высотой 13 метров. Когда ее вскрыли, то обнаружили в ней скелет молодой женщины. Никаких надписей в мавзолее не было.
В 1994 году австрийскому археологу Тильке Тур удалось доказать, что в этой гробнице похоронена Арсиноя, младшая сестра Клеопатры.
Венский институт гуманитарной биологии объявил о готовности провести реконструкцию внешности Арсинои IV и воссоздать "виртуальный" портрет по компьютерной технологии и начал поиски ее черепа, но череп из мавзолея в Эфесе бесследно исчез….
 
Epilogue

That was not the end of hardships connected with Arsinoe. Tragic fate pursued her after the death as well, as if mysterious hand of Cleopatra, which damaged and destroyed Arsinoe during her life, reached her after her death 2000 years later.
Arsinoe was buried in 41 B.C. in Efes (Ephesus).
In 1904 during archeological digs, monumental tomb 13 meters high, was discovered. There was a skeleton of a young woman in it, no inscription was found in the mausoleum.
In 1994 Austrian archeologist, Tilke Tur managed to prove that Arsinoe, Cleopatra's younger sister, had been buried in that tomb.
Viennese Institute of biology declared that they are ready to make reconstruction of Arsinoe's appearance and reconstitute her virtual portrait using computer technology, they started searches of her scalp but it vanished without leaving a trace….