... Размеренность нарушив разночтений,
вахтёр, не допуская возражений,
гремит ключами, связку теребя.
Январский вечер свеж и осязаем,
трехдневною щетиною касаясь
лица, целует нежно и любя.
Сулит денёк божественно-прекрасный
и не жалеет в роскоши напрасной
снежка, под ноги облачность стеля.
Пуста незаселенная планета,
и фонари сияют медным светом,
построясь в две шеренги до Кремля.
Секунда-шаг. Отсчет почти что вровень.
Кремлёвская с часами в изголовье
как на ладони, ровная, как плац.
И ни души. Гнетущее молчанье.
Видать, и впрямь пора, согревшись чаем,
залечь на подпружиненный матрац.
А впрочем, нет. Младенческое время –
одиннадцать. Неузнанною тенью
бродить бы век в кофейной темноте,
покинуть мир оранжевый и сонный
и медленно спуститься по наклонной
шлифованной до блеска мерзлоте
троллейбусам вослед нерасторопным,
услышать голоса себе подобных,
застывших монолитом у стены
теней, и, угадав незримость линий,
увидеть в серебристой паутине
печальное подобие луны.
И пряча грусть в холодной бездне взора,
по высохшему руслу разговора
идя, отогревать в ладонях снег.
И вспоминая прожитое вкратце,
загадочно чему-то улыбаться
двойной звездою из-за ширмы век...
1997