(отрывок)
(...)
Мой индекс - Якутия,
и земляки
неведомым странам
близки-далеки,
по крови
почти идентичные мы
тебе, африканец,
пускай Колымы
ветров ты не знаешь,
всего, что прошли
народы России
в те страшные годы
и зимы, и дни.
И бьют, и стреляют,
и спустят собак,
а деспот - в России -
не сумрак, а мрак,
что дня не протянешь
с согбенной спины,
а ноги протянешь -
надсмотрщики злы.
Сейчас мы от страхов
уж тех далеки,
но беды иные -
террора огни.
И кто будет завтра
недвижно лежать
иль в каждом прохожем
врага нам искать?
И вспыхнувши, снова
дымы и огни
и черным, и красным
в небо взошли.
У крайней, незнаемой
черной черты -
проходим уж все мы,
и все мы близки.
(...)
Чужая земля
и когда-то душа,
чужие усилья,
чужая беда,
а наше когда же,
а общее всё?
Пусть не было общего,
воздух - моё?
И воздуха много,
чтоб посягать
на право, на общее -
жить и дышать.
И солнце одно.
А душа, что ушла,
в живом, одурманенном
теле жила -
и вроде наркоза
стал щит из обид,
претензий неправых
и мер силовых.
Чтоб люди боялись
огня и меча.
А право у сильного -
бить и сплеча.
Иль право сильнейшее -
защитить,
пусть слабым,
пусть смертным
по свету ходить.
А если убийцей?
Хладны их сердца.
Но дело своё
доведут до конца.
И как уберечься,
опередить,
и жалких наёмников
перехватить.
И пусть их обманут
и деньги, и честь,
и некогда им
отдохнуть и прилечь,
но всё же их меньше,
чем честных людей!
Их боль,
что готовы
они превознесть,
их гнев, что умеют,
как пламя, возжечь,
их правда -
оружье, бессилье
и лесть;
пред более сильным
гнется спина,
но чуть отойди
или оступись -
и ты потеряешь
ничтожную жизнь.
Смешной здесь
находят
привычку раба:
на поле трудиться
в поте лица.
Ведь есть
идеалы
другие -
стрельба!
Монеты,
что платит
прижимистый туз,
но, коль раскошелится,
значит, не трусь.
И коль при дележке
обходят тебя,
то, значит,
ты просто...
не дострелял...
И жесткость законов
стравила сердца.
Бессмысленно-дерзкий
уж взгляд у юнца.
Ему не позволят
назад отступать.
Во славу террора
он должен стоять!
На бойню бросает
не злая их жизнь -
их вещий, просчитанный
фанатизм.
Но так же
объявят
о хладном конце.
На бледном,
усталом,
почти что лице
уж нет ничегошеньки -
знай о себе.
А лишь равнодушье,
усталость, предел,
хотя б кто
с пославших тебя
усмотрел,
что странен твой подвиг;
что ты не у дел,
а выше рассудят,
чего ты хотел.
Из тех, кто обыденный
сериал
раз сотни запустит,
чтоб мир горевал,
чтоб страхом
охвачен был мир -
и пропал.
А ты под дурманом
на спуск нажимал.
И тайно ввозимый
условленный "груз"
людей беззащитных
косил наповал.
А, коль ты затрясся
и сам застонал,
уж, верно,
на свете
недолго живал.
Такие же смертники
рядом легли,
как травы,
под вжиканьем
смертной косы.
И в добром застолье
уж вам не бывать.
И чашу по кругу
вина не послать.
Не слышать заливистый,
радостный смех.
А радость должна быть
на свете у всех.
И хлеб не делить.
И своих матерей
навеки у отчих
не встретить дверей.
За что вы, других-то
поставя к стене,
казнили, смеялись,
ломая в себе
единое право -
землю хранить,
наследников милых
к мечте приводить
и дать им успешный
задел испокон -
за правду не бить
чтоб себе же в урон
бесчестно, неправедно
жить, как в полон -
души неделимую
здравую часть
отдав душегубству,
под ним же пропасть.
(...)
(2004г)