бытие вся книга

написано совместно с художницей Еленой Волынской. Её работы можно найти в интернете
в работе использованы еврейские мидраши

  БЫТИЕ (БЕРЕШИТ)

 ОТ НАЧАЛА ДО АВРААМА               

    ВСТУПЛЕНИЕ

Лишь село солнце, у костра            
Собрались старцы, детвора.
И начал Моисей рассказ
О Господе, создавшем нас.               
               
    В НАЧАЛЕ...               
               
«В начале  сотворил Господь               
Пустую Землю, Небосвод.
Земля безжизненной была,
И тьма над Бездною плыла.
Сказал Господь: "Да будет Свет!"
И Землю озарил Рассвет.
И Свету имя дал Он – День.
А Ночью называлась Тень.
Он звёзды в небе сотворил
И день от ночи отделил.
Днём Солнце Небо освещало,
А ночью лишь Луна сияла.
Всё сотворил Всевышний мудро.
Был вечер, а затем и утро».
Но вдруг учитель умолкает,
Рассказ резко прерывает,
И (как часто делал он)
О том, как мир был сотворён,
Уже рассказывает им
Под углом совсем иным.

ДЕНЬ ОДИН.

Моисея взгляд сиял,
Будто всё он сам видал,
Будто сам всё пережил,               
Сам видел, как Господь творил.
«О! По красоте своей
То был прекраснейший из дней:
Восторг всеобщий, ликованье,       
Эмоций буря, ожиданье.               
Но вот материя от Бога
Отделяется, летит,
Заполняет все собою
И, как бешенная, мчит;
Бурлит, клокочет, ужасает,
Мечется и поглощает
Всю вселенную, всю-всю,
Словно бездна, в пасть свою.
И ангелы в страхе тогда трепетали,          
Вопили, молились, стенали, взывали.
Вселенную крик неземной сотрясает,       
И в это мгновение вдруг возникает         
Нечто страшное, большое,
Очень темное и злое.
Оно над бездной нависает
И путь ей дальше преграждает…»
Моисей прервал рассказ
И видит: много, много глаз
Круглыми, как блюдца, стали.
Люди, замерев, внимали         
Каждой нотке его слова
И тогда он начал снова:
«Да будет свет!» - Господь сказал.
И свет вдруг яркий засиял.
Отступила тьма затем,
Но лишь на время, не совсем…

ДЕНЬ ВТОРОЙ…

На все Бог пристально взирает,
Мир низший с высшим разделяет.
А чтоб проход был затруднен,         
Барьер создал незримый Он.            
- А с Землею? Что с Землей
Произошло на День Второй?
- С Землею? О! Она была
Хаосом поглощена.
Ту землю, что мы пред собою      
Зрим сейчас, тогда землею               
Нельзя было и назвать.
Это как взять и все смешать…   
А над некой массой той
Стелился пар, туман густой.
Тогда Господь так поступает:       
От вод небесных отделяет
Он воды, что звались земными,
Создав пространство между ними.
Так воды пышных облаков
От рек, морей и ручейков               
Отделились. Лишь тогда
Земля форму обрела.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ И
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ…

Затем Бог сушу выделяет,
Морям границу назначает,
Чтоб каждый место своё знал
И отдельно обитал.
И вот, на Третий День творенья
Господь Земле дал повеленье
По роду создать деревья-плоды,
А также доверил созданье травы.
Но жалко Ей древо отдать на съеденье,
И нарушает Земля повеленье:
Не дерево все, а только плоды
Созданы были Землёй для еды.
А трав, наоборот, Она
Видов много создала.
- А что Господь на то сказал?
-Да будет так! - но часть отнял
Сиянья света Своего.
В Четвертый День вместо него,
Чтоб всё не погрузилось в тьму,
Дал солнце, звёзды и луну.
Солнце господствовало днём,
А в ночи на месте том
Луна со звёздами сияли
И свет на Землю проливали.
С момента этого Земля
Ритм жизни четкий обрела.
Так появились дни, недели,
Затем месяцы, года,
Что шли, ползли, или летели,
Создавая времена.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

Когда же Пятый День настал,
То Всевышний так сказал:
«Да воскишит простор морской
Тварью всякою живой,
И птица пусть, взмахнув крылами,
Легко парит под небесами».
И всех, кого Бог сотворил,
Он в тот же День благословил.
Ещё в пучине вод морских               
В тот день Бог создал рыб больших .
«Это драконы? А может киты?»-
Дети кричали из темноты.
Но, не прервавшись в месте том,
Вождь речь завёл о Дне Шестом.

ДЕНЬ ШЕСТОЙ…

«Пресмыкающихся, скот
Господь с Землёю создаёт,
А также разных диких зверей…, -
И вновь умолкает на миг Моисей;
Глядит, как уже догорает костёр,
И продолжает опять разговор, -
Творенья радовали глаз,
И решил Господь тотчас
Человека сотворить,
Живой душою одарить.
Всевышний ловко и умело
Вершит задуманное дело.
Он прах Земной у ног берёт
И человека создаёт
По образу же Своему.
И молвит, как Отец, ему: 
«Твое имя, знай – Адам!
Всю Землю Я тебе отдам!
И всё, что есть вокруг на ней,
Бери, господствуй и владей!
Она тебя во все года
Будет насыщать всегда».            
- И, как во сне, Творец Адаму
Земли представил панораму:         
В тумане бледно-голубом
Шар, висящий ни на чём,
Плавно, не спеша вращался,
Радугой переливался.
Адам любуется Землёю,       
И вдруг он видит пред собою
Сад, который ему Бог
Расстелил ковром у ног…
Он шёл по бархатному мху,
Ступая в нежную траву,
Он цветами любовался,
К ветвям деревьев прикасался.
Его деревья словно ждали,
Тянули ветви, угощали
Изобилием плодов,
И много нежных, добрых слов
Песней, музыкой звучали,
Тайны вселенной открывали.
По Саду всё ходил Адам.
Смотрел, смотрел по сторонам.
Казалось, Сад тот – бесконечность:
Жизнь, тайна, мудрость, вечность…   
Вдруг в центре Сада видит он
Древо особой красоты.
Он его видом потрясён,
Хочет попробовать плоды.
И древо тянется к нему,
Что-то шепчет сквозь листву,
Но так сложны его слова,
Что человека голова
Их еще не принимает.
И он от древа отступает,
От древа-жизни, что ветвями
Соединялось с Небесами.
От древа, где плоды росли,
Что человеку дать могли
Жизнь вечную на сей Земле,
Жизнь подобную мечте…
Ещё росло в этом саду
Не в центре, где-то на краю,
От древ других отделено,
Дерево ещё одно.
Оно по-своему прекрасно,
Но что-то было в нем ужасно.
Одновременно оно
Отталкивало и влекло.
И это было неспроста:
И ужас в нём и красота,
Переплетясь слились в одно,
Неся в плодах добро и зло.
Не в силах взгляд свой оторвать,
Адам всё продолжал стоять
И смотреть на древо то,
Что пугало и влекло.
Но неожиданно вдруг Бог
От зрелища его отвлёк,
Сказав: «Адам, Сад изучай!
Трудись над Ним и постигай!
Пусть станет Мир тебе открыт,
Но знай, - Господь вдруг говорит, -
Будь осторожен в сём Саду!
Душу береги свою!
Плод с сего древа не срывай,
Его не пробуй, не вкушай!
Смерть несут эти плоды,       
И смертным, смертным станешь ты!»

НЕ ХОРОШО БЫТЬ
ЧЕЛОВЕКУ ОДНОМУ...
               
В Сад дивный сквозь его листву
Проник луч солнца по утру.
За ним ещё один, другой
И вскоре, выстроясь дугой,
Они сквозь сеть ветвей пробрались,
Цветков, плодов, листвы касались.
И каждое прикосновенье
Сопровождало птичье пенье.
Сад пробудился, Сад ожил,
И человек глаза открыл.
Видя Эдемский дивный Сад,
Его вдыхая аромат,
Полон восторга был Адам.
Он рад был солнцу и цветам,
Рад птицам, бабочкам всему.
Он гладил листья и траву,
Вкушал плоды и наслаждался.
Он жил, он всё познать старался.
Всё больше им овладевали
Чувства, что переполняли.
О них хотелось петь, кричать,
О них хотелось рассказать.               
Излить любовь свою, тепло,               
Но рядом… рядом никого.               
Один, один всё время, сам…
И вскоре загрустил Адам.
Он сел у речки голубой.
Журчанье слушал и с тоской
Глядел, глядел куда-то вдаль,
Не в силах скрыть свою печаль…
Ангелы парят, кружатся,               
У ног Адамовых садятся.          
Но безучастен его вид,
Он отрешённо вдаль глядит.
Нет в его сердце вдохновенья
Для работы… для ученья…
На Адама Бог взирает
И в назиданье восклицает:               
«Быть человеку одному            
Не годится. И ему               
Друга должен Я создать,
Чтобы был ему под стать,    
Ему помощником чтоб был,
С ним вместе созидал… творил…»
Но пусть немного подождёт,
Зверей вначале назовёт».

И НАРЕК ЧЕЛОВЕК ИМЕНА
ВСЕМ СКОТАМ И ПТИЦАМ…

Как вереница, хоровод            
Поток зверей идёт, идёт,
Текут они, как ручеёк,            
К Адаму, что б их тот нарёк.               
Ко всем увиденным зверям,    
Был внимателен Адам.          
Он с ними долго говорил,
Гладил, дружески шутил,
По духу друга он желал
И среди них искал, искал…
И красивы, и милы,
И игривы, и добры
Были звери, только он
Был для них не компаньон.
Да и животным ли под стать
Человеку ровней стать?
Как и велел Адаму Бог,
Он только изучать их мог:    
Суть сих творений постигать
И зверям имена давать.
Удачно имена звучали,
Зверей характер отражали.               
И когда был завершён
Длинный список тех имён,
С ещё пущею тоскою
Адам склонился над рекою.
Он в гладь, как в зеркало, глядел
И думал: «Тяжек мой удел.
У всех творений, что вокруг,
Есть пара – настоящий друг.
И самый малый, и большой          
Счастлив телом и душой.            
А я? Весь мир у моих ног,
Но я несчастен, одинок!»

И НАВЕЛ ГОСПОДЬ БОГ НА
ЧЕЛОВЕКА КРЕПКИЙ СОН…

Вдруг у Адама за спиною
Творец вселенной появился,
Адама тронул Он рукою –
Тот в сон глубокий погрузился.
Затем из плоти, из кости,
Из его «сути», из крови
Часть, что вложил в Адама, взял      
И Еву – женщину создал…

И СКАЗАЛ ЧЕЛОВЕК: «ВОТ, ЭТО         
КОСТЬ ОТ КОСТЕЙ МОИХ…»

Господь Адама вновь коснулся,
И пробудился тот, очнулся,
Открыв глаза, оцепенел.
Полон восторга он глядел          
На существо, что создал Бог,
И слова вымолвить не мог.
Пред ним девушка стояла,      
Высокая, как и он сам,
И красотою ослепляла,
Но глаз не отводил Адам.
Наряд небесный, как туман,
Окутывал изящный стан;         
Лицо, подобно цвету роз,
И водопад волнистых кос.               
«Вот невеста, вот она!
Господом приведена!»
Он в сердце чувствует своем:
Они – на уровне одном.
Хотя, нет, в чём-то она      
Чуть «выше», «тоньше» создана,   
Но всё-таки есть кое-что,
Что выше делает его.               
Восторг Адама наполняет. 
Он чувствует, он понимает,
Что с нею, именно с такой,
Потенциал раскроет свой.       
Он сможет Мир перевернуть,      
Как книгу Землю распахнуть.         
Изучать и постигать,
Творить, как Бог, и созидать.
И радостно воскликнул он:   
«Господь, я счастлив! Я спасён!»
И Еве молвил: «Бог мечту
Узнал мою и создал ту,
Что кровь моя и плоть моя!
О, как же жаждал я тебя!»

И БЛАГОСЛОВИЛ ИХ БОГ…

Подобно плещущей волне,
Пронёсся шёпот по толпе.
Но Моисей не умолкает,
Рассказ свой дальше продолжает:
«Весь Сад, долины, горы, склоны
Им Всевышний подарил,
Надел на головы короны            
И молодых благословил:      
«Вот Земля. Её любите,
Господствуйте на ней, творите,
Созидайте!!! Созидайте!!!
И добро преумножайте!»               

«…И БУДУТ ОНИ ОДНА ПЛОТЬ».

Подобно ангелам, парили
Адам и Ева в поднебесье,
И в танце свадебном кружили,
Друг другу воспевая песни.               
Они кружили над землёю,      
Никого не замечая,
Упиваясь лишь собою,
Вверх очей не поднимая.
Поэтому и говорят:
«Оставит муж отца и мать
И будет со своей женой
Плотью целою, одной».

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ             

На исходе День Шестой.
Труд Всевышний завершает.            
После чего Он День Седьмой      
Для отдыха определяет.               
Творцом сей День был освящён,   
Затем Господь вменил в закон      
День сей людям соблюдать,         
Не трудиться, отдыхать.
Сие даже отражали               
Им после данные скрижали.
Но… стоп… нарушен мной черёд…
Не стану забегать вперёд,
А скажу: «С сего мгновенья
Бог чрез людей вершил творенье».
               
И НАСАДИЛ ГОСПОДЬ БОГ
РАЙ В ЭДЕМЕ НА ВОСТОКЕ...
                1
Была прекрасна жизнь в Раю -
Здесь утопало всё в цвету.
Адам и Ева наслаждались,
Закатом Солнца любовались.
Луна светила ночью им.
Весь мир принадлежал двоим.
Они не ведали про голод,
Их никогда не мучил холод.               
Они не знали жажды, зноя,               
Живя средь мира и покоя.               
Болезни их не настигали,               
Про боль не слышали, не знали.               
Никто там не питался кровью:               
Эдем наполнен был любовью.
Так хорошо там люди жили,
Что к «Древу-Жизни» не спешили
И не вкушали дивный плод,
Что в центре сада там растёт.   
                2
«Столь ценный плод и не спешить
Отведать… хоть чуть-чуть вкусить?…
Как же может быть такое?» -
Скривилось личико чудное
Неугомонного мальца,
Сидевшем на руках отца.
Отец довольно улыбнулся,
Погладил сына и изрёк:
«Сейчас, малыш, тебе ответит
Наш учитель, наш пророк».
«О! – отвечает Моисей, –
Силы все души своей,               
Дабы заветный плод сорвать,
Надо было им собрать,      
Но в блаженстве среди Рая,         
Всё постепенно постигая,            
Неспешным дело то казалось,
И каждый раз отодвигалось.               
А время шло, бежало, мчалось,
И, в результате, оказалось –
Не успели… опоздали,
Шанс, данный Богом, потеряли…

И СКАЗАЛ ИМ БОГ:
«ВЛАДЫЧЕСТВУЙТЕ НАД…
ВСЯКИМ ЖИВОТНЫМ…»

Хор из птиц, хор из зверей
Приветствовал в Саду людей,
Кружился в танце вокруг них
И воспевал господ своих.
И только змей, красавец змей,    
Хмур стоял в тени ветвей.
Он стоял и наблюдал,               
Как Господь свои творенья
Возвысил, щедро обласкал,
Как людям дал благословенье.   
Он, помимо своей воли,
Страдал и мучался до боли.         
Он видеть счастья их не мог,
Величия, любви поток,               
Их беззаботность, безмятежность,
Их красоту, духовность, нежность.
А ведь когда-то был и он               
Последним Богом сотворен!          
И без сомненья, без сомненья
Он был тогда венцом творенья:
Самым умным и красивым,
Талантливым, красноречивым…
А теперь, после людей,
Он царь, но только средь зверей.
И женщина – венец творенья…
Змей закипал от возмущенья,
Не для него, не для царя
Была Богом создана.
Но, еще более того,
Сознание терзало то,         
Что поклониться должен он
Тем, кто только сотворён,         
Выскочкам, коих вчера
Даже не ведала Земля.
Змей на Ангелов взирает
И терпение теряет:
«Тьфу! Целый день перед глазами
Мельтешат, машут крылами,
Поют и над людьми кружат,
Как глупых воробьев отряд.
Тьфу не могу на то смотреть!»
Змей зубы сжал и стал шипеть.
Затем ушёл и под кустом
Лёг, обвернув себя хвостом.
               
ЗМЕЙ БЫЛ ХИТРЕЕ ВСЕХ
   ЗВЕРЕЙ ПОЛЕВЫХ...            
               
…Ангел бесконечно страшный          
На Землю взор метнул ужасный.
Своим холодным, злобным взглядом
Следил он за Эдемским садом;               
Адама, Еву изучал:
Изъян в творениях искал… 
Затем искать стал средь зверей,
Того, кто был бы похитрей;
Кто б своей речью «зажигал»,               
Того, кто большего б желал.
Он быстро, словно том листает,
Желания их душ читает.
И вот, взор пал его на змея…               
Понял злодей: пройдёт затея.               
Союз он змею предложил
И тайну Древа приоткрыл:
«Знай, вкусив запретный плод
Человек умрёт… Умрёт!!!
И первым… первым на Земле
Быть опять тебе… тебе!!!»

«И БЫЛ ВЕЧЕР, И БЫЛО УТРО:
ДЕНЬ ШЕСТОЙ».
                1
Господь, торжественно вручая
Землю от края и до края
И сонм подданных на ней,
Благословляет власть людей
И завещает, чтоб они
Проводили свои дни,       
Оберегая шар Земной,
Трудясь над ним и над собой.
                2
Вождь подбирал слова, молчал       
И вдруг собравшимся сказал:         
- Масштаб огромного труда
Даже не знал Адам тогда…
Он творил, он созидал,
Но каждый шаг всегда сверял
С ангелами или с Богом,
Вершил всё при контроле строгом,
Ибо, как своих детей,
Всевышний опекал людей.
Но наступило вдруг мгновенье
Когда заботу за давленье         
Адам начал принимать   
И оттого стал уставать.    
И тогда смеркаться стало.   
Солнце медленно, устало,         
Плавно садилось в тишине.             
Вечерело на земле.               
Бог вместе с ангелами скрылся
За седыми облаками,
Звук песен дивных прекратился:
Во тьме развеян был ветрами.
Танцы тотчас прервались,
По норам звери разбрелись.

И ОСТАВИЛ АДАМ НА ВРЕМЯ
ЖЕНУ СВОЮ…

В траву густую лёг Адам
И предаваться стал мечтам.
Он вспоминал, всё вспоминал,
Как его каждый прославлял,
Как он творил, творил, творил…
Ведь он царём Земли всей был!
Но тень скользит вдруг по лицу –
Всё же приходится ему
Признать, что ограничен он
Во власти над Землёй, стеснён;
Признать, что власть его, она      
Не абсолютна, не полна…
Ева, видя, что Адам
Предался собственным мечтам
И её не замечает,
В глубь Сада тихо ускользает,      
Дабы взглянуть на древо то,
Что трогать ей запрещено.

И УВИДЕЛ ЗМЕЙ
НАГОТУ ЛЮДЕЙ…

За людьми издалека,
Притаившись, змей следит.
Но солнце ярко, и пока
Он подойти к ним не спешит.
Но вот садиться солнце стало,            
Стал меркнуть Божий свет в Саду.
Тут сердце змея застучало:
Людей он видел наготу.
Он видел: в сумерках зари
Перед ним наги они,
Пред его чарами, умом…
Но они вдвоём… вдвоём!!!
(«Подходить… не подходить? –
Змей ещё долго кол<font color=#909090>****</font>ся,
- О если б миг мне улучить,
Чтоб человек один остался…»)
Вдруг видит змей: лежит Адам
В траве зелёной и мечтает.
Он сам, он абсолютно сам!
Жена одна в Саду гуляет!
«О чудо! Вот оно мгновенье!
Вознагражден я за терпенье!»
И змей, не тратя время зря,
Подкрался к Еве, говоря:
"Не грустно ль женщине красивой
По земле бродить унылой?"
Но та сказала: "Не пойму,
Так говоришь ты почему?
Здесь всё чудесно: и цветы,
И ароматные плоды.
Всё: птицы, звери, весь простор –
Прекрасны, ублажают взор".
Но змей продолжил речь свою:
«А правда ли, с дерев в раю…
(Я краем уха слышал весть)
Запрещено плоды вам есть?»
И, закатив глаза, свой взор       
С намёком устремил в простор.
«Ужель запрет мог кто-то дать
Вам вселенную познать?»
И Змей изобразил печаль:               
«Жаль тебя! О, как мне жаль!»      
Еву речь та поразила,
И она вдруг ощутила
Отвращенье к существу,
Но всё ж ответила ему:
«Запрещено нам есть плоды?
Да нет же, что придумал ты!
Мы можем кушать всё, всегда,
С любого древа без вреда.
Лишь к дереву познаний мы
Прикасаться не должны,
Да и то, лишь оттого…
Не умереть бы от него!»
А змей вдруг произносит томно:
«О, как жестоко, вероломно
Столь разумным существам,
Как ты и твой супруг Адам,
Запретить и не давать
Самый ценный плод вкушать!
К тому же, говорить им ложь:
«…Коснувшись дерева, умрешь!»
Змей посмотрел по сторонам,
Не появился ли Адам.
Над Евой наклонился змей
И шепнул на ушко ей:
"Причину истинную знаешь,
По которой не вкушаешь
Столь прекрасный, спелый плод?"
И, руку взяв её, ведёт             
Поближе к древу, чтоб она
Взглянула на него сама.
«Так знай, Бог от него вкушал
И Творцом Вселенной стал.
Он, как искусных мастер дел,
Всё в тайне сохранить хотел.
Поэтому и дал запрет,
Чтоб не открыли вы секрет.
Ведь человек, познавший зло,
Сумевший одолеть его,
Так духовно возрастает,
Что все тайны постигает,
Подобным Богу сможет стать,
Миры Вселенной создавать!"

И СОРВАЛА ОНА ПЛОДЫ...
                1
Змей дальше речь свою ведёт, -      
Ева стоит, разинув рот,
С восторгом на плоды глядит,               
Но страх ей сердце холодит.
Змей руку отпустил её,
Толкнув тихонечко в плечо.
От толчка та пошатнулась
И телом дерева коснулась.
"Как видишь Ева, ты жива.
Значит, лживы те слова,
И, плод вкусив, ты не умрёшь.
Лишь знания приобретёшь..."
                2
И тут бы Еве устоять,
Плод запретный не срывать,
Во всём довериться Творцу
Как Создателю, Отцу,
Который бережёт детей             
Великой мудростью Своей.
Но любопытство так сильно!
Терзало женщину оно.       
То «яблоко» казалось ей      
Всех ароматней и сочней...
Про замысел не зная злой,   
Ева собственной рукой         
«Плод чудный» с дерева сорвала,
Вкусив сама, Адаму дала…   
                3
Так в них попало семя зла.
И тем потомков обрекла
Она всех, по всей земле.
И теперь никто, нигде
Не может перед Богом стать,
«Я без греха!» - Ему сказать.
                4
Но кто-то вдруг не удержался,
И опять вопрос раздался:
«Ну, а Адам зачем вкусил
Тот страшный плод? Ужель забыл,
Забыл запрет, что Бог давал?!
Ведь он-то сам его слыхал!»
«Нет, конечно, не забыл, -
Моисей проговорил, -
Здесь не ответить без труда…
Лишь от запретного плода
Кусочек Ева откусила,
Как в ней неведомая сила
Начала кипеть, бурлить,
В смятенье душу приводить.
Тело ей не подчинялось,
Оно совсем чужим казалось.
Она над ним теряла власть -
В душе бурлили хаос, страсть.
Смешалось всё, как наважденье:
И миг блаженства, наслажденья
И ликование, и страх,
И крик восторга на устах.
Но… наслажденье, что царило,         
Всего одно мгновенье было.               
А за ним пришло мученье,               
Ужасный стыд за нарушенье             
Повеления Творца,               
Небесного её Отца.               
Стыд тот Еву обжигал.             
Однако змей опять сказал,
Вцепившись крепко в её руку:
«Коль погасить желаешь муку,
Плод опять вкуси и боль
Ужасною не будет столь».
И Ева плод опять кусает,
Затем ещё, ещё разок.
Боль понемногу угасает,
И Ева ест ещё кусок…
И вдруг легко-легко ей стало, 
Она сама не понимала,
Как совесть перестала жечь?
Как стала сладкой Змея речь?
А отвращение былое
В чувство перешло иное…
Чем больше, чаще нарушала
Волю Божию жена,
Тем сильнее походила
На Змея хитрого сама;
Теперь незримой нитью змей
Был связан с жертвою своей.
Адам же стал жене далёк,
Ибо он… он был высок…»               
Ева на мужа посмотрела,
Сощурилась, взгляд отвела:
Жену слепила, ей мешала      
Её супруга чистота.
И вдруг Ева возжелала
Адама сбросить с пьедестала…
Умело замысел скрывая,
Не дрогнув, глазом не мигая,
Умышленно запретный плод
Ева Адаму подаёт.
Но Адам всё понимает.
На плод он смотрит, размышляет,
Колеблется, как поступить:
Отвергнуть плод или вкусить.
Ведь плод отведать означало
Всё, что с Творцом объединяло,
Забыть, небытию предать,
С Отцом Небесным связь порвать.    
Зато, свершив столь дерзкий грех,
Он сможет обрести успех.
Царём Земли единым стать
И всем всецело обладать.             
Адам колеблется – ему
Впервые нужно самому
Решенье сложное принять –
Свой дальнейший путь избрать…
Тут Ева вновь запретный плод,
Вкусив сама, ему даёт.
Адам руки не отстранил,
Плод тот взял и сам вкусил…       

И УЗНАЛИ ОНИ, ЧТО НАГИ…
                1               
«А что же с ними дальше стало, -
Ото всюду прозвучало, -
От Божьего, наверно, гнева
Умерли Адам и Ева?»
«Да, став смертными, они
Жить бесконечно не могли.
Смерть обрела над ними власть,
Но взять людей не торопилась,
А их страданиями всласть
Она вначале насладилась…
Лишь заповедь, что Бог им дал,
Была нарушена людьми,
Эдем прекрасный задрожал,
Раздался горький стон земли.
Разверзлась бездна, хлынул дым,
Заклубился, а за ним
Возник из пламени огня
Ангел смерти, зло шипя».
Лик изменился Моисея:
Побагровели лицо, шея;
Скулы нервно заиграли,
А глаза… глаза пылали
До сель невиданным огнём.
Густою гривою на нём
Волоса его седые
Шевелились, как живые,
Но вождь, как в рот воды набрал,
О страшном Ангеле молчал,
А вёл рассказ по той тропе,
Где речь шла о людской судьбе.
                2
Лишь плод запретный люди съели   
И друг на друга поглядели,
Поразились: всё вокруг               
Не тем, что прежде, стало вдруг.
За какое-то мгновенье
Острое ослабло зренье,         
Хуже мозг работать стал,
Будто изнемог, устал.
Наряд небесный, чудотворный
На телах их растворился
И, как ветерок проворный,               
Став струйкой пара, в тучах скрылся.         
Короны в мерцающих лучах               
Для них в последний раз сверкнули      
И в свинцовых облаках,
Словно в пучине утонули.
Блуждая в сумерках во тьме,
Словно чумные, не в себе,
Адам и Ева замечали,
Что ниже, меньше ростом стали.
В них сила странная бурлила,       
Их смущала и томила.               
Исчезла прелесть чистоты,
Им стало стыдно наготы.
Они в глубь сада удалились,
Нашли там листья, и прикрылись.

И ПРЕСЛЕДОВАЛ ИХ
ПОВСЮДУ
ГОЛОС ГОСПОДА БОГА…

Тяжко Моисей вздыхает
И дальше с грустью продолжает:
«Тела прикрыли кое-как,
А вот с душами – никак…
Ни чем не скрыть души нагой
Даже во тьме, даже листвой.
Неприкаянно метаясь,
Где-либо спрятаться стараясь,
Адам укрытие искал.
Но повсюду настигал
Беглеца с его женой
Голос Всевышнего Святой.
Он их преследовал в Саду,
И было им невмоготу
Слышать правды чистый звук.
Тогда, не разнимая рук,
Они в глубь Сада удалились
И под кроной древа скрылись,
Под кроной, где когда-то были,
Где плод отведав, согрешили.

     «ГДЕ ТЫ, АДАМ?»

Сумерки… Чуть брезжил свет,
Господь глядел Адаму в след,
И было, было Ему жаль
Видеть, как уходят вдаль
Прочь от Него Его творенья.
Но чтобы дать им шанс прощенья,
Он звал, и глас звучал везде:
«Адам! Адам! Ты где? Ты где?»
Глас Божий, как металла скрежет,               
Слух Адама режет, режет.
Голова его болит,
И, глядя в Небо, он кричит:
«Да! Да! В тени скрываюсь я,          
Ибо боюсь, боюсь Тебя!
Меня гнетёт, снедает страх,
Ибо наг я, слышишь, наг!»
Вновь Божий глас звучит, как гром:
«Ты наг?! А как узнал о том?»
Адам запнулся, ибо знал,          
Что голос совести слыхал          
И тот сказал, как мелок он,         
Что слаб, ничтожен, обнажён.
Но должен ли то слышать Бог,
Когда скрывать уже он мог?               
Адам молчал, а в тьме густой
Прозвучал вопрос прямой:
«Не ел ли ты, случайно, плод,
Что зла познание несёт?»
Адам весь сжался: «Что сказать?
Себя я должен оправдать!»
И Богу выкрикнул Адам:
«Ты разве не виновен Сам?
Ведь соблазнён я был женою,
Что мне дана была Тобою.
К тому же, Ты, Господь, велел,
Чтобы от древа я не ел.
Так вот, вкушал я от плода.
Его ж Земля произвела!
А я, что я? Я глуп, я молод…»
В словах звучал циничный холод.
Он многое  ещё б сказал,
Но слушать Бог его не стал.
Он взор на Еву обратил,
И у женщины спросил:
«Что ты, что ты натворила?»
Ева вздрогнула, застыла,
Понимая смысл той речи,
Голову втянула в плечи.
Ведь как сказать: «Да, это – я!
Отраву мужу я дала!»
И женщина тогда хитрит,
Недоумённый сделав вид,
В сторону отводит взгляд,
И отвечает невпопад
(На вопрос совсем иной)
С наивной «детской» простотой:
«Во всём, во всём виновен змей!
Он, воистину, злодей!
Он обольстил и я сорвала.      
Я не хотела… я не знала…»    

И СКАЗАЛ БОГ АДАМУ…

И Бог тогда им так сказал:
«Я вам всё даром отдавал.
Теперь Адаму самому               
Хлеб добывать себе в поту…      
Коль не хочешь слышать глас,          
Глас Божий, что звучит для вас,
То Адам из-за тебя               
Будет проклята Земля!…
Мирами править ты хотел,
Своею властью упиваться.
Теперь же будет твой удел -
За хлеб… всю жизнь за хлеб сражаться».
Адам по сторонам глядит.
Взгляд по плодам его скользит.
Он ухмыляется в душе:
«Голодным ль мне быть на Земле?»
Но Божий глас звучит: «Земля
Такою будет не всегда.
Будет голод, и травой
Питаться станешь полевой!
Слишком, слишком далека
Будет от Господа Земля,
И станет слёзы проливать,
Оттого произрастать
Среди лугов, садов, полей
Будут сорняки на Ней.
Но честно трудный путь пройдя,
Ты сможешь возродить себя.
Хоть тело в прах и превратится,
Душа к Богу возвратится
И сможет обрести покой
В небесной святости со Мной!»

НАКАЗАНИЕ ЖЕНЩИНЕ

«…Преступление твоё
Для искупленья тяжело.
Но через трудности все те,
Что, Ева, ждут тебя в семье,
Чрез муку, с которою всегда
Будешь вынашивать дитя;
Чрез тяжесть родов, их мученья –
Твоя дорога к искупленью.
Во власти мужа тебе быть,
Служа ему, его любить».
 
НАКАЗАНИЕ ЗМЕЮ

«…Ты же, змей, за злодеяние,
К грехопаденью подстрекание
Проклят! И тебя теперь
Любой возненавидит зверь!
Ты говорил – пусть немота
Теперь скуёт твои уста!
Ходить ты раньше прямо мог –
Теперь своих лишишься ног.
Ты будешь по земле скользить
На своём брюхе, и разить
Будут в голову тебя
Люди за дело и за зря!
А ты тому лишь будешь рад,
Что сможешь в пятку пустить яд,
Да в злобной ярости шипеть…
Прочь! Не хочу тебя терпеть!»
В этот миг раздался взрыв.
Взметнулось пламя высоко.
Люди стояли, рты открыв,
Разглядывая существо.
Оно менялось на глазах,
Изгибалось, извивалось,
Едва держалось на ногах,
Упадет вот-вот, казалось.
И вот, охваченный огнем,
Вытянулся змей шнуром.
Хотел взлететь, подняться ввысь,
Но руки, ноги вдруг слились
С извивающимся телом.
Огонь исчез, в дыму лишь сером, 
Рухнув вниз, валялся змей,
Глядя в сторону людей.
Ужас, страх людей объял,
А змей меняться продолжал.
И вот за миг, какой-то миг,
Изменился его лик.
Его красивое лицо
Вид гадкой морды обрело.
Он что-то выкрикнуть стремился,
Но язык вдруг раздвоился.
Теперь ни говорить, ни петь…
Змей к Еве стал ползти, шипеть…
Да только, словно от огня,
От змея бросилась она.
А Бог продолжил: «Ты желал
Быть первым… Но последним стал.
Ты жаждал запретных плотских утех,
За это лишен будешь радостей всех!
Будешь жить гонимый страхом
И всю жизнь питаться прахом!»
И тут облаком густым
Эдемский Сад окутал дым,
Как плотно сотканным ковром,
И гром… раздался жуткий гром!      
Как к спасательному кругу,
Люди тянутся друг к другу,
Прильнув, стоят они вдвоём
Перед Всевышнего Судом!
Вдруг ветер яростно подул,
Издав протяжный, грозный гул,
И дрогнул, дрогнул дым густой,
Вместе с подругой своей, тьмой,
Трусливо начал отступать
За пядью пядь, за пядью пядь…
Взошла звезда. Луч золотой
Пронзил вселенную стрелой,
И в небе звёзды заблестели.
Колокола вдруг зазвенели          
Небесные, и серебром               
Звук лился в свете золотом.
В свете, дарованном луною…
И вдруг своею красотою
Всех затмив, спускаться стала
Царица цариц – Суббота святая.
В Субботу не вершится Суд.
В день сей ангелы летают,
Славят Господа, поют,
А силы Тьмы прочь отступают…

«ВНОВЬ ЛИЦА БЫЛИ
ИХ СВЕТЛЫ…»               

Суббота. Утро. Слышно пенье.
Оно ласкает, нежит слух.
И ветерка прикосновенье,
Как бархат, шёлк, как мягкий пух.
Небо снова прояснилось,      
Дым развеялся, исчез.
Пенье птиц возобновилось
И шёпот ласковый небес.
Касалась берега волной
Река, журчащая вдали.
И прошлое, как сон дурной,
Едва помнилось людьми.
Вновь лица были их светлы,
Глаза по-прежнему блестели
И вдаль с надеждою они,
Печаль и страх забыв, глядели.
Они резвились и плясали,
Творца почти не вспоминали,
Не вспоминали и о том,
Что было перед этим днём.

И ВОТ СТАЛ ЧЕЛОВЕК
КАК ОДИН ИЗ НАС…
                1
Но время, как вода течёт.
Набат часов небесных бьёт.
И пора, пора Царице
На неделю удалиться,
И Суббота прочь летит.
Вселенная опять бурлит.
Опять работать все начнут.       
Опять возобновится Суд…         
                2               
Престол Небесный, а кругом,
Плотным сдвинувшись кольцом,
Волнуясь, ангелы стояли
И приговор судебный ждали.
И вот раздался Божий глас:
«Как один, один из нас
Человек в познаньях стал.
Он «добро» и «зло» познал.
Но как и тот, один из нас,
Чье имя умолчим сейчас,
Он от истины далёк.
А из познаний всех извлёк   
Лишь то, что «плохо», «хорошо»
Персонально для него.
И чтобы человек теперь      
От «древа жизни» взять не смог,
Чтоб в вечность не открылась дверь…
А впрочем…, - умолкает Бог, -            
Впрочем, выбор ему дам.               
Пусть изберёт дорогу сам».               

И ПОДАРИЛ ГОСПОДЬ АДАМУ
И ЕВЕ ОДЕЖДЫ КОЖАНЫЕ…
                1
Творец из кожи сотворил
Облаченье для людей.
Адаму, Еве подарил
Его по милости Своей.
Наряд был прочен и хорош,
Но на прежний не похож.         
Тот слишком нежен, лёгок был.
Теперь же он не подходил
Людям даже по размеру:
Их рост обрёл другую меру.
К тому ж, теперь их облаченье
Другое обрело значенье:
Хранить их от ветров, дождей,
От жгучих солнечных лучей.
                2
С тревогой, трепетом, надеждой,
Любуясь кожаной одеждой,
Предавшись собственным мечтам,
Стояли Ева и Адам.
Муж с тревогой замечает:               
«Создатель, наш Отец, желает,
Чтоб мы ушли из этих мест…»            
«Оттого и этот жест? -               
Спросила Ева, - но тогда               
Идти куда же нам, куда?»
Плеск воды, её журчанье
Привлекло людей вниманье,
Отвлекло от грустных дум.
И они пошли на шум.

ЧЕТЫРЕ РЕКИ
                1
Раздвинув ветви пред собою
С листвой зелёною густою,
Адам и Ева замечают,
Что из Эдема вытекают            
Четыре речки. Их вода
Прозрачна, как слеза, чиста.
Речка, что звалась Фисон,
Манящий издавала звон.
И быстрая её вода
Стремительно вела туда,
Где раскинулась широко
Земля, пленяющая око.
Там слитки золота, алмазы,
В лучах сверкающие стразы
Переливались дивным светом,
И, казалось, что при этом,
Лишь руку протяни, возьми –         
И они все-все твои.
А речка мчалась, мчалась вдаль,
Переливаясь, как хрусталь.
                2
Рядом Гихон, река другая,
Журча, как будто зазывая,
Извиваясь, словно уж,
В страну свою спешила – Куш.
В страну, где красота земная,
Волю, разум, дух пленяя,
Как неведомая сила,
Звала к себе, к себе манила.
Казалось, вверх от той земли
Потоки жара, страсти шли.
                3
Третья речка Хеддекиль
К земле Ашур за сотни миль
Мчалась вдаль между камней,
Силою дивя своей.
Вдалеке, словно мираж,
Виднелась крепость, будто страж.
Оттуда сила исходила,
Что разум, как вино пьянила.
И запах голову кружил.
То власти, власти запах был.
Вдруг им волна омыла ноги,
Шипя: «Вы будете, как боги…»      
                4
Вдали от речек трёх бурлящих,
Быстрых, сверкающих, манящих,
Неспешно орошала сад          
Река четвёртая – Евфрат.      
Лишь одна она течёт,
Туда, где дерево растёт –
Древо Жизни. И оно
Её водой орошено.

И ВЫСЛАЛ… И ИЗГНАЛ.

Взвешивая всё в уме,
Стояли люди на холме.
А из Эдема три реки
Потоком бурным вниз текли,
Богатство обещая, власть
И плотских наслаждений сласть.
Но где-то, где-то там, вдали
Всё ж смутно видели они
И боль и страх, но это всё,
Казалось, было далеко.
А наслажденья – вот они!
Они так манят, так сильны…
Тонкой струйкой, не спеша,
Четвёртая река текла.
Ввысь за собою увлекала
И в поднебесье исчезала.
Вверх тропы вдоль реки ведут.
Идти  по ним – огромный труд…
Все реки их к себе манили.
Но всё же те, что так бурлили,
Новизною привлекали,
Им приключения обещали.               
А эта тихая река
Подождёт пускай пока…         
Люди застыли на мгновенье,
Но вдруг, прервав оцепененье,
Их взгляды, встретившись, скрестились 
И от восторга заискрились.
Они словно подтверждали,
Что их желания совпадали.            
И, взявшись за руки, вдвоём         
Пошли к бурлящим рекам трём.   
Вдруг потемнело, и толчок
Адам и Ева ощутили.
Их словно завертел волчок,
Их вниз, куда-то вниз тащили.
Но всё утихло, снова свет
Над головами засиял.
Но свет уже не тот, о нет,
Что их в Эдеме согревал.
Не то тепло, не те цвета
И красота его не та…
Они стояли на Земле
Средь рек, суливших приключенья.
А в дымке, где-то вдалеке,
Древо Жизни, как виденье,
Качало гибкими ветвями,
И ангелы вокруг с мечами
Стражей грозною стояли,
Путь к Древу Жизни отсекали.
Но через несколько мгновений
След исчез от тех видений.
А в человеческих глазах
Горел, как яркий факел, страх.
Но выбор сделан, и они
«Открытиям» навстречу шли.          

ЕЩЕ РАЗ ОБ ЭДЕМЕ…

Вождь умолкает на мгновенье.
В глазах печали отраженье            
По Эдему на земле,               
По утерянной мечте.               
Но в этот миг он прерван был,
Кто-то учителя спросил:
«А можно ли земле опять
Эдем вернуть… или создать?»
Моисей качнул главой:
«О, дружочек юный мой,
Рай – великая награда.    
Вернуть его стремиться надо.
Но сможет сделать то лишь тот,   
Кто грех поборет и взойдёт      
На святости великой пик.
Тогда наступит этот миг.
И будет то никто иной,
Как Богом избранный герой.
Пока же людям суждено
Познавать «добро» и «зло»
Чрез свою боль, свои мученья
Без «лишнего нравоученья».         

И ПОЗНАЛ АДАМ
ЖЕНУ СВОЮ…
                1               
Ева отёрла пот со лба.
Слаба она ещё, слаба.
След от страшных мук былых
Ещё тревожил, не утих.
Но несмотря на боль, усталость,
Она лежала, улыбалась.
Сын теперь был у неё,
И это искупало всё…
Слёзы Ева утирает
И пророчески взирает
На сына своего. И вот,
Пред нею образ предстает
Мужа гордого, седого,
На мир взирающего строго.
Земли он яростный ревнитель,
Добытчик властный и строитель.
И Ева молвит: «С Богом я
Каина приобрела».
                2
Время шло, жизнь протекала,
Ева вновь дитя зачала.
И как прежде, точно в срок
Родился у неё сынок.
Вновь особым зреньем мать
Сына стала изучать.
Но не увидела она
Ясно черт его лица,
Ни дел, которыми бы он
Был прославлен, вознесён.
Всё размыто, как водою,
Тщётою и суетою.
Всё словно заслонял туман,
И лишь вдали размытый стан
Ева слабо различала.
И сына Авелем назвала.

И СТАЛ АВЕЛЬ СМОТРЯЩИМ
ЗА ОВЦАМИ, А КАИН СТАЛ
РАБОТНИКОМ ЗЕМЛИ…

Манила, манила и влекла    
Каина к себе Земля.
С рассвета до заката он
Был только Ею поглощён.
И, не колеблясь, путь избрал:
Работником Земли он стал.      
Но с Авелем иначе всё,
Его куда-то ввысь влекло.
Он часто, выпасая скот,
Долго глядел на небосвод,
О чём-то думал и мечтал.
И… Авель скотоводом стал.

И ПРИНЕС КАИН
ДАР ГОСПОДУ…
                1               
Каин взглядом властелина
На землю со скалы взирает.
Внизу, как океан, долина
Цветом пышным зацветает.
Вокруг леса, моря и горы,
Полей бескрайние просторы,
Волной колышутся хлеба.
И вдруг увидел он стада…
Легли морщины на челе:      
«Есть ещё Авель на Земле…
Как ни крути, как ни виляй,
А вынь и сопляку отдай
Земли, Земли всей половину
Как Адамовому сыну!»
Каин тяжело вздыхает
И вдаль на брата вновь взирает:
«Но разве для него Она?               
Я сам, я сам могу сполна
Творить, преображать Её…
Ведь это, истинно, моё…
Вдруг возбуждённое сознанье
Утешило воспоминанье,
Воспоминанье слов отца,
Как из прекраснейшего сна:
«Ты первенец, и на тебе 
Лежит ответственность вдвойне.
Ты должен мир преобразить,
Связующею нитью быть
Между Небом и Землёй,
Между Богом и семьёй».
                2
Моисей умолк, вздыхает,
В костре поленья поправляет.
Все замерли без исключенья,
Ждут терпеливо продолженья.
«…Великим Каин был рождён,
Ибо избранник Бога он.
Ему… Как раз ему под стать
Было бы Мессией стать.
Так в глубине души своей
Считал он». – Молвил Моисей.

И БЫЛО В КОНЦЕ ДНЕЙ…
                1
Вокруг небесного светила,
Сделав полный оборот,
Земля год свой завершила.
И для мужей настал черёд,
Черёд  Божьих испытаний,
Через которые должны
Пройти Адамовы сыны…
                2               
Каин смотрит свысока               
На аккуратные стога:               
«Вот и собран урожай.
Теперь только не зевай,
Пусти всё в дело, в оборот,
А дальше всё само пойдет…»
Довольный планом и мечтами
Он вниз спустился меж камнями.
Идёт вдоль поля и считает,
Каким богатством обладает.
Вот пшеница, рожь, овес…
Вдруг очи к небу он вознёс
И ощутил души смятенье:
«Свершить я должен всесожженье.
Отдать, отдать обязан я
Часть от этого добра!»               
Он на хлеба взгляд устремляет
И труд свой тяжкий вспоминает:
Как обрабатывал долину,
Как до заката гнул там спину,
Как липким потом обливался.
И Каин вдруг засомневался:
«О Господи, скажи, скажи
Нужно ль на Небе столько ржи?!
Нужна ль пшеница и овес?!»
Но… молчанье на вопрос.         
Ответ ждёт Каин миг, другой,    
Потом вдруг сильною рукой
Пучок травы сухой срывает
И быстро к алтарю шагает.
Костёр развёл, речь произнёс
И… Богу «дар» свой преподнёс…

И АВЕЛЬ ТАКЖЕ ПРИНЕС
ОТ ПЕРВОРОДНЫХ СТАДА
СВОЕГО, И ОТ ТУКА ИХ…
               
Авель внимательно смотрел,
Как огонь едва горел,
Как дым вкруг брата собирался,
Полз по земле и растворялся.
Смотрел Авель, размышлял,      
Затем пошёл, из стада взял
Лучшую свою овцу
И на алтарь понес Творцу.    
Лишь искру высекать он стал,
Костёр тотчас же запылал.
Дым поднялся до небес,
Всё заволок, и дар исчез.
Красочно меняя цвет, 
Шлёт Небо Авелю привет:    
Оно блестит, оно сияет…
Адам и Ева посылают
Сыну восторженные взгляды.
Они ликуют, они рады.

И ПОНИКЛО ЛИЦЕ ЕГО…

Не веря собственным глазам,
Каин смотрел, как к небесам
В густом дыму, что вверх струился, 
Овен к Богу возносился.
Каин весь побагровел:
«Как посмел он? Как посмел
Жертву Богу воздавать,
Первородство попирать?!
Ведь святое право то
Мне, как первенцу дано!»
Каин задет был за живое.
Негодованье, чувство злое
Родилось в душе его.
Но, ещё более того,
Гнев его к Богу воспылал
За то, что жертву Тот принял.
Зубы до скрежета сжимая,
От неба взор не отрывая,
Каин, словно в забытье
Под нос бормочет сам себе:      
«Но от чего же, от чего
Так несправедливо всё?!»
И  вдруг, как молнии разряд, 
Сверкнула мысль: «А что, коль брат?…
Что, коль помазан, избран он;
И свыше, Там, вопрос решён?»
На миг Каин замирает
И шёпотом вдруг продолжает:
«Тогда… на брате благодать,
Землю – ему преображать!
Творить на ней! Владеть Землёй!         
И править… в том числе и мной…»
Вдруг голос Божий раздаётся:
«Что, дорогой, тебе неймется?      
Ведь если делаешь добро…»
Каин сверкнул глазами зло:
«Добро, добро уже творил,
Когда Тебе в дар приносил
Плоды, колосья и траву», -
Тотчас подумалось ему.      
«…Но если не творишь добра,
То ожидай прихода зла.
Грех повлечёт перстом своим,      
Но господствуй ты над ним!»

«НУ, НЕТ! Я НЕ СОГЛАСЕН ТАК!»

Глаза Каин закрывает,
Руками голову сжимает:       
«О воздаянии, о воздаянии
Он со мною говорил?
Мне ли не знать, что наказанье
Ждёт, коль в чём-то согрешил?       
Мне ли, Адамовому сыну,
Не знать, как ношею на спину
Закон возмездия ложится
И цепью тяжкою влачится?      
Ясно… ясно, как день –
Грешить нельзя,               
Но быть вторым не в силах я!»
И Каин в такт своим словам   
Взор устремляет к небесам:          
«Ты мягко говорил со мной,            
Как с доверчивой овцой:
«Будь праведным, будь молодцом!
Всё будет хорошо потом».   
Меня словами усыпляешь,               
А Сам… Сам брата возвышаешь!   
С бараном так себя ведут!         
Вначале холят, есть дают,
А когда тот доверяет,   
Рука дающего вонзает             
Из-под тешка свой острый нож!             
Ужель я на него похож?
Ну нет! Я не согласен так!               
Разве безумец я, дурак!?»               
Каин издаёт с тоской               
Стон протяжный, словно вой.               
- Да… видно, видно по всему,             
 Он первенство отдаст ему.               
 А отец… отец и мать               
 Братца-то могли б унять,               
 Когда права мои попрал               
 И жертву Богу воздавал,
 Ему б на место указали!          
 Но промолчали, промолчали!          
 О, горе, по всему похоже,
 И они за братца тоже…
 Ага… а вот и брат со стадом.
 Пойду спущусь, пройду с ним рядом
 И приложу усилья все,
 Дабы он открылся мне.»
               
И БЫЛИ ОНИ В ПОЛЕ...

Тепло, по-дружески трепает
Каин брата по плечу,
В глаза смотрит, наблюдает
И бодро говорит ему:
«От стада отведи свой взор
И посмотри на весь простор.   
Здесь всё: леса, луга, сады
И реки, полные воды.
Всё наше: звери и поля.
А мы – цари, и вся земля
Только нам принадлежит!"
"Всё так, брат, - Авель говорит, -
Творца нам нужно возносить,
Что можем средь красот сих жить!
Ведь Бог, Земли всей Господин,
Наш Создатель, Властелин!"               
Он руку к небу поднимает
И говорит: "Всем обладает,
По-настоящему, Творец,
Ведь Он "начало" и "конец"!"
Взгляд Каина застыл на нём,
Потемнел он вдруг лицом:            
"Не Бог! Ведь Он всё нам отдал!
Чтоб властвовали мы, сказал!
Всё значит наше! Мы цари!"
"Нет, брат мой, так не говори! -
Промолвил Авель, - всё равно
Вся вселенная Его!"
Стук Каин ощутил в висках:
(«Смысл… тайный смысл в его словах…»)
Его обдало, как огнём,
И мрак кромешный, как крылом,
Его накрыл, души коснулся.
Каин тотчас отвернулся
И буркнул мысленно под нос:
(«Я так и знал: на сей вопрос
Ответ ты мне не дашь прямой,
Не скажешь: «Я царь над Землей!»
Хитрее, тоньше ты сказал:
«Меня помазал и избрал
Сам Творец вселенной всей.
Помазанник я средь людей!»)    
Несколько минут подряд
Авель молчал, молчал и брат.
И вдруг, как молния, – прозренье,
К Каину пришло решенье.
Решенье, что могло бы всё
В мгновенье изменить одно;
Простое, то, что навсегда
Его возвысило бы «Я».
Но вида он не подаёт
И дальше с братом речь ведёт:
«Выходит, по твоим словам,
Мы не цари, и должно нам
Перед Ним ответ держать,
Как Он желает поступать?"
И Каин указал кивком       
На Бога в небе голубом.
"Да, управлять всем должен Он
И нами через Свой Закон!"
«О трус! О подлый подхалим!
Всегда ты лебезишь пред Ним!
Мне мысли все твои видны.
Авель – раб душою ты!
А я хочу свободным жить!
Сам править всем, и сам творить!»
Теперь Авель помрачнел,         
Его взгляд нервно заблестел,
Голос, сорвавшийся на крик,
Стал похож на львиный рык:
"Нет, брат, свободен я душой,
А ты же – раб! Как крот слепой!"
Вдруг Каин, сколько было сил,         
Брату пощёчину влепил.
Авель упал, а брата ярость
Вихрем бешенным металась,
Словно дикий зверь внутри,
Рвалась наружу из груди.
И Каин волю ей даёт,       
Бросается на брата, бьёт,      
Но от него тот ускользает,
И наземь сам его бросает,
Прижал к земле, но отпустил.      
А Каин камень вдруг схватил,
И, сделав к брату быстрый шаг,
Камень свой обрушил так,
Что Авель только стон издал
И окровавленный упал...               
На какое-то мгновенье
Каин застыл в оцепенении.
На кровь с ужасом взирал,
На камень, что в руке держал.
И пальцы, что его сжимали,
Вдруг обмякли, задрожали… 
Он отступает шаг назад
И поднимает в Небо взгляд,
В него растерянно глядит               
И, запинаясь, говорит:
«Нет, нет! Здесь нет моей вины!      
Во всём виновен Ты, лишь Ты.
Ведь Ты меня таким создал,
Ты всё предвидел и всё знал!»
Затем неистово орёт
И кулаками себя бьет:
«Меня наполнил, как сосуд,   
Всем, что живёт во мне здесь, тут!      
А я всего лишь материал,    
Который Ты себе избрал!»

КРОВЬ БРАТА ТВОЕГО
ВОПИЕТ ОТ ЗЕМЛИ!

Мученья… Совести терзанье…
И Каин ищет оправданья:
«Он… Во всём виновен Он!               
Ведь Им же был я сотворён!"               
И Каин, опуская взгляд,   
Много, много раз подряд
В уме слова те повторяет.
И постепенно отступает,
Растворяется, как дым,
Ужас содеянного им.
Верх холодный разум взял,
И Каин так себе сказал:
«Ставка теперь лишь на меня:
Я – один, есть – только я!
И Бог, и мой отец, и мать
Сие обязаны признать!»
И вот сидит он средь дубравы,
Его окутывают травы;
Их лёгкое прикосновенье
Дарит Каину забвенье.
Вдруг деревья задрожали,
Звери все затрепетали.
Встревожено вспорхнули птицы, 
По норам спрятались куницы.   
Каин испугался, сжался...         
Вдруг голос Господа раздался,
Его, как громом, оглушил.
"Где Авель – брат?" - Господь спросил. 
Каин дрожит ещё сильнее
И дышится ему труднее,
Но мысль вдруг в голове мелькает,
Что его тут же утешает:
«Куда Он денется, куда?
Ведь остался только я!»
И, рукой прикрыв оскал,
Господу он отвечал:
"Овец я с братом не пасу
И его не сторожу".               
Бог молчит, не отвечает.
И мысль у Каина мелькает:
«Вдруг Он спросил так оттого,
Что не знает ничего?!»
Но раздался глас с Небес,
И оптимизм его исчез:
«О что же, что наделал ты?!
Вопль брата слышу от Земли,
Вопль не родившихся детей.
И всё, всё по вине твоей!
Ты грех ужасный совершил.
Их кровью Землю ты залил.
И захлебнулася Земля,   
И прокляла Она тебя!
Отныне от своих трудов
Не получить тебе плодов:
Сил тебе не даст Она,
Ты проклят Ею на века.
Вовеки, вовеки на земле               
Скитальцем горьким быть тебе!» 
И тут под Каина ногами
Земля словно поплыла
И его будто волнами
С ног сбила, стала горяча.
Громыханье, как обвал
Раздалось где-то среди скал.
Землю трясло, земля дрожала,
Казалось, что она рыдала
И стон, напоминавший вой,
Сгустком завис над головой.
Вся живность: малая, большая
В диком страхе пребывая
Металась будто бы в огне,
Ища убежище себе.
Каин застыл, не мог вздохнуть.   
Ему казалось, будто в грудь
По рукоятку нож вонзён,
И возопил к Земле вдруг он:
«Невеста, жизнь моя, Земля,
Не ради ли Тебя, Тебя
Я такое совершил?
Не ради ли Тебя пролил
Кровь своего родного брата?
И вот награда, вот расплата?!
Ведь я, ведь я ради Тебя…
А Ты? Ты прокляла меня!»
Но ответом на стенанье
Тишина была, молчанье.
И Каину вдруг показалось,
Что прежних красок не осталось,
Что изменилась вдруг Земля:
Исчезли блеск и красота.
Она была совсем иной,
Недружелюбною, чужой.
Он переводит к небу взор
На тканный звёздами простор.
Он мощь вселенной ощущает      
И ясно, ясно понимает,
Как мал, как мелок человек.
Так неужели его грех
Страшен так и так велик?
И он издал истошный крик:
«Миры Ты на себе несёшь!
Так не ужель не снизойдёшь
Понести мою вину?               
Ответь же мне, Отец мой, ну!»
Мир, словно замер. Тишина
Столь необычна и страшна.       
Господь не издавал ни звука.
И, словно тетива от лука,
Напрягся Каин, весь дрожит
И вдруг он слышит, как звучит
Уже знакомый глас в тиши…
Глас собственной его души…
Души, что совесть потеряла,
Что изворачивалась, лгала…
Вновь Каин дерзок, вновь, как лёд,
Вновь Богу с вызовом орёт:
«Ну, хорошо, изгнав меня,
Что извлечёшь Ты для Себя?
Коль брошен буду я Землёй,
То связь порву я и с Тобой!
Да, Закон Ты соблюдёшь,
Но что взамен приобретёшь?
Что даст возмездия закон?
Ведь будет только порождён
Убийца новый… и тогда
Обагрится вновь Земля!»
Ответ не долго Каин ждал,
Глас Божий тотчас прозвучал:
«Что ж, кто убить тебя не побоится,
Всемеро тому отмстится.
Во избежание беды
Отмечен знаком будешь ты.
С тобою встретившись, любой
Будет знать, кто ты такой.
Ты страшен, страшен будешь им
Даже именем своим.
И как не потекут вспять реки,
Да будет так всегда, вовеки!»

И ПОШЕЛ КАИН ОТ               
ЛИЦА ГОСПОДА...

На свой огромнейший удел
Каин пристально глядел.
Поля пусты… Который год
Напрасно урожай он ждёт.
То саранча, то суховей
Сметали всё с его полей.
Он к Небу устремляет взор,
Во взгляде вызов и укор:
«Адамово проклятье – вот,
Вот что Земля Твоя даёт!
Сколько времени, труда,
Пота вложено – всё зря!
Что выросло на этом поле?
Тернии, да волчцы не боле!       
Каин, помрачнев, склонил
Низко голову к земле,
И сквозь зубы процедил:
«Не милостива Ты ко мне!…
Так силу, говоришь, свою
Ты не дашь мне для плода?!
Ну что же… сам я всё возьму!…
И затрепещешь Ты тогда!»

И СТРОИЛ ОН ГОРОД…
                1
Как механизм уникальный,         
Бесшумный, точный, идеальный,
Что создаёт, преумножает,               
Функций много выполняет.         
Точно так и мозг людской,      
Божьей созданный рукой,   
Весь мир собой мог охватить,      
Мог созидать, а мог убить.      
                2
Каин напрягся до предела,               
И мысль стрелою полетела.               
Мозг работал, клокотал,
Барьер всё новый, новый брал.
И вскоре стало ему ясно,
Как трудиться не напрасно,
Совладать как с саранчою,
Поля как напоить водою,
Как урожай не потерять
И как из недр побольше взять:
«Путь этот - техника, машины,         
Цивилизация, турбины.         
Вот, как справлюсь я с тобою –
Неукротимою Землею!»
                3   
И Каин время не теряет,
Своих потомков подключает
И первый город создаёт
Среди степей, среди пустот.
Всё усерднее труды,
Всё виднее их плоды,
Всё больше набирая ход,
Цивилизация растёт.
Азартно, силы не щадя,
Трудились все день ото дня.      
И вскоре цель, как высота,
Была достигнута, взята…
Изобилие во всём
Познал большой и малый дом…

БУДЕШЬ ТЫ ИЗГНАННИКОМ
И СКИТАЛЬЦЕМ НА ЗЕМЛЕ…
                1
Уходит время, время мчит,
Но не ушло ничто в забвенье.
С тех пор, как Авель был убит,
Живет седьмое поколенье.
                2
Дом Каина, как крепость, щит.
Но бросив всё, он в лес спешит,
Спешит, чтоб в чаще, в тьме густой,
На миг хоть обрести покой.
Всё дальше он идёт во тьму,
Но трудно дышится ему.
И со склонённой головой
Под куст садится он большой.
Страх – вот истинная мука!
Он каждый день его точил;
Хитро безжалостно, без звука;
По капле кровь его цедил.
Истоком страха был закон –
Закон возмездия и знанье,
Что должен быть он соблюдён,
Что неизбежно наказанье…
Он помнил, что его рукой
Был Авель, брат, убит родной.
«Да, знаю… знаю точно я:
Та же участь ждёт меня!»
И он издал протяжный стон:
«Страшный, чудовищный закон!
Кто!… Когда это свершит?
Ужели буду я убит?»
Каин тяжело вздыхает,
Руками голову сжимает:
«Тонка, тонка надежды нить,
Но вдруг удастся проскочить?…»
Который час в кустах, во тьме
Он думал о своей судьбе.
Но вдруг от мыслей отвлекла
Его отёкшая нога.
И в этот миг он ощущает,
Что видеть солнце, свет желает,
Что холодно ему от тьмы.
Руками он развёл кусты,
И вот он свет. «Тепла, тепла!»
Вдруг вскрикнул -
В грудь вошла стрела…

СЕДЬМОЙ ОТ АДАМА – ЛАМЕХ.
                1
Средь развлечений прочих всех
Охоту обожал Ламех.
Любил предсмертный видеть страх
Своей добычи… в их глазах.
В тот миг он остро ощущал,         
Как смертью, жизнью управлял.
В тот миг он был хозяин, бог:
Жизнь дать или отнять он мог.
Слежка, погоня, приключенье –
Вот истинное наслажденье…
                2
Тихо, как рысь, Ламех ступает,
С ним рядом сын его шагает.
Вдруг, вдалеке, под древом куст
Издал под чьим-то весом хруст.
Тихо листья зашуршали,
И только ветки задрожали,
Ламех тотчас в куст большой
Метнул особою стрелой.
И вслед за нею стал спешить,
Боясь добычу упустить.
Спешит, удачу предвкушая,
Уже от радости сияя,
Но изменилось вдруг лицо:
«О, ужас! Что же это, что?»
В глазах Ламеха потемнело,
Он видел пред собою тело…
Адама сын перед ним лежал
И стон предсмертный издавал.
В груди его стрела торчала,
Что жизнь в мгновенье оборвала.
Каин убит был той стрелой,
Что сделал сын его родной.
Стрелу Ламех вынимает,
Но почему-то вспоминает
Слова, от коих всё кружится:
«Всемеро тому отмстится…!»
В гневе он стрелой трясёт
И кричит: «Будь проклят тот,
Кто сделал, изобрел её!
О, горе мне из-за неё!»
Затем, издав протяжный крик,
Наотмашь сына бьёт старик.
Тувал-Каин пошатнулся,
Сделал шаг назад, другой,
О корень дерева споткнулся
И на сук пал головой.
В мозг словно бы стрела вошла,
И кровь… опять кровь потекла.

А БЫЛО У ЛАМЕХА ДВЕ       
ЖЕНЫ…

Поникший, медленно, как тень,
Домой брёл Ламех в этот день.
Он шёл охваченный тоскою,
С поникшей низко головою.
В нём не осталось ни следа
От прежнего весельчака,
Жизнь любившего, веселье,
Шум, гулянье, приключенье…
Он даже жён имел двоих.
Сейчас же был задумчив, тих.
В жизни всё пошло не так,
Всё против, наперекосяк.
Он вдруг праотца убил,
Затем вдруг сына умертвил.
И теперь влачил Ламех
Убийцы, каиновый, грех.

И ВЗЯЛ ЛАМЕХ ГУСЛИ...

Когда жёны всё узнали,
Голосили, упрекали…
Ламех, охваченный тоскою,
Ходил с поникшей головою,
Как маятник, туда-сюда.
Вдруг дерзко вспыхнули глаза,
Схватил он гусли, наземь сел
И жёнам с вызовом запел:               
                1
Ой, тихо тронул струны я,
Жёнам песнь звучит моя.
Слушайте меня, внимайте,
Мужа не перебивайте.
               Пр.
Ой, доли, доли, доли ла
Пронзила Каина стрела.
                2
Стрела, что мой сынок ковал.
От моей руки он пал.
Ох, в язву мне, ах, в рану мне
Смерти эти обе, две.
               Пр.
Ой, доли, доли, доли лас
Ушли две жизни в один час.
                3
Кто мстить Каину решится,
Коль всемеро ему отмстится?
А если мне кто мстить решится,
То семьдесят семь раз отмстится.
                Пр.
Ой, доли, доли, доли ла,
Убить посмеет кто меня?
                4
Грех искупить не в силах сам,
Его потомкам передам.
Род только семьдесят седьмой
Искупит грех сей тяжкий мой.
                Пр.
Ой доли, доли, доли ла
Судьба тяжёлая моя.

И ПРОШЛО СТО
ТРИДЦАТЬ ЛЕТ…
                1
Учителя тускнеет взор,
Он прекращает разговор.
Он был безмолвен, отрешён,
Будто дремал и видел сон.
Вдруг вождь молчанье прерывает,
И вновь рассказ свой начинает,
Но теперь, на этот раз,
Был об Адаме, Еве сказ.
                2
Слов не найти, не передать,
Дитя как больно потерять.               
А в день тот страшный, роковой
Удар был нанесён двойной.
В тот день отец и мать своих
Сынов оплакали двоих.
Был Авель погребён в земле,       
А Каин умер в их душе.
От того горя, им казалось,
Сил для жизни не осталось.
Не радовал их солнца свет,
И очень долго, много лет,
День помня тот в судьбе своей,
Боялись заводить детей.
    
И ДАЛ ИМ ГОСПОДЬ
ДРУГОГО СЫНА…
                1
Годы шли, жизнь продолжалась.
Земля всё больше заселялась
Потомством Каина, и вскоре
Их стало, словно рыбы в море… 
                2
«Везде, куда ни бросишь взгляд,
   Потомки Каина царят!
   Везде, кругом царит их дух!» -
Еве говорит супруг.
   «Да, - тихо Ева соглашалась, -
   Не тому земля досталась».
И супруги в унисон
Издают глубокий стон.
Затем продолжил вновь Адам:
«Пора, пора вмешаться нам…»
Ева, задумавшись, молчит.
Потом чуть слышно говорит:
«Чтоб каинитов превозмочь,
Нужны титаны, нужна мощь…»
                3
Почти год прошёл, и вот,
Сына им Господь даёт.
Назван мальчик Сифом был,
Ибо Авеля сменил.
Так людскому роду Бог
Основу новую даёт…

ОТ АДАМА ДО НОЯ.

Столетия летели, мчали.
Люди рождались, умирали.
Не стало праотцев. Земля
В прах превратила их тела.
Но, как икра в воде морской,
Приумножался род людской.
И миру нашему немало
Сифово потомство дало –
Мужей, что помнит род людской,
В числе их праведник был – Ной.

В ТО ВРЕМЯ БЫЛИ НА
ЗЕМЛЕ ИСПОЛИНЫ...
                1
Давно, в былые времена
Земля была заселена
Большими, сильными людьми.
Титаны звались те мужи.
Они правили землей,
Суд на ней вершили свой.
                2
Ночь опустилась над землёю,
Покрыв её кромешной тьмою,
И только полная луна
Была отчётливо видна.
Вдали потрескивал костёр.
Титан, оставив свой шатёр,
За ветви спрятавшись, стоял
И, впившись взглядом, наблюдал
За играми девиц земных.
Он пожирал глазами их.          
Вдруг, как волны прибрежной всплеск,
Раздался рядом ветки треск.
Он вздрогнул, он от грёз очнулся,
Он чуть заметно пошатнулся,
Взор угрюмо опустил
И в тьму густую отступил.
                3
Он каждый день, который год,
Судит сей земли народ.
Смеётся, презирает их
Из-за слабостей простых.
Но каждый раз с приходом ночи,
На них тайком он пялил очи.   
Он жаждал их, о них мечтал,
Он в мыслях ими обладал.
Так было раньше, но сейчас
Стало хуже во сто раз.
Ибо много лет и дней
Рождалось мало сыновей,
Зато дочери росли,
Как дивной красоты цветы.
Он видел, как они красивы,
Юны, роскошны и игривы,
Как в их глазах призыв горит
И откровенно смех звучит;
Как их волосы густые,
Черные, русые, златые
Взлетают в танце заводном.
В тот миг всё клокотало в нём.               
И вот ночною той порою      
Титан склонился над водою.
Сквозь мрак, который надвигался,
Он отраженьем любовался.
Он был красив, он был силён,
Он был божественно сложён.
Мужчинам здешним не чета      
Те с ним в сравнении – мелкота.
«Не слишком-то их род удался!» -
Исполин расхохотался…
Вода в реке вдруг зарябила
И черты лица размыла,
А мысль, что раньше уже жгла,            
Вновь пронзила, как стрела:
«А что, коль устранить препоны,
Отбросить Божии законы?»               
Ту мысль он раньше прогонял,
Ей задержаться не давал.
Теперь же глыбою она
Легла, коснувшись сердца дна.
И ни желания, ни сил
Он гнать её не находил.
Напротив, в этот миг вдруг в нём
Внутри всё вспыхнуло огнём.
От жара появился пот…
Но уже мечта ведёт
Его всё дальше… Он парит…
Он словно пьян, с трудом стоит.
К стволу огромному припал
И очи к небу приподнял.
Затем с какой-то неземной
На звёзды поглядел тоской:
«О, если бы, о если б, Бог,
Я мог желаньям предаваться 
И при всём… при этом  мог…
Мог с Тобою оставаться,
Опираясь на Твоё
Меня держащее плечо…»
Титан вздохнул, он точно знал:      
Об этом «чуде» зря мечтал…       
И от отчаянья зубами
Заскрежетал… Сверкнул глазами,
Не сдерживая больше гнев,
Плюнул, зарычав, как лев:
«Вечно! Ночию и днём
Твоим быть обречён рабом.
Жить с оглядкой на Тебя,
Забыв про собственное я!
Так вот, Тебе я заявляю:
Жить так больше не желаю!
Серьёзен я и не шучу,
Жить не могу так, не хочу!!!»
Судья умолк, а в тишине
Звучали эхом крики те…
Утихло всё…в ушах лишь звон,
Вдруг тихий шёпот слышит он:
«Живи и здравствуй много лет,
Будто Бога вовсе нет…
Вовсе нету… Его не-е-е-т!
Взгляни по-новому на свет…»
И смех холодный, ледяной
Разразился над рекой…
Он, наконец, торжествовал.
Теперь уже он точно знал:
Решенье принято, оно
Уже не зыблемо, твердо!

И ПРИШЛИ СЫНЫ ВЕЛИКИХ
К ДОЧЕРЯМ ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ…

Всё чаще, словно наважденье,
Бурлит в народе возмущенье.
Ропот звучит со всех сторон,
Как грозного набата звон:
"Устали Господа любить
И по Его законам жить!
Зачем нам Божие ярмо?
Оно мешает! Как клеймо!
Для лучшей жизни нам нужна
Свобода, лишь она одна…»
Тот ропот не остановили,
И через время забурлили
Страсти новые опять.
Но перестал народ шептать,
Он уже с трибун вопил:
«Нам Бог с Законом опостыл!
Нам новый мир открыть пора!
Пришла пора! Ура! Ура!»               
Вверх шляпы и цветы летят,
Люди поют… люди кричат…       
Проходит день один, другой.
Плещется вино рекой.
Танцы раскованней, смелей
И песни громче, веселей.
Никто им пир не омрачает
И веселиться не мешает.
Судья людей не сторонился,         
Теперь он в гуще находился…

И НАПОЛНИЛАСЬ ЗЕМЛЯ
       ЗЛОДЕЯНИЯМИ... 
               
Но вскоре, как обычный тлен,
Исчезла радость перемен…
Воспевание свободы
Уже свои давало всходы...
Человек, большой и крепкий,
Ко всему чужому цепкий,
К мужу подошёл другому,
Послабее и худому
И сказал: "Ты знаешь, мне
Твой пояс подойдёт вполне.
И рубаха хороша.
К ней лежит моя душа!
Снимай её да поскорее:
Для меня она нужнее!"
Глаза, выпучив, "Худой",               
У виска крутил рукой:       
"Не рехнулся ли ты, друг,
Что чушь нести стал эту вдруг?
С чего б рубашку мне снимать
Да тебе всё отдавать?
Это вещи все мои,
Мной заработаны они!"
Но "Крепыш" ему ответил:
"Не волнуйся, я заметил:
Ты хорошенько потрудился,
Чтоб я теперь в них нарядился!
Снимать ты будешь, или как?»
И показал ему кулак.
"Худой" попробовал кричать:
"Кто так позволил поступать?
И по какому ж это праву
Ты надо мной вершишь расправу?
Тебе на плечи грех тот ляжет,
И Господь тебя накажет!"
Но хохотал в ответ «Крепыш»: 
«Зря, безумец, ты вопишь
Не со всеми ль ты роптал,
Что по Закону жить устал?
Что Бог с Законом – то ярмо,
Давит, гнетёт, словно клеймо.         
"Худой" вздохнул, пожал плечами,
В ответ лишь залился слезами.
"Крепыш" одежду силой снял,
И скаля зубы, так сказал:   
"Теперь у всех такой устав:
Кто сильнее, тот и прав!"...

ТЕБЯ УВИДЕЛ Я ПРАВЕДНЫМ
ПРЕДО МНОЮ В РОДЕ СЕМ...
               
Но Бог издалека узрел
Того, кто жить так не хотел.
Жил обособленно семьёй,
И всегда шаг каждый свой      
С Ним сверял, Ему молился,
Греха, пороков сторонился.
Он был совсем, совсем иной,         
И звался человек тот Ной.
Всевышний Ною говорит:
"За грех земле Потоп грозит.
Но ты Ковчег большой построй
И там семью свою укрой.
Чтоб мир животных сохранить,
По паре должен поместить
Их на Ковчег. И пусть они
Продлят тебе твои же дни".
Ноя душа затрепетала,
Но сердце, сердце ликовало,
А голос внутренний шептал,
Радуясь: «Я знал! Я знал!
Есть возмездье, наказанье
За беззаконье, злодеянье!
И тотчас, как в густом дыму,
Вновь увиделись ему
Сотни, тысчи злодеяний,
Не получивших воздаяний.
Вновь видел лица наглецов,
Вновь слышал мерзость дерзких слов.
И, к Небу приподняв свой лик,
В сердцах воскликнул вдруг старик:
«Правда есть! Есть наказанье
За беззаконье, злодеянье!»

И СДЕЛАЛ ВСЕ НОЙ,
КАК СКАЗАЛ ЕМУ БОГ
                1
Потоп… Целых сто двадцать лет
Ещё просуществует свет.
Но не рано никогда
Начинать спасать себя.
                2
Погладив бороду свою,
Праведник зовёт семью.         
И говорит: "Я вас позвал               
Сказать, что Господа слыхал.
Меня Господь предупредил,
Что Земля лишилась сил
Терпеть людские прегрешенья.
И будет, будет наводнение!       
Всю землю поглотит вода,
Но нас спасёт Он без труда.
Ковчег должны лишь смастерить      
И там по паре разместить
Всех животных, чтоб они
Продолжить тоже род могли".   
Всех сообщенье удивило,
Ошеломило и смутило,
Но почитание отца
И его веры в план Творца,
Не позволили сказать:
"Так не нужно поступать!"

   ВСЯ СЕМЬЯ СТРОИТ
   ВЕЛИКИЙ КОВЧЕГ.

Все трудились, словно пчёлы:
Рубили лес, варили смолы.
Далеко был слышен стук,
Как грозного набата звук.
А люди, видя их труды,         
Держались все за животы
И зло кричали: "Слушай, Ной,
Когда корабль закончишь свой?
Где плавать думаешь на нём?
Неужто в травах под дождём?"
Но в Божье слово верил Ной
И в споры не вступал с толпой.

И ВОЗЗРЕЛ БОГ НА ЗЕМЛЮ, -
И ВОТ, ОНА РАСТЛЕНА…

Клубы смрада от земли
Потоком непрерывным шли,
Превращая всё вокруг
В невыносимо-мерзкий дух.
И святые возопили.
Те вопли ветры подхватили.
Слетелись ангелы на крик
И в ужасе закрыли лик,
Но открыв глаза потом,
Изучали всё кругом.
Скользили взгляды их везде:
«Люди, люди, люди где?
Где дочки, матери, сыны?
Куда девались все они?»
Не видать отцов, мужей.
Все похожи на зверей…
Растлились, пали; похоть их
В гримасу превратила лик.
Не человечьим облик стал
И дикостью своей пугал.
Душа, как будто омертвела,
И плотью похоть лишь владела,
Искоренив в душе святое,
Оставив низменное, злое…      
И содрогнулись небеса,
И ангелам святым глаза
Застлали слёзы, а потом
Где-то вдали раздался гром…

 И ОКНА НЕБЕСНЫЕ   
   ОТВОРИЛИСЬ... 
                1
Ковчегом любовался Ной
И думал: «Ни одной душой
Поддержан не был я в трудах
Ни делом, и ни на словах.
Никто, никто не помогал.
Спастись никто не пожелал».
Ной вздохнул, затем опять
Пошёл Ковчег свой проверять.
Накрапывать вдруг дождик стал.   
Ной знал – беду он предвещал.
                2
Начал ветер дуть сильнее,      
Становилось всё темнее.
И вот свирепый ураган
Обрушился на горожан.
Деревья гнулись и трещали,
Их ветры с корнем вырывали,
Бросая наземь, словно щепки,
Хоть те могучи были, крепки.
Затем молнии стрела
Небо, словно рассекла,
Зловещим светом озаряя
Всё от края и до края.
Задрожала вдруг гора,
И хлынул дождь, как из ведра…       

ВДРУГ ВИДИТ ОН
КОВЧЕГ БОЛЬШОЙ…
                1
Уже давно размещены
Все звери, что спастись должны.
Уже семья сидит в Ковчеге,
Но до сих пор стоит на бреге
Ной и глаз не отрывает               
От стихии. Наблюдает…
                2
Титан, напрягшейся струной,
На горе стоял крутой.
Он взгляд от туч не отрывал
И в ужасе под нос шептал:
«Расплаты час предвижу я!
Бог гнев обрушит на меня!
Во всём, во всём я вижу знак…»
И дикий, жуткий, страшный мрак
Овладевать душою стал.
Он тут же мысль свою поймал:
«А что коль перед Небесами
Паду и буду со слезами               
Просить спасенья, умолять…
«Покаюсь», стану обещать…»
Но исказилось вдруг лицо:
«Кто может обмануть Его?    
Не видел ли мои дела
Создавший душу и глаза?!
И Тот, Кто уши мне создал,
Речей моих ли не слыхал?!
А перед самым наказаньем
Спасёт «концерт» ли с покаяньем?»
Сердцем титан затрепетал,
Но всё ж надежды не терял.
Схватил он лодку, только та
Рассыпалась, ко дну пошла.
Титан на дерево взобрался,
Но толстый ствол под ним сломался.
Вдруг видит он Ковчег большой             
И Ноя на горе крутой.
Вспыхнул взгляд, с ухмылкой злою –
Направляется он к Ною.
Он идёт, затем бежит.
Под ним и стонет, и дрожит
Гора, но он не замечает:
Его ковчег лишь привлекает.

И ЗАТВОРИЛ ГОСПОДЬ
ЗА НИМ…

Ошеломлённо смотрит Ной
На груду мышц перед собой.
Титан лавиной надвигался,
Казалось, он небес касался.
Казалось, миг и «это» все
Камнем рухнет на него…
Ной с места сдвинуться не мог,
Но сильною рукою Бог
В ковчег Ноя затащил
И плотно вход за ним закрыл.
Близок был титан. Вот-вот,
Казалось, в щепки разнесёт
Он многолетний Ноев труд,
И все на нём ко дну пойдут.
И сие сооруженье
Не выполнит предназначенья.
Титан кулак сжал, размахнулся,               
Но вдруг упал… Титан споткнулся.               
Круги поплыли пред глазами,
И ноги подкосились сами.
Так и остался он лежать:               
Не судилось ему встать.               
      
И УМНОЖИЛАСЬ ВОДА,
И ПОДНЯЛА КОВЧЕГ.
                1
Дождь всё лил, как из ведра,
Небесной влаги не щадя.
Вот уже полны воды
Ручьи, колодцы и пруды.
И речки, русла оставляя,
Всё выше воды поднимая,
Разлились по всей земле…
Не видны уже нигде
Ни деревья, ни дома.
Кругом вода, вода, вода...
                2
Вода гору окружила,
Где Ковчег был размещён,
Затем, окутав, поглотила,
Издав при этом странный стон.
Потом, как сильною рукою,
Подняла Ковчег она,
Волной толкнула пред собою,      
Не причинив ему вреда.
Поплыл Ковчег, и в этот миг
Ураган безумный стих.    

   НА ГОРЕ АРАРАТ               
               
Плывет Ковчег. К нему волна
Снисходительна, нежна.
Она его слегка качает
И плыть всё дальше помогает.
Все дни в трудах, заботах Ной.
Встаёт он с раннею зарёй
И до заката за скотом
С семьею ходит день за днём.      
Ной научил жену, детей
Ценить любого из зверей,
Заботиться, кормить, жалеть,
Не дать слабым умереть.
Так проходили дни, недели.
С Ковчега люди вдаль глядели,
Найти пытаясь хоть одно
С землёю схожее пятно.
Но тщетно всё – вода кругом.
И вновь проходит день за днём…    
Ной терпеливо землю ждёт.
Он видит, дождь уже не льёт,
Вода утихла, не бурлит.
Он вновь с тревогой вдаль глядит.
Но сделал вдруг Ковчег качёк,
И ощутили все толчок…
Казалось, дна Ковчег коснулся.
Ной задрожал весь, встрепенулся,
В пучину смотрит он, на дно,
Затем на небо, что оно
Ему ответит, вразумит?
Иль будет замысел сокрыт?         
Вдруг познания поток,
Как живительный глоток,
В него проник, и быстро он
Помчался в кубрика салон.       
И аккуратно записал:      
«Ковчег на Арарате стал».
И вывел собственной рукою:
«Произошло это весною.
Число – 17. Месяц – 7-ой».
И скромно подписался – Ной.

     ВОРОН И ГОЛУБЬ
                1
Опять проходит много дней,
Но о земле нет новостей.
Ной в печали, Ной грустит.
Вдруг поднял взгляд – над ним сидит   
На шпиле ворон: «Вот герой,
Что пронесётся над водой,
Поможет землю отыскать!»
И начал ворона он звать:
«Ворон, братец, милый друг,
Лети, разведай всё вокруг, 
Землю отыщи, дай знать,               
Куда нам дальше путь держать».
Но ворон сделал круг, другой
Над Ковчегом и водой
И, каркнув, плюхнулся на шпиль.
На воде полнейший штиль…            
Ной вновь печален, огорчён,
Вновь мыслью прежней поглощён.
Идёт по палубе – глядит.
«Вот коршун, вот орёл сидит.
Огромны крылья их, сильны,
Ввысь, как стрела, взлетят они!
Кого же выбрать и послать,
Что-либо о земле узнать?»
Пытливый взгляд направив свой,
Мимо птиц проходит Ной.
Но птицы ни в какие дали
Лететь с Ковчега не желали.
И, чтобы просьбою чудной,
Покой их не тревожил Ной,
Как бы не видя ничего,
Очи прятали в перо.
Тяжело вздыхает Ной.
Вдруг у него над головой
Шорох крыльев прозвучал
И лёгким ветерком обдал.
Прервав печальных мыслей муку,
Голубка нежная на руку
Уселась, стала ворковать:
«Я землю полечу искать!»
И вот уже над облаками,
Мелькая белыми крылами,
Голубка храбрая летает,
Землю отыскать желает.
Но не видать земли, она
От глаз сокрыта, не видна.
Ни с чем вернулась к Ною птица,
И час опять, как вечность длится.
Прошло семь дней. Ной замечает,
Что постепенно убывает
Под их «убежищем» вода.
Ещё немного и она
Дно Ковчега оголит.
И вновь голубка вдаль летит.
                2
Мирно плещется вода
Бортов касаясь корабля
И словно что-то говорит…
Легонько палуба скрипит…
Ной, не отрывая взгляд,
Смотрит в безоблачную гладь.
И вот, где-то далеко,
Замечает Ной пятно.
И вскоре на руку садится
Ною вернувшаяся птица.
Её он к сердцу прижимает
И осторожно вынимает
Из клюва небольшой комок
Тёмный, словно уголёк.   
«О, Боже! Ах! Ко мне! Сюда!
Потопа нет! Ушла вода!»
Ной, как безумный закричал.         
Он хохотал, пел, танцевал
И всё одновременно… сразу,
Как до сель ещё ни разу.
На шум сбежалась вся семья,
А он, танцуя, хохоча,
Веткой пред носом их махал
И всё кричал, кричал, кричал:
«Жизнь! Жизнь! Земля жива!
Птица маслины принесла!!!»
               
И УВИДЕЛ НОЙ ЗЕМЛЮ…

Проходит время, снова Ной
Пускает птицу над водой.
Летит голубка, а за ней
Глаза следят людей, зверей…   
Всё дальше, дальше мчит она
И вскоре стала не видна.
Вдруг горизонта луч косой
Коснулся, и увидел Ной,
Словно мираж, где-то вдали
Полоску узкую земли.
Он вскрикнул, он родню позвал,   
Вдаль на закат им указал.
При виде краюшка земли      
У всех слёзы потекли.   
Стали Ноя целовать,
Руки, плечи пожимать.
Настроение людей
Не укрылось от зверей.
Все в Ковчеге ликовали
И утра следующего ждали.      

И ПОСМОТРЕЛ, И ВОТ,
ОБСОХЛА ПОВЕРХНОСТЬ
ЗЕМЛИ…
                1
Когда же новый день настал,
Ной вновь на палубу помчал.
И что же видит? Пред глазами
Нет рощ с прекрасными плодами;
Нет полей, кустов, садов…
Земля вся, как огромный ров.
Ни животных, ни людей
Всё исковеркано на ней.
Она, словно больна, страдает.
Из дыр… из ран произрастает
Лишь истребивший всё сорняк.   
«Как же могло случиться так?! –    
Заныло сердце старика,
- Не домолился видно я;
Не допостился, не сумел
Донести всё, что хотел
Согражданам своим. Не смог.
Так неужели Ты, мой Бог,
За то послал мне наказанье?!»
Но тишина вокруг, молчанье.
Ной подавлен, Ной смущён,
Растерян, сильно огорчён.
К животным медленно идёт,
Вновь чистит их, корма даёт…
                2
Шло время…Ожила земля.
Просохли, зацвели поля.
А Ной на сушу не выходит,
Семью, животных не выводит.      
Страшно ему ступить ногой
На плоть земли… земли больной…
Ной ждёт… надежды не теряет:
Вдруг Бог решенье поменяет…
Но вот однажды слышит Ной:
Бог говорит: «Бери с собой
Зверей, семью и выходи.
В Ковчеге больше не сиди!»

И ОБОНЯЛ ГОСПОДЬ
ПРИЯТНОЕ БЛАГОУХАНИЕ…
                1
Долго, очень долго Ной      
На земле лежал сырой:
«Ужели всё… всё позади.
И я, и я не средь воды?!
Ужели я уже на воле,   
Неужто под ногами поле?!»
Ной взгляд вокруг себя бросает
И Авеля вдруг вспоминает.
Он встал, отёр лицо от слёз,
И жертву Господу принёс.
                2
Горел костёр, дым струйкой вился,
Дар Ноя в Небо возносился,
Распространяя аромат.
И был Всевышний тому рад,
Рад праведным его делам.
И Себе сказал Он Сам:
«От юности зло в человеке.
И оттого уже вовеки
Не буду Землю проклинать
И Божьей милости лишать!»
И уже через мгновенье
Бог Ною дал благословенье.   
Затем по милости Своей
Благословил его детей:
«Плодитесь, Землю обживайте
И постепенно заселяйте…»      
                3
От зари и до зари
Ной был рабом… рабом земли.
«Ух! Ох!» - не разгибая спину,
Ной рвёт сорняк, набравший силу.
Взрыхляет землю, удобряет
И семенами засевает.
И, наконец, уже пшеница
На его поле колосится,
И кустарники, сады,
Наконец-то зацвели.
Ной улыбается. Ной рад,
Он вырастил свой виноград.
Но мучает его все дни
Один вопрос: «Мои труды
Не пропадут ли здесь напрасно.
Ведь кругом зверьё – опасно…
Они давно уже не те,
Что были там… на корабле.
«Ох… сколько раз уже видал,
Как тигр иль волк кого-то драл.
Как те в мученьях извивались,
От них лишь кости оставались…
Как жаль, что времена прошли,   
Когда были все дружны…»
Бог видя, зная душу Ноя,
Как не находит та покоя,
Сказал ему: «Не бойся, Ной!
Отныне птица, зверь любой
Все, в ком жизнь струится, плещет,
Пред человеком пусть трепещет!
Вы можете мясом               
Животных питаться,               
Лишь жизнь не должна будет         
В них оставаться».
Словами Ной был поражён.
Не понимал… не ведал он
Какой закон же соблюдать,
Коль разрешил Бог убивать!!!»

ЗАВЕТ НОЯ.

Шуршал листвою ветерок,
Журчал, плескался ручеёк,
Птицы певчие порхали,
Нектар вкушая, щебетали…         
Жизнь вокруг струёю бьёт,
Лишь Ной стоит, напрягшись, ждёт…
Он жаждет слышать Божий глас,
Знать Божью волю и сейчас,
Ибо душа его болит:
«Что же потомкам жизнь сулит?»
Он мира, счастья им желает,
Но в то же время понимает,
Чтоб на земле в покое жить,
Мир с Богом нужно заключить.
Но что ж Творец вселенной всей
Взамен захочет от людей?
Вдруг между небом и землёй
Радугу увидел Ной.
Глядя на дивное сиянье,
Он замер, затаив дыханье.
Златыми буквами закон
На каждом цвете видел он.
И среди радужных дорог
Сиял первый: «Знай, есть Бог!»
Вторая радуги дорога
Гласила: «Не хулите Бога!»
Затем дорожки жёлтой край
Полыхнул: «Не убивай!»
Потом, как попугая спинка,
Зажглась зелёная тропинка.
Закон четвёртый говорил:
«Прелюбодеем чтоб не был!»
За ним пятый засверкал:
«Чтоб никогда не воровал!»
«Не мучай зверей, не ешь от живого!» -
Буквы пылали закона шестого.
Затем в фиолетовом пламени Ной
Последний закон читает – седьмой.
«Самосуд не совершай.
Все дела в суде решай!»
И в конце добавил Бог:
«Сии законы есть залог:
Жить будет в мире человек,
Соблюдая их, вовек.   
Людей не поглотит вода.
Отныне Потопу не быть никогда!»

И ВЫПИЛ ОН ВИНА,
И ОПЬЯНЕЛ…
                1
Ной с наслаждением вдыхает
Вина пьянящий аромат.
Напиток плещется, сверкает
И старику ласкает взгляд.
И вот уже глоток большой,
Причмокнув, отпивает Ной:
«Да… жизнь прожил хорошо.   
Чего же мне желать еще?
Жил праведно я, не грешил
И Богом я лишь избран был…»
Он вновь вина отпил глоток
И крови ощутил приток:
«Я выдержал все испытанья,
И вот они плоды старанья…»
На свет он кубок поднимает
И глоток вновь отпивает.
Ной улыбнулся: «Как оно
Терпковато и хмельно.
Наконец после труда
Отдохну, расслаблюсь я…»
Вина он снова пригубил,   
Потом ещё, ещё отпил…
                2
Костёр дымился, догорал,
А Моисей молчал, молчал.
Запнулся, головой поник,
Казалось, что его язык
Лишился дара говорить,
Онемел, чтоб что-то скрыть.
Но любопытный взгляд детей
Молил, чтоб дальше Моисей
Рассказ о Ное продолжал…
Но продолжать мудрец не стал.
Он всю историю опять
По-новому стал излагать.

И ВЫПИЛ ОН ВИНА,
    И ОПЬЯНЕЛ...
                1
Ной имел троих детей,   
Взрослых, женатых трёх мужей.
Их звали Сим, Хам, Иафет.
Все были для отца, как свет.
               2
Как-то участок небольшой
Под виноград расчистил Ной.
Собрал плоды, сделал вино
И ждал, чтоб вызрело оно.
Вот, наконец, час наступил,
Когда готов напиток был.
И стал он пробовать вино,
Но было так оно хмельно,
Что, его выпив, опьянел,
И срам прикрыть свой не сумел.
А Хам, войдя в шатёр к отцу,
Его увидел наготу.
Насмехаясь над отцом,
Он братьям рассказал о том.
Но те брата пристыдили 
И наготу отца прикрыли.

"ПРОКЛЯТ ХАНААН..."

И вот с рассветною зарёй
От боли пробудился Ной.
Горечь, обида сердце сжали,
И слёзы комом в горле стали.
В висках стучало тук, тук, тук.
Поодаль Хам стоял и внук.
А насмешливый оскал
Всю их подлость выдавал.
Ноем гнев овладевает.
Он багровеет, закипает,          
Затем, заскрежетав зубами,
Всю ярость выплеснул словами:
"Я милости тебя лишаю,
Твоих потомков проклинаю.
У братьев будут пусть рабами,
В поту хлеб добывают сами.
Тогда не будут забывать:
Грех оскорблять отца иль мать!"
И глядя на потомков, Ной
Возвысил грозно голос свой:
«Кто к родителям своим
Почтенья не имеет, к ним
Придёт расплата чрез детей:
Сынов, внуков, дочерей!»

«БЛАГОСЛОВЕН ГОСПОДЬ
БОГ СИМОВ…»
               
Ной на холме сидит высоком
И всё обводит зорким оком.
От края, видит он, до края
Сеть шатров стоит густая.
Кричит резвится детвора…
«Да, скоро мне уже пора
Отправляться в мир иной», –
Вздохнув, печально молвил Ной.
Затем взглянул на сыновей,
На крепких, с сединой мужей,
Молвил им: «Сейчас я вам
Своё благословенье дам.
Усердно я молился Богу,
И Он для каждого дорогу
Мне поведал. Теперь я
Открою вам Его слова.
Сим, мой сын, начну с тебя.
Знай, что миссия твоя
Заключаться будет в том,
Чтоб освятить Господний дом.
Сын мой, запомни эти речи:
Возложил на твои плечи
Господь заботу о творении.
Ты должен людям дать Ученье
О Боге истинном, одном.
Весь дом твой знает пусть о том!
Тебе же сын мой, Иафет,
От отца такой завет:
Ты должен будешь и твой род
Красоту нести в народ,
По земле распространять
И добро преумножать…
О, как бы счастлив был бы я,
Кабы, сын, душа твоя
В храмах Сима обитала,
Веселилась, расцветала…
Тебе же, Хам, сын мой, судилось      
Жар в души всем народам дать, 
Но это ничего не сбылось.
Хам, ты сумел всё потерять.      
И тот великий Божий дар
Ты превратил лишь в плотский жар!»
Ной глубоко вздохнул и взор
В небесный перевёл простор.
И, будто видя Божий план,
Продолжил: «Сын твой Ханаан
Душою будет тоже слаб.
Он плоти, плоти будет раб!»      
Опять вздохнул и молвил Ной:
«Труден путь его и твой:
Рабом у братьев ему быть
И ношу сю века влачить!» 

И ВОЦАРИЛСЯ НИМРОД
НА ЗЕМЛЕ…
                1
Быстро годы протекали,
Науки люди постигали.
И общий был у всех язык.
Народ тот был уже велик.
                2
В короне царской, золотой
Возвышался над толпой
Любимый всеми царь Нимрод.
Вот знак рукой он подаёт,
И тишина….  все замирают,
Что «бог» их скажет, ожидают.
Царь держит паузу, потом
С гордым говорит лицом:
«Чтоб все мы счастливо зажили,
Создать особый мир решили,
Где счастлив сможет стать любой,
И знатный, и совсем простой,
Перед Богом не склоняясь,
С мольбой к Нему не обращаясь,
Выпрашивая благодать.
Мы сами сможем всё создать!
И будет рай при жизни там,
Благодаря нашим трудам.
Мы, чтоб осуществить решенье,
Изобрели сооруженье,
Где будет всё: поля, сады,
Истоки питьевой воды.
Где будет солнце, будет тень,   
Где будет ночь и будет день.
Там утомлять не будет зной,
Или носиться ветер злой.
Там будет всё благоухать,
Блаженно мотыльки порхать.
Там будут сыты все, одеты,
Благополучием согреты.
Но для этого все мы
Работать день и ночь должны,
И башню до небес создать,
Чтоб в ней всё это размещать.
И в то же время башня та
Нам крепостью служить должна!»
               
И СКАЗАЛИ ОНИ: …СДЕЛАЕМ
СЕБЕ ИМЯ…

Кишит на площади народ
Г. 1: Да здравствует Нимрод, Нимрод!      
А.: А кто же, кто же он такой?               
Г. 2: Как, ты не знаешь? Он герой!               
А.: Но он же убивал людей?!               
Г. 1: Он величайший из вождей!               
Он новый мир провозгласил.               
А.: Но он от Бога отступил!               
Он плут, тиран и шарлатан.               
Он в души сеет зло, обман…               
Г.3: Как смеешь ты так говорить?!
Он мир сумел весь покорить!            
Г.2: К тому ж, красив он и храбрец!
Г.1: А говорит как! Он мудрец!
А.: Но он безроден и взошёл
Вероломством на престол!               
Г.4: Тихо… Ша… Чего вдруг вы
Расхрабрились, словно львы?
Г.3: Да мы, да мы тебя возьмём
И за Нимрода расшибём!               
Г. Пришелец, прочь ступай! Иди!!               
Твой голос слаб… Один здесь ты!               
Г. Твои слова равны нулю,
Мы все здесь преданы царю!      
Г.: Взгляни, империю какую он создал!
Я горд, что лик его однажды созерцал!
Г.: Он всех людей сумел объединить!
Г.: Войну, разруху смог он победить!
А.: Безумец захватил престол!
Г.: Нет, гений он! Кирпич он изобрёл!       
Г.: Он щедрою рукою нас питает!               
А.: Слепцы! Господь вас покарает!
Вы Господа покинули Святого,
Словам поверив самозванца злого!
Он искушает вас! Остановитесь! Стоп!
Ужели вы забыли про Потоп?!
Г.: О нет, пришелец! Помним мы ещё,
Что натворили боги, хорошо.
Г.: Да будут прокляты все боги те,
Что причинили вред такой земле!
Г. Ни стар, ни млад тогда не уцелел.
И жён, и дочерей постиг один удел!
Г. Земля погибла, с нею весь народ.
Теперь единственный наш бог – Нимрод.
А остальных мы вместе победим,
Лишь башню до небес соорудим!
Г.: Потоп не страшен больше будет нам,
И посмеемся мы в лицо богам!
Г.: Но даже, если нет их, и тогда
Нимрод – спаситель наш!  Нас обойдет беда.
Но если они есть… о, горе им!
Мы башню до небес соорудим!
А.: О, горе вам! Плохим будет конец.
Г.: Открой свои глаза скорей, глупец!
Нимрод нам блага хочет, процветанья,
Чтоб сбылись наши, наконец, мечтанья!
Г.: А как он воспевает труд!
А.: Да плут Нимрод ваш, плут!
Г.: Нет, нет! Своим трудом
Мы своё имя гордо вознесём!
Г.: Своё, а не богов!
А.: Да, да, плоды Нимрода слов
Мне хорошо видны.
Но знайте, то лишь сны.
Богами вам не стать,
Лишь будете страдать!
Он хитрый, он ловец
Душ, мыслей и сердец.
А вы лишь для него
Материал… Сырье…
Толпа вдруг за спиной
Отхлынула волной.
Вокруг пришельца вдруг
Образовался круг.
Раздался звон мечей
Придворных палачей,
И тут же, через миг,
Закован был старик…

       ВАВИЛОН.   
                1
Стук топоров, металла звон
Доносится со всех сторон.
Строительство во всю идёт,
Башня стремительно растёт.
Голоса слышны людей:
«Друзья, быстрее, веселей!
Камни, камни поднимайте!
Раствор наверх нам подавайте»!
И тотчас нужный материал
К ним по канатам поступал.
Вдруг раздаётся крик опять:
«Эй, там внизу, довольно спать!
Камни, брёвна нам тащите!
Эй там… процесс вы тормозите! 
Но голос им в ответ звучит:
«Ой, сердце сжало, грудь болит.
Подождите хоть минутку:
Мне плохо, плохо не на шутку!»
«Эй, не расклеивайся, друг!
После вспомнишь свой недуг!
Из-за одного тебя
Работу прерывать нельзя!
- План у нас, близки мы к цели,
  Ты ж шевелишься еле-еле.
- Вспомни: «ответственность и труд
   От несчастий всех спасут!»
От боли зубы плотно сжав,
Муж, огромный камень взяв,
По канату поднимался.
Вдруг грохот, крик. Он оборвался.
«Надо же, упал. Разбился». -
Тут же кто-то огорчился.
И с раздражением изрек:
- Тьфу! План сорвал! Насмарку срок!         
- Теперь из-за него опять
С нуля работу начинать!

Строительство идёт, идёт;
Вздымаясь, башня ввысь растёт.

И РАССЕЯЛ ИХ ГОСПОДЬ         
ОТТУДА ПО ВСЕЙ ЗЕМЛЕ…

Вождь в молчанье пребывал.
Он был задумчив, размышлял
О вечной Башне, что не раз
Будет будоражить нас,
О мыслях, мучащих людей,
И вздыхает Моисей.
Но думы вдруг он прерывает,
Кто-то в плечо его толкает
И с пылом задаёт вопрос:
- А что же? Что потом стряслось?
- Господь на землю посмотрел
  И глупый труд людей узрел.
- И что же Бог? Что предпринял?
- Он интеллекта часть отнял,
  Ослабил разум у людей, -
  Ответил с грустью Моисей. -
- Бог смешал им языки,
  Чтоб люди стали далеки
  И непонятны друг для друга.            
  Так вывел с замкнутого круга
  И прекратил опасный труд,
  Рассеяв их то там, то тут.
Затем пророк добавил строго:
«Звалось то место «Врата Бога».
То был город Вавилон.
До селе всем известен он».

«КТО БЫЛ СЕЙ СТАРИК?»
               
Несколько минут подряд            
Вокруг пророка все молчат.
Мужи рассказа все детали,
Обдумывая, вспоминали.
А ребятишки, как во сне,
Годы представляли те.
Они видели Нимрода
И толпы, полчища народа,
Восхваляющих царя,
И башня виделась им та;
Им даже явно представлялось,
Как она небес касалась.
Вдруг чей-то детский голосок,
Тишину прервав, изрёк:
«Скажи, учитель, а потом
Что с тем случилось стариком».
Дети, словно сигнала ждали,
Наперебой залепетали:
«Ответь! Ответь учитель нам!
Сей старик был Авраам?
Он ли схвачен был Нимродом
За выступленье пред народом?»
Довольно глядя на детей,               
Улыбнулся Моисей.               
Кивнул согласно головой.       
«Да, Авраам был тот герой.
О нём легенд так много есть,
Что вряд ли все их перечесть.
Но так и быть, для вас сейчас
Я этот завершу рассказ».

ЛЕГЕНДА ОБ АВРААМЕ
                1
И вот, в людей вселяя страх,
Аврама волокут в цепях
По главной улице к царю.         
«Смерть! – кричат, - смерть бунтарю!»
Хаос на площади царит.
Толпа неистово шумит,
И пред дворцом, став у ворот,
Вопит: «Суди его, Нимрод!»
Царь, сидя в башне на престоле,
Улыбался против воли.
Ему, как музыкою, слух
Ласкали крики верных слуг.
Царь предвкушал уже заранее,
Как будет слушать оправдание,
Как ниц пред ним Аврам падёт
И возопит: «Прости, Нимрод!»
Уста в ухмылке растянулись,
И в миг сей двери распахнулись.
Войдя, все пред царем склонились,
Замерли, не шевелились.
Но видит всемогущий царь:
Не склонился лишь бунтарь.
С лица ухмылка исчезает,
Раба царь взглядом изучает.
И, сердца чувствуя удары,
Нимрод спросил:
«Ты что ль сын Фарры?
Аврамом ли зовут тебя?»
Аврам ответил твердо: «Да!»
Сердито брови царь сдвигает:
«Так вот он – тот, кто не желает
Строить башню и людей
Смущает болтовней своей!»
Но Аврам не прячет взгляд,
Его слова, как гром, звучат:            
- Лишь Бог есть башня и оплот!
  Иная башня не спасёт!
Царь багровеет: «Смеешь ль ты          
Приказы нарушать мои?
Я – царь! Ты должен выполнять
Всё, всё, что буду я желать!»
- Тебя чту я как царя,
  Но всё ж важнее для меня
  Бога моего закон.
  Воистину, велик лишь Он!
Нимрод от злости чуть не взвыл:
- Я! Я здесь бог, - он возопил, -   
  Я землю создал, облака,
  Мной эта создана река
  (В окно он пальцем указал).
  Я воды крепко ей сковал.
  По ней плывут мои суда.
  Скажи, так не Господь ли я?!
  Я независим и один
  Над этим миром господин.
  Даже звёзды и луна
  С почтеньем слушают меня.
- Что ж, извини, - Аврам сказал, -
  Я слышал всё, что ты сказал.
  Прости же дерзость ты мою:
  Я просьбу выскажу одну.
- Что же, старец, говори.
А у самого внутри         
Что-то заныло, заскребло
И тёмным сделалось лицо.
- Солнце каждый день встаёт      
  И собою небосвод               
  На востоке украшает,
  А день истекший завершает
  Всегда на западе оно.
  Но если властвовать дано
  Тебе над миром всем, Нимрод,
  То завтра пусть наоборот
  Взойдёт на западе светило,
  А день вели, чтоб завершило
  На востоке оно свой.
  Тогда я соглашусь с тобой!
Темнее ночи стал Нимрод.
Молчит… Но вдруг приказ даёт:
«Сжечь изменника в печи!
Пусть бредни там несёт свои!»
                2
На глазах пред всей толпою,
Верёвкой связанный тугою,
Стоял на площади Аврам,
Взор устремляя к небесам.
Несносный гул вокруг стоит,
Народ, как водопад, бурлит.
Кто-то Авраму вслед плевал,
Кто-то проклятья гневно слал
И, сотрясая кулаками,
Метал в бунтовщика камнями.
А рядом, рядом до бела
Раскалившись, печь ждала.
Толпа готовится заранее
«Спектакль» увидеть, наказание.
И, чтоб места найти повыше,
Лезут многие на крыши.
Они, как муравьи, кругом
Облепили каждый дом.
Но вот женщина в летах
С болью пронзительной в глазах      
Спешит, спешит к бунтовщику,      
Пробираясь сквозь толпу.
Пробравшись, бросилась к ногам
И возопила: «О Аврам!
Любимый, дорогой сыночек,
Ну, поклонись, хотя б разочек,
Перед Нимродом, и тогда
Жизнь будет спасена твоя!»
Сын матери в глаза взглянул
И резко головой качнул:
«Я не могу так поступить.
Пусть будет всё, как должно быть.
Но Господа я не предам».
И снова замолчал Аврам.
Мать, не сдержавшись, зарыдала.
Ещё живого сына стала
Она слезами омывать.
Как птица, в горе билась мать.
А в этот миг Аврама вдруг
Схватили двое царских слуг,
Приволокли его к печи,
А там за дело палачи
Принялись, и за мгновенье
Состоялось «представленье».
Короткую сказали речь
И бросили Аврама в печь.
Лишь у Аврама за спиною
Дверь была затворена,
Гул пронёсся над толпою,
И она вдруг замерла.
Время шло. Огонь пылал,
А народ всё ждал и ждал,
Не отводя своих очей
От печи, её дверей.
И вот палач к печи идёт.
Его жаром обдаёт.
Усилье сделав над собой,
Он открыл замок дверной.
Дверь с громыханьем отворилась.
Внутри пылало всё, дымилось,
Но огонь вдруг расступился
И чудо! Чудо! Появился,
Ступая прямо по углям,
Без пут и без цепей Аврам.
Он шёл свободный средь людей,         
Средь царских слуг и палачей.            
Все расступались, и никто
Не останавливал его.
Лишь глядя, как Аврам шагал,   
Вслед ему народ шептал
Не в силах изумленье скрыть:
«Не может быть… Не может быть…»
                3
Улыбки на устах детей
Тотчас увидел Моисей.
Те ладошки потирают,
С восторгом охают, вздыхают.
Вождь по домам их распускает,
А сам с начала начинает            
Рассказ, как предок жил, Аврам,   
Ко взрослым обратясь мужам.
 
             АВРАМ
                1
Авраам… Учитель и пророк -
Рода еврейского исток.
От Сима он происходил
И в древнем Вавилоне жил
Пророк как раз в период тот,
Когда царствовал Нимрод.
Когда смыслом жизни всей
Была Башня для людей.
Строительство её – закон
И только лишь Авраам, лишь он,
«Нет», - сказать не убоялся
И Башню строить отказался.
Рядом с ним была всегда
Сарра – верный друг, жена.
Всё прекрасно было в ней,
Лишь не могла родить детей…
                2
День, как обычно, протекает,
Опять Аврам доход считает.
И хоть прибыль велика,
Но гнетёт его тоска…            
К нему стекается народ,
Он весть о Господе несёт
Он Бога истинного славит,    
Он говорит, что миром правит
Единый Бог, и всё вокруг -
Его творенье, Божьих рук.          
Он утром души просвещает,
А вечерами вновь считает             
От идолов-божков доход.         
Так день за днём, за годом год…
Аврам задумался, от дум
Приходит жизнь отца на ум:
Ведь Фарра, батюшка родной,
Тоже маялся душой.
И от этой суеты
Пытался он с семьей уйти.
Но путь жизненный не прост,
Дан отцу был крупный пост.
И вот сейчас они все тут
В Месопотамии живут.
И он, Аврам, министра сын, –
Знатный муж и господин.
И опять Аврам вздыхает,
И снова серебро считает.

«ПОЙДИ ИЗ ЗЕМЛИ ТВОЕЙ,             
ОТ РОДСТВА ТВОЕГО, И ИЗ
ДОМА ОТЦА ТВОЕГО…»
               
Аврам всю ночь тревожно спал,
А под утро услыхал
Глас Того, к Кому душа
С юных лет обращена.
И теперь с ним говорил
Тот, Кого он возносил:
"Аврам, возьми добро, жену
И оставь свою страну.
Покинь отцовский дом, друзей,
Всё, к чему душою всей
Уже успел ты привязаться.
Со всем ты должен распрощаться.
Жалеть не нужно ничего:
То путы сердца твоего.
Поэтому всё оставляй,
И отсюда прочь ступай
В край другой. Иди, Аврам,
И ты себя познаешь там.
Тогда повсюду на земле
Весь мир узнает о тебе.
От тебя тогда, Аврам,
Я произведу народ,
Своё благословенье дам
И возвеличу весь твой род.
Благословляющих тебя
Благословлю всегда и Я.
И через тебя, Аврам,
Благословение Своё
Я всем иным народам дам,
Имя вознеся твоё.
И лишь злословящих тебя
Прокляну навеки Я".      

КАК ПТИЦА, ПОКИНУВШАЯ
ГНЕЗДО СВОЕ, ТАК ЧЕЛОВЕК,
ПОКИНУВШИЙ МЕСТО СВОЕ…

Проснувшись рано по утру,
Отправился Аврам к отцу.   
Решительно вошёл в шатёр
И начал трудный разговор…
Он много, долго говорил -
Отец лишь взад вперёд ходил.
Всё слушал да темнел лицом
И сыну высказал потом:
«Ты что умнее всех сынок?
Ты знаешь, что желает Бог?
Ужель, чтоб Господу служить
Куда-то нужно уходить,
Бросать родню, отца и мать?
Молчишь… что нечего сказать?
Ты же не малое дитя!
Здесь доля в бизнесе твоя,
Стабильно дело здесь идёт!
А там… ты знаешь, что там ждёт?»
Фарра умолк и в миг Аврам
Ответил в тон его словам:
«Всё так отец, ты прав во всём,
Но всё же я оставлю дом.
Буду себя в другом искать,
Здесь человеком мне не стать!»
Возразить отец хотел,
Уж рот открыл, да не успел.
Аврам ушёл и за собой
Задёрнул полог навесной.
Тяжёлым шагом, словно вол,
Вдоль кузниц, мастерских он шёл.
Затем взобрался на скалу,
Землю осмотреть свою.
В груди кольнуло и заныло.
Он видел всё, что сердцу мило:
Сад цветущий, дом родной,
Зелёный луг с травой густой,
Друзей, родню, отца и мать:
«И всё мне это оставлять?»
Но словно звон, над головой:
«Оставь всё, и ступай за Мной!»          
               
И ВЗЯЛ АВРАМ САРУ,
ПЛЕМЯННИКА СВОЕГО, ЛОТА ,
И ВСЕХ, КОГО ОБРАТИЛ ОН
В СВОЮ ВЕРУ…
                1
И ушёл Аврам с семьёй,
Ушёл и Лота взял с собой,
А также тех людей он взял,
Кто Господа его признал.
Так не протоптанной тропою,
Всё оставив за собою,
И начав с чистого листа,
Он шёл на новые места.            
                2
И вот всё в прошлом… за спиной:
Край звездочётов, дом родной –
Всё дымкой расплылось  вдали,
А они всё шли и шли.
Шли неведомо куда
Через долины, чрез луга.
И вот Аврама как-то Лот
Спросил, куда он их ведёт.   
Стоял, задумавшись, Аврам,
Лишь в такт кивал его словам.
И снова Лот его спросил:
«Ужель Всевышний не открыл,
Куда нам нужно направляться
И где нам всем обосноваться?»
«Нет, - замотал тот головой, -
Но знаю, чувствую душой,
Что надлежит идти всем нам
К той Земле, где жил Адам, 
Где жили Авель, Сим и Ной.
К Земле, что Бог назвал Святой».   
               
И ПРОШЕЛ АВРАМ
ПО ЗЕМЛЕ СЕЙ…             
               
И вот, наконец, всех приводит Аврам
В ту землю, где был захоронен Адам.
А называлась в те годы она –
Ханаанская земля.
Стан размещён, полыхают костры,
Аврам устремился к вершине горы.
И вот он стоит высоко на краю
И смотрит на землю бескрайнюю ту.
Он видит, как шёлковой гладью пшеница
Сгибаясь под ветром внизу колосится.
Он видит сады, он видит леса
И сердце трепещет, трепещет душа;
Аврам к горизонту свой взгляд устремляет
И водную гладь вдалеке замечает.
В ней солнце искрится, в ней радуги цвет,
Вдоль глади морской он видит хребет.
Окутана дымкой прозрачной гряда,
А на вершинах, как шапки снега.
Аврам чистый воздух вдохнул глубоко
И взор переводит на озерцо.
«Кинерет, как зеркало из изумруда,
Мало словно блюдце с вершины отсюда.
А вот, недалеко от стана,
Святые воды Иордана…»
Слегка кружится голова,
Но слышит вдруг Аврам слова:      
«За то, что ты пошёл за Мною,
И пожелал быть Мне слугою,         
Я потомству твоему
Отдам Землю эту всю!»
Аврам дыханье затая,
Стоял, казалось, не дыша.
Жизнь только сердце выдавало –
Оно, как бубен, громыхало.
Слыша Господа слова,      
Подарок сделала Земля:
Недра тайн своих открыла
И супругам подарила
Особые силы, чудо-дары,
Которые лишь единицам даны.
Придя в себя, воздвигнул там
Богу жертвенник Аврам.
Ну а с утренней зарёй
Вновь пошёл бродить Землёй.       
Запад, север, юг, восток…
Всю Землю, вдоль и поперёк,
Аврам с семьей исколесил.
Везде о Боге говорил,
И не только лишь словами
Людей окрестных привлекал,
Своими добрыми делами
Он струны душ их задевал.
Он честен был и верен слову,
Он злу противился любому,
Знал умеренность во всём
И в чистоте хранил свой дом.
И со всех сторон к нему
Тянулись люди, как к ручью,
Слетались словно к корму птицы,
Чтоб его словом укрепиться.
Так множество верных друзей, верных слуг,
Скитаясь по землям обрёл он вокруг.

И БЫЛ ГОЛОД В ТОЙ ЗЕМЛЕ...
                1
Над Ханаанскою Землей
Жара распространилась, зной.
Палящее солнце, словно огнём,
Посевы и травы выжгло кругом.            
Начал голод подбираться…            
«Уходить или остаться?…»
Всё чаще мучавший вопрос
Семейство доводил до слёз.
Жить становилось всё труднее.
Смерть жадной лапой всё сильнее
Петлёю голода сжимала,
Всё больше, больше истребляла
И уносила за собой
Потомков Хама с Земли той.
А Земля не возражала,               
Она, казалось, изрыгала               
Словно нарочно, тех людей          
По воле собственной своей.
                2
Всё чаще, с болью и тревогой
Идут к Авраму за подмогой:
«Не оставь нас, подскажи,
Как спастись нам в эти дни.
Ведь мы же… мы же, господин,
Тебе верны все, как один.
Когда позвал ты, за тобой
Пошли мы, бросив край родной,
В минуту роковую ту,
Вверив жизнь тебе, судьбу!…»   
Так час за часом, день за днём
Перед Аврамовым шатром
Чередой народ ходил,
А Аврам всё говорил:
«Давайте день-два подождём,
Возможно, Небо нас дождём
Великодушно наградит
И Землю снова оживит…»            
И вот, однажды, как-то днём,
Оставшись с Сарою вдвоём,
Аврам, взгляд бросив на поля,
На то, как трескалась земля,
Молвил так к жене своей:
"Уйти нам, что ли, с Земли сей?"
Но промолчала та в ответ,               
Не сказав ни «да», ни «нет».          
Что делать? И тогда Аврам            
Решенье принимает сам – 
С Лотом, всем станом и женой
Идёт в Египет, край чужой.

И СОШЕЛ АВРАМ В ЕГИПЕТ...
                1
Нил – великая река.
Живительной водой она               
Всегда Египет весь питала
И никогда не иссякала.
И даже в самый страшный зной
Поила щедро всех водой,
Всему живому жизнь давала.
Страна та голода не знала…
                2
Ханаанская Земля
Уже из виду исчезала,
И с каждым шагом у Аврама
Тревога в сердце возрастала.
Не знал он: верно ль поступает…
Господь, быть может, не желает,
Чтоб край он этот оставлял.
Ведь знак Господь не посылал.
Быть может, что Его веленьем
Он пренебрёг. Теперь спасеньем
Должен заниматься сам.
Но будет ль ноша по плечам?
Сумеет ли в чужом краю
Защитить семью свою?...
                3
Всё ниже их вела дорога,
Аврам уже не слышал Бога.
Он лишь с тревогой вспоминал
Рассказы, что не раз слыхал         
От путников, купцов седых
О мощи войск египетских.
Их далеко летящей «славе»,
О похотливом царском нраве…
Камни горячие, песок
Обжигают ступни ног.
Солнца раскалённый шар
Испепеляющий шлёт жар,
Раскалившись до красна.
Но только мысль: «Жена… жена…»
Сейчас Аврама занимает
Только теперь он замечает
Насколько всё же хороша
Жена его и в нём душа
Щемит от боли, замирает,
И он с опаскою встречает
Каждый новый караван,
Чтоб больше знать про египтян.
Уклончивы купцов ответы,
Полунамёки и советы,
Но вот попался, наконец,
Словоохотливый купец.
Жадно отпив воды глоток,
Он проскрипел: «Знаток… знаток… 
Женских прелестей и ласки
Сей фараон!» и его глазки
Маслянисто заблестели,
Когда на Сару поглядели.
- Вознаграждение его
Быть может очень велико!
По-царски… щедро за «товар»
Фараон отвалит дар.
Купец причмокнул языком.
У Аврама в горле ком:
«А коль красавица… она…
Уже мужняя жена?»
«Тьфу, препятствие! И что же?
Красотке быть под ним на ложе!»
Так иль иначе, а к царю
Её притащат, как овцу!»
Тень на Аврамовом лице:
«Ужель в Египте… в той стране
Отсутствует такой закон,
Что защитить способен жён?»
«Закон-то есть! А как же! Да-а-а!
На нём и держится страна!
А первым он… он – фараон          
Сей в строгости блюдёт закон!»
У Аврама лицо вдруг
Вытянулось, как фундук:    
«Но как же? Как же? Как же так?»
«Ха-ха какой же ты чудак.
(на Сару взгляд купец бросает)
- Ха-ха… Закон он соблюдает…
Он мужа казни предаёт,
А затем вдову берёт…
И выходит, что закон
Исполнен чётко… соблюден…»
И раскрасневшийся купец
Громко заржал, как жеребец.
Скребёт Аврама по нутру,
Глотает он с трудом слюну
И смотрит напряжённо вдаль,
Не в силах скрыть свою печаль.
                4
Неумолимо, как закат
Часы летят, летят, летят…
И вот вдали, словно зарница,
Блеснула белизной столица.
«Египет! Вот он!» - и Аврам
Провёл рукою по щекам.
Холодный липкий пот отёр
И оглянулся словно вор.
Его бил… бил словно ток
Купца скрипучий хохоток.
Как эхо он звучал в ушах.
Аврам поник, замедлил шаг.
И страх за жизнь… страх за себя
Обвил сердце, как змея.
И ком сей слизкий и холодный
Тянуть стал, как в болото подлый.               
«Как быть? Как быть? Как поступить?
Как не пропасть? Жизнь сохранить?»
В сердце паника! Дары,               
Что были Господом даны               
Им с Сарой для борьбы со злом,      
Казались крохотным пшеном,
Мелкой каплею дождя               
Против Египта и царя…
«Сара… пожалуйста… прошу…,
Твою увидев красоту,
Захотят тебя забрать!
Меня убьют… не пощадят…
Пожалуйста… прошу тебя,
Скажи, что ты сестра моя!»
Мужа молящее лицо
Стало серо и темно,
Исказилось до нельзя.
Аврам выдавил слова:
«Жизнь, слышишь, жизнь мне сохранится,
Коль скажешь ты, что мне сестрица…
Сестра… и больше ничего,
Дабы мне было хорошо…
Сейчас в твоих руках жена
И смерти час и жизнь моя…»

И БЫЛО, КОГДА ПРИШЕЛ
   АБРАМ В ЕГИПЕТ...

Стена. Ворота. Крики. Стража.
«Стой! Откуда? Чья поклажа?
Сколько овец, ослов, коней?
Сколько жён, рабов, детей?»
Сухо, жёстко, словно град,
Вопросы стражников летят.
Но взгляды вдруг их засверкали,
Когда Сару увидали:
«Кто она тебе? Жена?»
«Это сестра моя… сестра…»
От страха чуть ли ни немея,
Аврам ответил холодея.
А дальше… дальше… дальше всё
Перед глазами поплыло,
Закружилось, замелькало.
Сары – жены его не стало…
Зато примерно раза в два
Возросли его стада…

…НО ГОСПОДЬ ПОРАЗИЛ         
ТЯЖКИМИ УДАРАМИ ФАРАОНА
ПО СЛОВУ САРЫ…

Любопытства не тая,
Скользит по Саре взгляд царя:
«Ты замужем?» Кивнула та:
«Есть муж законный у меня».
Усмехнулся фараон:
«Законный муж… Какой закон?
Здесь всё моё: моя страна.
Коль захочу, и ты моя!…»
Словно кипяток крутой
Обдал Сару с головой,
В её глазах огонь блеснул,
Что, словно бритвой, полоснул.
И губы начали шептать,               
Но слов не смог царь разобрать.       
Внезапно плохо ему стало,
И он покинул зал устало.
Ночь… спать желает фараон,
Но ушёл куда-то сон.
Боль его тело истязает,
Он про гарем не вспоминает.
Кажется царю вот-вот
От мучений он умрёт.
А в это время во дворце
Тоже заболели все.
Слёзы, ахи, охи, стон
Слышались со всех сторон.
Царь стонет, корчится, вздыхает
И вдруг Сару вспоминает,
Весь разговор до мелочей;
И странный блеск её очей.
Он словно бы обжёг огнём,
«Да… после этого… потом
Боль охватила всё нутро!
Да! Это дело рук её!
Она причина бед моих!»
Он тут же слуг зовёт двоих
И отдаёт, хрипя, приказ:
«Доставить Сару тот же час!».
Вот женщина пред ним стоит,
Как прежде взгляд её горит.
При свете факелов лицо
Бледно, как мрамор, холодно.
А волосы, что растрепались,
Живыми змейками казались.
Царь испугался, трёт глаза:
«Уж не колдунья ли она?!
Кто? Кто же предо мной стоит?»
И, страх скрывая, ей кричит:
«Скажи, твоя работа!!! Да?!…
Что во дворец пришла беда?»
Сара глаз не опускает,
Не колеблясь отвечает:
«К Богу обратилась я,
И Он вступился за меня!»
Царь несколько минут молчит,
Затем с надрывом говорит.
- Что Бог желает твой? Скажи!
- Меня к мужу отпусти.
Царь в душе протестовал,
Но всё же рисковать не стал,   
Для виду помолчав мгновенье,
Огласил своё решенье:
«Свободна ты! Пусть за тобой
Муж, Аврам, приходит твой…»
Через порог лишь та ступила,
Царя боль тут же отпустила.

«…И ТЕПЕРЬ ВОТ ЖЕНА ТВОЯ;       
ВОЗЬМИ И ПОЙДИ…»               
 
«С тех пор, как ты пришёл сюда,
На тебе лежит вина!
(По залу фараон метался.
Он нервничал, он запинался), –
Как смел ты фараону врать?!
Как мог жену сестрой назвать?!
А я…, надеясь, что ты брат,
Тебе слал множество наград:
И верблюдов, и ослов,
И разных лошадей, рабов…          
Ты же доволен был… был рад
Новоиспечённый «брат»!…»
Сверкнули зло глаза царя:
«Зря поступил со мной так, зря!…»
Царь волю гневу дать хотел,               
Но внезапно онемел.   
Он вспомнил Сару, её Бога,
И с новой силою тревога
Овладела вдруг душой.
«Ну что ж, Аврам, Господь с тобой.
Бери жену, добром владей,
Но убирайся поскорей!…»

И ПРОДОЛЖАЛ ОН
ПЕРЕХОДЫ СВОИ...
                1
Величественна и горда
На встречу мужу Сара шла.
И восхищённый взгляд Аврама
Вспыхнул ярко, словно пламя.
«Сумела выстоять… сумела…
«Нет» – сказать царю посмела…
Не побоялась смерти злой… -
Аврам качает головой, -
Женщина… жена… она…
Меня по сути превзошла…»
Он восхищённо бормотал
И глаз своих не отрывал
От царской поступи жены,
От её чистой красоты…
                2
Вместе с Лотом и женой
Аврам покинул край чужой.
Путь их был благословен,
И много добрых перемен
Сопутствовали им тогда:
Была и пища, и вода,
Приплод хороший скот давал
И в пути не умирал;
Успешно сделки совершали, 
Своё добро преумножали.
И стал Аврам весьма богат,
Добро умножив во сто крат.
Опять душою он воспрял,
И милость Божью прославлял.
Он вновь вернулся в Землю ту,
Что Бог пообещал ему.
Снова той Страной ходил,
О Боге людям говорил.

«ЕСЛИ ТЫ НАПРАВО,
  ТО Я НАЛЕВО...»

Садилось солнце за горою,
Мерцая, осветив собою
Луга широкие с травой,
Зелёной, сочной, молодой.
В загоны возвращался скот.
День завершался уже тот…
У просторного шатра
За нехитрою едою
Ведут беседу у костра
Лот с Аврамом меж собою.
И Лоту говорит Аврам:
"Завтра, с утренней зарёй,         
Нужно будет снова нам,
Скот перегонять весь свой.         
Возможно, встретим там людей
И к вере приобщим своей".
Лицо племянника застыло,
Его давно всё утомило,               
И мысли, как осиный рой,
Жужжали, отобрав покой:
"Ну, сколько ж можно кочевать,
Шатры всё время разбирать,
Когда так хорошо вокруг:
Везде цветущий, пышный луг,
Еды достаточно, питья
Для людей и для скота?!"
И в душе растёт протест:
(«Зачем идти из этих мест?
Чего ему здесь не хватает?!»)
Лот опечаленно вздыхает,
И вздох, который он издал,
Всю его душу обнажал…
Костёр взметнулся высоко,
И Лота осветил лицо.
Аврам всё понял в этот миг,
И в памяти его возник
Голос Бога, когда Он
Ему явился, словно сон,
Сказав: "Возьми добро, жену
И оставь свою страну.
Покинь отцовский дом, друзей,
Всё, к чему душою всей
Уже успел ты привязаться.
Со всем ты должен распрощаться.
Жалеть не нужно ничего –
То путы сердца твоего!.."
Припомнив эти все слова,
Его склонилась голова.
Он, обхватив её руками,
Сидел с закрытыми глазами.
Но тишину вдруг шум прервал.
К ним с криками слуга бежал:
"Хозяева, скорей идите,
Слуг разнять нам помогите.
Они дерутся, и вот-вот
Один другого разорвёт!"
Аврам с Лотом побежали
И слуг, дерущихся, разняли.
Аврам, сжав руки пастуху,         
Задаёт вопрос ему:
«Что за драка? Что за спор?
Отчего возник «сыр-бор»?»
«О господин, - сказал пастух, -
   Я говорил ему: «Эй, друг,
   Посмотри по сторонам.
   Верблюды Лота тут и там
   Ростки жуют с полей чужих.
   Надень намордники на них,
   Как это делаем все мы,
   Дабы не было беды!
   А то местные всех нас      
   Сочтут ворами из-за вас!»
   Щепетильность твою зная,
   Лота слуг предупреждая,
   Мы только лучшего желали.
   Но они нам так сказали:               
   «Бог Авраму обещал
   Си Земли, но ему не дал
   Он наследника, а Лот            
   Как раз в наследство их возьмёт.    
   Это значит, что траву               
   Верблюды кушают свою!…»
Потускнел Аврама взгляд,
Казалось, проглотил он яд.
Печаль, досаду, огорченье
Принесло то сообщенье.
На Лота долго он глядел.
Тот, взор потупив, лишь сопел.
И тогда сказал Аврам:
"Ссориться негоже нам.
Мы всё-таки с тобой родня,
Зачем нам споры да грызня?
Места хватит на земле
И мне, племянник, и тебе!
Поделим честно всё добро:
Скот, золото и серебро.
И каждый поведёт людей
Уже дорогою своей!"
Так они и порешили,
Что нажили – разделили.

ЛОТ ВОЗВЕЛ ОЧИ СВОИ...      

На холм высокий Лот взошёл,
И один остался там.
Ввысь глаза свои возвёл         
И взмолился небесам:
"Укажите мне тот край,
Где золото рекой течёт,
Где земля – цветущий рай,
И в роскоши живёт любой".
И, как в ответ на свой призыв,
От удивленья рот открыв,
Он вдалеке вдруг замечает
Край, что взор его пленяет.   
Он прекрасен и богат,
Цветущий, словно Божий сад.
И тем лишь отличался он,
Что людьми был заселён,
Господа не почитавших,
Божью землю осквернявших.
Звался город тот Содом.
Туда Лот, со всем добром,
За богатством направлялся
И, город осмотрев, остался.

И СКАЗАЛ ГОСПОДЬ АВРАМУ,
ПОСЛЕ ТОГО,  КАК
ЛОТ ОТДЕЛИЛСЯ ОТ НЕГО...

За горизонтом скрылись Лот,      
Весь караван его и скот.
Но вслед глядит ему Аврам,
Сомневаясь: "Прав ли сам?
Возможно, в гневе я вспылил,
Напрасно Лота отпустил.
Ведь он, оставшись сиротой,
Быть надеялся со мной?"
И хоть казалось, будто он
Груза тяжкого лишён,
Но чувство смешанной тревоги
Мешало подвести итоги.      
Чем глубже в мысли погружался,    
Тем больше, больше огорчался:       
«Нет результатов никаких
От праведных речей моих.
Даже племянник мой родной,
Нить единая с семьей,
Единственный, кому бы я
Оставил всё после себя,
И тут…(сжимает горло ком)
Ушёл куда? Ушёл в Содом!»
Вздыхает глубоко Аврам
И глядит по сторонам.
Кому ж достанется Земля,
Когда сей мир покину я?!
Я стар… я стар и одинок.
Какой от жизни моей прок?»
Но вдруг раздался Божий глас,
И Аврам умолк тотчас.
А Господь сказал: «Аврам!
Я нечестивцам не отдам
Эту Землю! Только ты,
Ты и потомки все твои
Унаследуют Её.
Из нечестивцев же никто
Не устоит перед Судом.
Помни, помни ты о том!
А теперь, Аврам, вставай
И дело Божье продолжай!»
И Всевышнего словам
Подчинился вновь Аврам.
В кулак собрал все силы он
И отправился в Хеврон.
Там он Бога прославлял,
Закон Божий объяснял.

И УСЛЫШАЛ АВРАМ,
ЧТО РОДСТВЕННИК ЕГО
ПОПАЛ В ПЛЕН…

Город раскинулся в долине -
Город «вечный» средь пустыни.
Там дивные растут сады,               
И слышен тихий плеск воды.       
Цветы там дарят аромат,
Фонтаны, словно песнь, журчат.
Богатые дворцы, дома.
Прилично с виду всё весьма.
Но люди проживают там, 
Предаваясь всем грехам.
Они не Господу служили,
А плоть и похоть возносили.
Томим желаньем власти, славы
От жадности, иль для забавы
Их царь всё время воевал,
Соседей грабил, убивал.
Он лил людскую кровь легко,
И это тешило его:
Крови пьянящий аромат         
Был одною из наград…
День ото дня, день ото дня
У Содомского царя
Приумножался капитал.
А он всё большего желал,
Но как бы ни обогащался,      
«Аппетит» не уменьшался.      
Алчность в нём не угасала,
Всё пуще, пуще возрастала.
И вот, что б большим обладать,
(Досель невиданным добром)
В союз вступил с иным царём.
Так царь Содомский          
И Гоморрский               
Вместе воевать пошли,               
Но победы не нашли,               
А в жестоком столкновении               
Потерпели поражение.               
Войско было их разбито,               
Много воинов убито.               
А богатством, что имели,               
Чужестранцы овладели.               
В мгновенье ока по земле
Разлетелись вести те.
И до Аврама новость та
Нежданною грозой пришла:
«Лот, племянник твой, в плену!
Беда постигла сироту…»
И вновь, как пару лет назад
Страх выпускает в сердце яд,
Скользит змеёю, обвивает
И Аврам вновь вспоминает:
Египет, стражу у ворот…
Сару… и стыд его гнетёт…
 «Нет! - сам себе он говорит,
- Страх меня не победит!
Я себя не пощажу!
Спасу племянника… спасу!
Ведь за него на этом свете
Я… лишь я один в ответе!!!»
И лишь только солнце село,
Аврам принялся за дело:
Верных людей в отряд собрал   
И на захватчиков напал.               
Он вихрем нёсся на коне,
И казалось в темноте,
Что горят его глаза,
Как два пронзительных луча.
Казалось, скачет впереди
Исполин среди степи.
Ужас, смятение и страх
Во вражьих начался войсках.
Они в панике бежали,
Добычу, пленных оставляли,
Забыв про золото, ковры,
Спасаясь, мчали прочь они.
Так отвагою своей
Войско четырёх царей
Аврам полностью разбил
И пленных всех освободил.

ДАЖЕ НИТКИ И РЕМНЯ
ОТ ОБУВИ НЕ ВОЗЬМУ
   ИЗ ВСЕГО ТВОЕГО...
                1
Царь оковы с рук снимает,
На раны смотрит и вздыхает,
Но мысли новые уже
Мелькают быстро в голове:
Как обмануть, не допустить
Содом Авраму захватить…
                2
Цепи сбросивший народ
Ликует, пляшет и поёт.
Они кричат: «Аврам спаситель,
Наш бог, наш царь, наш победитель!
Ему нами управлять!
Ему царём земель сих стать!»
За всем тем со стороны
Царь Содомский из толпы,
Глаза прищурив, наблюдает,
Что делать дальше размышляет.
И вот предстал перед толпой
Аврам с поднятой рукой.
Все умолкли, а Аврам
Произнес: «Не Бог я вам!
И не царь! А Господин
На земле – Господь один!
Запомните сие на век.
А я… всего лишь человек».
Из толпы, в тоже мгновенье,
Содомский царь, как привидение,
Выскользнул, с ним рядом стал
И на ухо ему сказал
Тихим голосом с мольбою:
«Какое счастье, что тобою…
Что именно тобой спасён      
И я, и мой народ, и трон.
Ведь хорошо известно нам
Как благороден ты, Аврам,               
Как мудр, великодушен ты.               
В награду золото бери,               
Серебро, ковры, коней,               
Всё… всё, что желаешь из вещей.
Царства только не лишай,
Людей, рабов моих отдай!»
На то Аврам сказал ему:
«Твоё добро мне ни к чему!
Не возьму я от тебя
Даже нитки иль ремня,
Чтоб потом не говорил,
Что меня обогатил». 

   ПОСЛЕ ВОЙНЫ...

Домой вернувшись с поля боя,
Аврам не находил покоя.
(Он в бой отчаянный вступил,
А Бога… Бога не спросил.)
И хоть победу одержал,
Но всё же сам себя ругал:               
«Вдруг разбитые цари            
Соберут войска свои…
В войну я буду вовлечён
С соседями со всех сторон,
И миссию тогда свою
Я исполнить не смогу!»
И заскребло в минуты те
У Аврама на душе.               
Когда примчались и ему
Сказали: "Родственник в плену!" -
По зову сердца поступал,
Сородича спасать помчал!
Теперь же пред его глазами
Виденья: всадники с мечами…
И мысль грызёт: «О, Боже Мой!
А что, коль средь убитых мной
Люди праведные были
И смерть они не заслужили?!"
Груз тяжелый на душе
Все ниже гнул его к земле.
Вопросы голову кружили:
"Кто же эти люди были?
Но даже если все они
Недостойны и грешны,
Имел ли право я решать,
Жить им или умирать?"
Одно лишь было утешенье:
По возвращению домой
Ему послал благословенье   
Старец, прослывший как святой.
И этот Божий человек,
По имени Мелхиседек,
Его с победой поздравлял
И как вождя благословлял.
«Но как бы ни был сей старик
Пред Богом и людьми велик,
Но на Суде Небесном мне
Держать ответ за смерти те!
А что, если убитых тех
Господь вменит мне в тяжкий грех
И милости лишит Своей
Из-за горячности моей?»

«ВОТ, ДОМОЧАДЕЦ МОЙ -             
  НАСЛЕДНИК МОЙ...»

Создатель, видя, как страдал
Его избранник, так сказал:
«Не думай, не грусти о том.
Буду Я твоим щитом.
И награда для тебя
Будет очень велика!»
Слова те были, как бальзам.             
И вновь душой воспрял Аврам,       
Но до конца не понимал,               
Что про награду Бог сказал.               
"О Господи, что дашь Ты мне?
Я обеспечен всем вполне.
Но что мне проку от того,
Что буду умножать добро?
Наступит время умирать,
Его с собою, разве взять?
И всё, над чем трудился я,
Унаследует слуга,
Мне человек совсем чужой,
Даже не сородич мой!
Вот если б сын был у меня,
Чтоб воспитать его смог я
И к Господу любовь привить,
О, как бы счастлив мог я быть!
Но Ты, Всевышний, мне не дал,
Чтоб это счастье я познал…
И теперь слуга простой
Унаследует дом мой!"
И вдруг вознёс его Господь:
"Аврам, смотри на небосвод!
Коль сможешь, звёзды сосчитай.
Так говорю тебе Я – знай!
Потомков будет у тебя –
Счесть их не сможешь никогда!»
Не веря собственным глазам,
Сверху вниз смотрел Аврам
На необъятный небосвод,
На бесконечный хоровод
Созвездий, ярких звёзд, планет,
На падающих вниз комет…
Чувства переполняли грудь.
Поверит ли хоть кто-нибудь
В то, что у мужа пожилого,
Бездетного, совсем седого         
Потомство может быть таким…
Великим… Численно большим?
Над  небесами, стоя там,
Душою ликовал Аврам.
То его сердце замирало,
То в ритме бешенном стучало,
То из груди рвалось, летело,
То трепетало… Холодело…
Кто поверит чудесам?
Но верою воспрял Аврам!
- Господи! Тебе себя
Целиком вверяю я!
Сердце, душу, жизнь свою
Тебе, Всевышний, отдаю!
- Хорошо, - Господь сказал, -
Путь ты правильный избрал.
И посему Я заявляю:
То в праведность тебе вменяю!   
Теперь вниз смотри Аврам
На Землю, что тебе отдам.
И знай, ради этой Великой Земли
Мной от халдеев был выведен ты!
Смотрит Аврам, куда Бог указал,
И снова душою затрепетал.
Он видел прекрасную землю с полями,
Лугами, цветами, лесами, садами.
Всё это искрилось, переливалось
И с Небом незримо соединялось
Нитями тонкими, словно лучами.
Аврам в изумлении захлопал глазами.
Но вдруг опечалился он, помрачнел
И взором на Землю другим посмотрел.
Он видел, что на той Земле
Вдоль и поперёк, везде,
Хананеевы сыны
Весьма могучи и сильны,
Что очень уж их власть крепка.
И взор тускнеет старика,
Слегка туманится от слёз,
Но всё же он задал вопрос:
«Дай, Всевышний, рабу знать,
Когда идти мне воевать?               
И коль принято решенье,
Когда готовить снаряженье?
Когда людей вооружать?
Мечи да копья им давать?»
«Ещё не завтра, - молвил Бог, -
Будет Земля у твоих ног.
Ещё правитель Эморей,
Язычник, грешник и злодей,
Чашу своего греха
Не наполнил до верха.          
Оттого Аврам не ты,
А потомки лишь твои
Смогут Её завоевать
И царство Там своё создать!»
Внимая Господа словам,
Молчит, задумавшись, Аврам.
Миг молчит, молчит другой,
Затем, качая головой,
Богу всё же говорит:
«А вдруг кто-то согрешит
Из моих потомков тоже.
Как грех тот искупить им, Боже?»
Мужа, в ответ на тот вопрос,
Бог в мир иной вновь перенёс
И показал Авраму там
Для служенья Богу Храм…   
Золото, камни, не счесть свечей…
Множество, множество людей.
Священник в белом одеянье,
Как ангел Божий, изваянье…
Жертвенник пред ним и он
Над ним с молитвою склонён.
На камне нож… козёл лежит.
«Искуплены! - он говорит, -
Искуплены грехи за год!»
«Аминь! Аминь!» - вздохнул народ…

И ВОТ, НАПАЛ НА НЕГО               
УЖАС И МРАК ВЕЛИКИЙ...
               
«…Мои потомки… дети… я…»
Едва, едва прейдя в себя
Аврам бормочет, в голове
Путаются мысли все.
Ему хотелось петь, кричать,
Вскрыть вены, Господу отдать
Всю кровь свою… до капли всю
Но надобна ль она Творцу?
«Что может пепел… прах, как я
Сделать Господь ради Тебя?»
И тогда Господь сказал:
«Аврам, хочу Я, чтоб ты взял
Телицу, горлицу, овцу,
Голубку и ещё козу…»
Господь ещё не досказал,
А старый муж уже бежал…
В загоне он… отобран скот
Лишь самый лучший… только тот,
Что для Господа годится…
Нож… жертвенник… уже струится
Тонкий алый ручеёк…
Сплетаясь в рыжий завиток,
Пар исходит к небесам…
Вдруг встревожился Аврам:
Крылами чёрными, как ночь
Свет солнца птицы закрывали.
Аврам кричал… он гнал их прочь,
Но те лишь ближе подлетали.
Подобна стрелам птичья стая,
Звук истошный издавая,
К алтарю летит… на кровь…
Но с новой силой вновь и вновь
Он гонит их, бьет на лету,
Он грозному подобен льву.
Свершить он должен ритуал…
Солнце скрылось… нету сил…
Устал… ох, как же он устал…
Аврам веки опустил…
Сон… всё смешалось… чрез мгновенье
Перед Аврамом вновь виденье:
Египет… ночь, как смоль густа,
Но тени… целая толпа,
Как приведения снуют
Везде… везде… и там и тут.
Земля окроплена слезами,
Омыта потом, как ручьями.
Плач, словно поминальный звон,
Словно роженицы стон.
От видений тех и сам               
Стонет и кричит Аврам.
Рассвет… Египет позади
Скрип телег… тюки, тюки.
Звенит и цокает багаж…
Врата распахнуты… нет страж…
Евреи землю покидали,          
Жилища бросив, стада гнали…
Теперь они спешили все
К Богом обещанной Земле…
Так Господь открыл Авраму
До Исхода панораму…

БЫЛА У НЕЕ СЛУЖАНКА 
ЕГИПТЯНКА, ПО ИМЕНИ               
           АГАРЬ... 
                1
Десять лет бродил с женой
Аврам Священною Землёй.
Жил, как Бог ему сказал,
И ждал наследника, всё ждал…
За луной луна бежала.
Шли годы – Сара не рожала.
Ждала, надеждою живя,
Помня Господа слова:
 «…От Аврама род пойдёт,         
Великим будет тот народ…»
Но вот «женского» не стало,
Сара надежду потеряла.
Теперь родить уже она
По всем законам не могла.            
                2
Вечер… тишина… луна
Сара задумчива, грустна,
Как в бездну в небеса глядит
Не отрываясь и молчит.
Её кричащая душа
Ответа ждёт, но – тишина.
Она с поникшей головой
Идёт в шатёр, вдруг пред собой
Супруга видит… его очи
Излучают свет, а в нём
На фоне звёзд и чёрной ночи
Видно пророчество, как днём.
И предсказанье Божье Сара
И слушала, и созерцала:
Сплетенье звуков в дивный хор
Заполнили собой простор,
Заколдовали очи, слух
И трепетал, как птица дух.
И видит Сара пред собой –
Аврам на туче золотой,
Во всё белое одет
И от него исходит свет…
И тянутся к нему с земли
Его потомки… и они
Всё выше, в небо поднимаясь
Вид приземлённый свой теряют
И, словно в сказке превращаясь,
Лик ангельский приобретают…
Их сотни… тысячи и Сара
Вдруг замерла, как мрамор стала.
И боль пронзила сердце ей:
«Я не могу родить детей!!!»
И Сара, опуская взор,
Торопится на общий двор.
                3
Ловко смуглыми руками
Агарь возилась с овощами.
Чистила, перебирала,
Резала, сортировала.
Вдруг взгляд Сариных очей
Застыл задумчиво на ней.
«Здорова, молода, сильна…»
И вдруг, как острая стрела            
В сердце госпожи вонзилась.      
Смешалось всё, всё помутилось…
И словно молния… в мгновенье
Созрело в голове решенье…
«Вот она…! Вот, кто бы мог
Исполнить, что задумал Бог!
Пускай рожает… Только я      
Воспитать должна дитя!               
И по законам Божьим жить
Я! Буду я его учить!»
Не долго думая она
С тем к мужу своему пришла.
Пришла и начала просить:
«Бог… видишь… не даёт родить…
Пожалуйста, к служанке ты,
Как муж её войди… войди…»
В ответ ни слова и она
Воззвала вновь: «Пожалуйста…
К ней войди, мой господин,
И может быть родится сын…
А через неё тогда
Смогу построиться и я!»
Аврам слушал и молчал
Не спорил с ней, не возражал…
             
И СТАЛА ОНА ПРЕЗИРАТЬ
 ГОСПОЖУ СВОЮ...
                1       
Переменилось всё кругом.
Стал иным Аврамов дом:         
По воле Сары-госпожи               
Стали жить в нём две жены…               
                2
Сидит Агарь порой дневной
В тени, средь зелени резной.
Сквозь листья лучик проникает,
Ей щёчки смуглые ласкает.         
Она глядит на свой живот
И руки на него кладёт.
Блаженно веки опускает
И где-то в облаках витает.
Вдруг тень ей пала на лицо,
И тотчас сделалось темно.
Она глаза свои подняла –
Ей Сара солнце заслоняла.
Нахмурилась Агарь сердито
И говорит ей деловито:
«В другое место отойди,
А лучше, чай мне принеси, -
Живот погладив свой рукой,
Добавила, – ему покой
Необходим, как и еда!
Ну, что стоишь? Или, вода,
Не знаешь, где у нас стоит?»
И с вызовом в глаза глядит.
Сара, словно онемела,
До ушей побагровела.
«От чего краснеешь ты?
Мы с тобой теперь равны!»
Агарь довольно потянулась
И живота опять коснулась.
«А вообще, возможно, мы
Теперь с тобою не равны?
Хоть праведницей ты всегда
Казаться пред людьми желала,
Бог рассудил, и, видишь, я
От мужа нашего зачала!»
И Агарь расхохоталась:
«А ты-то столько лет старалась!»
Сара, потемнев как ночь,
От служанки мчала прочь.
Но смех нахальный догонял,
Звенел, как эхо, бичевал…

И СКАЗАЛА САРА АВРАМУ…

Губы Сары задрожали,
И жемчугом слезинки пали.
«Свою рабу… служанку я
Для чего тебе дала?»
От гнева Сара задыхалась,
Носилась по шатру, металась.
Затем застыла вдруг, вздохнула,
В глаза Авраму заглянула,
Издав при этом тяжкий вздох:
«Аврам, Аврам, ну, как ты мог?
Как мог ты это допустить?
И как теперь должна я жить?
Не я ли шла рядом с тобой
По жизни трудною тропой?
Скитанья, беды и невзгоды
Делила я с тобой все годы!
Жизнь Богу посвятить ведь я
Тебе, супруг мой, помогла.
И половина всех заслуг
Пред Богом не моя ль, мой друг?!
Теперь, когда ради тебя
Я так унизила себя,
Рабыню дав тебе, чтоб мог
Построиться… Таков итог?!
Потомка твоего желала!
И что? Никем теперь я стала!»
Переполняет Сару гнев
Она, как тигр, пантера, лев…
Мечут молнии глаза
И вновь, как лезвия слова:
«Всегда ты Господа молил:
«Мне, мне, ребёнка дай! – просил, -
И ни разу ты, Аврам,
Не сказал: «Господь, дай нам!»…
Пусть же Бог будет судьёю
Между мною и тобою!»
Свету белому не рад
Стоит Аврам, потупив взгляд.
Тут, чтобы подвести черту,
Сара говорит ему:
«В том, что служанка обнаглела
Вина твоя! Исправить дело
Должен ты и только ты!
Агарь… рабыню… усмири!!!»
Вздохнув, ответил ей Аврам:
"Ссориться не гоже нам.
Служит девушка не мне.
Значит, и решать тебе".

И СТАЛА  ПРИТЕСНЯТЬ          
САРА СЛУЖАНКУ…

Весьма решительно и твёрдо
Вошла к Агари госпожа:
«Всё кончено, Агарь, довольно!
Жить будешь, как до сель жила!
Опять бельё будешь стирать,
Чистить, мыть и убирать,
Как обычные все слуги.
Мы не родня и не подруги!»
Речь страшным громом прозвучала,
И Агарь вся задрожала.               
(«Верить ли своим ушам?
Старуху ль предпочёл Авраам?
Господина ищет взглядом:
(«Почему его нет рядом?
Где-то вдалеке стоит,
Отвернулся и молчит»).
Агарь мучительно ждала…
Тень на чело её легла.
С исказившимся лицом
На госпожу глядит со злом.
Стихия в ней уже бурлит,
И, губы сжав, она шипит:
«Ох, и подлая же ты!
Со свету меня свести
От чёрной зависти решила?!
Чтоб я ребёнка не родила!»
В Сару словно нож вошёл.
Упрёк тот, в гнев её привёл.
И взглядом огненным она
Свою служанку обдала.
Агарь закрыла тут же рот,
Рукой схватилась за живот,
Дугой согнулась и пошла
Прочь из господского шатра.

ОТКУДА ТЫ ПРИШЛА И   
     КУДА ИДЕШЬ?
                1
Долго с поникшей головою
У источника с водою
Агарь сидела и вздыхала:
«Дитя лишилась… Потеряла…»
Её обида обжигает,
Душа в ней гордая пылает,
И чёрные её глаза               
Туманит горькая слеза.         
Она руками веки трёт,
И тут пред нею предстаёт
Путник, словно ниоткуда.
Рот открыв при виде чуда,
Агарь часто замигала
И, что сказать ему, не знала.
(Лишь потом поймет она:
С нею ангел был тогда).
А путник, глядя на неё,
Спросил: «Идёшь ты от кого?
Спешишь к кому и в край какой,
Оставив мужа, дом родной?
Куда, подумай, попадёшь?
Что ты в краю том обретёшь?»
В землю опустив глаза,      
Агарь с трудом произнесла:
«Бегу… от госпожи бегу.         
Смириться с нею не могу!»         
Но молвил твердо ангел ей:      
«К госпоже вернись своей»!
Молчит Агарь, не отвечает.
Тогда ангел добавляет:
«Коль под начало госпожи
Покорно возвратишься ты,
То потомство всё твоё
Огромно будет, велико!»
Агарь – ни слова, вновь молчит,
Сдвинув брови, вниз глядит.
Тогда ангел вновь изрёк:
«Твою муку знает Бог.
Коль сердце гордое смиришь,
Народам мужа ты родишь.
И твой ребёнок, кровь твоя,
Похожим будет на тебя.   
Он будет горд, неукротим,
К тому ж прославится своим
Нравом дикого осла.         
На всех будет его рука.
Он будет много воевать,
Он будет часто побеждать,      
Но длань народов, что кругом,   
Также окажется на нём!»            
Агарь, глубокий сделав вдох,
Будто воды испив глоток,
Даже лицом светлее стала,
Слушала и трепетала.
Да! Да! Да! В мечтах своих
О чертах как раз таких
Для сына своего мечтала
И плакать тотчас перестала.
Мгновенно высохла слеза
И вспыхнули огнём глаза.
Застыл на муже взгляд рабы:
«Меня на сквозь увидел ты…»
А ангел, что пред ней стоял
Ей в заключение сказал:
«…И пусть тобою будет он             
Измаилом наречён».               
И лишь тогда Агарь решилась –   
В дом Аврама возвратилась.   
                2
Сумерки… Трещит костёр…
Не доверчив Сары взор
Скользит по девушке, но та -
Ангел… смиренная овца…
Не перечит, не шипит,
Покорно, тихо говорит.
И лишь когда Агарь одна
Горят огнём её глаза:
«Пусть я рабыня, но мой сын
Над всеми будет господин!
И каждая моя слеза
Им, сыном, будет отмщена!»
Вскоре, как и ожидала
Агарь опять дитя зачала
И в положенный ей срок
Родился у неё сынок.
                3
Рассвет…Шатёр Агари… Сара
Тихонько колыбель качала
Низко склонившись над дитям:
«И-з-ма-и-л… Аврам, Аврам!
Перед рабой не устоял…
И, как она, Агарь, хотела,
Новорождённого назвал!»

Я – ВОТ ЗАВЕТ МОЙ С ТОБОЮ.       
                1
Годы быстро пробегают,
Седин Авраму прибавляют.
Уж отроку тринадцать лет,
Но сын не Сары он, о нет!
Не слышит он её ученья,
К Агари всё его стремленье.
И мать, по-прежнему, она
Лишь Агарь, Агарь одна…
                2
Вглядываясь в Измаила,
Аврам пытается понять:
«Его ль судьба мне подарила?
Ему ли суждено познать
Тайны мирозданья, Бога?
Сумеет ль провести Завет?»
И в сердце старика тревога:
В том уверенности нет.
И вот однажды, по утру               
Господь явился вновь ему.               
Явился вновь и говорит:               
«Во всём, поверь Мне, смысл сокрыт.
Аврам, будь непорочен ты,               
Пред Мною в святости ходи,
Ибо помазанник ты Мой,
Избран для миссии Святой.
Я заключу с тобой Завет.
Через тебя узнает Свет,
Что истинно Моё Ученье.
Дела твои, твой дух, стремленья
Умножу многократно Я!!! –
Не в силах слышать те слова,
Пред Богом ниц Аврам упал,
Лицо закрыл, затрепетал,
- А чтоб Завет нам утвердить,
Должен ты обрезан быть.
И мужчины все должны
Этот ритуал блюсти.
И потомство всё твоё
Сей обряд вершить должно,
Чтобы с детства каждый знал,
Кто их Бог, и почитал.
Кто ж не сумеет с крайней
Плотью совладать,               
Душой отрезан будет. Благодать             
Моя того вовеки не коснётся.
Невидимая нить со Мной прервётся».
Аврама пронимает страх:
«О горе, коль случится так!               
Со многими прервётся нить…
И как же им без Бога жить?»         
А Бог вновь говорил ему:
«Я изменю твою судьбу.               
Другое имя тебе дам.               
Будешь зваться Авраам.
А жену отныне ты
Не Сарой – Саррою зови.
И Я, по милости Своей,
Дам благословенье ей.
Она наследника родит,
Он род прославит и продлит".      
Господь умолк. Молчит Аврам,
Лишь эхо, словно по волнам,
Слова Господа несёт:
«От Сарры сын продлит твой род….»
Авраам пал на лице свое
И мысленно сказал себе,
Усмехнувшись горько-горько:
«Мне и жене уже лет столько…»
Но мысли вдруг свои прервал
И, к Небу взор подняв, сказал:
«Мечтать ли смею о таком?
О! Хоть бы пред Твоим лицом
Жив был отрок Измаил,
Чтоб жил и путь Твой сохранил!»
Но Господь ему твердит:
"Сарра всё ж дитя родит!
По слову будет Моему.
Имя дашь Исаак ему.
И заключу Я с ним тогда
Завет Мой вечный на века.    
И Измаила сохраню,
Размножу и благословлю.
Но Завет Мой проведёт
Только Исаак в народ!"

ОБРЕЗАТЬСЯ, ИЛИ НЕТ? 
               
Когда исчезло то видение,
Авраам сидел в недоумении.
Предстоящий ритуал       
Его никак не вдохновлял.
Не юн он, и его рука
Уже, как прежде, не тверда.
Вдруг подведёт, вдруг задрожит
И себя он повредит?…
Тяжело Авраам вздыхает.
Впервые он не понимает
Смысл заповеди: для чего
Свершить необходимо то?
К тому же, может до врагов
Слух дойти, что не готов
Он бой принять и защищаться.
С болезнью станет ль кто считаться?
Наоборот… наоборот!
Его враг с радостью убьёт!
Да… риск воистину велик.
Растерян, удручён старик.
Кто может дать ему совет
Обрезаться, или нет?
Никто ответить бы не мог:
Один Авраам, лишь он и Бог.
Авраам взор к Небу поднимает,
Собравшись с духом, восклицает:
«Ты хочешь, чтобы жизнью я,
Господь, рискнул ради Тебя?!
Чтобы по слову Твоему         
Жизнь отдал Тебе свою?!
Что ж, Всевышний, получай!
Тебе всецело верен – знай!»
И нож отточенный в руке
Сверкает в солнечном луче.
Авраам прижмурился слегка,
И в этот миг его рука               
Над крайней плотью зависает
И быстро, точно отсекает…

Так в тот день обрезан был
Он и отрок Измаил,
А так же домочадцы все,
Что жили с ним на той земле.

И ЯВИЛСЯ ЕМУ ГОСПОДЬ
У ДУБРАВЫ МАМРЕ...

То было днём, когда жара 
Авраама выгнала с шатра,
Когда в болезни пребывая,
В тени деревьев отдыхая,
Сидел, задумавшись, грустил,
Ведь третий день обрезан был.
Авраама боль не оставляла,
Мученье, слабость вызывала.
Но замерцало вдруг в глазах,
И он, как будто на волнах,
Поплыл в какой-то мир иной,
Прекрасный, чудный, неземной.
Он ощутил, на самом деле,
Истому, лёгкость, негу в теле.
И подумал Авраам:
"Наверное, Господь мой Сам
Меня в болезни навестил.
Утешить, видимо, решил!"
И погрузился целиком
В мир, что был пред ним кругом.
Но созерцанье вдруг прервал
И с места своего привстал,   
Ибо увидел: издали 
К его шатрам три мужа шли.
Несмотря на боль, Авраам,
Навстречу побежал мужам.
Им дорогу пересёк:
«Поклон вам!», - радостно изрёк
И, низко до земли склоняясь,
Молвил скромно, обращаясь
К старшему из них троих:
"Владыка, коль в очах твоих
Я обрёл благоволенье,
Откликнитесь на приглашенье.
И я принять вас буду рад.
Всех усажу в тенистый сад,
Омою ноги, накормлю,
Сердца хлебом подкреплю".
Мужи ответили ему:
"Что ж, пусть будет посему!" 
К жене своей Авраам спешит
И поскорее ей велит
Лучшую муку извлечь
И пресные хлеба испечь.
Затем он к стаду побежал,
Нежного телёнка взял,
И отроку велел скорей
Всё приготовить для гостей.
Лишь приготовили еду,               
Авраам подал её к столу.
А сам под деревом стоял,
Имя Божье прославлял:
"О Господи! Как счастлив я,
Что старцев Ты прислал сюда,
Что смог я сделать на земле,
Что-то угодное Тебе!"

ЕСТЬ ЛИ ЧТО ТРУДНОЕ         
   ДЛЯ ГОСПОДА?

Гости сидели за столом,
Ели, пили, а потом
Муж сказал (один из них):
«Я снова буду в землях сих,
Навещу вас через год.
К тому времени твой род
Числом будет изменён,
Саррой будет сын рождён!»
Сарра, услышав те слова,
Засмеялась про себя:    
"Мне ли теперь, в мои года,
Суметь зачать, родить дитя?
И стар, так стар мой господин!
Откуда же возьмётся сын?»
Вдруг у Сарры за спиной               
Возвысил голос муж седой:             
«Смеёшься над словами зря!
Что для Господа года?»
Как мел, белой Сарра стала;
Отшатнулась, задрожала.
- Я… Я вовсе не смеялась…
- Смеялась! Мне не показалось! –               
  Прервал пришелец её строго, –
  Есть ли что трудное для Бога?
Сарра была поражена,
Ибо не ведала она,
Что в доме их сим ясным днём
Угощение за столом
Ели не мужи простые,
А Божьи ангелы святые.

            СОДОМ               

Содом красив. Он чист, богат,
Ничто в нём не коробит взгляд.
Здесь нет ни нищих-поберушек,
Ни дряхлых стариков, старушек,
Ни пришельцев, ни калек,
Ни вдов, сирот… Людей нет тех,
Чей вид тоску бы навевал,
Да наслаждениям мешал.
Не то что бы таких людей            
В Содоме не существовало.         
Просто, населенье страны сей,   
Рационально рассуждало:
«Зачем таким убогим жить?          
Проще взять их и убить!»
И горожан сужденье то
Было в закон возведено.

УТАЮ ЛИ Я ОТ АВРААМА,      
  ЧТО ХОЧУ ДЕЛАТЬ?!
                1
«Убогих» вопль под Небесами
Стоял непрерывно. А кровью, слезами
Земля пропиталась. И тоже рыдала.         
О помощи к Небу молила, взывала…   
                2               
Бог стал Аврааму говорить:               
"Не буду от тебя таить.               
Хочу исследовать Содом!
Правдив ли слышу вопль о нём,
Что от Земли и от людей
С каждым днём звучит сильней».

СУДЬЯ ВСЕЙ ЗЕМЛИ
ПОСТУПИТ ЛИ
НЕСПРАВЕДЛИВО?!

Задрожал Авраам тотчас.
Содомскою землей не раз
Он переходы совершал,
И знал Авраам, прекрасно знал
Содомитовы дела…
«Да, коль пора уже пришла,
И час ответа наступил…»
В страхе он глаза закрыл.
«Да, заслужили люди те
Муку, смерть… Но разве все?
Разве нету среди них
Людей праведных, святых?
И когда наступит Суд,
Они ли грешных не спасут?!»
Смерти холодное дыхание
Будоражило сознание.
«Исчезнет смех, исчезнет плач…
Неужто Мой Господь - палач?
И одинаковый ждёт суд
И праведных, и грешных тут?"
И Господа  спросил Авраам:
"Неужто все погибнут там?
Не верю я! Не может быть,
Чтобы Ты мог так поступить!
Чтоб с праведником было то же,
Что с нечестивцем?! О мой Боже!!!
Чтоб участь всех ждала одна?!
Так где же правда? Где она?
Неужто город не спасёшь,
Коль праведников там найдёшь?"
И слышит он ответ от Бога:
«Понятна Мне твоя тревога.   
Да, город Я, Авраам, спасу,
Когда хоть пятьдесят найду
В нём верных, праведных людей".
А вопль Земли был всё сильней.
Но Авраам не унимался,
Всё до конца узнать пытался.
И вновь вопрос задал Авраам:
«А что, коль праведников там
Не пятьдесят, а сорок пять,
То станешь ль город Ты спасать?
Ужель всех истребишь живых,
Всего-то из-за пятерых…?!»
«Да! - сказал Господь, - спасу,
Коль сорок пять их там найду".
"А если их лишь сорок там?
С тревогой ждал ответ Авраам…
Всё время цифру уменьшая,
Ответа ждал он, замирая.
И вновь ответ звучал ему:
"Конечно, город я спасу".
"О Господи, - спросил Авраам, -
А если их лишь десять там,
Спасёшь ли город ты тогда?"   
И вновь Авраам услышал: "Да".
Внезапно вспомнил он про Ноя,
Потоп Великий и ковчег…
И не давала мысль покоя:
«Их было восемь человек!…»
Авраам хотел спросить опять,
Но не успел вопрос задать.
Господь поднялся к облакам
И словно растворился там.
Авраам лишь вслед Ему глядел.
«Я всё же что-то не успел
У Бога попросить, и, вот,
Душу что-то мне гнетёт!»
Вдруг, словно гром, его сразил:
«Я же племянника забыл!…
О, горе, ведь с семьёю Лот
В том грешном городе живёт!!!»
И он всем телом задрожал,
Распластавшись, ниц упал
И стал молиться, как лишь мог,
Чтоб пощадил хоть Лота Бог.

А ЛОТ СИДЕЛ У ВОРОТ
           СОДОМА…
                1
У входа в город, у ворот
Сидит, нахмурив брови, Лот.
Уж солнца ясного закат,
Уж звёзды, выступив, блестят,
А Лот, задумавшись, сидит,
Всё вдаль за горизонт глядит.
Его грызёт тоска, снедает,
Дышать в сём городе мешает, 
Ибо отвратна ему здесь
Жестокость горожан, их спесь,
Их сквернословие, разврат,
Законы все, что здесь царят.
И лишь за городской чертой
Отдыхает он душой.
О, сколько раз в мечтах своих
Он оставлял людишек сих.
Прочь, вон из города бежал…
Да, часто он о том мечтал!
Но… глубоко в душе своей
Любил он страстно город сей.
И в нём жила иная сила,
Которая в Содом манила.
От раздумий Лот вздыхает.
Но вдруг вдали он замечает
Двух мужей, пришельцев двух.
У Лота захватило дух:
«На ночь глядя, и в Содом!
Здесь им опасно быть и днём!»
Лишь чужестранцы подошли,
Лот склонился до земли
И приветливо сказал:
«О государи, я так мал,
Но всё ж осмелюсь говорить,
Хочу  вас в гости пригласить,   
Дабы вы могли с дороги
Омыть водой прохладной ноги,
Выспаться и отдохнуть,
А утром свой продолжить путь!»
На что, качая головой,
Ему ответил муж седой:
«Мы наслышаны про «гости»,
Не соберешь потом и кости!
Нет, не станем рисковать.
На улице мы будем спать!»
От слов тех на челе у Лота
Выступили капли пота:
«Нет, что вы! Дом мой не такой!
Я обеспечу вам покой!»
И Лот начал умолять
Мужей его гостями стать:
«Опасно здесь! А в тьме ночной
Опасность будет вам двойной!
Вверьте с этого мгновенья
Мне себя на попеченье!»
Ответа Лот не дожидаясь,
С опаской, быстро озираясь,
Мужей за руки схватил,
Чрез задний двор в свой дом втащил.
                2
И вот войдя в роскошный дом,
Лот усадил их за столом.
Увидев пришельцев, Лота жена,               
Была не довольна, возмущена:
«Доколе ты будешь бродяг собирать;
Кормить их, поить, ночлег им давать?!»
«Жена, не сердись. Приготовь нам еду!»
Лот, будто не слыша, сказал на ходу.
На что последовал ответ:
«В доме больше соли нет.
Нечем мясо посолить.
Пойду к соседям я просить».
И, набросив шаль свою,
За дверь скользнула в темноту.   
В дома к соседям заходила
И о гостях им говорила…

И УСТРОИЛ ЛОТ ПИР
В ЧЕСТЬ ГОСТЕЙ СВОИХ…

В ожидании сидит Лот,
Жену свою всё ждёт и ждёт.
Но вдруг терпение теряет
И сам готовить начинает.
И готовил Лот, как мог:
Пресные хлеба испёк,
Сам угощение подал
И застолье поддержал.
На столе горели свечи.
Велись спокойно, мирно речи.
Вопрос вдруг путник задаёт:
«Скажи старик, кто здесь живёт?
Кто в городе сём обитает?
Что люд собой здесь представляет?»
И, покраснев, промолвил Лот:
«Нечестивцы сей народ».
Не успел он досказать,
Как стали в дом к нему стучать…
Дверь сотрясается, дрожит
«Открой!!! - беспутный люд кричит, -
 - Выводи гостей своих!            
Познать! Познать хотим мы их!"
У Лота тотчас же от страха
Взмокла на спине рубаха.
Но всё же дверь он отворил,
А выйдя, за собой закрыл.
И, вглядываясь в тьму густую,
Начал речь вести такую:
«Братья, прошу,  остановитесь,
Зло сотворить не торопитесь!»
Но раздались вопли, свист,
И Лот затрепетал, как лист.
В толпе факелы мерцали,
Лица людям искажали.      
В ожидании утех
Звучал нахальный, дикий смех.
Видя бушующий народ,
От ужаса воскликнул Лот:
«Уж лучше выведу я к вам
Невинных дочек и отдам.
Но всей душой прошу своей,
Не трогайте вы сих мужей!
То гости мне, и долг велит,
Что дом мой должен быть им щит!»
Крик прозвучал в ответ: «Чужак,
Что раскудахтался ты так!
Учи своих детей, старик!»
И вновь раздался хохот, крик:
«Гостей сюда! Веди гостей,
Не то не соберешь костей!!!»
И утащить его хотели,    
Но ангелы спасти успели,
Втянули Лота быстро в дом    
И дверь захлопнули потом.   

«ГОРОД СЕЙ БУДЕТ
ИСТРЕБЛЕН!»               

Толпа кричала, в дверь ломилась.
Вдруг с нею что-то приключилось,
И разъяренная толпа
(О чудо!) сделалась слепа!
Люди метались, спотыкались,      
Друг на друга натыкались…
Ужас… Паника… Смятенье…
Но всего, всего мгновенье,
Лишь мгновение одно.
Затем похоть, ярость, зло             
Их с новой силой обуяли,
И они опять кричали.
Опять ломились к Лоту в дом,
Настаивая на своём…
Тут ангел Лоту так сказал:    
"Хочу, чтоб ты семью собрал
И вывел всех своих людей
Из города сего скорей.
А город будет истреблён,
Ибо грехом он поражён!»

И ШУТОМ ПОКАЗАЛСЯ ОН
В ГЛАЗАХ ЗЯТЬЕВ ЕГО…

Ночь тянулась, словно год…
Едва дождавшись утра, Лот,
Веря страшным новостям,      
Поспешил к своим зятьям
И сообщил им весть лихую.
Но те сказали: «Ты впустую
Привык всё время суетиться!
Ничего здесь не случится.
Ты оглянись, взгляни вокруг.
Везде веселье, песен звук,
И ничто не предвещает,   
Что людям что-то угрожает.
Ты только мечешься, старик,
Ты быть для всех шутом привык!»
И хлопнув тестя по плечу,
Рожи скорчили ему.
И скривившись, выгибаясь,
Заплясали, насмехаясь.
Лот молча, скорбными глазами
Наблюдал лишь за зятьями,
Как те в безумии чудном
Куражились над стариком.
Огорчённо Лот вздохнул
И прочь ушёл. Но долго гул
Ещё он слышал за спиной,
Такой неистовый и злой…

     И МЕДЛИЛ ЛОТ.

В свой дом роскошный Лот вошёл
И замер. Взглядом всё обвёл.
Затем уныло, не спеша,
Едва ступни свои влача,
Пошёл, а взгляд его скользил
По вещам, что он нажил,
Которыми с таким трудом
Наполнил и украсил дом.
А в стенах сих с женой своей
Родил и вырастил детей…
Здесь его воспоминанья,
Здесь были счастье и страданья;
И вещь любая в доме сём
Напоминает о былом… 
Лот на миг остановился.
В сундук чеканный взглядом впился.
Отбросил крышку от него,
И сердце ёкнуло его:
«О Боже, сколько здесь добра:
Ковры и слитки серебра,
И украшенья дочерей
Блистают красотой своей!
Как же это всё спасти?
Забрать с собой и увезти?»
Сердце сжалось и заныло,
И воскликнул Лот уныло:
«О, ужель судилось мне
Закончить годы в нищете?…»
Но в голове, как птичья стая,
Вдруг пролетела мысль иная:
«Кого же я возьму с собой?!»
И от мысли новой той
На сердце ещё горше стало,
Его, словно тисками, сжало.
И вспомнил он слова мужей:
«Выводи своих людей!»
Где  я «своих людей» возьму?
Я здесь не нужен никому!
Я был для них всегда чужак,
Пришелец странный, шут, чудак!»
От этих дум его слеза
На дорогой сундук сползла,
Затем ещё одна, другая
Катились, не переставая.
Но вдруг, в какое-то мгновенье
Лот ощутил прикосновенье.
Он, обернувшись, увидал,
Что ангел перед ним стоял
И торопил: «Пора бежать!
Нет больше времени вздыхать!»
Лот торопливо беглым взглядом
Окинул всех, кто был с ним рядом,
И замечает: у окна
Стоят две дочки и жена.
У дочек Лот спросил с тоской:
«Пойдете ли сейчас со мной?
Ведь вы же плоть и кровь моя!»      
Помедлив, те сказали: «Да».
Лот на жену взгляд переводит,
Но та молчит и взор отводит.
Ответа нет, и медлит Лот,
Но ангел вдруг его берёт
И тащит сильною рукою
Прочь из дома за собою.
И в этот миг Лот на ходу
Успел схватить свою жену
И, увлекая за собой,
Оставил дом свой дорогой.

И ПОШЕЛ НА СОДОМ
И ГОМОРРУ ДОЖДЬ ИЗ
ОГНЯ И СЕРЫ…
                1
Из города ушли тогда             
Лот, дочки и его жена.
С собою взяли, что могли.
Поникнув духом, вдаль брели.
Ангелы их торопили,   
К горе высокой выводили,               
Говоря: "Иди скорей!      
Там спрячься, спрячь своих детей.
Чтоб не погибнуть по пути,
На грешный город не смотри".
                2
Раздался гром и на Содом
Пошёл дождь с серой и с огнём.
Земля тряслась… земля стонала.
Она словно бы срывала
С себя слой кожи прокажённый,
Уродливый столь… искажённый.
Жена на город оглянулась
И в соляной столб обернулась.
А город тот сгорел дотла.
То место поглотила мгла.
 
    И СКАЗАЛА СТАРШАЯ
МЛАДШЕЙ: ОТЕЦ НАШ СТАР...

Бежав из грешного Содома,
Имущества лишившись, дома,
Лот с дочерьми нашёл скалу
И там пережидал беду.
Долго жили там они,
Унылые тянулись дни.
Взрослели дочки, расцветали
Но, как им дальше жить, не знали.
Как по обычаю земли
Для себя мужей найти?
Вокруг души ведь ни одной,
Лишь шорох трав в тиши ночной.
И как-то ветер злобно воя,
Напомнил им рассказ про Ноя,
Что слышали ещё детьми
От стариков, что скот пасли.
«Тогда все сгинули в пучине.
А что же? Что случилось ныне?»
И как-то старшая сестра
Шепнула младшей у костра:       
«Лот стар. Глядишь, вот-вот умрёт,
И оборвётся людской род.
А наши юные года
Промчатся быстро, и следа
Не найдёшь от красоты:
Она увянет, как цветы.
Лишь старость, немощность и всё…
Так жить, скажи, нам для чего?!»      
Тут сёстры вспомнили Содом,
И взгляд блеснул их огоньком.
Жизнь не кончена: они
Решение уже нашли…
Теперь им, чтоб зачать, родить,
Отца лишь надо напоить…
Когда окутала всё ночь,
Сомнения отбросив прочь,
Дочь старшая к отцу вошла
С кувшином крепкого вина.
И, напоив отца вином,
Как с мужем с ним легла потом…

И НЕ ЗНАЛ ОН КОГДА ОНА
ЛЕГЛА И КОГДА ВСТАЛА…
                1
Проснулся Лот… треск в голове…
«Ох, - стонет он, – Воды бы мне…»
Едва-едва раскрыл глаза.
Вдали чуть брызжет свет. Заря…
Боль в теле...Шелохнуться лень…
«Так это ночь, иль близок день?»-
В голове его мелькает,
И он мышцы напрягает,
Садится, щурясь, вдаль глядит.
«Бррр… мутит меня…», - мычит.
                2
Стремясь куда-то на восток,
Подул лёгкий ветерок.      
Ещё немного за горой          
Диск солнца виден золотой.      
Но ночь уже полна стремленья   
Посетить свои владенья…

ВОТ Я ЛЕГЛА ВЧЕРА С ОТЦОМ…
                1
«…Ну что же ты, сестрица, ну…!»
Строго глядя на сестру,
(Как та платок свой теребит)         
Младшей старшая шипит:
«Иди к отцу! Ступай, сестра!
Сегодня очередь твоя!»
И в руки ткнув кувшин вина,
Сестру толкает в бок она.
                2
Ночь… Ни звёзд, а ни луны      
Не видно из-за чёрной мглы.
В пещере тускло свет горит.
Дочь младшая с отцом лежит…

И НЕ ВОЙДЕТ МОАВИТЯНИН
И АММОНИТЯНИН В ОБЩЕСТВО
ГОСПОДНЕ ДО ДЕСЯТОГО РОДА!

Так Лота дочки, две сестры,
Обе зачали… понесли,
Вопреки закону Бога,    
От своего отца родного.    
Сына старшая сестра,
Родив, дерзко назвала
Моавом. Этим сообщала,
Что от отца она зачала.
Сестра же младшая, для всех
Не демонстрируя свой грех,
Аммоном сына нарекает,
Что, «сын народа» означает.

АВРААМ  В  ГЕРАРЕ.               
                1
И днём, и ночью, в холод, зной
Кружится ветер над землёй.
Он вездесущ, и от него
Скрыть невозможно ничего.
А слухи, словно ветер тот,
Их несёт… несёт… несёт…
И вот, как ураган, как гром,
Весть пришла в Авраамов дом
О Лоте, дочках, о грехе…
И старику не по себе.
Горечь, отчаяние и срам
За Лота испытал Авраам.
Его он видеть не желает
И край обжитый покидает…
                2
До сель не хоженной землёю         
Идёт Авраам со всей семьёю.   
Неспешно караван ступает,
Скот травы сочные щипает.
И строго зоркими глазами
Следят слуги за стадами.
И вот, с вечернею зарёй,               
Лишь только месяц молодой
Собой украсил небосвод,
Герар пред ними предстаёт.
Авраам, задумавшись, шагает
Да всё о Боге размышляет.   
Вдруг вверх поднялась пыль густая, 
И, того не ожидая,               
Видит Авраам отряд
Царя Герарского солдат.
Они стан быстро окружили,
От слуг Авраама оттеснили,
И, видя Сарру на осле,
Спросили: "Кто она тебе?"
Авраам пристально глядит
На посланников царя
И, не колеблясь, говорит:
«Она, она моя сестра».
Всадники захохотали:
«Что ж, породнится царь с тобой, -
И Сарру тотчас же забрали.
- Будет она – царю женой!»
Пыль взметнулась до небес,
И всадников отряд исчез.

     И ПРИШЕЛ БОГ К
АВИМЕЛЕХУ НОЧЬЮ ВО СНЕ...
                1
С тех пор, как мужняя жена
К царю была привезена,
Во дворце беда случилась –
Мужская сила истощилась.
                2
Настроение плохое
Мучает царя, гнетёт,
И, мечтая о покое,
Он печальный спать идёт.               
Царь спит и видит жуткий сон:
На Божий Суд он вознесён.
Там стоит, как изваянье:
Не бьётся сердце, нет дыханья.
И вдруг он слышит Божий глас:
«Ты мёртв, ты мёртв уже сейчас
Из-за Сарры. Ведь она –
Авраамова жена!»
В испуге к Богу царь взывает:
«Так неужели пострадает
Весь мой праведный народ?
Ведь без меня он пропадёт!
К тому же, я не знал, не знал,
Что женщину чужую взял!
Ведь назвалась она сестрой!    
Я же с чистою душой
И по простоте своей
Жениться захотел на ней!»
«Знаю, знаю, - Бог сказал, -
«Чистоту» и «простоту».
Оттого тебе не дал
Чужую осквернить жену!
Верни немедленно её!
И знай: спасение твоё
В Авраамовых руках.
Лишь от него приму я знак,            
Ибо Авраам – пророк есть мой.      
Коль обратится он с мольбой
И вас попросит исцелить,
То, так тогда тому и быть!   
Но женщину коль не вернёшь,
То смертию двойной умрёшь!
И все, кто при тебе, «твои»,
Будут Мной истреблены!!»
На рассвете царь вскочил,
Всех вызвал, переполошил.
И подробно описал,
Как Бог Авраамов угрожал.
Знать изумленная стояла
И только веками моргала,
Но ещё более у слуг            
Ужас вызвали, испуг
Слова последние рассказа
«Всех твоих». Убила фраза!
Исказились лица их.
Царь призадумался, притих,
И, чтоб не искушать судьбу,
Возвратить решил жену.

И ПРИЗВАЛ АВИМЕЛЕХ
АВРААМА…

Долго «праведные» речи
Царь Аврааму говорил.
О том, как дурно, как неверно
Авраам с ним поступил.
А тот лишь слушал и кивал,
Да фараона вспоминал:
«Как же близки они делами,
Как одинаковы словами!
Оба жену мою украли,       
Затем меня же обвиняли…»
Авимелех всё больше злился,
Всё больше, больше расходился,
Кричал, вопил, сверкал глазами:
«Как поступить ты мог так с нами?!…»
Собравшись с духом, Авраам
Объяснил: «Подумай сам.
Как я один, в чужом краю
Мог отстоять жену свою?
Как я мог обороняться?
К тому ж я думал: не боятся
Господа в твоём краю.
Вот и назвал сестрой жену.
К тому ж, она и, впрямь, сестра,
Лишь не родная. Так что зря
Во лжи меня ты обвиняешь.
Вот и всё… Теперь всё знаешь».          
Авраам умолк, и царь молчал,
Молчал, сопел и не желал          
Те оправданья принимать.
Но всё же гнев решил унять:
«Вдруг разозлю Авраама я
И он не станет за меня
Пред Господом своим молиться?
О горе! Что ж тогда случится?»
Воспоминание о хвори
Сразу вызывало боли,
Приводило в дикий страх.               
И царь сказал: «Да, будет так!
Деньги, Сарру, скот бери,
И, где хочешь, там живи!»

И ПОМОЛИЛСЯ АВРААМ         
БОГУ…

Смотрел Авраам на подношения,
Что царь у ног его сложил,
Но радости и утешения
В этом он не находил.   
Кипело всё в его мозгу
От возмущенья и досады:
«Забрал, забрал мою жену!…
За униженье шлёт награды…
Нет, не может серебро         
От боли душу исцелить!»               
Но всё же он берёт добро,
Чтоб мог Господь царя простить.               
И шлёт молитву Небесам
Об исцелении Авраам.
И этой просьбе Бог внимает,
Авимелеха исцеляет.

"СМЕХ СДЕЛАЛ МНЕ БОГ..."

Праздник был на небесах.
В прозрачно-радужных лучах
Звёзды радостно мерцали.
С хвалебной песнею взывали
К Богу ангелы, так как
Родился на земле Исаак.
Авраам счастья не таил:
"То Бог мне дал, - всем говорил, -
Сыночка в радость, в утешенье
И роду моему продленье.
Но шёпот был всё ж за спиной:
"Младенец тот не их, чужой.
Такому невозможно быть,
Чтоб в старости такой родить!"    
Сарра от сплетен тех страдала,
К Господу в слезах взывала.
Она кричала так при всех:
"Господь, Ты учинил мне смех!
О чуде слыша том, любой
Теперь смеётся надо мной!"
Но вскоре сплетниц смех утих,   
Так как пришлось детей своих
Нести им к Сарре и просить,
Младенцев грудью накормить:         
«Сарра, спаси, спаси детей!
У всех здешних матерей
Молоко в груди пропало,
Будто вовсе не бывало.      
Истоком жизни только ты
Осталась, дабы их спасти!»
И зла не помня, молоко
Давала Сарра им своё,
При этом говоря себе:
«Как чудно всё на земле.             
Кто бы сказать мог, что детей               
Грудью я вскормлю своей?!»               
 
   И СДЕЛАЛ АВРААМ      
    БОЛЬШОЙ ПИР...
              1
Рос мальчик, набирался сил,
И вскоре час тот наступил,
Когда груди его лишили
И к пище твёрдой приобщили.
Доволен был Авраам судьбой,
В тот день устроил пир большой.
Поздравляли его гости,
Со всех сторон звучали тосты,
Все говорили: "Наконец
Наследника послал Творец!»
Желали счастья, долгих лет,
Здоровья, золотых монет.
Шутки, смех не иссякали.
Гостей щедро угощали!
Следила Сарра за столом,
Чтоб были все с едой, с вином.
Помогал ей Измаил,
На стол вина приносил,
Гостям в бокалы разливал,
Быстро, как птенец, порхал.
Пир в разгаре, гости пьют
И блюд всё новых, новых ждут.
                2               
За мясом выходя во двор,
Подслушал отрок разговор:
- Теперь иначе будет всё,
 Исааку отойдёт добро.
- Авраама он законный сын.
 Он будет в доме господин.
- И хоть старше Измаил,
 Которого с рабой прижил,
 Но властвовать не будет он:
 Так велит нам наш закон!
Та неожиданная речь
Полоснула, словно меч.
Отрок часто задышал:
Ведь он считал, всегда считал
Себя наследником Авраама!…
А мать его? Родная мама!…
С детства знал он, что она,
Она – законная жена!
И всё наследие должно
Быть его, только его!…
И вот – страшное прозренье.
Худшее предположенье,
Что ранее уже терзало,
Его настигло, отыскало.
И понял отрок, все мечты      
Бесполезны и пусты:
«Младенец сей до основанья
Разрушил все… все ожиданья…
Он ещё даже не подрос,
А  уже всё наперекос…
Отношение в семье,
К первенцу… к старшему… ко мне!
Судьбой, я обойдён судьбой!
Я пустота, ничто, изгой!»               
Он помрачнел, его лицо
Сделалось, как ночь, черно.
Вдруг мысль, как молния, как гром,
Сверкнула, вспыхнула огнём…
И на лице у Измаила
Ухмылка странная застыла…

"ВЫГОНИ ЭТУ РАБЫНЮ
     И СЫНА ЕЕ!"
                1
Шло веселье полным ходом.
Смотрела Сарра за народом
И вдруг свой взгляд остановила
На ухмылке Измаила.
И сердце Сарры больно сжалось,
В насмешке столько отражалось...
И пред нею за мгновение
Проплыли тотчас, как видения,
События, что волновали,
Тревогу ей и страх внушали.
Ей вспомнилось, как Измаил         
Малыша толкал, дразнил,
Как ему ногу подставлял,
Чтоб на камни тот упал.
Когда ребёнок полз к огню,
Он путь не преграждал ему.
Когда же стрелы в руки брал,
То как бы в шутку избирал
То ль подсознательно, то ль с целью    
Исаака он мишенью…
                2
Слуги объедки убирают,
Моют, чистят, подметают.
Последних проводив гостей,
Авраам идёт к жене своей.
На мужа та глядит в упор
И долго не отводит взор.
Глаза её темны, как ночь.
«Авраам, гони рабыню прочь, -      
Она внезапно говорит,
А взгляд её огнём горит.
- И её сына вместе с ней               
Со двора гони скорей!»
И в этот миг почти шипя,
Добавила: «Нет… Никогда…
(так твёрдо, словно вбила клин)
Рабыни этой… её сын
Не унаследует… да, да…
С моим Исааком сообща…»
Как туча потемнел Авраам.
Возможно ль быть таким речам?
Возможно ль чтоб его жена
Столь сурова, холодна
К его сыну оказалась
И выгнать отрока старалась?      
Сердито молвил Авраам:
"Места, что ли, мало вам?"
И с тяжелою душой
Спать отправился домой.

«В ИСААКЕ НАРЕЧЕТСЯ         
ТЕБЕ ПОТОМСТВО…»

Авраам никак уснуть не мог,   
С боку ворочался на бок,
Вздыхал, тёр голову руками,
Но всё же скоро веки сами
Сомкнулись крепко. Он уснул…
Сквозь сон тревожный слышит гул.
И слышит он, как Бог ему
Промолвил: «Слушайся жену!
Ибо завет Мой проведёт
Только Исаак в народ.
А Измаил… Что ж, из него
Тоже Я создам народ,
Ибо семя в нём твоё,
И в жилах кровь твоя течёт».
Аврааму сердце сжала боль:
«Так значит Измаил не соль,
Не соль сын старший для Земли.
И чаянья мои, они,
Словно волны о песок,
Разбились вдребезги. Сынок!
Взрастёт не колос из тебя,
А пустой сорняк-трава.
Ты Бога не прославишь… Нет!
Мои надежды тщетны… бред…
Всего-навсего народ
От тебя произойдёт! –
Авраам до боли сжал виски, -
Так для чего же нужен ты!
О Измаил, о Измаил!
Кого ж? Кого я породил?
Неужто Каина?…» И он
Опять издал протяжный стон.
О, как бы Авраам хотел
Из жизни вытереть, как мел,
Мгновенье то, когда жена
К нему рабыню привела,
Чтобы исчезли навсегда
И Измаил, и та раба.               
Но разве смертному дано            
Повернуть былое вспять?!
Или разве может кто
Божий замысел понять?!

И ОТОСЛАЛ ЕЕ С ОТРОКОМ…
       
Авраам в то утро рано встал,
Агари хлеб и воду дал.               
Затем велел, чтобы она
Вместе с сыном прочь ушла.
Глазами полными презренья
Агарь на узелок глядит:
«Исполнил Саррино веленье?!»-
Ему сквозь зубы говорит.
За руку сына мать хватает
И, развернувшись, прочь шагает.      
И вот знакомою тропою
Агарь, гонимая судьбою,
Бредёт в Египет с узелком.
В душе обида, в горле ком.
По горизонту взгляд блуждает.
Она приметы вспоминает,
Где колодец, а где тень,
Чтоб сил хватило на весь день.
Так шаг за шагом, еле-еле
Шла она от цели к цели.
Пот струился по лицу,
Но близок был уже к концу
Тот жаркий, бесконечный день.
Длиннее становилась тень.
Наконец, на камень сев,
По куску лепешки съев,
И запив её водой,
Стала думать про постой.
Темнело быстро, и они
Между камнями спать легли.
Но уснуть Агарь не может,
Обида сердце её гложет.
Глядит она на небо ввысь,
На звёзды, что на нём зажглись,
Авраама, Сарру вспоминает,
О днях грядущих размышляет.
Подул вдруг ветер и с собой
Принёс воздух ледяной.
Агарь, словно степной зверёк,
Сжалась, съежилась в клубок.
Та ночь страшнее дня была.
И только лишь заря взошла,
Она к отроку помчала         
И будить ребёнка стала.
Трясла его, сколь было сил,
Но был безмолвен Измаил.
Пытаясь сына приподнять,
В лоб его целует мать.
Взгляд от ужаса застыл:
«Измаил мой, Измаил! -
Отчаянно кричит она, -
Ты же в пламени огня!»
И тут же страшная догадка
Коснулась сердца – лихорадка!!!

И НЕ СТАЛО ВОДЫ В МЕХЕ…    

Всё выше солнце поднималось,
И почва снова накалялась,   
А отрок всё лежал у ног
И двигаться почти не мог.
Кое-как Агарь взвалила
Себе на плечи Измаила,
И с ношею в час знойный мать 
В путь отправилась опять.
Она спешит, спешит что мочи
Дойти до наступленья ночи
К скале заветной, где была
Долгожданная вода.
По лбу пот струйкою стекает
И глаза ей застилает.
Агарь, застыв на миг, другой,
Смахнет его с лица рукой.
На Измаила поглядит
И опять идёт, спешит.
Так шла Агарь, всё шла и шла,
Но та заветная скала      
Так до сих пор не появилась.
Мать, наконец, остановилась.
Сына садит на песок.
Глядит на запад, на восток.
«Нигде колодца не видать!»       
Вздох издаёт тяжелый мать:
«С дороги сбилась, как же так?!
Не разглядела нужный знак!»
Голова её кружится,
И на песок она садится.
Вдруг слабый стон, лишённый сил,
Издал чуть слышно Измаил:
«Воды, воды!» - Агарь очнулась,
За узелочком потянулась,
Мех достала небольшой,
Встряхнула – он почти пустой.
Тень на лицо её легла,
Но всё же сыну поднесла
Сосуд, и молвила: «Сынок,
Вот вода, отпей глоток».
Прильнул иссохшими губами
К меху тут же Измаил,
Крепко сжал его руками
И воду жадно пил и пил.
Глоток, глоток ещё глоток.
Агари сердце замирает.
Но вдруг сын мех тот на песок
Обессилено бросает.
Агарь схватила быстро мех,
Потрясла, перевернула.
И капля, словно бы на смех,
Последняя в песок скользнула.
«Воды!» - крик сына прозвучал.
Он на локтях слегка привстал
И руки тощие свои
Тянул к Агари: «Дай воды!»
Сквозь мать прошёл горящий взгляд,
Она попятилась назад.
Но снова сына вопль звучит,
И воду мать искать бежит.
Мечется по сторонам,
Косулей скачет по камням,
Но нигде колодца нет –
Пропал, утерян его след…
Мать на ногах едва стояла,               
Устало тяжело дышала.
На сына смотрит – он, как прежде,
Тянет руки к ней в надежде.
«Мама, мамочка, родная, -
Пал на колени сын, взывая, -
Прошу, не покидай меня!
Пропаду, погибну я!»
Худое, словно воск, лицо
Было мертвенно-бледно.
Лишь чёрные глаза блестят.
Мать в страхе пятится назад.
Но на коленях Измаил
Полз вслед за нею и молил:
«Куда ты? Мамочка, прости!
Вернись! Вернись! Не уходи!»
Агарь он хочет удержать.
Но вопль не в силах слышать мать,
Руками уши закрывает
И, развернувшись, убегает…            
Не видя пред собой дороги,
Она бежит, сбивая ноги,
Пока огромная скала
Дорогу не пересекла.
Женщина остановилась,
В тени куста расположилась
И, волю дав своим слезам,
Сидела долго-долго там.

И УСЛЫШАЛ БОГ
ГОЛОС ОТРОКА…
               
Всевышний обратил вниманье
На Измаиловы стенанья
И так Агари говорит:               
«Что же ты?! Твой сын вопит!
Мне слышен крик с места того,
Где ты оставила его!»
Агарь сжалась, замолчала,
Говорившего искала.
«Не бойся, женщина, внимай:
Встань! И сына поднимай!
Ибо отрока спасу.
Великий Я произведу
От сына твоего народ.
Ступай же, Измаил зовёт!»
И Агари в то ж мгновенье
Посылает Бог прозренье.
Она узрела пред собою
Колодец каменный с водою.

И НАПОИЛА ОНА ОТРОКА…
                1
Не веря собственным глазам,
Агарь глядит по сторонам,
Но в сей пустыне, в сей глуши
Лишь ветер воет… ни души…
С колодца глаз Агарь не сводит,
Со всех сторон его обходит,
Боясь, что это снится ей,
Рукой касается камней.
Ладонь холодна и влажна –
Это всё явь… не спит она.
Агарь внутрь руки опускает
И воду с жадностью черпает.
Пьёт… Бесконечно долго пьёт,
Затем мех, кувшин берёт
И всё, всё, что было под рукою
Она заполнила  водою.
Взвалив сосуды на себя,
Агарь идёт поить дитя.
                2
Ночь… Давно устал пророк.
Пора заканчивать урок.
И всем сидящим у костра
Тоже отдыхать пора.
Но вдруг кто-то из мужей
Спросил: «А что же, Моисей,
Было с отроком потом?!»
«Потом?» Вождь долго думал о своём.
«Быть может пастухом он стал?»
«Ходил и Бога прославлял
По селеньям, городам,
Как праотец наш Авраам?»
«А, может, был он, словно Ной,
Растил хлеба, владел землёй?»
«А может… может Измаил
Себя ученью посвятил,
И был он, как Мелхиседек -
Священник средь народов тех?»
«Нет! - наконец пророк роняет, -
Путь иной он выбирает.
Для подражанья эталон
Совсем иной находит он!
Он стрелком из лука стал…
Тем и хлеб свой добывал».
Моисей молчит мгновенье
Слышит вздохи возмущенья,
Но их словами обрывает:
«И всё ж Господь не оставляет
Измаила… Он был с ним,
Хранил его перстом Своим
И, как Аврааму обещал,
Его семя умножал.
С ним очень многие считались,
А враги… враги боялись,
Ибо ужас наводил
На них оружьем Измаил…»
               
И ЖИЛ АВРААМ В ЗЕМЛЕ               
 ФИЛИСТИМСКОЙ КАК
СТРАННИК ДНИ МНОГИЕ               
                1
Проходят месяцы, года,
Авраам при деле, как всегда.
Его хозяйство процветает
И с каждым днём всё возрастает.
Во всех делах его успех.
И видя то, Авимелех
Идёт с начальником Фихолом
К Аврааму с важным разговором.
Пришёл к нему, стал говорить:
"Хочу с тобою заключить
Мир навеки, навсегда.
Ибо вижу, что тебя      
Избрал Господь и помогает,
Ведёт по жизни, защищает.
Поэтому союз с тобой
Рад заключить я всей душой!"
Авраам от счастья просиял,
Так как сам того желал.
Давно мечтал он в мире жить:         
Ведь что дороже может быть?!
И сказал: "Клянусь, что я
Не причиню тебе вреда.
И потомству твоему
Тоже зла не причиню!"
Авраам был, словно окрылён.
В тот миг сиял от счастья он!
Ведь на чужбине этой вдруг
Появился сильный друг.
Но не прошло и пары дней,
Как получил Авраам с полей
Весть, что солдаты отобрали
Колодцы, что рабы копали.
Тогда  Авраам пришёл к царю
И рассказал беду свою.
Но царь с насмешкой отвечал:
"Как знать могу, что ты копал?"
И Авраам вдруг загрустил:
"Неужто б друг так поступил?"      
И он, не мешкая, берёт
И в подношенье гонит скот.          
Стадо царь лишь увидал,               
Тотчас же ему сказал:               
«О! Мне отчётливо видна
Правота теперь твоя!
Теперь я вижу, дорогой,
Колодец вырыт тот тобой!»             
Царь снова переводит взгляд
На овечек, что стоят.
Он их мысленно считает.
«Семь!!!» И сердце замирает.
Он на Авраама вновь глядит.
«Что сие значит?» - говорит.
«А то, - кивнул тот головой, -
Дабы знал – колодец мой!»
Авимелех в то же мгновенье
Вспомнил Авраамово ученье,
Как он о Ное им вещал,
Семи законам обучал…
                2
Царь гнал овечек пред собою,      
А вслед Авраам глядел с тоскою.
В руке он документ держал,
Что царь недавно подписал:
«…О мире… дружбе… на века…»
Дрогнул голос старика.               
Он глубоко вздохнул и только.
«А написано-то столько…»   
И угасло вдруг желанье
В его душе для созиданья.
Но время лечит. Он опять
Колодцы рыть стал, сад сажать.
Опять стал по земле ходить,
О Боге людям говорить.
Но точно знал, что в землях сих
Он только странник среди них…

И БЫЛО НА НЕБЕ…               

Однажды, в тот один из дней,
Когда вершат судьбу людей,
Их исследуя дела,
К Творцу явился сатана.
«Твоего лучшего из слуг
Видел я, - он молвил вдруг, -
Так вот, - он палец вверх поднял, -
В сто лет Ты сына ему дал!…
Он души не чает в нём!
Все мысли лишь о нём одном!
К нему стремленье, в нём надежды.
А разве так бывало прежде?!…»

И БЫЛО ПОСЛЕ СИХ
 ПРОИСШЕСТВИЙ...
               
Не шёл в ту ночь к Аврааму сон.
Он был встревожен, возбуждён.
Что-то заснуть ему мешало,
Точило изнутри… сосало…
И вот оставив свой шатёр,
Выходит Авраам во двор.
Он глядит на небосвод:
Туч грозных видит хоровод,
Застлавших звёзды и луну.
И словно кошка по нутру
Его когтями заскребла
На камень сел старик, сопя.
Вдруг простор весь задрожал
И голос с Неба прозвучал:
«Авраам!»…
Вскочил Авраам… он ввысь глядит.
«Вот я!» - в небо говорит.
И не смотря, что голос Бога
Не звучал призывно строго,
Сказал, как преданный солдат:
«Я здесь… Всегда исполнить рад
Всё… всё что только повелишь!»
Царит молчание и тишь…
Листва зелёная шуршит.
И вдруг Всевышний говорит:
«Прошу тебя, Авраам, возьми
На гору сына отведи.
На ту, что укажу тебе,
И вознеси его там Мне!»
Авраам похолодел… дрожит…
Казалось выйдут из орбит
Его глаза, и он вот-вот
На месте, тут же упадёт.
Но всё ж он силы отыскал
И Господу в ответ сказал:
«Два сына у меня, о Боже!
Так желаешь, Ты, кого же?»
В ответ услышал он на то:
- Единственного твоего!
- Но у матери они
Оба единые сыны!
И глас звучит из высоты:
«Которого так любишь ты!»
«Обоих, обоих я люблю!» -
Отвечал Авраам Ему.
Тишина… но вдруг из мрака
Раздался голос: «Исаака!»
Сердце отца упало вниз,
И слёзы градом полились…

И ВСТАВ, ПОШЕЛ НА МЕСТО,
О КОТОРОМ СКАЗАЛ ЕМУ БОГ...
                1
Рассвет. От стука топора
И громко падающих дров,
Пробудилась детвора,
Стал слышен шум их голосов.
Авраам, услышав эти звуки,
Наземь положил топор,
Потёр натруженные руки
И посмотрел на всех в упор.
Глазами сына отыскал
И, подойдя к нему, сказал:   
"Собирайся, сын, в дорогу,
Свершить я должен жертву Богу".
Когда навьючили осла,
К нему Сарра подошла. 
Опасность чувствуя душой,
Жена велит: "Возьми с собой,
Чтоб не случилось чего вдруг,
В помощники себе двух слуг".      
Авраам не спорил: в утро то
Он мысленно был далеко.
                2
Ещё минута, и они
Все четверо уже в пути.
Шли медленно, не торопясь.
Дорога лентой вверх вилась.
Всё выше уводила в горы,
Их взорам распахнув просторы.
В тот миг Аврааму показалось –
Земля ушла, внизу осталась.
А он идёт через века
В бесконечность, в облака.
Всё затуманено кругом.      
Вдруг обернулся он на дом.
И там, как точечку, внизу
Увидел замершей жену.
Заныло сердце… засосало,
Будто злое предвещало…

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ПУТИ.

То место, куда им идти,
Было от них в трёх днях пути.
Морией земля та звалась,             
И к ней дорога оказалась
Весьма длинной, невесёлой,
Оттого вдвойне тяжёлой.
Но Аврааму для души
Трудности были хороши. 
Он каждый раз как спотыкался,
От дум несносных отвлекался,
О самом страшном забывал
И за Исааком вслед шагал.               
Но бесконечно день не длится,
И солнце всё-таки садится.
Вынужден прервать он путь
И дать команду отдохнуть.
Расположившись у костра,
Он лёг и ждёт прихода сна.
Костёр трещит, огонь пылает,
И плотно веки он смыкает.
Слегка кружится голова,
И поглощает его мгла.
И вдруг из этой мглы возник
Отвратительный старик,
Похожий на истлевший плод.
Скрипя, вопрос он задаёт,
Придав двусмысленность словам:
«Куда, куда идёшь, Авраам,
Избрав столь трудную дорогу?»
- Хочу свершить служенье Богу.
- Ха-ха, вот что скажу, Авраам, тебе.
  Ты лжешь, но лжёшь ты сам себе!
  А меня не проведёшь:
  За поясом я вижу нож.
К Аврааму чёрт почти прильнул
И на ухо ему шепнул:
«Знаю, знаю, без сомненья,
Я твои все намеренья.
Убийство хочешь ты свершить,
Родного сына кровь пролить!»
Авраам отпрянул: «Что ты! Нет!
Сын – жизнь моя, он солнца свет!»
- Ха-ха, ложь слышу я опять.
Конечно, можно ли сказать:
«Веду я сына на закланье!»
Твоё понятно состоянье.
Ведь ты всегда учил людей
Закону Ноя - «Не убей!»
А теперь… ха-ха, ты сам
Убийцей прослывешь, Авраам!
Авраам вскочил, открыл глаза.
Где-то вдали зажглась заря,
Петух неистово кричал,
От сна всех спящих пробуждал.

ВТОРОЙ ДЕНЬ.          
                1
Второй день Авраам в пути,   
Всё тяжелей ему идти.
Не молод он, почти всех сил
Сей переход его лишил.
Близится вот-вот закат.
Пророк идти бы дальше рад,
Но тьма, что быстро наползала,
Путь продолжать не позволяла.
Не мог месяц молодой
Справиться с кромешной тьмой.
Авраам улёгся меж камнями,
Сомкнулись веки тут же сами.
«Привет, Авраам, а вот и я», -
Подкравшись, черт сказал, скрипя.
И пред Авраамом вновь возник
Омерзительный старик.
«По выражению лица,
Я вижу, ты узнал меня».
Он гаденько хихикать стал,
Но маску смеха быстро снял,
И глумливо произнёс:
«Я давеча визит нанёс,
И знаешь ли кому, Авраам?
Да, да  твоим ученикам!
Я думаю их удивит,
Что сын учителем убит.
Своё невинное дитя
Наставник их… убил… любя!!!      
Весть быстро облетит кругом
Простой шатёр и знатный дом.
Ясен, как день, мне твой итог:
Осмеян будешь ты, пророк!
И ты, Авраам, войдешь в века
С клеймом убийцы-дурака!
Я уже слышу этот смех…
Но смех тот будет не для всех.       
Сарра!!! Что ты скажешь ей?!
Ведь сколько не спала ночей
Она, в молитвах проведя,
Пока ей Бог послал дитя!
Она от слёз лишится глаз!…
Кстати, о глазах сейчас:
Глазах закона, правосудья…»
Молчанье… пауза… раздумье…
Чёрт с новой силой напирает:
«Смертью за смерть закон карает
Языческий, не только твой.
На аргумент, что скажешь, мой?»
Стал задумчив Авраам:
«Что ж, справедливо, по делам…»
Чёрт отпрянул в изумлении,
Но уже через мгновение
Вновь к Аврааму подскочил
И почти шёпотом спросил:
«Старик, скажи мне, почему
Без колебаний жизнь свою
Ты за Лота отдавал;
С мольбою к Господу взывал
За Гоморру, за Содом;
О враге молил своём,
Зная, что Авимелех
Жаждал Сарру для утех;
Ты просил за Измаила…
Так скажи, какая сила
Мешает Бога попросить,
Жизнь Исааку сохранить?»
Авраам стал глубоко вздыхать:
«Тебе то не дано понять!»
                2
Посветлел край небосвода,
Диск солнца выплыл золотой,
И отдохнувшая природа
Встречала новый день зарёй.    

ТРЕТИЙ ДЕНЬ               
                1
Взгляд поднимая к небесам,
Идёт, задумавшись, Авраам.
Темнее ночи облака,
Они пугают старика.
Всё чаще ветер ледяной
Обдаёт, словно волной.
Вьётся узкая тропа,
Как змейка, вверх ползёт она.
Даётся каждый шаг с трудом.
То у ручья, то под кустом
Авраам всё чаще отдыхает,
Но всё же путь свой продолжает.
Чем выше в гору, тем труднее,
Тем сердце билось всё сильнее.
Пот по лбу катился градом,
И юный отрок, что был рядом,
Видя старика мученья,
Ему сделал предложенье:
«Может, вернуться нам назад?
Плохую переждём погоду.      
В другой раз совершим обряд,
Коль будет то угодно Богу».
 Взгляд Авраама засверкал,
В нём искра вспыхнула лихая,
И он, как хищник прорычал,
Раздраженья не скрывая:
«Нет! Обратно? Ни за что!!!
Сей же час! Сию ж минуту
Продолжим путь, хоть не легко
И не сели мне в душу смуту!»
И он с трудом, почти ползком,
Полез к вершине на пролом!
И вот уже вдали видна
Горы вершина. «Вот она, -
Пальцем указал Авраам, -
Туда необходимо нам!»
От той горы свет исходил,
Завораживал, манил.
Гора светилась красотой,    
Какой-то новой, неземной!
Посмотрел Авраам вокруг.
"Что видите?" – спросил у слуг.
"Ничего! – сказали те, -
Туман лишь серый на горе".
Тогда велит им Авраам:
"Я дальше с сыном пойду сам,
А вы с ослом здесь оставайтесь,
Меня и сына дожидайтесь!"
                2
Вверх шаг за шагом меж камнями
Исаак идёт с дровами.
Слышен непрерывный звук,
Стучат поленья: тук, тук, тук.
Исаака звук тот раздражает,
Ибо сон он вспоминает.
Он вспомнил, как в густом дыму
Муж явился вдруг ему,
С умным лицом, не молодой
С уже заметной сединой;
Как тот спросил: «Куда идёшь?
Зачем наверх дрова несёшь?»
И как ответил он ему:
«На гору Мория несу.
Бог батюшке дал повеленье
Свершить там жертвоприношенье».
Он снова видел мужа взгляд,
То как глаза его горят
И, кажется, что голова
Кружится, слыша те слова:
«Несчастный юноша, дитя,
Идёшь на эту гору зря.
Ты будешь в жертву принесён,
На собственных дровах сожжён».
«Нет, нет! – кричит Исаак во сне, -         
Ты лжёшь! Не верю я тебе!»
«Нет, друг мой, в том уверен я.
И здесь я, чтоб спасти тебя.
Твой обезумевший отец
Считает, что ему Творец
Приказал содеять так.
Но он ошибся, Исаак.
И помутневший мозг его
Не понял, перепутал всё!»
Слова те вспоминая вновь,         
Стыла у Исаака кровь.               
А незнакомец продолжал:
«Тебе б я смерти не желал.
И знаешь, друг мой, отчего?
Ведь тогда наследье всё…
Им завладеет Измаил!
Неужто б так Господь решил?…»      
Исаак, словно от сна, очнулся,       
К Аврааму резко повернулся,               
И с уст слетели вдруг слова:             
"Отец, огонь есть и дрова.
Их на спине своей несу.
А где же овен? Не пойму!"               
Вздрогнул от слов таких отец               
И сказал: «Мой сын, Творец         
Себе усмотрит овна Сам.
Доверься же моим словам».
К груди он сына прижимает
И горько, тяжело вздыхает.               
Глаза их встретились на миг.            
В Исаака взгляд, как нож проник.    
Промчала дрожь, как лихорадка,
Сверкнула страшная догадка:
"Неужто агнец – это я?!
Родной отец убьёт меня?!»
Ноша на его спине
Стала тяжелей вдвойне.
Исаак ужас ощутил,
Отца руки отстранил
И отшатнулся от Авраама.
В сердце бушевала драма,
А мозг словно закипал.
Он ничего не понимал.
Ведь отца он так любил,
Ему так верил, свято чтил.
И только лишь из-за отца
Поверил в истинность Творца!
А что теперь?! А что теперь?!
Стоял он загнан, словно зверь.
Взгляд беспорядочно метался,
Найти спасение пытался.
Вот отыскал удачный путь:
В ущелье можно проскользнуть
И затеряться средь камней.
Ну! Шаг, другой, беги быстрей!
Он путь глазами изучает,
А сердце кроткое страдает.
Как поступить, как поступить?
Бежать или сожженным быть?…
Он на отца опять взирает,
И… жизни смерть предпочитает…   

И ВОЗВЕЛ АВРААМ ОЧИ СВОИ... 
                1
В безмолвье полном и в печали
Шли отец и сын. Рыдали.         
Шли они рука в руке   
Вверх на вершину, по горе.
От жгучих слёз, что вниз стекали,
Ростки тотчас прорастали,
Путь выстилая тот травою,
Зелёной, горькой, молодою…      
                2
И вот, достигнута вершина.
Авраам бросает взгляд на сына
И видит: слёзы тот не льёт,
Стоит и участь свою ждёт.
Холодный ветер, злобно воя,
Их телу не давал покоя.
Сырой воздух, туман, мрак...
И на душе их точно так.
Место Авраам находит
И там жертвенник возводит.
Затем верёвку в руки взял
И сына своего связал.
Исаак весь побелел, как мел.
Казалось, он окаменел.
Губы сжались и молчали,
Не молили, не взывали.
Мешкать Авраам не стал.
Быстро острый нож достал,
Занёс его над головой…
Вдруг кто-то сильною рукой       
Его руку крепко сжал,
И голос с Неба прозвучал:
"Авраам, Авраам, услышь Меня,
Не губи своё дитя.
Боишься ты Меня, Я знаю!
То в праведность тебе вменяю!
Безмерно будет воздаянье,
Ибо прошёл ты испытанье.
Ты, чтоб указ исполнить Мой,
Кровью жертвовал родной!»
Руку опустил Авраам,
Разжались пальцы, и нож сам
Упал на камни. Его звон
Эхом прозвучал, как стон...
Отец дрожащими руками,
С трудом силы находя,
С тугими справился узлами,
Освободив своё дитя.
Они сидели на камнях,
Слёз не было на их глазах.
Ни радости, а ни печали
Лица их не выражали.
Их это всё опустошило,
Измучило и сил лишило.
                3
Вой ветра злого прекратился.
Он уже не бушевал.
Туман немного расступился.
Воздух легче, суше стал...
Наконец сказал Авраам:
"Помолиться нужно нам".
Взор к небесам свой поднимает
И молитву вслух читает.
Затем в кустах нашёл овцу
И в дар принёс её Творцу.

И ВТОРИЧНО ВОЗЗВАЛ К
     АВРААМУ АНГЕЛ
  ГОСПОДЕНЬ С НЕБА...               
               
Всё время, пока шёл обряд,
Исаак сидел, потупив взгляд.
Глядел безмолвно пред собою,
Размышляя над судьбою.
Давно обряд был завершён,
Но далеко он, отрешён...
Вдруг от раздумий пробудил
Его отец, тот говорил:    
«Сынок, пора бы нам спуститься.
Уж солнце красное садится.
Ночь наступит через час.
Давно заждались слуги нас».
«Я не пойду, - ответил сын.
Спускайся без меня, один.
Хочу побыть я в тишине
Без никого – наедине».
Авраам  встряхнул его за плечи:
"Сынок, опомнись, что за речи?"
Он посмотрел ему в лицо –
Пред ним чужое всё, не то:
Не те глаза, чело и рот.
Сына он не узнаёт.
Авраам руки отстранил
И Исаака отпустил.
Сын ушёл, а Авраам
Остался на вершине сам.
Один, как перст, стоит пророк,
Вдруг голос с высоты изрёк:
«За поступок твой, Авраам,
Благословенье тебе дам!
Посмотри на небосвод,
На звёзд огромный хоровод!
Кто их сможет сосчитать,         
И численно таким же стать,      
Авраам, потомству твоему.    
И по слову Моему               
Умножен будет весь твой род,
Как песок у бурных вод.
За твоё повиновенье
В тебе Я дам благословенье
Для всех народов, всех людей.
Запомни день великий сей!»

И УМЕРЛА САРРА В ХЕВРОНЕ..
                1
Стояла Сарра, глядя вдаль,
А непонятная печаль
На сердце камнем ей легла,
Давила, мучила и жгла:
"Ушёл Авраам и сына взял.
Странно вёл себя, молчал..."
Она стояла и вздыхала,
Пока хоть что-то различала.
Всё меньше были силуэты,
Как бусинки или монеты,
Как точки, с горизонтом слились,
Потом и вовсе растворились.
Вновь вырвался у Сарры вздох,
И покатились, как горох,
Потоки слёз, что отражали
Всю глубину её печали.
Она сама не понимала,
Что с ней, из-за чего рыдала.
                2
Бессонная тянулась ночь,
Ничто ей не могло помочь.
Покой она не находила,
Как привидение бродила.
Скребло всё время по нутру;
А с рассветом, по утру
Сил не было с тоской сражаться,
И стала Сарра собираться:
Она не может больше ждать,
Ей нужно сына повидать.
Собравшись наспех, как-нибудь,
Мчит Сарра в свой последний путь.
Она бежит, не чуя ног,
Не видя пред собой дорог,
Усталости не замечая,
Своих родных догнать желая.
Ей удалось в Хеврон добраться,
Но начало уже смеркаться.
Чтоб не идти во тьме ночной,
Сарра стала на постой.
Но не могла уснуть она,
Ночь, словно год, была длинна.
И лишь рассвета дождалась,
С постели резко поднялась:
Душа рвалась быстрее к сыну.
Вдруг, вскрикнув, падает на спину.
Ей сердце сжало, как тисками,
Глаза наполнились слезами:
"Прочь уходи из тела, боль!
Увидеть сына мне позволь!"
Но её силы оставляют,
И веки Сарра закрывает.
Заволокло всё пеленою,
И, как во сне, перед собою
На жертвеннике видит сына...
Она бежит к нему, но длинна
До бесконечности дорога...
Мать к помощи взывает Бога...
Вдруг видит: муж её, Авраам,
Над сыном нож заносит сам...!
Сарра громко закричала,
Будто сама на нож упала.
В последний раз глаза открыла
И умерла, дух испустила.

И ВОЗВРАТИЛСЯ АВРААМ…
                1
Идёт домой Авраам тропою,
Вполне доволен сам собою,
Спокоен, умиротворён,
Благословеньем окрылён.
И вот уже ему с горы
Видны знакомые шатры.
А там, внизу, он видит дом
И всё, что дорого так в нём.
Вокруг пасётся его скот,
Спокойно, мирно жизнь течёт.
Остался поворот, другой,
И он увидится с женой.
Расскажет о своих страданиях
И тяжелейших испытаниях.
Не будет ничего скрывать,
Пусть обо всём узнает мать...
Глаза он щурит, его взор
Осматривает бегло двор.
Родной он ищет силуэт,
Но не находит. Его нет.
Зато он видит: во дворе
Засуетились слуги все.
Те его тоже увидали,
Ему навстречу побежали.
Так, вскоре их со всех сторон
Встречающие окружили.
Звучали голоса, как звон,
Они смеялись и шутили.
Но Авраам их не слыхал,
Глазами Сарру лишь искал.
Он жестом слуг остановил:
"Где жена моя?" - спросил.
Но те пожали лишь плечами:
"Мы думали, хозяйка с вами.
Она и слуг не стала брать,
Чтобы быстрее вас догнать!" 
На миг Авраам оцепенел,
Рот открыл и онемел...
                2
Тянулся вечер, и точь-в-точь
Такою ж длинной была ночь.
Авраам, как чуда, утра ждал,
Надежды в сердце не терял.
Он всё надеялся: вот-вот
В шатёр жена его войдёт.
Потихоньку время плыло,
Но чуда не происходило.
Ни весточки, ни сообщенья...
И днём теряет он терпенье.
Гоним тревогой и тоской
В Хеврон он едет за женой…
               
  И ПРИШЕЛ АВРААМ
  РЫДАТЬ ПО САРРЕ...

«Умерла, умерла, умерла!!!» -
Разорвали воздух слова
И застыли глыбой льденой.
«…Умерла, крик издав неземной…»
В глазах у Авраама всё мельтешит
Кружится, плывёт, как-то странно рябит.
На ватных ногах его вводят к жене,          
Мирно лежащей, словно во сне.
И вот все ушли, оставив его
Проститься с женою своей, одного.
Как каменный столб муж безмолвно стоит.
На лик пожелтевший супруги глядит,
На белые губы, на пряди волос,
На заострившийся тоненько нос.
Внутри Авраама холодеет.
Он словно в стужу леденеет.
Дрожит рука, жезл выпадает.
Он равновесие теряет.
И, как древо без корней,
Под весом собственных ветвей,
Потерявший жизни суть,
Падает жене на грудь.
И плакал муж, как никогда.
Как сердцем чистое дитя.

У ПЕЩЕРЫ МАХПЕЛА
                1
Ночь… пустыня… тишина…       
Один Авраам – он и луна.
Сердце, подобно полю в зной,
Тлеет покрытое золой.
В душе рана кровоточит.
Он ходит взад-вперёд, бормочет:
«Голубка сизая моя,
Скажи, где схоронить тебя?
Ведь, здесь, среди чужих людей
Нет и клочка земли своей!»
                2
Вяло помахивал хвостом      
Ослик под старым седоком.
Уже и солнце высоко,
И город за спиной давно.
Уже даже нет дороги:
И он свои сбивает ноги
Где-то на краю земли…
Ох, надоело же идти
По ухабам, сорнякам,         
По пустырю да по камням.
«Т-р-р-р…», - долгожданное звучит –
Ослик, как вкопанный стоит.
Не смотря на зной, жару
Раз десять Авраам скалу
Обошёл со всех сторон
Затем вошёл в пещеру он
И тихо молвил: «Здесь всегда
Будет покой и тишина.
Моей голубке найден дом…»
И снова в горле старца ком.
Вновь Авраам идёт к ослу,
Дав сочную морковь ему,
Погладив шею и бока,               
Сказал: «Вези вновь старика».
Стучат копытца тук-тук-тук –
Тихо… ни души вокруг.
Но Авраам вдруг замечает –
Навстречу человек шагает.
Сапоги того в пыли,
Губы потресканы, сухи.
В заплатах малый узелок…
И вот спешит к нему пророк.
С  ним поравнявшись, говорит:
«Пускай Господь тебя хранит!
А на пути твоём всегда
Будут удача и вода!»
И путнику подал с водой
Мех почти полупустой.
Путник мех тот принимает
И Аврааму отвечает:
«И тебе…», - он жадно пьёт,
Вода по бороде течёт.
Её он ловко вытирает
И вернув воду продолжает:
«Спасибо, добрый человек,
И тебе пускай во век
Счастье сопутствует во всём
Пусть чашей полной будет дом
И твой, и всех родных твоих…»
После слов сих Авраам сник.
Глаза наполнились тоской
И он спросил: «Приятель мой,
Случайно ли не знаешь ты,
Кто хозяин сей земли?»            
И палицею указал
На брошенный клочок у скал.
Путник вслед палице взглянул:
«Хм…», - как-то странно протянул,
Глаза прищурил… - Да на ней
Лишь груды мёртвые камней!
Столь важный господин, как ты,            
Что хочет в той земле найти?         
«Да вот, горе у меня…
Умерла  жена моя.
Ту землю я б хотел купить,
Дабы её там схоронить».
Путник головой кивнул,
Как бы сочувственно вздохнул
И сказал: «Ну, так бери
И спокойно хорони.
Видят боги – та земля
Никому ведь не нужна…»
«Нет, нет, - его прервал Авраам, -
Я так того желаю сам…
Очень важно для меня
Чтобы участок тот… скала         
Мной (по закону сей земли)
Были приобретены!»
У собеседника лицо
Вдруг вытянулось: «О-го-го!       
Что ж! К князю племени ступай!
С ним сей вопрос перетирай!»

«ТЫ КНЯЗЬ БОЖИЙ
 ПОСРЕДИ НАС...»
                1
Утро… Лиловый небосвод
Туда-сюда снуёт народ.
Людей много… все они
На базар устремлены.
Кто-то силою туда
Козу тащит за рога,
Кто-то корову и телёнка,
А кто-то малого ягнёнка -
У каждого свой интерес.
А вот толпе наперерез
Купец рабов своих погнал…
Люд покупал… люд торговал...
И вот на ослике Авраам
Едет неспешно по рядам.
Вот запах пряностей густой
Струится прямо за спиной,
А вот теперь смешался он
В изысканный одеколон
Из ноток фруктов, овощей,
Ягод, зелени, корней…
Но далее, за поворот
Едет всадник… товар тот
Сейчас не надобен ему.
Он едет… едет сквозь толпу…         
Но вот голос за углом
Громыхает словно гром:            
«Тридцать секлей серебра
Прошу за этого раба!»
Толпа щупает «товар».
«Как раз не молод и не стар! -      
Спешит выкрикнуть купец. -
Глядите – просто молодец!
А зубы… зубы! - вошёл в раж
С «арбузным» животом торгаш.
А осанка?… Вы видали?…
Руки… ноги, как из стали…»
Но едет дальше Авраам
К заветным городским вратам –
Там обычно в си часы
Вершат дела племён вожди.
                2
Под навесом, чинно, в ряд
Старцев несколько сидят,
Играют в кости, чаи гоняют,
Что-то неспешно обсуждают.
И вдруг шёпот по углам:
«Ого!… Смотрите… сам Авраам…
Старцы встали с мест поспешно
И заговорили лестно:
«О, мудрейший из мужей,
О, важнейший средь людей
Нам честь визитом оказал…»
Но Авраам их оборвал:
«Среди вас пришелец я,
Но уже многие года
Живу, тружусь на сей земле.
Так дайте же участок мне,
Чтоб умершую схоронить,
Чтоб за «три моря» не возить!
Чтоб её тело в этот зной
Не лежало предо мной…»
Был голос Авраама тих,
Но тверд, настойчив в этот миг.
И было ясно – без ответа
Нельзя оставить дело это.
На Авраамовы слова
Собралась целая толпа.
Мужи став плотною стеною,
Зашептались меж собою.
Скребя бороду седую,
Один из стариков вплотную
К Аврааму подошёл
И под навес его провёл
На подушку усадил,
А затем заговорил,
Наливая чай ему:
«В холод лютый и в жару
Был открыт для нас твой дом;
Всегда могли найти мы в нём
Приют радушный, хлеб и воду;
Всегда ты к нашему народу
Искренне благоволил,
Всегда соседом добрым был…»         
В это мгновение старик
Обвёл глазами остальных.
Одобрительно мужи
Бородами затрясли.
«Ты – князь Божий! Ты, Авраам,
Нам послан небом! Небом дан!
Лучший свой склеп любой из нас
Для нужды твоей отдаст!
Хорони жену Авраам…
Ты честь окажешь этим нам!»
Глаза Авраамовы влажны.
Он встал и низко до земли
Сынам хетейским поклонился
И снова с речью обратился:
"Эфрону, князю своему,
Беду поведайте мою.
Скажите, что хочу купить         
Пещеру: жену похоронить.
Пусть он отдаст мне Махпелу…   
Ту… что в поле… на краю…      
Дабы умершей моей
Не предо мной лежать, а в ней…»
Гул средь старейшин… все они
Поспешно вглубь толпы ушли.
Ожиданье… напряженье…
Какое ж примет князь решенье?
И расступился вдруг народ,         
И вышел князь Эфрон вперёд.      
Он важно выглядел, богато,
На нём везде сверкало злато.
И хоть был Эфрон в годах,               
Но блеск живой сверкал в глазах.
Князь в душе был возмущён,
Что так Авраам превознесён
Его знатнейшими людьми,
Но глубоко… на дне души.
Его смуглое лицо               
Не выражало ничего.
Он правил много лет страной
И хорошо народ знал свой.
Поэтому сказал хитрее,
Осторожней и "мудрее",
Слащавым голосом таким,
Что был понятен лишь двоим:
"Пред всем народом говорю,
Пещеру ту тебе дарю!
И поле, что подле неё,
Бери, владей: оно твоё!
И пусть усопшая жена
Будет там погребена".
Мутны эфроновы глаза,
Бегают туда-сюда…
За «замолвленное слово»
Авраам, сынам земли той, снова
Отдал почтения поклон,
Затем сказал: «О, князь Эфрон!
О, если б глас моей души
Уши услышали твои,
И ты отдал мне поле то
По цене… за серебро…, -      
И князю протянул пророк            
Набитый туго кошелёк. -
Спокойно лишь тогда смогу          
Я схоронить свою жену!»            
Сверкнул, как искра на ветру,
Эфронов взор в минуту ту,
И в улыбке широко
Слащаво расплылось лицо:
«Авраам… сосед… лишь для тебя
Четыреста… (с землёй) скала.
Но для таких, как мы, людей
Что есть четыреста секлей?!»
И губы в этот миг его
Растянулись широко.
На миг все замерли кругом -
Кто-то застыл с открытым ртом,
Кто-то покраснел, как рак,
А кто-то глаза таращил так,
Будто с чаем, что отпил,
Скорпиона проглотил…      
Застывшая, словно стена,      
Минуту длится тишина.
Туго набитый кошелёк
Взвесил на руке пророк…
Вздохнул, но молвил: «Хорошо!»         
И узелок достал ещё…
«Вот, тебе… Возьми», - сказал.            
И перед всеми передал
Сумму нужную сполна.
«Ну как? Земля теперь моя?!»            
Князь узелки в руках сжимает.
Идёт к столу и там считает
Монеты пару раз подряд,
Столбцами выстроив их в ряд.
Толпа собравшаяся ждёт,               
Но каждую монетку трёт
Князь пальцами, глядит на свет:
Изъяна ли, подлога нет.
Вот, наконец, закончен счёт.         
Князь деньги бережно кладёт
В потайной карман, потом
Нервно заёрзал за столом.
«Ну что? - спросил его Авраам
- Верно? В расчёте? По рукам?»
Гул проносится толпой.
Эфрон кивает головой.
Надувшись, нехотя встаёт
И восвояси… прочь идёт…
А за спиною: «Ну и ну…
Срубил столько за скалу
И крохотной земли клочок…»
Стоял в народе шепоток…

АВРААМ БЫЛ УЖЕ СТАР И         
 В ЛЕТАХ ПРЕКЛОННЫХ.
                1
«Жизнь шла своею чередою,
Авраам бродил землёю,
Как и Всевышний завещал,
А по пути сооружал
Богу жертвенники он;
Про Божий говорил Закон;
И неустанно снова, снова
В Земле той сеял Божье слово…»
И вот уж было Моисей,
Сидя средь старцев и детей,
О свадьбе рассказать собрался…
Свадьбе Исаака, но замялся.
Он вдруг ясно, пред собою
С большой дорожною сумою
Зрит Авраама, зрит, как тот
С горящим взглядом вдаль идёт.
Моисей дрожь ощущает
И так рассказ свой продолжает:
«Вечер… пунцово-розовый закат.
Авраам выходит в сад.
Ничто не ранит тишину
И, оперевшись на клюку,
Всей ношей согнутого тела,
Как изваяние, как стела,
Как древний сказочный герой,
С седою, длинной бородой,
В одежде из простого льна,
Авраам идёт…идёт сопя.               
С трудом даётся каждый шаг,
Но в его сердце не иссяк
Жизни бьющий родничок,
И ускоряет шаг пророк:
Вдруг с кем-то там стряслась беда
И мудрость лет его нужна…
                2
На сером фоне древних гор
Ввысь вздымается костёр.
Дудки, бубенцы, свирели,
Стараясь надрывались, пели.
Словно безумен, словно пьян,
Перебивал их барабан.
В такт звукам, силы не щадя,
На алтаре, словно змея,
Извивается девица.
Колышет бёдрами, кружится
И обливается вином
В танце ритмичном, заводном.
Она, как только после сна,
Растрёпана, обнажена…
Всё громче барабана стук…
К ней на колени пав, ползут…
Ей бросают подношенья:
Браслеты, кольца, ожерелья;
Целуют ноги, руки, спину…
Её возносят, как богиню…               
«Тьфу», - сплюнул, очи отводя,
Авраам, мимо проходя.               
Но в его сердце гнев кипит
И Авраам назад спешит.
Подойдя, он крикнул строго:
«Не хулите имя Бога!»
И посохом, что был в руке,
С силой ударил по земле!
«Прекратите! Хватит! Стоп!»
Племя притихает… шок…         
Бубен больше не гремит,
Девица, замерев, стоит…
И, словно лёгкий ветерок,
Толпой проходит шепоток.
Неспешно, тяжело, с ленцой
Из племени самый «крутой»,
Поднявшись, подошёл к пророку:
«Авраам, ну, что в словах тех проку?
Конечно же мы знаем все –
Ты – князь Божий на Земле!
Уважаем мы тебя,
Но… командуй у себя!
Ты Богу своему служи,
А у нас… у нас – свои!
Твой Господь тебе велит
В смиренье, сдержанности жить,
А нашим – ни к чему смиренье!
Им любы, яркость, наслажденье!
У вас лишь с мужем быть должна
Женщина… его жена,
А у нас…, - вождь говорит, -
Она всем принадлежит.
Жизнь у нас бьет через край!
Поэтому не лезь… ступай…
А то…, - взгляд полыхнул его огнём, -
Не поздоровится потом!»
Отступил Авраам невольно.
На сердце было тошно, больно.
Он шёл… шёл тяжело дыша,
А мозг точила мысль одна:
«Где? Где сыну своему
Я найти смогу жену?»

И СКАЗАЛ АВРААМ
 РАБУ СВОЕМУ...
                1
Авраам с тоской бросает взор
На нескончаемый простор.
Переплетение дорог
Не для его уж боле ног
Ломит кости, болит тело.
И столь ответственное дело,
Как сына своего женить,
Слуге придется поручить…
Часто Авраам вздыхает,
В который раз он изучает
Елиезера тяжким взглядом:
Да… он давно с Авраамом рядом,
Он ловок, остр умом, хитёр,
К тому ж в делах практичен, скор.
Но так ли дух его высок,
Чтоб был спокоен он – пророк…
Но делать нечего и вот
Раба Авраам к себе зовёт…
                2
Перед Авраамом раб стоит
«Дай руку мне!» - Авраам велит.
И вот уже его рука
Сжимает сильно кисть раба…
«Клянись, Елиезер, клянись!… -
И очи поднимает ввысь.
- Богом неба и земли
Поклянись, слуга, что ты
Исааку, сыну моему,
Из здешних не возьмёшь жену, -
И снова Авраам сдавил
Кисть раба что было сил.
- Что из земли, где я жил сам,      
Привезёшь невестку нам!»
Раб невольно замирает,
А в мозгу уже мелькает,
Как фрагменты чертежей
План из сотни мелочей.
Шатры он видит, край чужой
И вдруг спросил: «А коль за мной
В хананейские края
Ехать откажется она?
Вернуть ли сына в ту страну,
Где юность ты провёл свою?»
В сей миг страдания пятно               
На отцовский лик легло.
(«Умён ты, ловок, только… но…
Не всё понять тебе дано!…)
Но вслух сказал, ещё сильней
Сжав кисть раба рукой своей:
«Нет! Ни за что и никогда
Не возвращай его туда!
Даже той мысли берегись!»
И вновь Авраам взгляд бросил ввысь:
«Из дома моего отца
Господь меня привёл сюда!
Он говорил… Он клялся мне
Здесь уже…на сей Земле:
«Я потомству твоему
Эту Землю отдаю!»
Авраама твёрдый взор    
На раба глядит в упор.
«Ступай Елиезер! Иди!
Бог пред тобою впереди
В помощь Ангела пошлёт!
Тот и поможет, приведёт
К цели нужной и жену
Доставишь сыну моему!»
Авраам вдруг тяжело вздыхает,
Свои пальцы разжимает
И говорит: «А коль не станет
Женщина ехать за тобой…
Что ж пусть клятва эта канет;
Она не властна над тобой…
Но сына всё же никогда
Ты не возвращай туда!»
Раб, задумавшись, стоял,
Авраам с него глаз не спускал.
И наконец тот произнёс:
«Клянусь!» - И руку вверх вознёс!

И ПОШЕЛ РАБ ВЫПОЛНЯТЬ   
ВОЛЮ ГОСПОДИНА СВОЕГО…      
                1
Десять верблюдов оседлав,
Да дорогих подарков взяв,
В путь отправился слуга,
Исполнив волю старика.
Слуга животных подгоняет
И про себя так рассуждает:
"Сказать хозяину легко:
"Хочу это, хочу то". -
Ему Всевышний открывает            
Всё, что он ни пожелает.       
А со мною, со слугой,
Дух не говорит Святой.
И как же я узнать смогу
Средь множества невест одну?
Чем выделяться та должна,
Чтоб её заметил я?
Стройным станом иль очами,
Походкой, кроткими речами?
А, может, петь, плясать она
Лучше остальных должна?
Нет, нет… пустое всё… не то…
Что-то иное быть должно!
То, что Авраамов ценит дом,
То, что зовётся там добром!»
Сетка из морщин на лбу
Украсила лицо рабу.
Он улыбнулся сам себе:
«Качества я знаю те!
Милосердье, состраданье –
В том доме обретут признанье!
Великодушье, доброта
Да… эти качества… да… да!»
Собственной догадке раб   
Был окрылён и очень рад!
                2
Вот, наконец, из далека
Стал виден город Нахора.
Слуга верблюдов подгоняет
И вскоре в град тот прибывает.         

"ДАЙ МНЕ ИСПИТЬ НЕМНОГО
 ИЗ КУВШИНА ТВОЕГО..."

Вечереет, но жара
Ещё по-прежнему сильна,
И только ветра дуновенье
Предвещает облегченье.   
И вот, к источнику с водою
Вереницей, чередою
Изо всех окрестных мест
Идёт множество «невест».
«Эта? Эта? Эта? Та?…» -
Раб напрягся, как струна.
В глазах рябит, в глазах мелькает,
И вот он Бога призывает,
Закрыв в отчаянье глаза:
«Авраамов Бог, прошу Тебя,
Пошли сегодня мне удачу.
Пусть я – раб ничего не значу,
Но милость окажи Свою
Господину моему!
Я час уже, как постовой,
За каждой девой молодой
С холма, как ястреб наблюдаю,
Но выбрать как – не понимаю.
Помоги мне! Помоги!
Знак, прошу Тебя, пошли!»
Елиезер вдруг умолкает,
Его словно осеняет…
Он в гладь небесную глядит
И Богу снова говорит:
«Пусть той окажется девица,
Что воды мне даст напиться,
И всех верблюдов, что со мной,
Тоже напоит водой.
Благодаря такому знаку
Я буду знать, что Исааку
Ты предназначил деву ту,
Именно её… одну,
Что в дом Авраамов ей одной
Войти достойно госпожой!»
Раб притихает, струйкой пот
По чёрному лицу течёт.
Его он быстро вытирает
И с хитрецою продолжает:
«По делу этому пойму               
К господину моему
Есть ли Твоё благоволенье…
Будь добр, развей мои сомненья…»
Раб не успел и рот закрыть,
Чтоб речь свою договорить,
Как видит мелкими шагами,
Осторожно, меж камнями,
Как серна, девушка ступает,
Кувшин плечо ей украшает. 
Какой-то чистой, неземной,
Непорочной красотой
Светилось девичье лицо,       
Свет излучая и тепло.
«И…, - добавил Моисей, -             
Ревекка  было имя ей!»
Она к источнику спустилась
И над водою наклонилась,
Кувшин наполнила до края,
И прочь пошла, легко ступая.
Тотчас сердце старика
Сжалось, ёкнуло слегка.
«Она!!!» - в мозгу его звучит,
И он за девушкой бежит,      
Спешит… дышит тяжело;   
От пота мокрое лицо.
«Постой! Постой! - кричит девице, -
Дай, душа моя, напиться!»
Ревекка, повернув лицо,
Мельком взглянула него.
И рука сама собою
Подала кувшин с водою.
Пришелец воду жадно пьёт.   
Та проливается, течёт,
Тонкой струйкою сползая,      
След на одежде оставляя.   
А он всё пил и пил, и пил…
Взгляд грустный девушки скользил
По страннику… по старику,
По измождённому лицу…
«Фух…», - Елиезер вздыхает
И рот ладонью вытирает
От капель пролитой воды.
«О, господин мой, отдохни, -
Вдруг нежный, будто атлас роз,   
Голос Ревекки произнёс, -
А я верблюдов всех твоих,
Напою, словно своих…»            
И улыбаясь, словно птица,
Порхнула за водой девица.    
Раб даже слова не успел      
Промолвить ей, лишь в след глядел,
Как легкой ланью по тропе
Бежала девушка к воде.

И ВЗЯЛ ОН ЗОЛОТОЕ КОЛЬЦО…   
                1
«…Пятый раз, шестой, седьмой
До краёв кувшин с водой
На хрупком плечике девица
Носит верблюдам…» - раб дивится.
Рот изумлённо открывает
И опять, опять считает.
А Ревекка всё черпала,
Всё приносила, наливала
Воду в огромное поило
И вновь к источнику спешила.
                2
Всех верблюдов напоив,
В кувшин последний раз налив
Воду студеную, Ревекка
На пожилого человека
Взглянула, кивнула головой
И направилась домой.
Словно от сна раб пробуждён,
Бежит за девушкою он.
В спину мысль его толкает:
«Он ту, что Бог послал, теряет.
Ведь это именно она…
Та единственная… та!»
Старик кричит вдогонку ей:
«Краса-девица, свет очей…»
Ревекка шаг свой замедляет,
Кувшин с водой переставляет
На отдохнувшее плечо.
Старик смотрит ей в лицо.
Прядь непослушная волос
Из туго заплетённых кос
Вырвалась, и кружевами
От пота слиплась над бровями.
В глазах вопрос, недоуменье,
Но не теряя ни мгновенья
Раб заспешил, стал суетиться,
В вещах дорожных копошиться
И, наконец, достал платок,
Спрятанный для «дела», впрок.
Развернул, и свет лучей
Коснулся дорогих камней,
Их оправы золотой
Изящной, тонкой, дорогой.
В мгновенье ока на запястье
Два браслета в одночасье
Раб Ревекке надевает.
Та ничего не понимает.
От смущения лицо
Краской алой залило.
А раб уж серьги достаёт
И вопрос ей задаёт:
«Красавица, чья будешь ты?
Кто родители твои?!»
И тут же вновь вопрос задал,
Ей прийти в себя не дав:
«А на ночлег смогу ли я
Стать у твоего отца?»
И, словно серебристый звон,            
Тихий ответ услышал он:               
«И отец, и моя мама -
Оба из племени Авраама».
И, шалью прикрывая лик,
Добавила: «Наш дом велик;               
В нём хватит места и еды,
Дабы ты не знал нужды».
Елиезеровым ушам
Слова те – музыка… бальзам.
Но всё ж он в сторону глядит,
Где караван его стоит.
Поняв тревогу человека,
Раба утешила Ревекка,
Молвив пылко, горячо:
«Вдоволь у отца всего!
Найдётся место для скота.
Будет им всего сполна…»
Рабу перехватило дух:
(«Вот это да! В яблочко! Ух!»)
Раб скрыть не в силах радость, он
Такой удачей потрясён!
Он руки к небу простирает
И, на колени став, взывает:
«Авраамов Бог благословен!
Воистину! Амен… амен!
Ты быстрым и прямым путём
В нужный меня доставил дом!
Ты господина моего…»
Но только больше ничего
Уже Ревекка не слыхала,
Она домой, к родне бежала…

И ПОБЕЖАЛА ДЕВИЦА               
К МАТЕРИ СВОЕЙ…

«Мама, мама…», - впорхнула  птицей
С румянцем на щеках девица.
- Вот посмотри! - и приподняла
Шаль, что косу прикрывала.
Как два крыла у птицы счастья
Руки девушки мелькали,
Её изящные запястья
Два браслета украшали.
А из-под шали, под косой,
Свет струился золотой…      
Брата блеск золота пленил.
Лаван замер, взгляд не отводил…
(Сестру он больше не слыхал)
Завороженный наблюдал
За блеском золота; оно
Его манило и влекло.
Не слушая, что говорят,
Не в силах отвести свой взгляд,
Сестре вопрос он задает:
«Так где же чужеземец тот?»
Та, мельком глянув на него,
Сказала: «Здесь… недалеко…
У колодца караван…»
Не слышал дальше слов Лаван,
Он уже, что было сил
Бежал к источнику… спешил…
Лаван ещё издалека
Узрел пришельца-старика.
Он шаг замедлил, отдышался
И далее уже не мчался,
Теперь уже он походил
На корабль, что заходил
В свою гавань осторожно
Насколько только это можно.
И вот перед пришельцем он.
Предав речам слащавый тон,
Промолвил: «О благословенный,
Устал бродить ты по вселенной.
Я приготовил тебе дом,
Ты обретешь свой отдых в нём.
Верблюдам место приготовил,
Кормушки пищею наполнил,
Войди же в дом попить, поесть,
Будь гостем, окажи нам честь!»
Он низко голову склонил,
А взгляд по путнику скользил…

«НЕ СТАНУ ЕСТЬ, ДОКОЛЕ            
НЕ СКАЖУ ДЕЛА СВОЕГО…»
                1
Просторный двор… хозяйский дом…
Тихо… ни души кругом.
Никто пришельца не встречает
И ничего не предлагает.
Он сам во двор заводит скот,
Сам распрягает и даёт
Своим верблюдам то зерно,
Что было им припасено.
Затем водицу сам черпает
И себе ноги омывает.
                2
Часть подношений взятых впрок
Завернул раб в узелок
И вошёл неспешно в дом
С сосредоточенным лицом.         
Ревекки нет, только родня
О чём-то спорит у окна.
Пред Елиезером вновь Лаван,
Согнув чуть ли не вдвое стан.
И вновь улыбка словно мёд
Растянула его рот:
«Почтеннейший, пройди к столу
Отведай скромную еду…
Не побрезгуй и уважь
Дом гостеприимный наш!»
«Благодарю… спасибо вам…» -
Отдав поклон хозяевам,
Пришелец твёрдо произнёс.
Но с похлёбкою поднос
Отодвинул: «Пока о деле не скажу,
Есть не буду… не могу!»
В глазах хозяев удивленье,
Любопытство, возбужденье…
Хозяин рот лишь приоткрыл,
Как сын его опередил,
Оставив сладкий прежде тон:
«Говори!» - промолвил он.
Тут Елиезер без промедленья
На стол поставил подношенья,
Промолвив: «Я раб Авраамов и меня
Мой господин прислал сюда…»         
«Всего лишь ра-а-аб? Ну-ну… ну-ну!»
Скользит ухмылка по лицу
Хозяев: мужа и жены
Но всё же слушают они…
 «…Авраам благословен Творцом:    
Процветает его дом!
Он уважаем средь людей!
Стада овец и лошадей
У него лучшие в округе…
Есть у него рабы и слуги…
Так вот… в старости жена
Аврааму сына родила.
Он души не чает в нём:               
И солнце, и луна – всё в нём!
И всем, что господин имеет,
Сын его уже владеет!»
Раб широко расставил руки,
Будто весь мир обнять желал
И, звонко издавая звуки,
В такт движениям сказал:
«Цтс… Безгранично велика
Любовь к сыну старика!»
Но внезапно раб осёкся:
«Ох, от дела я отвлёкся!
Чуть не забыл о сути я…
Так вот… взял клятву господин с меня,
Чтоб сыну я не брал жены
Из той, где мы живём, земли…»
И тут скривился раб, лицо
Говорило за него:
(Дескать, Исааку не годится,
Ни на одной из них жениться).
«…И приказал он строго мне,
Чтоб я пришёл к его родне
И сыну там жену нашёл,
Где юность он свою провёл».
Хозяева, услышав весть,
Что оказана им честь,
Затаили все дыханье,
Слушая повествованье.
А путник снова продолжал:
«Я ж господину так сказал:
«А если всё ж произойдёт,    
Что за мной дева не пойдёт?… -
И он рукою показал
На невзрачный свой овал. -
…Но господин стал уверять,
Что мне в дороге помогать
Будет ангел его Бога,
Что будет верною дорога,             
Что путь к родне я отыщу,
И сыну там жену возьму.
Но если всё же так случится,
Что родня не согласится!…
То от заклятья волен я:
Вина в том будет не моя!»
И тут притопнул раб ногой,
Тряхнул лохматой головой      
И так сверкнул на них глазами,
Будто проткнул насквозь шипами.
Затем, смягчившись, рассказал,
О том, как видеть «знак» желал,
И как ангел пред собою
Привёл Ревекку за водою…
                2
Как на рассвете соловей               
Поёт в саду среди ветвей
И пеньем дивным восхищает,
Так раб Авраамов воспевает
Проведение в пути,
Что деву помогло найти.            
Глаза сверкают, глас звенит
И кажется, что из орбит
Хозяев выскочат глаза.
Те «Ох! - вздыхают, - Чудеса!»
Но завершён рассказ рабом,
И тишина царит кругом:
Никто ни звука, ни словца.
Тогда встаёт из-за стола          
Елиезер и восклицает:
«Меня хозяин ожидает.
Дайте нынче же ответ -
Дочь отдадите, или нет?
Милость окажете ль свою
Господину моему?»               

«ДЕЛО ЭТО ОТ ГОСПОДА!…»            

Родня стоит с открытым ртом…
Вопрос поставлен им ребром!
Елиезер без промедленья
Требует принять решенье:
«Так господину моему             
Милость, правду всё ж свою    
Вы окажете, иль нет?               
Мне тотчас надобен ответ!»            
И всех, сидящих за столом,
Обводит взглядом он при сём.
Заметив, как Лаван замялся,         
На нём раб взглядом задержался,
Затем дары, что представлял,            
Неспешно, осторожно стал
Заворачивать в платок…
Сохнет в горле, и глоток
Лаван холодной пьёт воды
(«Дары… уходят прочь дары…»), -
В голове его мелькает.
Он локтем батюшку толкает.            
И они на перебой
Залопотали: «Что ты, стой!
Тебя Господь Своей тропой
Привёл сюда, в наш дом родной.
Его силы велики,
И мы не скажем, вопреки,
Ни хорошего, ни злого,
Ибо то - по воле Бога!
Ревекка, дочка, подь сюда…
Скорей, мы ждём тебя, дитя!
Видать, такой её удел.               
Пусть будет, как Господь хотел!
Пусть дочь женою станет сына
Авраама-господина!»
Рабу слова те, как бальзам.
Вознёс он руки к небесам,
Наземь с грохотом упал,
Бога Авраама восхвалял…
Хозяева оцепенели,
Стояли, молча, и глядели.
А раб с колен неспешно встал, 
Заветный узелок достал
И добром, что в нём хранил,
Невесту щедро одарил.
Глаза сверкают у родни,
В них блеск, сияние, огни
От украшений золотых.
Тогда раб, поглядев на них,               
Кричит помощникам: «Эй, вы!
Скорей, скорей сюда дары!»
Так по веленью старика
Втащили в дом два сундука,
Набитых доверху добром:
Посудой, тканью и вином,
Всевозможными дарами,
Пряностями да маслами.
Затем трапезничать все стали,
И гости там заночевали…

И ПРИЗВАЛИ РЕВЕККУ…            
               
Встав рано, помолившись Богу,
Раб собирается в дорогу
И просит девушки родню,
Чтоб те собрали дочь свою.
Но стал Лаван вдруг говорить:
«Зачем?… Не стоит вам спешить.
Пускай ещё хоть десять дней
Мать будет с дочерью своей!»
А мать Ревекки тут как тут:
«Трубы, что ли вас зовут?
Зачем спешишь покинуть двор,
Как провинившийся, как вор?»
Елиезер был раздражён:
(«Ведь вопрос уже решён,
А теперь… теперь они
Отъезда отдаляют дни!»)
И, раздраженья не тая,
Сказал: «Удерживать меня
Долг исполнить не годится!
Едет пусть сейчас девица!»
И, вид загадочный приняв,
Кивком на небо указав,
Добавил: «Решено всё там…
Господь… Творец Вселенной, Сам
Мне путь-дорогу указал
И в деле сём успех послал!
Так что Бога не гневите,
Мне не мешайте, отпустите,
Дабы всё-таки я мог
Исполнить всё, как хочет Бог!»
Слов решительных таких
Не ожидали уши их.
Они минутку помолчали,
Но затем ему сказали:
«Не будем спорить мы о сём,
Давай Ревекку позовём».
«Да! Правильно! Так не годится
Пусть мненье выскажет сестрица…»
«Да-да! А то решаем всё,
Даже не спросив её!»
«Да-да! Конечно же… да-да!
Хоть слово скажет пусть она!»
Слова те были, как удар.
И раб подумал: «Взяли в дар
Все подношенья, а теперь
Юлят с тобой, Елиезер!!!»    
Внутри всё похолодело:
(«Сорвать тебе желают дело!
Ах сволочи, кидалы, гады!
Дары забрали… теперь рады…»)
От гнева всё кипело в нём,
Но он стоял с закрытым ртом
И только пот, что выступал,
Его тревогу выдавал…
Лишь дочь вошла, родня тотчас,
Не сводя с Ревекки глаз,
Ей стала нежно лепетать:
- Мы все: твой брат, отец и мать,
Заботясь о твоей судьбе,
Желаем счастья лишь тебе!
- Дочка… кровиночка родная.
(Мать подступила, причитая.
У женщины виляет взгляд)
- Дочь наша, наш бесценный клад,
Ну, ответь, ответь родне,               
По сердцу ли в родной стране
Тебе остаться и свой дом
Не покидать… остаться в нём?!      
Или?!…, -
Вдруг голос твёрже, резче стал
И уже нежно не звучал,
- Или, покинув дом родной,
С ним пойдёшь?» - и головой
В сторону чёрного раба
Кивает дочери чета.               
Молчит девица, а родня               
Вокруг неё, как мошкара
И шепчет, шепчет: «Шу-шу-шу
Ты веришь этому рабу?
Да он… да он тебя в пути…
На его рожу посмотри!»
Дочь этот разговор смущает…
Тогда ей хитро брат моргает,               
Дескать: «Сестра, не будь глупа,
Плюнь на этого раба!»
Как от пощёчины, лицо             
Ревекке краской залило.          
Ей было ясно, что они
Раба решили «развести».
Ни звука. Молчанье всех томит.
Вдруг голос матери звучит
Резким эхом в пустоту:
- Ужель пойдешь ты с ним?!
- Пойду!
Подняв решительно глаза,
Ревекка молвит за себя.
И тотчас за её спиною               
С ноткой шипящею и злою
Прозвучали голоса:
«Ох, и глупа же, ох, глупа…»
И был лишь раб… Авраама раб,
Словам тем бесконечно рад.

«И ПРОИЗОЙДУТ ОТ ТЕБЯ
ТЫСЯЧИ И ДЕСЯТКИ ТЫСЯЧ…»

Цепочкой, горделиво, в ряд
Верблюды путника стоят.
Давно к далёкому пути
Подготовлены они.
Шум слышен, слёзы, причитанье,
Благословенья на прощанье:
«Да мы тебе… Да мы тебя…
Наша кровиночка, дитя…»
Платок сжимая, мать рыдала
И причитала, причитала:               
«…Плодовитой тебе стать…
Огромное потомство дать…»
В тон матери Лаван с отцом
Тоже «пели» ей… о «том»:   
«…От тебя произойдёт…
Многотысячный народ…»             
Дочь смущалась, дочь краснела,
Но душа цвела и пела.   
Она слышала о том,               
Что праведен Авраамов дом
И теперь шанс выпал ей
Хозяйкой стать средь тех людей.
Фальшь причитаний, пожеланий
Моря лести, воздыханий,
Как жужжанье злобных мух,
Елиезеру режет слух
Но он молчит… на это всё
Лишь хмурит брови да чело.
(«Ох, от пожеланий сих             
Рок злой невесту б не постиг!
Не стать бы деве молодой
От этих языков пустой!»)
Вдруг видит – тощий узелок               
Лаван сестрице приволок.               
(«Да… уж, приданного родня
Кровинке, «не скупясь», дала…»)
Не сдержавшись, раб вздыхает.
А мать Ревекки прерывает
На миг рыдание своё,
И глядя злобно на него,
Молвит дочери родной:          
«В дороге будет за тобой
Девора-нянька наблюдать,
От нечисти оберегать…»    
Последние слова она
Громко так произнесла,
Нарочно, чтоб их резкий звук
Ясно слышен был вокруг…             
Но верный пожилой слуга
Пустил мимо ушей слова,
Ибо задачу свою знает.
Он деве юной помогает
Сесть на верблюда, и они
Тропой знакомой прочь пошли.      

         А В ЭТО ВРЕМЯ...

Солнце, луна… обычные дни
Да только уж тянутся долго они.
Ни работа, ни ученье
Не ускоряют дня теченье.
Исаак, как мак краснеет,
То вздыхает, то бледнеет
То сердце распирает грудь,
Что даже нету сил вздохнуть.
Все думы каждый миг о той,
Что в дом войдёт, будет женой.
О той в ком семя прорастет
Дабы продлить его же род.
Вот третья ночь  – нет больше сил
Он спать не мог, как зверь бродил
Всё нестерпимей ожиданье,
Всё внутри него горит.
И лишь заря земли коснулась
Молится в поле он бежит.

РЕВЕККА ВЗГЛЯНУЛА И
УВИДЕЛА ИСААКА…
               
Неспешно к цели тёк своей      
Караван, словно ручей.
Переставляя важно ноги,
Брели верблюды по дороге.
Словно царица, на одном
Девица ехала верхом.
Покачиваясь в такт езды,
Она глядела на сады
И, слыша птичьи щебетанья,
Погружена была в мечтанья.
Но вдруг мужчину увидала
И взгляд на нём свой задержала.
Он был весьма хорош собой,
Высокий, крепкий, молодой.
Он никого не замечал,
Ввысь к небу руки поднимал
И возвышался над холмом
С сосредоточенным лицом.
Она не видела ещё,
Чтоб так молились горячо.
Казалось, сами Небеса
Ликуют, слушая слова…
И явно чувствует Ревекка
Душой родного человека!
От изумленья у девицы
Голова слегка кружится.
Уздечку тотчас же она
Потянула на себя.
Спустилась… дух перевела.
Затем спросила у раба,
Глядя скромно из-под век:
«Скажи мне, кто сей человек?»
Приложив ладонь ко лбу,
Скользит раб взглядом по холму:
«То молодой мой господин,
Жених твой, Авраама сын!» -
Лишь слуга промолвил то,
Невеста спрятала лицо
И дальше путь свой продолжала
Пешком, под сеткой покрывала…
В это мгновенье Моисей
Строго глядит из-под бровей      
На десятки милых лиц
Своих юных учениц.
И говорит: «Этот урок
Да будет девочки вам впрок;
Праматерь видя жениха,
Не стала раскрывать себя!
Она пред ним не оголилась,
Напротив, спрятав лик, прикрылась!
Пускай и вас скромность до срока
Скрывает от мужского ока!»      

И РАССКАЗАЛ РАБ ОБО ВСЕМ,
ЧТО С НИМ ПРИКЛЮЧИЛОСЬ
ИСААКУ…
                1
И вот раб преданный предстал
Перед Исааком и сказал:
«Господин, в Харране я               
Сыскал невесту для тебя.             
Она истинный алмаз,
Расскажу всё без прикрас…»   
Затем поведал Исааку,         
Как по особенному знаку               

999 в этой главе надо указать, что Элиезер внушает Исааку, ччто Реввека ему дана от Бога… типа цени и ее и береги ибо от ПресвятогоБога дело это вышло

Проведение ему
Девицу указало ту…
Неспешно продолжала течь
Слуги блистательная речь.
Каждая фраза, выраженье
В душе Исаака подтвержденье
Находила. Душа пела,
Рвалась из тела, ввысь летела.   
Стучит Исаака сердце: («Да!         
Достойна именно она
В мой дом войти, женою стать
И род Авраама продолжать!»)
                2
Впервые после погребенья
В доме Авраама оживленье.
Дом вновь ожил, вновь светлым стал.         
И лишь тогда Исаак унял         
Тоску по матери родной,
Утешившись своей женой.

И МОЛИЛСЯ ИСААК ГОСПОДУ
О ЖЕНЕ СВОЕЙ…
                1
Тепло души, уют, покой
Принесла жена собой
Исааку… в его дом
И, словно дорогим вином,
Заполнила сосуд пустой.          
Жизнь стала яркою, цветной.
Исаак от мудрости черпал:
Мир дольний, горный постигал…       
Всё больше жизнь, что проходила,
На жизнь Авраама походила.
Ученья Божьего тропа
Его, как и отца, вела.         
И даже горе было то же,
На беду отца похоже…
Его Ревекка, как и мать,
Не могла никак зачать.
                2
Двадцать лет!!!
Двадцать лет прошло с тех пор,
Как хозяйкою в шатёр,
Вошла Ревекка, но… но… но…
Чрево женщины пусто!               
Двадцать лет она стенает
Плачет, к Господу взывает:       
«Зачем мне тысяча иль сто?
Пошли зачатье хоть одно!»         
И Исаак молился тоже:
«Пошли, пошли, Всесильный Боже,
Прошу Тебя, жене дитя,
Ибо иметь желаю я
Только с Ревеккою, лишь с ней,
Посланных Тобой детей!»
                3
Мольба Исаака, его зов
Услышан был в конце концов
И…наконец, его жена
(О, чудо, чудо! ) зачала.

И ДРАЛИСЬ ДЕТИ В               
УТРОБЕ ЕЕ…
               
«Ой!… Ай!…» - схватившись за живот,
Согнувшись, женщина ползёт
К своей постели. Доползает.
Подушку крепко сжав, рыдает:
«О, как болит всё… как болит!
Как истязает, как мутит!
О, Боже! Неужели я
Молила столько лет Тебя
Для этого? Так отчего
Скажи, Ты шлёшь мне это всё?
Исаак сидел, глядел, молчал
Затем супруги руку взял:
«Жена, сокровище моё!
Я помогу узнать про то…
Тебе откроет суть вещей
Сам Творец Вселенной всей!»
Исаак движенье совершает         
И Ревекка засыпает.
Сон снится женщине чудной,
Звучит голос неземной…

"ДВА ПЛЕМЕНИ ВО
   ЧРЕВЕ ТВОЕМ..."
                1
«Женщина, ответ ты просишь!
Так знай! В утробе своей носишь
Ты яркий свет и бездну тьмы -   
Два народа. И они
Будут всегда разделены.
Мощь их будет, как вода,
Перетекать туда-сюда.          
Но конец тому придёт,
И враждующий вернёт
Венец свой младшему, а он
Мною будет вознесён!»
                2
Сбылись Господа слова
Сыны родились… сразу два…
Первый красный был, косматый,
А второй чуть бледноватый,
Пятку брата он держал
И отчаянно кричал.
Исавом – старшего назвали,
А брату – Иаков имя дали.

И ОТДАЛ АВРААМ ВСЕ,               
ЧТО БЫЛО У НЕГО, ИСААКУ.
                1
С тех пор, как Сарру схоронил,
Авраам в тоске и горе жил.
Не мог с потерей он смириться
И долго не хотел жениться.
Был неприкаян, одинок,
Но всё же понимал пророк,
Что для народа своего
Он воплощение всего:
Он образец, он эталон.
Поэтому не должен он
Пасть под ударами судьбы.
Он должен жить, вперёд идти.
Авраам жену другую взял    
И жизнь, как должно, продолжал.      
У него от брака с ней
Было много сыновей.
                2
Со временем, чтоб не возник
Спор о наследстве, всех старик
На юг, подальше, отослал
И каждому их долю дал.

И ПРИЛОЖИЛСЯ АВРААМ
К НАРОДУ СВОЕМУ…
                1
Вечерело, но Авраам,
Лицо подставив небесам,
За облаками наблюдая,
Сидел, о вечном размышляя.
Свежий ветер полевой
Бородой играл седой.
Теплые лучи слегка
Век касались старика,
Скользили по челу, щекам,       
И глубоко вздохнул Авраам.
Весь дом его, и он сам знал:
Последний день его настал.
Уже с самого утра
Носились слуги, детвора,
Суетились, волновались,
Но на нём не отражались
Ни крики их, ни беготня.
Он знал: жизнь прожита не зря.
Исаак, Исаак есть у него –
Кровь, плоть его. И от того
Смерть уже не так пугает.
Он сыну, сыну оставляет
Наследие. В его руках
Оно не превратится в прах.
А вот внуки? Он вздыхает.
Устало веки опускает.
Малы ещё, совсем малы
Исааковы сыны.
Путь трудно их предугадать.   
Вот лет, примерно, через пять
Будет видно, что к чему.
Да только не дожить ему…
                2
Садилось солнце за горой,
Закончив день обычный свой.
В последний раз, в последний раз
Лучи касались щёк и глаз.
В последний раз Авраама взгляд
Впивался в красочный закат…
                3
Похоронен был Авраам,
Как должно, по его словам,
В том склепе, где уже жена
Давным-давно его ждала.
Весь дом Авраама провожал,
Весь дом печалился рыдал,
Даже прибыл Измаил:
Он ценил отца, ценил…       

  ДЕТИ ВЫРОСЛИ…            

Годы быстро пролетели.
Исав, Иаков повзрослели.
И часто в спорах меж собой
Характер проявляли свой.
Исава жизнь влекла земная,
В нём заполняя всё до края.
Он краски все её любил;
С хананеями дружил,
Охотой страстно увлекался,
Жизни вольной предавался.
И сына всей своей душой
Исаак любил за нрав живой.
Ведь сам воспитывался строго,
Ученью предаваясь много.
Отца вниманьем строгим он
Был постоянно окружён.
В Исаве ж видел он свои
Все потаённые мечты.
Иаков же, наоборот,
Размеренную жизнь ведёт.
Его охота не прельщает,
Он Ученье постигает
О Боге, мире, о душе,
Дома сидя, в шалаше.
И мать, родив двух сыновей,
Всё ж любит младшего сильней
За кроткий нрав, за доброту
И чувствует, что лишь ему               
Проводником Завета быть.
Лишь Иаков в силе сохранить
Всё, что отцы смогли создать.
И оттого страдает мать,
Что первенец не он – другой,
Столь необузданный, пустой…

И ОН ЕЛ, И ПИЛ, И ВСТАЛ,
И ПОШЕЛ; И ПРЕНЕБРЕГ
ПЕРВОРОДСТВОМ            
                1
…Исаак ушёл, а его сын
Остался у шатра один.
Он сидел там неподвижно,
Ему казалось, что чуть слышно
Доносится отца урок.
Он говорит о том, как Бог
Своим миром управляет,
Как научить людей желает
Мир обрести в себе, согласье;
Всегда жить в радости и в счастье.
От слов Иаков тех, как в сон,
Задумавшись, был погружён.
Перед ним, как на экране,
Мелькали образы в тумане.
Он видел Еву и Адама,
Он видел предка Авраама…
Всё промелькнуло за мгновенье:
Эдемский Сад, грехопаденье,
Потоп Великий, а потом
Разрушенный дотла Содом…
Он с упоеньем постигал
Всё, что о Боге узнавал…
                2
День мгновенно пролетел,
Он и заметить не успел,
Как, дивно в небесах паря,
Зажглась вечерняя заря.
Иаков встал: давно ему
Готовить надо бы еду…
Темнеет быстро, он спешит,
Костёр разводит, тот трещит…
Вдруг раздался грохот, крик,
И перед Иаковом возник
Верхом на лошади гнедой
Старший брат его родной.
Взглянул Иаков беглым взглядом
На брата. Тот стоял уж рядом.
Он был усталый, грязный, потный,
Раздражённый и голодный.
Он к котлу поковылял,
Внутрь заглянул и увидал
Суп уже бурлящий в нём.
Могучим басом, словно гром,
Он крикнул: «Братец, поскорей
Мне красненького в глотку влей!»
Иаков посмотрел на брата,
На клочья грязного халата,
На пряди слипшихся волос,
Свисавших, как у диких коз,
И загрустил: «Ужель ему
Достанется по старшинству
Благословение, и он
Вождем духовным наречён
Будет для потомков всех?
Ведь это же кощунство, смех!»
И он на брата взгляд метнул,
Прищурил глаз и подмигнул:
«Я еду тебе продам,
Суп – за первородство дам!»
Исав затылок почесал
И головою замотал,               
Подобно раненому льву:
«Бери! Оно мне ни к чему!
Какой в том первородстве толк,
Когда я голоден, как волк!»
И протянутой рукою
Чуть миску не схватил с едою.
Но из-под носа котелок
Ловко Иаков уволок,
И Исаву говорит:
«Умерь-ка братец аппетит.
Дела не так надо решать.
Дай клятву, что принадлежать
Первородство будет мне!»
Исава злость растёт вдвойне.
Багровеет старший брат,
Яростно пылает взгляд,
Глаза кровью налились,
И гневно губы затряслись:
«Дай сейчас же мне еду!
Я умираю – есть хочу!!!»
Но блюдо Иаков заслоняет
И в сторону отодвигает.
«Э, нет! Вначале поклянись,
От первородства отрекись!»
Брат не на шутку разозлён
Топает ногами он:
«На первородство мне плевать!
Я голоден… хочу я жрать!
Клянусь тебе, оно твоё:
Я отрекаюсь от него!»
И тотчас же, при тех словах,
У брата младшего в глазах
Вспыхнул огонёк живой.
Исаву котелок с едой
Он с радостью пододвигает.
Брат быстро суп из рук хватает,
Ест жадно за глотком глоток.
А первородством… пренебрёг.

И БЫЛО… ГОЛОД В СТРАНЕ…         
                1
Жил дом Исаака не тужил,
Вдруг страшный голод наступил…
Скот гибнет, пищи не хватает,
И вот уже народ меняет
Золото да серебро
На мясо, масло, да зерно….
                2
-Хамсин… лютует вновь Хамсин, -
  Говорит слуга один.
-Да… дует ночью он и днём.
  Сие не кончится добром.
-Будет урожай плохой, -
В такт говорит слуга другой               
  (Скользит по полю его взгляд).
-Так было много лет назад…
  (С поля колос он срывает,
   Его сжав пальцами, вздыхает.)
-Урожай?! Ты скажешь тоже,
  На голод это всё похоже.
Исаак, слыша речи те,
Скользит взглядом по земле.
«Голод, голод… смерть идёт» -
При мысли той бросает в пот.
Он лоб ладонью вытирает
И, как в бреду, домой шагает.      
Питье не в радость и еда. 
Он чувствовал: идёт беда…       

И ПОШЕЛ ИСААК В ГЕРАР…

«О князь, о господин, скажи,
Что нынче делать будем мы?»
Бледный, как мел, Исаак стоял,
Отца родного вспоминал,
Который был ему во всём
Учителем и образцом.
И он сказал своим рабам:
«Буду жить, как Авраам:
Шаг в шаг, стопа в стопу
Дорогою отца пойду.
Лишь солнце сядет за горою,
В Герар отправитесь со мною.
А коли будет в том нужда,
В Египет спустимся тогда».

«НЕ СПУСКАЙСЯ В
ЗЕМЛЮ ЕГИПЕТСКУЮ…»

По пути в Герар Исаак
Виденье видел, Божий знак.
Явившись, Бог ему открылся:
«Хочу, Исаак, чтоб ты обжился,
Обосновался в той стране,
Что Я пообещал тебе.
Странствуй этою Землёю,
Но в Египет – ни ногою.
Коль слов послушаешь Моих,
То потомков всех твоих
Я преумножу, как песок,
Что видишь ты вокруг у ног.
И для народов остальных
Свет будет исходить от них.
И в семени твоём они
Будут благословлены!»
Исаак трепет ощущает:
«Господь мне столько обещает…»
Но мысли Бог его прервал               
И Исааку так сказал:
«Я тебе всё это дам
За то, что твой отец Авраам
Слушал голос Мой всегда,            
Что жизни многие года               
Он Ученью посвятил,               
Что Божьи заповеди чтил,               
Все исполнял их, а они
Не все понятны и ясны,
Ибо смысл глубокий их
От людей сокрыт земных!»

И ПОСЕЛИЛСЯ ИСААК      
          В ГЕРАРЕ…
                1
Нависло низко над холмом
Солнце, как пунцовый шар.
И к вечеру Исаака дом
Прибыл, наконец, в Герар.
                2
«О…, - царь Герарский говорит,
И по Ревекке взгляд скользит, -
Твой  взор, как блеск алмаза чист…»
(Глас царский мягок, бархатист).
Её он жадно изучает
И слащаво продолжает:
«О, дивной красоты цветок,
Собой украсивший восток…»
Но вдруг коня царь повернул
И взглядом путника проткнул:
«Кто тебе?…» - вопрос задал
Голосом, словно металл.
Исаака взглядом он сверлит.
«Сестра», – тот тихо говорит.
Царь строго глянул на него:
«Ну, и ладно, хорошо».               
                3
Царь, помня прежних лет урок,
Пользу некую извлёк.
Он свою похоть усмиряет,
А слугам строго поручает
Следить и сообщать ему
О путниках сих «что, к чему».

И УВИДЕЛ АВИМЕЛЕХ…    

«О господин, - пал ниц слуга, -
Та, что сердцу дорога
И взор очаровала твой,
Ему приходится женой.
Следил за ними ночью, днём
И в донесении своём
Уверен абсолютно я.
Девица та – его жена!»
Авимелех багровым стал.
«Я так и знал, я так и знал.
Когда-то Авраам-отец
Также поступил. Подлец!
Да… Вот что происходит… Вот…
Как на отца походит плод!
А ну-ка, приведи лжеца!
Скорей! Приказываю я!»

КАК ЖЕ ТЫ СКАЗАЛ:
«ОНА СЕСТРА МОЯ?»

«…На сей раз что ответишь мне?
Девица эта кто тебе?»
Царь ходил вперёд, назад,
Метая на пришельца взгляд.
Исаак молчал, потупив взор.
А царь разгневано в упор
Ему бросил: «Знаю я,
Она жена твоя, жена!
А ты бессовестно солгал.
Зачем сестрой её назвал?!»
«Жизнь хотел я сохранить, -
Сквозь зубы стал Исаак цедить.
- Ведь, сказав «Моя жена»,
На месте мог погибнуть я.
Исаак стоял, как мрамор бел.
Царь задумался, присел
И вспомнил, как его страна
Была болезнью сражена:
Из-за Авраамовой жены
Подверглись казни все они.
Авимелеха страх объял.
«Я жертвою едва не стал…
Едва не лег с женой твоей…
Кто-то из страны моей!
И ты бы, ты нас ввёл бы в грех!» -
Завопил Авимелех…
Хотел вскочить, но чья-то сила
Его к трону пригвоздила.
Виденьем Сарра промелькнула
И на него опять взглянула
Глазами полными огня…
Авимелех был вне себя…
(О, неужели то мне знак?
Посланец Божий – Исаак?)
И молвил он: «Я дам приказ,
Дабы никто не трогал вас
И под угрозой смерти страшной
Тебе с твоей женой прекрасной
Здесь препятствий не чинили,
Чтоб с миром в сей земле вы жили!»    

     И БЛАГОСЛОВИЛ
   ИСААКА ГОСПОДЬ…
               
Так, наконец, Исаак с женой
Нашли покой в земле чужой.
Господь всего им дал сполна:
И щедрый урожай зерна,
Небывалый в сих местах,
И воду, и приплод в стадах.
Исаак стал знатен и велик,
Преобразился его лик.             
И стал он жить в стране чужой
С поднятой гордо головой…
               
УДАЛИСЬ ОТ НАС, ИБО ТЫ
СДЕЛАЛСЯ ГОРАЗДО
СИЛЬНЕЕ НАС…
                1
Но быстротечны счастья дни,
Мозолят всем глаза они.
Богатство зависть вызывает,
Народ местный озлобляет.
И вот уже Исаака дом,
Как в глотке кость, как в горле ком.
Всяк речи злобные заводит:
«Смотри, еврей как гордо ходит!
Ну просто настоящий князь!
А ведь пришелец он средь нас!»
И вот уже то тут, то там
Вредят Исааковым делам
Всё больше, больше с каждым днём.
Когда ж стал говорить о том
Исаак надсмотрщикам страны,
Смеялись лишь над ним они:
«Ступай себе пришелец прочь!
Чем можем мы тебе помочь?
Тобой добру утерян счёт,
Вот и клевещешь на народ!»
Тогда в делах своих злодеи
Ещё больше осмелели.
Зная, их некому унять,
Колодцы стали засыпать.
И вот, чтоб защитить семью
Исаак отправился к царю…
                2
«…Закон страны твоей я чту!
Всегда вовремя плачу
Все налоги, все поборы;
Ни с кем не затеваю ссоры,
Но всё сильней день ото дня
В стране преследуют меня…»
Рот царя слегка скривился.
«Я во дворец к тебе явился, -
Исаак наивно продолжал, -
Ибо когда-то ты сказал,
Что нахожусь в стране я сей
Под защитою твоей!
За притесненье, попиранье
Любой получит наказанье,
Ибо, как кремень твердо,
Государь, слово твоё!»
От напоминаний тех
Морщится Авимелех,
Исаак же дальше продолжает…,
Царь его резко обрывает:
«Болтать довольно! Закрой рот!
Знаю! Знаю наперёд
Я, еврей, твои слова,
Но скажи… ответь сперва…»
Царь нервно взад, вперёд шагал,
Сопел и глазками сверкал:
«Не от нас ль к тебе текло
Бурлящею рекой добро?
Ты коз, что к нам сюда пригнал
На пальцах рук своих считал!
Теперь учёт ведёшь с трудом!
О…, Укрепился как твой дом!»
Вдруг государь остановился
И в Исаака взглядом впился:
«Не буду воду я толочь…
Уходи отсюда прочь!»
Обомлел Исаак: «Кошмар!!! -
Мысль в голове его мелькает, -
Какой удар! Какой удар!»
Но он надежды не теряет.
Царя пытаясь убедить,
Горячо стал говорить,
Что он, Исаак, не посягает
На власть высокую царя,
Что государь подозревает
Бедного еврея зря.
Наоборот, чтобы страна
Укреплялась и росла
Он способствовать готов…
Но царь его не слышит слов.
И тогда настал момент –
В ход шёл последний аргумент
О том, что он лишь продаёт
Зерно в такой голодный год,
Дабы народ не голодал…            
Но тщетно… царь его прервал.            
Глаза, как ночь мутны, черны
Он молвит: «Вон! Прочь из страны!
Хозяин я на сей земле,
И места нет на ней тебе!»

И УДАЛИЛСЯ ИСААК ОТТУДА.      

Сидит Ревекка у окна
Она встревожена, грустна.
Всё как-то валится из рук
Её пугает каждый звук.             
Сердце женщины давно               
Предчувствий тягостных полно.
Но сегодня вдруг вдвойне
Обострились чувства все.
Сердце сжалось, задрожало.
Ревекка осторожно встала.
Затем мягкими шагами
Шатёр просторный обошла,
Коснулась всех вещей руками
И на минутку замерла.
Вдруг, словно под тяжёлой ношей,
Согнулась, села на ковёр
И воззвала сердцем: «Боже!               
Боже, до каких же пор      
Скитаться будем мы Землёю,
Землёй, обещанной Тобою?!
Где нам и на клочке каком,
Наконец, построить дом?»
Ревекка больно губы сжала,
Глаза подняла к небесам
И с трепетом ответа ждала
Своим отчаянным словам.
Но тишь, ни шороха кругом.
Вдруг распахнулась дверь, и в дом
Муж входит, тяжело вздыхает.
Жена, как серна, замирает.
Слегка дрожит Исаака глас:
«Ревекка, изгоняют нас!
Засыпаны колодцы. Мы,
Лишились главного – воды!»
Вдруг, словно лопнула струна,
Обмякла, вскрикнула жена.
Взгляд, полный скорби, полный боли,
Помутнел помимо воли.
Слеза на веках задрожала.
Беззвучно женщина рыдала.
Ком к горлу мужа подступил,
И выйти прочь он поспешил.
Пройдя по молодому саду,
Он тотчас ощутил прохладу.
Он стал глядеть по сторонам:
Взгляд по полям скользит, стадам.
Он смотрит: на полях пшеница
Дозревает, колосится…
Но из этого зерна
Хлеб не испечёт жена.
А виноград …(плодов не счесть),
Но им с женою их не есть…
Исаак, потупив в землю взор,      
Направляется в шатёр.
А вслед ему звучит смешок:
«Пришелец, получил урок?
Нос не будешь задирать,
Своё место будешь знать!»

И ОТКАПЫВАЛ ИСААК          
КОЛОДЦЫ ОТЦА СВОЕГО…
                1
Опять баулы и тюки,
Опять пески, пески, пески.
Опять гонимый караван
Идёт с бархана на бархан.
Идёт на новые места,
Где нет людей, где пустота.   
                2
В земле Герарской средь пустот, 
Где ни кустов, ни трав, ни вод,
Подальше от филистимлян
Остановился караван.
Исаак в песках шатры разбил,
Колодцы старые разрыл,
Которые когда-то там
Вырыл отец его, Авраам.       
Назвал, как прежде: «Бог Святой»,
«Бог Вечный». И поил водой
Семью, пришельцев, их овец,
Как заповедовал отец.
И люди, зная те места,
Шли, говоря: «Пойдем туда
И напоим стада водой
Из колодца «Бог Святой».
«Бог Вечный» жажду утолит,
Водой живою напоит».
И текли, как вереницы,
Люди в поисках водицы.
И всяк живую воду пил,
А Исаак им говорил
О Господе и об Ученье,
О праведности, о терпенье.

И СПОРИЛИ ПАСТУХИ
ГЕРАРСКИЕ С ПАСТУХАМИ
ИСААКА…
                1
Раб стоял пред господином
В запылённом платье длинном,               
Не ведая с чего начать,               
Как весть лихую рассказать.
Сразу понял всё Исаак:
- Колодцы вновь зарыли, так?
- Опять, мой господин, опять! -
Раб начал головой кивать.
Помрачнел Исаак лицом,
Долго думал, а потом
Молвил: «Будем кочевать,
С нуля всё будем начинать…»
Раб сделал к господину шаг:
«Ну, как же так, ну, как же так?
О господин мой, отчего
Вершат они такое зло?
Вода в пустыне – жизнь, спасенье
Для всех! Для всех без исключенья…»
Стал Исаака голос тих:
«Вода не главное для них.
Не вода источник бед…
Глумятся, причиняют вред
Филистимляне потому,
Что ненавидят Суть саму,
Суть Учения Авраама –
Вот в чём истинная драма!
Учение «воды живой»
Отбирает их покой.
Хоть ненавидят и меня,
Но основная цель не я.
Есть главнее Персонаж –
Господь им ненавистен наш!»
Раб потрясён. Негодованье
Переполнило сознанье:
«Сражаться будем…! Отстоим…!
Силы есть! Мы победим!»
Речь слыша пламенную ту,
Ответил так Исаак рабу:          
«Нет! Будем дальше путь держать
И воду заново искать!
Вновь будем людям говорить,
Как по Законам Божьим жить!»
                2
Вскоре в пустыне, средь песка
Вновь найдена была вода.
Опять Исаак в жару и зной
Обеспечен был водой.
Но пастухи-филистимляне
Лишь о колодце том узнали,
Приехали, затеяв спор…
Колодезь назван был – «Раздор».
                3
Вновь Исаак шатры снимал
И свой скот перегонял.
Но вскоре воду он опять
Сумел в пустыне отыскать.
И снова пастухи явились,
Опять спорили, бранились…
Из-за споров, что звучали,
Колодезь - «Ненависть» назвали.
                4
Исаак всё дальше уходил,
Всё новые колодцы рыл.
И вновь среди песка и скал
Он всё же воду отыскал.
Никто о ней не вёл уж спор…
Колодезь назван был – «Простор».
                5
Всё видя, Бог ему сказал:
"Авраама я благословлял.
Тебе Я тоже помогу,
От всех врагов оберегу".

«МЫ УВИДЕЛИ, ЧТО               
ГОСПОДЬ С ТОБОЮ…»
                1
К Авимелеху раб явился
И низко перед ним склонился:
«О господин, в песках опять
Еврей смог воду отыскать…»
Побагровел Авимелех:   
(«Неужели вновь успех?»)
Нервно царский взгляд блуждает,
Но вдруг слугу он вопрошает:
«Не разорился ли еврей,
Не собрав зерно с полей?
Не ропщет ли его народ?               
А, может, пал в дороге скот??»         
«Нет, государь! Как прежде всё!»
Авимелеха затрясло,
Но в руки он себя берёт
И вопрос вновь задаёт:
«На сколько же моя казна
От конфиската возросла,
От множества зерна с полей,
Что засевал ещё еврей?»
Раб замялся виновато:
«От зерна?… от конфиската?…
Да вот, всё как-то невпопад:
То дождь, то засуха, то град,
То налетела саранча…»
Царь не дослушал до конца.
Он стал кричать, стуча о пол:
«Где полководец мой, Фехол?!
Сюда его! И пусть отряд
Лучших соберут солдат!!!»
                2
Исаак, с ним верные его рабы.       
Мастерят загон они…
Вдруг замечает чей-то взор
У самого подножья гор
Летящий коршуном отряд,
Звенящих сбруею солдат…
Пыль улеглась. Стих шум копыт.
Видит Исаак пред ним стоит
Царь сих земель – Авимелех.
И среди свиты, среди всех
Фехола видит грозный взгляд,            
Сжавших оружие солдат…
В миг, не дожидаясь знака,
Сплотилися вокруг Исаака
В плотно сжатые ряды
Все его верные рабы.
Напряженье, выжиданье,
Застывшее, как лёд молчанье…
Упал Авимелеха взор
На сверкающий топор,
На вилы, колья, на лопаты…
Мелькнула мысль: (Чем не солдаты?    
Как много всё-таки еврей
Сплотил вокруг себя людей…)
Тут конь под седоком заржал
И мысли царские прервал.
Царь коню бока сжимает
И дружелюбно начинает
Свой разговор примерно так:               
«Мир и покой тебе, Исаак!»
Тот недоверчиво взглянул:
«Ветер, что ли, вас задул
Сюда, где только камни, скалы…
Ужели вы меня искали?!
Зачем? Ведь сами от себя
В пески прогнали вы меня…»
(«Ветер задул… Ну и сказал…
Коль не твои б рабы – узнал
Кто такой Авимелех…
Я вовсе, вовсе не из тех,
Кто что-то выпустит из рук…)
Но произнёс такое вслух,            
Во весь рот смеясь для виду:    
«Исаак, брось прежнюю обиду,    
Из сердца прогони долой!
Мы видим, что Господь с тобой!
От того сам лично я
Прибыл к тебе… в пески… сюда…
Хотим с тобою заключить
Мы союз, чтоб в мире жить!
Хотим, чтоб нам ты никогда
Хлопот не причинял и зла! -
И улыбнулся царь хитро, -
Ведь мы всегда одно добро
Делали тебе, Исаак!»          
Тот поморщился: «Так, так…»            
А царь добавил: «Отпустили…
С миром… Вреда не причинили!…»
От изумленья рот открыв,
Исаак стоит, застыв.
Но тон Авимелех меняет
И в сторону рабов кивает,
Что с вилами да топорами:
«Теперь своими же очами
Мы ясно видим… видим все:
Благословенье на тебе!»            
И взор насмешливый царя
Тотчас обвёл свои войска.
И сразу же со всех сторон
Те засмеялись царю в тон.
Тогда царь, с коня спускаясь,
Ещё больше улыбаясь,
Сказал: «Коли Бог Сам за тебя
Могу ль Ему перечить я?!»
Прищурив глаз сказал Исаак:   
«Хорошо, коль это так.
Царь, а Господа боится!
Что ж, коль так – давай мириться!»
            
И ПОКЛЯЛИСЬ ОНИ
ДРУГ ДРУГУ…

Исаак дал слугам повеленье   
Приготовить угощенье.
Всю ночь тянулся шумный пир.
Так заключён с царём был мир.
И Небо сей одобрив шаг,
Послало Исааку знак:
Явились в тот же день рабы,
Что были в поисках воды,
Исааку сообщили весть:
«Ещё один колодец есть!»…

И ВЗЯЛ ИСАВ СЕБЕ ЖЕН ИЗ
ДОЧЕРЕЙ ХАНААНЕЙСКИХ…
                1
Село солнце, и у гор
Вновь Моисей развёл костёр.
И, как обычно, вновь пророк         
Вёл очередной урок…               
«Годы шли. Исав мужал.               
В жены девушек двух взял,
Из-за прихоти своей,
Из ханаанейских дочерей…
Мать была против, отец злился,
Но всё ж на них Исав женился!»
Тут Моисей стал хмур челом, -
«А ведь на племени… на том…, -
(Лицо пророка задрожало)
- Проклятье Ноево лежало!!!
Кроме того, давным-давно
Было роднёю решено
Женить на девушке Исава
Из рода славного Авраама…
                2
К сыну Исаак вошёл в шатёр,
На цветной ступил ковёр,
И вдруг прямо под ногами
Заметил дым, что вверх клубами               
Постепенно поднимался
И зависал, не растворялся.
Он поглядел по сторонам,
Заметил: свечи по углам
Пред истуканами пылают.
А жены сына совершают
Обряд языческим богам,         
Склоняясь к их литым ногам.
Лишь на короткое мгновенье
Обращено на свёкра зренье -
Дела до него им нет.
Ни до его преклонных лет,
Ни до Исаака положенья.
Нет никакого уваженья…
Присесть его не приглашают,
Ничем его не угощают,
Словно ноль он… пустой звук
И только лбами тук да тук
Пред истуканами стучат.
Затем, то шепчут, то кричат
То вскакивают вдруг, то пляшут,
То воют, то руками машут…
Распахнул Исаак шатёр
И тотчас выскочил во двор.    
Он отёр рукой чело –               
На сердце было тяжело,
Всё пред глазами расплывалось,
И, вообще, ему казалось,
Он всегда теряет зрение,
Видя идолам служение.
В его глазах туман стоял,
И он с трудом поковылял,
Не видя пред собой дороги,
Едва передвигая ноги.            
Нащупал дерево рукой
И камень рядышком большой.
Сел, голову на грудь склонил,
До боли губы закусил…
Но вдруг, в столь горестном забвенье
Он ощутил прикосновенье
К своим плечам руки родной.
Обернулся и с женой
Тотчас встретился глазами.
Она склонилась и руками
Его трепала седину,
Затем сказала: «Ну и ну!
Чему невестки с земли сей
Смогут научить детей?!
И будут ли они идти
По Господнему пути?…
Учения поймут ли суть,
Продолжат ли Авраама путь?»
Она, вздохнув, дух затаила,
За мужем взглядом лишь следила.
Исаак почувствовал душою
Желанье, скрытое женою.
Он её ладони взял
И твердым голосом сказал:
«Благословенье, как должно,
Будет первенцу дано!
Оно достанется по праву
Сыну старшему – Исаву!»
Та речь была, как приговор.
Ревекка не вступала в спор
И только тень своё крыло         
Ей опустила на чело…
Не говоря больше с женой,
Исаак отправился домой,
Уже решение приняв,
Что будет завтра же Исав         
Благословлён, и, может быть,
Сим его сможет изменить.               

И ПРИЗВАЛ ОН СВОЕГО   
СТАРШЕГО СЫНА, ИСАВА
                1
Солнце, огромное светило,
Край небосвода озарило,
Оно, сияя, выплывало
И жениха напоминало,             
Что вышел с брачного чертога,       
Ликуя, воспевая Бога.
Оно, подобно исполину,
Поднялось обогреть долину.
Бежит на поприще своё,               
Свет излучая и тепло…               
                2
Исав свой осмотрел наряд,
Остановил на лучшем взгляд,
Оделся спешно и помчал
К отцу, который его ждал.
Сердце странно клокотало,
Как будто что-то предвещало,
Будто знало: неспроста
Предназначалась встреча та.

  ВОТ, Я СОСТАРИЛСЯ;               
 НЕ ЗНАЮ ДНЯ СМЕРТИ
             МОЕЙ… 

«Сейчас увижусь я с отцом…»
Исав взволнован. Пред шатром
Остановился, подождал,
Свой резвый пыл в кулак собрал,
Затем твердою рукой
Откинул полог навесной,
Вошёл и молвил: «Вот он, я!
Ты видеть пожелал меня?!»
И, вспомнив слышанный закон,    
Отцу отдал земной поклон.
Родного сына слыша бас,
Исаак сказал: «Вот пробил час…
Я очень стар уже, сынок,       
Но каков отпущен срок               
Ходить землёю мне – не знаю.
Оттого мой сын желаю,
Чтоб дичи ты мне наловил,
Любимым блюдом накормил,
Чтоб тело и душа моя
Могли благословить тебя!»
Исаак задумался, молчит,
Вздыхает, а затем велит:
«Исав, сын, для добрых дел
Лук возьми, калённых стрел,
В поле чистое ступай,
Там охоться, там стреляй!
Удача будет путь с тобой,
Но в чужой лес – ни ногой!»
Исав от радости сияет,
Он окрылённый выбегает.
«Я буду… я… благословлён!
Стариком вопрос решен!
А значит, и удача мне
Будет сопутствовать вдвойне:
Во всех делах и средь утех
Будет у меня успех!»
И мчит, чтоб дичи наловить,
Дабы Исааку угодить.   

«ВОТ, УМИРАЕТ ОТЕЦ ТВОЙ!»

Ревекка, слыша те слова,          
Бежала к сыну чуть жива.         
«О Иаков, о сыночек мой!
Только что, Исав, брат твой
Был у отца. Тот умирает.
И перед смертию желает
Его… его благословить;
Но прежде дичи наловить
Послал, дабы по нутру            
Тот сделал кушанье ему,   
Сказал: «Пред Господа лицем
Благословлю, когда поем!»
Застала сына весть врасплох:
«Ужели мой отец так плох?
Ужели смертный час пробил?»
Иаков в ужасе застыл.
Перед глазами всё мелькает,
Всю жизнь с отцом он вспоминает…
Вдруг шепчет Иаков, как в бреду:
«Благословенье даст ему…
Пред Богом… в свой последний час.
Его он предпочёл из нас!…»
Ревекка Иакова трясёт
И твердым голосом, как лёд,
Отдает приказ ему:
«Ступай Исавом ты к отцу
С горячей, вкусною едою,
Приготовленною мною.
Пускай тебя благословит,
Не зная, кто пред ним стоит!»
Иаков какое-то мгновение
Стоял, застыв в недоумении;
Затем, опять, набравшись сил,
Ревекке робко возразил:
"Но, матушка, так может статься,
Что станет он меня касаться.
И кожа гладкая моя
Отцу откроет, что с ним я.
С каким же я тогда лицом
Предстану пред своим отцом?
Поступком этим, на беду,
Я лишь проклятье навлеку!…»
Мать его перебивает,
Рот ладонью закрывает
И говорит: «Пускай тогда
Проклятье ляжет на меня.
А ты, сынок, поторопись,
В наряд Исава облачись!»
И в мгновенье ока мать
Лучший стала доставать
Наряд Исава. (Вещи те
Хранил Исав в её шатре.
Хранил всё, что поценнее.
Ему казалось – так вернее.)
Иакова смущенный взгляд      
Брата изучал наряд.               
Руки не слушали его,
Он стоял подле него,
Не в состоянии очнуться,
Подойти к нему, коснуться…

ТЫ ЛИ, СЫН МОЙ ИСАВ?   

Еда готовится, бурлит –
Мать суетится, мать спешит.   
Мелькает плошка и черпак,
Но сын не сдвинется никак,
Он словно пригвождён к полу.
«Очнись!» - взывает мать к нему,
Но тщетно всё… и мать сама
Сына Исавом облачает
И кожи гладкие места
Козьей кожей покрывает,
Натерев её травою,
Особой, терпкой, полевою…
Наконец, готово блюдо.
И вкус, и запах – просто чудо!
Ногами, будто из свинца,
Сын идёт к шатру отца.
Внутри всё начало дрожать:
Впервые в жизни надо врать
И не кому-нибудь чужому,
А своему отцу родному!…
Не помня, как в шатёр вошёл,
Сын ставит кушанье на стол.
Он что-то вымолвить пытался,
Но глас ему не подчинялся
И как-то странно, с хрипотцой
Он произносит: «Отец мой!»
Ни слова больше… сын молчит,
Боясь: отец разоблачит.
Но слыша голос тот чудной,
Исаак спросил: «Ты кто, сын мой?»         
Ответ с испугу отыскав,
Иаков молвил: «Я – Исав!»
Отец молчит… Сын выжидает…
Спокойно всё… Сын продолжает:
«Я сделал всё, как ты велел.
Хочу, чтоб дичи ты поел
И чтоб тогда душа твоя
Могла благословить меня.
Садись, пожалуйста, прошу.
Отведай вкусную еду».
От речи вежливой такой
Просиял Исаак душой,
Но на какое-то мгновение
Закралось в старика сомнение:
«Из уст Исава ль речи те?
Он ли говорит их мне?»
И с недоверием сказал:
"Ты дичь так быстро разыскал?"
Но тот ответил: "Мне твой Бог
Её навстречу гнал – помог".
Исаак всё больше удивлён.
Исава ль речи слышит он?
Сын старший Бога вспоминает?!
И сомнение терзает
Ещё больше старика,
К сыну тянется рука,
Сердце отцовское щемит.
Он сыну подойти велит.
"Ощупать я хочу тебя,
Исав ли ты, моё дитя?"
Дрожь по телу… в горле ком…
Иаков движется бочком
К отцу… Испытывая муку,
Протягивает в шерсти руку.
Отец ощупал руку сына,
Почувствовал – на ней шерсть длинна.
И, удивленья не скрывая,
Он отшатнулся, восклицая:
«Слышу отчетливо сейчас
Я сына младшенького глас,
Но пальцы старые мои
Касались старшего руки!…»
Не в силах этого понять               
Благословенье всё же дать
Сыну Исаак решает,
Но напоследок вопрошает:
«Исав, ты ли, ты подле меня?»
И ответил Иаков: «Я».

И ОЩУТИЛ ИСААК ЗАПАХ, КАК
ЗАПАХ ОТ ПОЛЯ, КОТОРОЕ
БЛАГОСЛОВИЛ БОГ…

Знак подал отец рукой
И молвил: «Сын мой дорогой,
Наклонись ко мне, дитя,
Как должно, поцелуй меня!»
Сын медлил… он дышал с трудом,
Но наклонился над отцом.
Тотчас же у старика
Ноздри вздрогнули слегка:
Его сладостной волной
Накрыл запах полевой.
Исаак учуял аромат,
Напоминавший Райский Сад.
И, словно бы по волшебству,
Был уже там в минуту ту.
И он… никто иной – он сам
Среди дерев брёл, как Адам…
Кровь в старых жилах зажурчала;
Легко, светло на сердце стало,
Но память, как стальной рукой,
Вернула старика домой.
Исчезла радость, растворилась
В душе лишь чувство сохранилось
Обиды, горечи, досады
По утраченному Саду.
Исаак ел блюдо и вздыхал
Теперь уже он вспоминал
Невыносимый труд земли:
Как нехотя хлеба росли,
Как сорняки их заглушали
И прорасти им не давали.
Он вспомнил зной, как без воды
Погибали все плоды,
И жуткий голод, что их гнал,
Страдать, скитаться заставлял.
И так подумал: «Хорошо
Если бы сына моего          
Не тернии, волчцы питали,       
А чтобы хлебом насыщали
Благословенные поля,
Чтоб тук давала свой земля!»
От того через мгновенье
Такое дал благословенье:
«Пусть Бог тебя, сын дорогой,
Небесной одарит росой,
Чтоб от земного тука ты
Получал свои плоды,
Чтоб было вдоволь и всегда
Тебе и хлеба, и вина!»
Но вдруг умолк на миг старик.
На сей раз в  памяти возник
Час унижений, скорби, боли,
Когда ему по мимо воли
Пришлось всё бросить и бежать,
Как, сердце сжав, сестрой назвать
Пришлось законную жену,
Дабы жизнь спасти свою.
И от тех воспоминаний
Гримаса боли и страданий,
Как борозда в его судьбе,
Застыла маской на лице.
Он руку сыну крепко сжал,
И в тот же час пред ним предстал
Исава мощный силуэт.
Он крепкий, ловкий, как атлет;
Сил, храбрости не занимать,
За род свой сможет постоять!
И росток живой надежды,
В душе проклюнулся, как прежде.
От мысли той светлее стало,
Вновь сердце счастье наполняло:
«Им-то не смогут помыкать,
Гнать с земель и унижать!
Только б не сломался сам
И жил, как завещал Авраам,
Чтоб мог достойным быть вождём
В великом племени своём!»
Так мысленно он рассуждал 
И сыну своему сказал:
«Пускай народы, что живут,
Своим вождём тебя зовут!
Ты же помни, люди те,
Словно братья все тебе.
Пусть проклинающий тебя
Всё обрушит на себя,
А кто тебя благословляет,
Сам благодатью обладает!»

«НЕУЖЕЛИ, ОТЕЦ МОЙ,         
ОДНО У ТЕБЯ БЛАГОСЛОВЕНИЕ?»      
                1
Лишь Иаков вышел от отца,
Как брат уже спешит туда,             
Усталый, взмокший, весь в поту…
Как-то в этот день ему
С охотой явно не везло.
Всё складывалось, как назло:
То спотыкался конь тогда,
Когда летела в цель стрела,
То уже будучи в силках,
Даже не понятно как,
Чуть ли прямо не из рук
Вырывалась птица вдруг.
Раздражён Исав, взбешён:
«Ну и придумал дед закон:
Тьфу! На чужое ни-ни-ни!
Вот сам его-то и блюди!»
И с силою стегнув коня,
Помчал на частные поля.
Но вновь добыча ускользает
И только время он теряет.
И вдруг сжалилась судьба -
Попала в цель его стрела.
И вот, как вихрь с добычей той
Летит Исав стремглав домой.
Отстранив и слуг, и жён,
Сам для отца готовит он.
Сам потрошит, сам приправляет
Всем сердцем угодить желает.               
                2
И вот Исав перед шатром            
С самоуверенным лицом
Держит серебряный поднос –
Он кушанье на нём принёс.
Исав сильною рукой
Отбросил полог навесной,
Переступил через порог
И голосом, как гром, изрёк:
«Встань, отец! Поешь! Сын твой
Дичь наловил, принёс с собой,
Дабы, поев, душа твоя
Могла благословить меня!»
Темнеет Исаак лицом.
Из-за догадки в горле ком
Застрял и голоса лишил.
Но всё же он, набравшись сил,
И, надежды не теряя,
Промолвил, тяжело вздыхая:
«Ты - кто?!» Исав оторопел.
Он, выпучив глаза, глядел.         
И, запинаясь, произнёс:
«Я сын, Исав, еду принёс!»
И, поспешно приближаясь,
Промолвил, нервно заикаясь:
«Я сделал всё, как ты хотел.
Я дичь принёс, чтоб ты поел…»
В миг побледнел Исаак, но вновь
К лицу прихлынула вдруг кровь.
Он дыханье затаил
И с трепетом в душе спросил:
«А кто же был здесь до тебя?
Он вкусно накормил меня;
Он тоже дичь мне наловил,
И я его благословил!»
Исав молчал, от вести той
Его пронзило, как стрелой.
Сказать он что-то попытался,
Но язык не подчинялся…
Тишина… Молчанье длится,
В нём напряжение таится.
Но вдруг слегка привстал Исаак
И медленно промолвил так:
«Что ж, значит, так тому и быть.
Ему с благословеньем жить!»      
Исава гнев одолевает.
Он блюдо с пищею роняет,
Он мечется подобно льву,
Он в ноги бросился отцу:
«Отец мой, первенец ведь я.
Благослови же и меня!»             
Вздохнул Исаак и отвечал:
«Благословенье брат твой взял».
И словно рык… звериный рык
Исав издал протяжный крик:
«Ну, братец! Ну и удалец!         
Имя тебе не зря «Хитрец».
Вначале мне похлёбку дав, -
Вопил пронзительно Исав, -
Ты выманил мои права
На первородство… теперь я…, -
И льётся, как от раны стон, -      
Благословения лишён!
Да… ловок… нечего сказать!
Запнул, запнул меня опять!»
В душе Исава ураган.
Глаза блестят… он словно пьян.
Но всё ж, сдержав себя с трудом,
Склонился низко пред отцом
И голосом, полным мольбы,
Воззвал: «А для меня ли ты    
Не найдёшь благословенье?»            
И замер в трепетном волненье.
Исаак насупился, молчит.
Мысль, словно червь, его сверлит:
(«Так-так… а я не знал, не знал,
Что первородство ты продал…
Значит, свыше решено –
Не для тебя, Исав, оно!»)
И голосом, подобным льду,
Ответил так отец ему:
«Что, сын мой, сделать для тебя?
Ведь Иакову отдал всё я:
И слуг моих, и весь мой дом,
Ему теперь владеть добром!»
Исав убит теми словами.
Глаза наполнились слезами
И, всхлипывая, как дитя,
Он снова умолял отца,
Глядя ему, как пёс в лицо:      
«Отец! Ужели лишь одно
Благословенье у тебя?
Молю, благослови меня!!!»         
Исаак, не шевелясь, сидел
И в небо синее глядел.   
Вдруг с горечью промолвил он:
«Исав, ты будешь приземлён.
И потомки твои тоже,
Будут на тебя похожи.
От земного тука ты
Будешь собирать плоды.
Но от росы небесной, свыше,
Ты будешь становиться выше.
И хоть мечом ты будешь жить,
Всё ж брату станешь ты служить.
Но потом наступит время,
Сбросишь с выи это бремя!»
Умолк Исаак, а сын Исав
От гнева зубы крепко сжав,
Из шатра умчался вон,
Издав протяжный, громкий стон.
Сердце бешено стучало,
Грудь давило, разрывало…
Он бежал, бежал, бежал
И, как безумный, бормотал:
«Я б стёр с лица земли… убил…
Растоптал бы, задушил,
Тебя поганец, хоть сейчас, -
Он кулаками злобно тряс. -
Но нет…, - он замедляет шаг, -
Не такой-то я дурак…
С тобой расправлюсь, Иаков, я
Потом… Лишь схороню отца…»

«ДЛЯ ЧЕГО МНЕ В ОДИН      
  ДЕНЬ ЛИШИТЬСЯ               
    ОБОИХ ВАС?»
                1
«О, госпожа, поверь, поверь:
Он выскочил, как дикий зверь…
Он, как безумный бормотал.
Он кулаками сотрясал…»
Раба Ревекке говорила,
Да по сторонам косила.
«…Даже страшно повторять,
Что довелось мне услыхать…»
Каждое слово, каждый звук
Ловит материнский слух.
И зная сына буйный нрав,
Мать молвит шёпотом: «Исав,
Ты бури, урагана смесь,
Ты вихрь, гроза… ты в этом весь…»               
И глядя на рабу в упор,
Ей говорит: «Ступай во двор
Иакова там разыщи
И пусть ко мне спешит, скажи!»
                2
Без остановки взад-вперёд
Ревекка по шатру снуёт.
Раздался шорох, луч скользнул –
Сын порог перешагнул.
И мать, не тратя время зря,
К нему тотчас же подошла.
Вся сжавшись в ком, она дрожала
И чуть не на ухо сказала:
«Беда… беда к тебе пришла…
За твой поступок брат тебя
Убить грозится… отомстить!
Ты слышишь, сын? Убить! Убить!»
Иаков стоял с открытым ртом:
Его, словно кипятком,
Слова Ревекки окатили.
Глаза округлились, застыли.
Мать ждёт какое-то мгновенье,
Но, видя: сын в оцепененье,
Встряхнула Иакова за плечи
И, грозный тон придав вдруг речи,
Сказала: «Беги от сель в Харан!
Там живёт мой брат, Лаван.
Ты поживи чуток у них,               
Чтоб гнев Исава поутих,
Чтоб не пришлось мне в один час
Оплакивать обоих вас!"
Сын закрыл лицо руками,
Молчал, но слёзы текли сами.
Мать кудри сыну теребит
И тихо, нежно говорит:
"Мужайся, сын, беги скорей.
Вернёшься через пару дней.
Лишь укротит Исав гнев свой,
Пошлю я тотчас за тобой!»

И СКАЗАЛА РЕВЕККА ИСААКУ...

(«… Бежать… бежать…, - сверлит в мозгу
От сына отвести беду…, -
Мечется, как в клетке мать.
- Надо спасать, спасать, спасать…»)
От слёз красны её глаза,
Но встрепенулась вдруг она:
«Кажется, я знаю как!
Пусть отдалит его Исаак,
Пусть сам пошлёт его туда,
Куда, как раз, желаю я!»
Вся в слезах, набросив шаль,
Не пытаясь скрыть печаль,
Ревекка к мужу поспешила
И, между прочим, сообщила:
"Не рада жизни я своей
Из-за Хеттейских дочерей».
Затем она платок достала,
Сморкалась, слёзы вытирала
К небу устремляла взор,
Шепча: «Позор… позор… позор…
Жизнь надоела, свет не мил
Мерзко, противно, нету сил
Смотреть на этих… дочек Хета
За что мне? И до коль все это?
О, если Иаков, младший мой,
Женившись, в дом возьмёт родной
Тоже хитейскую жену…
То жить мне вовсе ни к чему!"
Исаак, задумавшись, глядит,
Как жена его навзрыд
Плачет, трёт платком лицо,
Но гложет старика не то…
Его обида к ней жива:
«Как же она – его жена
 И с ним так дерзко поступила?…»
Он много высказать желал,
Но делать этого не стал.
Не упрекал и не  бранил…
Он ей спокойно говорил:
"Жена, не нужно сердце рвать.
Невесту сын возьмёт под стать!
Его отправлю в земли те,
Откуда брал жену себе.
Зови Иакова, я сам
Сие веленье передам".

БОГ ЖЕ ВСЕМОГУЩИЙ            
ДА БЛАГОСЛОВИТ ТЕБЯ...
                1
Иаков робкими шагами,               
С опущенными вниз глазами,      
Входит к батюшке в шатёр.
Пылают щёки, как костёр.
Переступив с ноги на ногу,
Не зная, куда руки деть,
Стал исподлобья осторожно
На Исаака он глядеть.       
Старик на ложе восседал   
Среди подушек, покрывал,
Задумчив был, сосредоточен,
Явно очень озабочен.
Вдруг он на сына взгляд поднял -       
Иаков весь затрепетал,
Дрожал, как маленький птенец.    
На него глядел отец!
И, казалось, в то мгновенье
К Исааку возвратилось зренье.
Иаков от страха цепенеет,               
Он с места сдвинуться не смеет.
Но вдруг слышит в тишине:   
"Сын, ближе подойди ко мне».
От слов тех веяло теплом.
О страхе позабыв своём,
Сын к отцу поторопился,
Но снова вдруг остановился.
Исаак скользнул по нему взглядом
И сказал: "Поди, сядь рядом!
Ты кровь моя и я тебя
Хочу благословить, дитя!"
Иаков в миг к отцу шагнул
И к его рукам прильнул.
И вот Иаков пред отцом…
Уткнувшись в грудь его лицом,
Горячую ронял слезу
И руки целовал ему.
Сына Исаак поцеловал,
Погладил кудри и сказал:
"Заветы предков чти, сын мой!
Иди отцовскою тропой,
От Господа не отступай:
Он – наша крепость. Это знай!
Ещё тебе, мой сын, велю:
Не бери себе жену
Из Земли сей. А ступай
К брату матери, в тот край.
Его одну из дочерей             
Назови женой своей.
И будет, сын, в твоей судьбе
Господь помощником тебе!
Твой род размножит, укрепит,
По милости благословит.
И достанутся тебе
Все благословенья те,
Что Господь Аврааму дал:
Чтоб ты Землёю обладал,
Был хозяином на ней       
И гордо мог назвать своей!»
Иаков крепко губы сжал,
Он плакал… плакал и дрожал…
                2               
Как придорожная лоза,         
Согнувшись, опустив глаза
Покрасневшие от слёз,
Шёл Иаков, скорбно морща нос,
Он брёл, задумавшись, как вдруг,            
Металла слышит грозный звук.
Поднял глаза, и вдалеке   
Видит – брат с мечом в руке.   
Недобро взгляд того сверкнул,
Будто уже клинком проткнул.    
Как лист, Иаков задрожал
И к Ревекке побежал.
У неё взял узелок
И помчался на восток.

ВОТ, ЛЕСТНИЦА СТОИТ НА ЗЕМЛЕ, 
А ВЕРХ ЕЕ КАСАЕТСЯ НЕБА...               
                1
За горизонт лениво, вяло,
Неспешно солнце уплывало.
Иаков из последних сил
На гору Мория всходил.
Он прогонял усталость прочь,
Но быстро наступала ночь.
Влачились ноги еле-еле,
Слипались веки, тяжелели,
По лбу катился градом пот.
Он сел, взглянул на небосвод,         
Прочёл молитву Небесам
И стал смотреть по сторонам.            
«Тьфу! Лишь камни-валуны.            
Ни деревца, а ни травы.
Ну хотя бы вырос мох!
Жизнь тяжкая моя… Ох, ох…»
Он встал и всё же между скал
Гладкий камень отыскал.
Подушкой сумку разместил,
Улегся и глаза закрыл.
Вдруг воздуха поток стрелою
Пронёсся над его главою,
И уже через мгновение
Он видел сон или видение.
Лестница пред ним во сне   
Её один край на земле,
Второй уходит к облакам,
И ангелы летают там.
А наверху Господь стоит.
Иаков ввысь Ему кричит:
«О, как я мал! О, если б мог
Меня услышать Ты, мой Бог!
Ушёл я из Земли Святой.
Отца оставил, дом родной.
Скажи, Всевышний, дай ответ:
Кто унаследует Завет?
Кому достанется Земля?
Наследник ли Авраама я?»
Вдруг сделалось вокруг светло,
И видит он: возле него
Светлее солнечных лучей
Стоит Творец Вселенной всей
И говорит: «Земля Святая
Твоя от края и до края.
Внемли слову Моему:
Быть потомству твоему,
Подобно праху, что Я брал,
Когда Адама создавал!…»            
Сквозь музыку Господних слов
Двенадцать Иаков зрит сынов.
Его сынов! И все они
Высоко вознесены!
Иаков душою трепетал
А Божий глас звучал… звучал:
«…Запомни, Иаков, что вокруг   
На запад, север и на юг
Будет потомство всё твоё
Мною распространено,
Дабы семьи всей земли       
Были благословлены!»               
Затаил Иаков дух
И вопросил у Бога вдруг:
- Как солью быть земной могу,
Когда к язычникам иду?
Не знаю, устоит ль душа,
Когда один там буду я?
- Не бойся! В той земле чужой,
Иаков, буду Я с тобой!
Тебя повсюду защищу,
А время подойдёт – верну
Вновь тебя Земле Святой.
И буду до тех пор с тобой,
Доколе все Свои слова
Всецело не исполню Я!
                2
Всё глубже становился сон.
Был лестницы всё ярче фон.
Ступени четче выделялись,
Их формы всё чудней казались.
Иаков думал, что узрел
Путь душ людских, весь их удел.
А в конце, словно венец,
Над всеми был Господь, Творец!   
И ещё увидел он,
Что на ступенях с двух сторон,
Как стража, ангелы стояли
И светом неземным сияли.
Чем выше ангел находился,
Тем он прекрасней становился,
Тем мощь его и его сила
В восторг всё больше приводила.
Иакова пытливый взор
Следил за лестницей чудной.
А та, проникнув сквозь простор,         
Вела сквозь время за собой.
Ему казалось, он парит,
На всё со стороны глядит.
Вот некий Дух с ужасным ликом
Взошёл на верхнюю ступень.
Но час его прошёл и с криком
Он рухнул наземь, как студень.
Но тут же Дух взлетел иной,
Заполнив место то собой.
Он также страшен был, как тот,
Но час его прошёл и, вот,
Низвергнут он и вниз летит…
Но на ступени той сидит
Уже дух совсем иной,
Окутанный туманной мглой.
Дух страшный, сильный и суровый,
Подняться высоко готовый.
Во сне Иаков задрожал…
Пот холодный проступил,
Но вдруг он голос услыхал
Того, Кто над Вселенной был:
«Не бойся, раб Мой, не страшись.
Даже, когда взберется ввысь       
Тот Дух и сядет у Меня,
Оттуда сброшу его Я!»
Иаков замер и внимал,
А голос дальше продолжал:
«Взойди по лестнице и ты,
Познай всю силу высоты!»
Но Иаков взгляд свой переводит
На Духа, ужас кой наводит,
На меч его, и страх падения
Парализует на мгновение.      
И он сквозь сон, словно в бреду,
Ответил Богу: «Не взойду!»
Бог опечаленно сказал:
«Зря ты взойти не пожелал,
Я б не позволил пасть тебе,
Но усомнился ты во Мне…»
Услышал Иаков странный звон –
С рассветом растворился сон…
                3
Солнце нежными лучами
Пробивалось меж камнями,
Затем дорожку отыскало,
Иакову на веки пало.               
Он медленно открыл глаза,
Ввысь взглянул на небеса
И вспомнил тут же дивный сон,
Которым был так потрясён.
Он быстро на ноги вскочил,
Взгляд по горам его скользил…
«Мория, Мория гора
Да это, именно, она!
Именно о ней не раз
В семье звучал отца рассказ.
И страх перед этим «пупом Земли»
Перед «вратами», что в Небо вели
Был так огромен, а место само
Не только пугало – магнитом влекло,
Что, восклицая, Иаков сказал:               
«Да! Бог Всемогущий врата здесь создал!
Пред Тобою склоняюсь! Тебе мой обет!
Если буду Тобою спасён я от бед,
Если дашь мне одежду и дашь мне питанье,
То, клянусь! Вот, обет! Вот, моё обещанье:
Сюда я вернусь! Непременно, вернусь!
И месту святому опять поклонюсь!
Построю здесь храм! В честь Тебя, Боже, храм
И с дохода тебе десятину отдам!!!»
Иаков стал бегать, стал суетиться.
Вокруг камня, где спал, стал пчелою кружиться.
И маслом ценнейшим, что, как злато хранил,
Камень заветный он окропил.

   И ПОЦЕЛОВАЛ ИАКОВ             
   РАХИЛЬ, И ВОЗВЫСИЛ 
ГОЛОС СВОЙ И ЗАПЛАКАЛ

Под знойным солнцем, под дождём         
Иаков плёлся с узелком.
Мысли путались, мелькали…
То, как видения, всплывали
Пред его взором без конца
Образы матери, отца;
То хохоча кровавым ртом      
Всё заслонял Исав с мечом…   
То ныло всё его нутро,
Щемило сердце от того,
Что не знал… не видел он
Той, с кем с детства обручён.
«Какая же она? Какая?
Красива ли, добра ли, злая?»
Ещё тревожилась душа,
Как его примут «без гроша»?
Чем ближе к цели приближался,
Тем больше Иаков волновался…
«Б-е-е-е… м-е-е-е…» - раздалось впереди.
И эти звуки отвлекли
Беглеца от дум унылых
Горьких, сердцу опостылых.
И замечает Иаков вдруг,
Лениво отгонявших мух   
В тени кизиловых кустов
Возле колодца, пастухов.       
Радость душой овладевает,
Иаков шаг свой ускоряет
И, подойдя поближе к ним,
С теплом сердечным молвил им:
«Братья мои! Откуда вы?»       
Но были лица их пресны.
Переглянувшись меж собою
Они ответили гурьбою:
«Ишь ты… братья! Ха-ха-ха!
Из Харана мы… «родня»!
И леденящим ветерком
От слов повеяло при том.
«Как хорошо, что из Харана!
А знаете ль семью Лавана?»
Промолвил Иаков горячо.
«Знаем», - ответили на то.
И все умолкли, но опять
Иаков начал вопрошать:
«А здравствует ли он, семья?»
Те сказали сухо: «Да».               
Минуту тишина царит,               
Затем один вдруг говорит:               
«Вон дочь его, поить водой      
Овечек гонит пред собой», -
И вдаль куда-то пальцем ткнул.
Иаков быстро повернул
Голову вслед за рукою,
Видит вдали и, впрямь, тропою
Кто-то медленно идёт
И нескольких овец ведёт.   
Иаков переводит взгляд
На пастухов, а те сидят,
Песок в ладонях просевают
И с безразличием зевают.
«Как странно! Долог еще день,
А вы ушли, укрылись в тень,      
Воды овцам не даете,               
Пастись их дальше не ведёте?»
Но все молчат, будто никто
Речей не услыхал его,
Лишь усмешка на устах…
Вдруг муж один ответил так:
«Чтоб животным воду дать,
С колодца камень нужно снять!
Что же рвать нам животы?!
Придут другие пастухи…
Помогут… вот тогда
Мы и напоим стада!»   
Слов не найдя от изумленья,
Застыл Иаков на мгновенье.
Взгляд переводит на тропу
И вдруг…О чудо! Видит ту,
Что ярче солнца, краше дня…             
«Она, именно она!
Как ангел, по тропе ступает…»
Он узелок из рук роняет.
Сам по себе открылся рот,   
Он времени теряет счёт…
Но вдруг очнулся, ощутил
В себе прилив огромных сил.
Он в миг к колодцу подбежал,            
И сам огромный камень снял;
Быстро воду стал черпать
И в поило наливать.
Но вдруг бросает всё, бежит,   
Навстречу девушке спешит.
К ней подбегая, вопль издал.
Обнял её, поцеловал,             
И, не в силах слёз унять,
Иаков принялся рыдать…
Он что-то говорить пытался,
Но голос тотчас обрывался.   
И всё же сквозь потоки слёз
Он, запинаясь, произнёс:
«Я брат твой… Сын сестры Лавана,
Живущей в землях Ханаана…»
Рахиль… Как маков цвет, она
Стояла перед ним красна,
Залившись краской до ушей.
Казалось, поцелуй на ней
Ярким пламенем пылает,
Смущает сердце, обжигает.
Вдруг встрепенулись, словно птицы,
Юной девушки ресницы,
И, как утренней росою,
Глаза наполнились слезою.
Не в силах отыскать слова,
Ладошками закрыв глаза,
Бежит девушка стремглав,
Едва ногой касаясь трав,
Будто вихрь несёт её,
Забыв кувшин, овечек, всё… 

«ТЫ КОСТЬ МОЯ И               
ПЛОТЬ МОЯ…»
                1
Лаван вскипел: «Ну, как же так?
Его отец – сам Исаак!
Авраам великий – его дед,
Богач известный на весь свет!»
Засуетился он: «Ах, ах…»
И на подкошенных ногах
Согнувшись чуть не пополам
Быстро побежал к дверям.
«Какой гость! Какая честь!»
Как мёд сладка Лавана речь.
Взгляд всеми красками играет
И он Иакова сажает,
Дабы гостю было лестно
На лучшее в их доме место.
                2
Иаков ткнул взглядом в узелок:
«Я нищ… Я гол… Я без порток…»
Лаван на узелок глядит:
«Но как же так? - почти кричит. -
Как случилось, чтоб теб-е-е…
Да быть без денег… быть в нужде?»
Вздыхает Иаков глубоко
И опускает вниз лицо:
«Это за ложь мою расплата…
Я обманул отца и брата…
Всё было, как в бреду… в затменье…
Я так хотел благословенья…
Отца зная слепоту,
Я руку обмотал свою
Шкурой козлёнка… еду дал…
Я, как Исав, пред ним предстал…»
Заикаясь и едва это всё произнеся,
Иаков краской залился.
Всё шире, шире открывался
От изумленья рот Лавана
И вдруг он расхохотался:
«Так ты ловкач!!! Король обмана!!!
Какой сценарий!… Исполненье!!!
Не бред… то было просветленье!!!»
И, хлопнув гостя по спине,
Громко причмокнул: «Да-а-а! По мне…      
По мне такой подход!»
И растянув в ухмылке рот,
Добавил: «Да… скрыть кровь нельзя!
Ты впрямь и кость, и плоть моя!»
 
У ЛАВАНА ЖЕ БЫЛО               
  ДВЕ ДОЧЕРИ...               

Господь, по милости Своей,
Лавану дал двух дочерей.            
И обе расцвели они,
Как прекрасные цветы.
Но всё же Иакову под стать
Младшая могла лишь стать.
Как ярких две звезды, они         
Были Небом созданы
Для того, чтобы потом
Сиять в созвездии одном.
А Лия… нежный свет её
Светил не очень далеко…

«НЕУЖЕЛИ БУДЕШЬ
РАБОТАТЬ У МЕНЯ ДАРОМ?»
               
Минул месяц, пробежал    
С тех пор, как Иаков проживал
Под крышей дяди своего.
Тот понял… разгадал его.
(«Ты простофиля, Иаков! Лох!
Но для работ не так уж плох!
Не знаешь жизни… как телок
Взять бы тебя на «поводок…»)
А Иаков не сидел без дела -
Всё в его руках горело.
С рассвета был он на ногах,
Весь день в заботах и в трудах.
Там смастерил, там «подлатал»,
Там посеял, там вспахал…
И хозяйство, что хромало,
Резко налаживаться стало.
(«Какой работник! Ах, какой!
Сильный, ловкий, молодой!
Мне бы его заполучить
Ох! И при этом не платить!»)
Заметив томный блеск очей       
При виде дочери своей               
Во взгляде Иакова, Лаван         
Свой осуществляет план.
И как-то сидя за едой
Отцовски, трепетно рукой
Поправил Иакову кипу
И с нежностью сказал ему:
«Мой брат, ты тратишь столько сил,
Я труд твой прежний оценил.               
Но далее так не годится!               
Хочу с тобою расплатиться…»      
Тон в Лавановых словах
Был знаком, точкою в делах.
Пред Иаковом всё закачалось,
Сердце упало… оборвалось.
«Как всё это понимать?
Расчёт мне? Гонят со двора?…
И мне Рахили не видать
Больше… больше никогда?»
Он руку дядину сжимает
В глазах огонь! Он восклицает:
«Какая плата за труды?!
Ведь родня с тобою мы!
Тем паче сердцем всем люблю
Рахиль, дочь младшую твою,
И готов семь лет трудиться
Только бы на ней жениться!»
Уста в ухмылке скрыв рукой,
Лаван кивает головой:
«Что ж, пусть родственник возьмёт,
Чем чужой кто уведёт».

И ДАЛ ЛАВАН СЛУЖАНКУ
СВОЮ В СЛУЖАНКИ
ДОЧЕРИ СВОЕЙ…               
                1
С приходом Иакова в их дом
Лаван имел успех во всём:               
И урожай был в закромах,
И приплод большой в стадах,
И даже, наконец, жена       
Сынов Лавану родила.
                2
Руки Лавановы дрожат:
Много… много раз подряд
Бросает кости он, гадает,
Особых духов вызывает…    
Свечи горят… над ними дым
Сгустком чёрным и густым
Подобно туче нависает.
Он форму, облик, цвет меняет.
Лаван склонился над ковром,
Он в трансе… в трансе целиком.
Волос дыбом… весь дрожит,
Рот, зубы обнажив, открыт
И он бормочет: «Духи… духи
Дайте богатство в мои руки!
Подскажите! Научите!
Что должен делать укажите!!!»
Глаза безумные круглы.
Он горсточку берёт золы,
Шепнув над пламенем, бросает…
Пепел форму обретает.
И лёгкая, как пух зола
Превращается в слова:
«На племяннике твоём,
Благословенье, Божий дар.
Он обогатит твой дом!!!»
И растворились, словно пар.
Долго ещё Лаван сидел,
Глядел на свечи и сопел.
Вновь повторял свой ритуал,
Но каждый раз ответ звучал:
Как хора неземного пенье:
«На Иакове благословенье!»
                3
Взором теперь совсем иным
За племянником своим
Лаван всё время наблюдал.
Всё думал, думал, размышлял,
Как Иакова не упустить,
Дабы тот остался жить
В земле Харанской и при нём,
Чтоб процветал Лаванов дом.
«Что ж, в жёны дочку дав ему,
Его я этим привяжу.
Но Рахиль? Надежна ль нить?!
Нет! Нить нужно укрепить…»
Вращался мозг, как жернова,
Аж кружилась голова,
И днём, и ночью мысли все
Были лишь о западне. 
И вот он, словно озарён.
План долгожданный был рождён:
«Я канат совью тугой,   
Нитью прочною, двойной,
А чтоб хорош он был во всём,
Завяжу узлы на нём…»
                4
Лишая якобы забот,
Он в услужение даёт
Служанок юных дочерям
Умышленно, без просьбы, сам.
Так бросив «хитрое зерно»,          
Знал, в нужный миг взойдёт оно. 

 И СЛУЖИЛ ИАКОВ ЗА
 РАХИЛЬ СЕМЬ ЛЕТ…         
               
А что же Иаков, как же он?             
Он был любовью окрылён!               
«За Рахиль семь лет служить –               
Пустяк, что даром получить!»               
Так о возлюбленной мечтая,               
Иаков рук не покладая,               
Ночию и днём трудился,               
Пока срок не завершился.               
Как день один, прошли семь лет.             
Нужно выполнять обет…               
               
И СОЗВАЛ ЛАВАН ВСЕХ
ЛЮДЕЙ ТОГО МЕСТА…
                1
Несмотря, что стороною
Дом обходили сей порою,
Но в этот день в шатре Лавана
Собрались все мужи Харана.
                2
Скользнул Лавана взгляд украдкой,
Считая мысленно гостей.
Затем негромко и с загадкой
Он в речи произнёс своей:
- Земляки мои, друзья,
Вот для чего собрал вас я…
Неправда ли из года в год
Семь лет подряд доход растёт?   
- Правда! – гости отвечали.
Мы эти годы процветали.
- А знаете ль, что колдуна
Нет лучше в сей земле, чем я?
- Знаем, - молвили ему.
- А известно ль, почему
Успех в делах и процветанье?
Все замерли… в ответ молчанье.
- Так вот, скажу вам, дело в том:
Благословен лаванов дом!       
А через дом, мой дом, Лавана,
И вся земля, земля Харана.
Так вот… мы с вами все не дети.
Слова ясны, надеюсь, эти.
И вот к чему весь разговор
(Он оглянулся, словно вор)
И почти шёпотом изрёк:
Срок службы Иакова истёк.               
Завтра свадьба, и ему               
Я в жёны дочь отдам свою.
Вам должно в качестве гостей
Прийти к дочери моей.   
Принести с собой дары
И остаться до зари,
Чтоб засвидетельствовать то,
Что я придумал для него!
Хитро взгляд его сверкает,
Он на мгновенье умолкает,
Затем палец вверх поднял
И строго-настрого сказал:
- Всё, что услышите, узрите –
Во всём Лавана поддержите,
Если дорого для вас
Всё, чем владеете сейчас!   

         СВАДЬБА             
                1
Свадьба, свадьба… мысли все
Об этом лишь, об этом дне.
Лаван покой и сон теряет,
Он вновь колдует, вновь гадает,
И ночью, при мерцанье света,
От духов тёмных ждёт совета,
Ждёт наставлений, поощренья
На каждый шаг, момент, движенье.
                2
Вот день свадьбы наступил.
Распахнул Лаван шатёр,
И ручьем народ поплыл,
Быстро наполняя двор.
Гости шли всё, шли и шли,
Молодожёнов поздравляли,
В подарки серебро несли
И счастья-радости желали…
Иаков слушал поздравления,
Не сводя очей с Рахили,
Не замечая, как подарки
В шатёр к Лавану относили.
А тот лишь головой кивал,
Да знак пришедшим подавал:
Куда складывать они
Принесённое должны.
Пиршество горой идёт,
И вот уже на небосвод
Спустился месяц золотистый,
Да свет от звёзд зажёгся чистый,
А гости всё едят да пьют,
Советы молодым дают.
Лишь жениху не до вина:
Он пьян любовью. Вот она
Жизнь его, мечта, цветок,
Пьянящий, чистый ручеек.
Но вдруг он тяжесть ощущает
И от невесты отрывает
Наполненный любовью взгляд,
И замечает, как сверлят
Его Лавановы глаза.
В них тайна, странный блеск, гроза.
Он отвернуться захотел,
Но, к удивленью, не сумел.
А речь Лавана, что звучала,
Лилась нектаром, опьяняла,
Лелеяла, ласкала слух
И убаюкивала дух.
В руке лавановой бокал
Переливался и сверкал.
И вдруг Иаков замечает,
Что очень плохо понимает
Происходящее кругом,
Что воля ослабела в нём…

И ПОЖАЛЕЛА ОНА
СЕСТРУ СВОЮ…

Рахиль на Иакова взглянула
И сердце йокнуло, кольнуло…
Но вдруг елейный глас отца
Позвал: «Пойди сюда, дитя!
Смилуйся, честь окажи!
Ну поспеши же, поспеши!»
Его объятья распахнулись,
Уста в улыбке растянулись.
Лишь подошла к отцу невеста,
Как тотчас же на её место
Уселась старшая сестра.
Рахиль расширила глаза,
Ахнула, но в этот миг
Услышала почти что крик,
Державшего её отца:
«Молчи и не позорь меня!»
Елей из голоса пропал,
Он стал холодным, как металл,
А пальцы руку, что сжимали,
Казалось, были тверже стали.
Стал страшным блеск его очей
«Сиди, Рахиль! Шуметь не смей!»
На Лию вновь Рахиль взирает
И с удивлением замечает,
Каким взглядом, чуть дыша
Смотрит на Иакова она.               
Вдруг Лия переводит взгляд
На сестру… глаза кричат.
Кричат и молят, как в бреду:
«Родную кровь… свою сестру…
Не позорь! Не «убивай»!
Не подходи! Смирись! Отдай!»
Рахиль веки опускает.               
И Лия ясно понимает –
Не вмешается сестра…
Позору не предаст она!
Рахиль, как мрамор, будто лёд,
Застыла и чего-то ждёт.
Но боль в пальцах пробуждает.
Дочь руку резко вырывает
И тихо говорит Лавану:
«Пусти! Я вам мешать не стану!    
Пусть будет счастлива она!»
И встав, ушла из-за стола.
Пир как-то странно поутих,
Но вдруг раздался чей-то крик:
«За молодых!» И в тот же час
Гостями был подхвачен глас:
«Выпьем, выпьем все за них!
За молодых, за молодых!»
Иаков с Лиею поднялись
И при всех поцеловались.
Затем, подняв надменно взор,
Лия направилась в шатёр.
Не замечая лиц гостей,
Семенил жених за ней.

И НАСТАЛО УТРО.
И ВОТ ПРЕД НИМ ЛИЯ!

Ночь прошла, уже светает,
Луч солнца Иакова ласкает,
Но тот глаза открыть боится:
«Пусть ночь ещё хоть миг продлиться!»
Он счастлив, он почти летает,
Лицо улыбка украшает.
«Наконец, дождался я!
О Рахиль, звезда моя!»
Он повернулся, чтоб опять
Обнять жену, поцеловать,
Волос коснуться золотых,
И снова нежно гладить их…
С лица любимой убирает
Он, наклонившись, прядь волос,
Но вдруг сердце замирает.
«Лия…» - с трудом он произнёс.
Свет белый стал ему не мил.
Он с ложа брачного вскочил,
И, бормоча какой-то вздор,
Стрелою выскочил во двор.
В голове всё, как в тумане,
Будто в шторм на океане,
Хаос, путаница там,
Неподвластная словам.
Иаков по двору метался.
Вспомнить, вспомнить всё пытался.
И, наконец, восстановил,
Как тот вечер проходил.
Понял Иаков, понял всё.
И горе тяжкое его,
Словно камнем, придавило.
Сердце болело, сердце ныло.       
Столь сокрушительный удар
Впервые Иаков испытал.
Весь ужас поняв, всю беду
Он сел под деревом в саду,
Обмякший и лишенный сил.
Вдруг от раздумий пробудил
Его Лавана сладкий глас:
«О зять мой, в этот ранний час
Шатёр ты бросил, вышел в сад.
О, как я видеть тебя рад!…»
Лаван сиял, торжествовал:
Теперь он точно, точно знал,
Что у него всё получилось,
Всё, как задумал он, случилось.         

"ЧТО ЭТО ТЫ СДЕЛАЛ               
       СО МНОЮ?"

Темнее ночи Иаков стал.               
Вдруг гнев в нём вспыхнул, запылал
И возопил он: «Как ты смел?!
Ведь ты же знаешь… Я хотел…
Я ведь с тобой договорился…
Я за Рахиль семь лет трудился.
Ты же обманул меня,               
Дочь другую приведя!"
Но не смутился сей старик
И молвил: «Зря ты так поник.
Не мог я младшую
До старшенькой отдать:
Обычай древний
Надо соблюдать.
А у нас сей чтут закон…» -
Двусмысленно добавил он.
Ни слова Иаков не сказал:
Он знал, на что тот намекал.
И вспомнил Иаков в этот миг
Пронзительный до боли крик,
Крик Исава, когда он               
Благословенья был лишён.
А тесть, подмигивая глазом,
Добавил: "Зять мой, можешь разом,
Вслед за старшею сестрой
Жениться сразу на другой,
Но отработай вновь семь лет!
Таков отцовский наш ответ!"
Речью наглою такою
Сражён был Иаков, как стрелою.
Ярость сердце разрывает.
«Уйти?!… Все бросить?!» – размышляет.
Но вдруг он вспомнил откровенье,
И с новой силой возмущенье
Захлестнуло, как волною:
«Ведь мне начертано судьбою!!!…
Ужель двенадцать сыновей,
Что, как созвездья в Небесах…
Двенадцать будущих вождей,
Что видел я в своих мечтах,
Мне не моя Рахиль родит?!
О, ужас! Я убит! Убит!…»
Безысходность понимая,
Издав души великий стон,
Но более не возражая,
Иаков удалился вон.

    ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ...         
                1
В тревоге, суете своей
Семь долгих истекают дней.
И к зятю стал Лаван спешить
Дабы «дело» завершить.
Рахили руку он берёт
И в длань Иакова кладёт,
Речь произнеся свою:
«Дети мои, быть по сему…
Вас соединяю я!
Отныне вы – муж и жена!»   
Затем, как школьника журя,
Пред зятем пальцем помахал:
«Но дочку взял ты не за зря!
Семь лет с тебя!» – ему сказал.
Потом с ухмылкою кривой
Развернулся к ним спиной
И прочь ушёл в загон к скоту,
Оставив новую семью.
Иаков стоял нахмурив брови,
Закусив губу до крови,
А Рахиль… как тень она,
Была безжизненно бледна.
Вот её тонкая рука
Из длани мужа выпадает
И медленно, словно плывя,
Она в шатёр свой ускользает.   
                2
Обыденная суета.
Хлопочет Лия во дворе
И вдруг…
«…отныне вы – муж и жена!» -
Слышит она словно во сне.
Всё бросив, Лия обернулась.
«Быть не может!» - ужаснулась
От того, что увидала:
Рука сестры её лежала
На длани мужа, и она
Вновь слышит:
«Вы – муж и жена…»
Безмолвно, вниз потупив очи,
От горя став чернее ночи,
Стояла посреди двора
Лия – старшая сестра…

И БЫЛО ВЕЧЕРОМ
ТОГО ЖЕ ДНЯ…
                1
После той свадьбы роковой
С Лией, старшею сестрой,
Иаков к ней не приближался,
При встрече обходить старался.
Лия ж терпеливо ждала.
Терпенье, кротость проявляла.
Но в день сей лопнуло терпенье,
Лия кипит от возмущенья!
Её охватывает дрожь:
«…Нечего сказать – хорош!
Не советуясь со мною
Обзаводится женою!
К тому ж семь лет… семь лет труда   
Вырвет за себя она!»
                2
Ночь… пришло для объяснения    
Подходящее мгновенье.
Светит полная луна,
Лия с Иаковом одна:
«…Сторонишься от чего,
Супруг, шатра ты моего?
Ведь мы с тобою муж едины.
Мы целого две половины!…»
Голос женщины дрожит,
На глазах слеза блестит.
«…А теперь Рахиль… сестрица…, -
Лия ещё больше злится. -
…Зачем ещё ты взял жену?
Семь лет работы почему
На плечи ты себе взвалил?
Мне, что ж, обмолвиться забыл?»
И тут взвизгнула она:
«Ведь я же… я твоя жена!»
«Ну, ты совсем забыла стыд! -
Иаков с надрывом говорит. –             
Как ты осмелиться могла?!
Зачем в ту ночь женой вошла?
Ведь давно между собою
Отцы решили, что женою
Ты будешь брату моему!               
Исаву!… Старшему!… Ему…!
Как мне теперь пред ним предстать?   
И как себя… Как оправдать?!
А люди?!… Люди!! В их глазах
Как нам оправдаться, как?!»
«Что скажут люди?!… Скажет брат?! -
Презрительно слова звучат
Дразнящей его жены. -               
Люблю тебя!!! Что мне они?!      
Люблю до смерти! От того               
Плевать на них! Плевать на всё!!!»
Вдруг взор горящий потускнел.
Стал голос твёрд, похолодел:
«Стать Исавовой женой?!
Уж, лучше в пропасть головой!
Ведь известно всем кругом,
Что Исав живёт мечом!»
У Лии снова вспыхнул взгляд,
И вновь на Иакова глядят
Глаза, полные любви:
«Люблю тебя! Все ночи, дни
Я только о тебе мечтала,
Украдкой плакала, вздыхала…»
Голос Лии задрожал…
Но Иаков Лию оборвал:
«Прикинувшись своей сестрой,       
Обманом стала ты женой!»
Затем помедлив лишь мгновенье,
Добавил: «Пошла на преступленье, -
И он зло сверкнул глазами, -      
Свершила грех пред Небесами!…»
Тут уж Лия не сдержалась,
Казалось, женщина взорвалась.
И слов колючих водопад
Хлынул на Иакова, как град
Всё истреблявший на пути:
«Меня коришь?! А сам? А Ты?»
И Лия залилась слезами:
"Я не твоими ль шла стопами? 
Ты ведь прикинуться посмел
Братом своим и овладел
Благословением отца!
Так чем же хуже я тебя?
Ты тоже ведь отцу солгал,
Когда к мечте своей шагал.
Ты знал, что тот глазами плох,
И учинил ему подвох...               
Я точно также поступила
И мечту осуществила!"
И вспыхнул дерзкий огонёк
В её глазах, и, как клинок,
Вонзился мужу прямо в грудь.
От гнева тот не мог вздохнуть…
Смысл теряет разговор.
Полный ненависти взор               
Иаков Лии посылает    
И прочь… к жене другой ступает.

И БЫЛА ЛИЯ НЕЛЮБИМА…   
                1
Лия дни свои считает
И очень скоро понимает,
Что тою ночью зачала,
Когда вместо сестры вошла.
В надежде радость разделить,
Лия к Иакову спешит…
                2
Свободное платье, строгий узор…
Мрачнее и пристальней Иакова взор,
Но всё же теплится надежда:
(Просто новая одежда…)
И вот Лия совсем рядом.
Супруга изучая взглядом,
Улыбаясь, говорит,
Что зачала она, родит.
Сердце Иакова упало,
Лицо темнее ночи стало.
Угас надежды огонёк
Лаванов разогнуть крючок!   
Освободиться!!! И с женой
Жить лишь с любимою, одной.
Видя, как темнее ночи,
Муж становился, гасли очи,
Горе женщину объяло,
Ибо теперь та понимала,
Что, даже имея под сердцем дитя,
Ненавистна ему, ненавистна она…
               
             РУВИМ

Но вот час родов наступает,
И Лия первенца рожает.
В шатре у Лии суета.
Кричит рождённое дитя,
Склонился Иаков над младенцем
И, словно бы оттаял сердцем,
Его взгляд нежностью сиял,
Он гладил сына, целовал.
Мать наблюдая, замирает
И с облегчением вздыхает:          
«Коль полюбил, признал дитя,      
Теперь полюбит и меня,
Воздастся чаяньям моим.
Зовись же, мой сынок, – Рувим».

          СИМЕОН

Лия надеется и ждёт,
Но сердце Иакова, как лёд.
И по-прежнему она –
Нелюбимая жена.
Она в стенании немом
Взывает к Богу ночью, днём…
Так дни проходят, годы мчат,
Земля меняет свой наряд,
Но перемен всё никаких,
Обходит Иаков шатёр их.
Всегда с Рахилью, всегда с ней,
Но Бог им не даёт детей…
Всё чаще Иакова сознанье
Тревожит Божье предсказанье:
«Мною избранный народ
От тебя произойдёт».
И тогда Иаков взор            
На Лиин обратил шатёр.
И Лия, как родился сын,
Сказала Богу: «Господин,
Я услышана Тобою,
И Ты щедрою рукою
Снова одарил меня,
Послав прекрасное дитя.
Пусть сын мой будет наречён
За зов к тебе, Бог, Симеон…»

          ЛЕВИЙ

И вот опять проходит год,
Но Бог с Рахилью не даёт
Иакову детей, как прежде,
И канут в никуда надежды. 
Иаков всё чаще сомневался,
В раздумьях был, душой терзался,
Ибо понять никак не мог,
Что хочет, что задумал Бог.
И вот, в какое-то мгновенье,
Сам с собою ведя спор,
Принимает он решенье
В Лиин перейти шатёр.
И вскоре матерью опять
Посчастливилось той стать.
Опять, как Господа просила,
Мужу сына подарила.
И видит Лия: сына их
Муж держит на руках своих
И крепко к сердцу прижимает.
Она ясно понимает:
Теперь привязан Иаков к ней –
Она дала трёх сыновей!
Теперь пред нею он в долгу,
И это ведомо ему.
В знак, что мужа привязала,
Сына Левием назвала.

           ИУДА               

Затем опять через годок
Четвертый родился сынок.
И подумала она:
«Всё! Сестра побеждена!
Для Иакова лишь мне одной
Быть половинкою второй!»
И сына в прославленье чуда
Называет мать – Иуда.
Но после этого всего
Будто оборвалась нить:
Не слышал Бог молитв её,
И Лия не могла родить.

«ДАЙ МНЕ ДЕТЕЙ; А ЕСЛИ НЕ
  ТАК, Я УМИРАЮ...»
                1
Много времени уже,
Лишь появляется заря,
Иаков в Лиином шатре
Все проводит вечера.
Там его дети, там сыны
И от него, отца, должны
Они многое узнать.
Он их обязан обучать:
О Боге рассказать, о Небе,
О земле, насущном хлебе…
                2
В тот вечер Иаков, как всегда,
Сел в центре, рядом с ним жена.
Вокруг четверо сынов
Отцовских жадно ждали слов.
Рассказ Иаков начинает –
В шатре каждый замирает.
Он ярко, живо говорит.
Речь то как гром, то чуть звучит.
Голосом отца сыны
Будто заворожены.
Даже веки не мигают,
В глазах лишь лучики сверкают.
В доме идиллия царит,
Несчастна лишь Рахиль, стоит
Незваной, чужою у шатра,
Где муж её… её сестра…
У той улыбка на устах
И блеск, счастливый блеск в глазах.
Рахили неприятно стало,
Под сердцем что-то засосало.
В последнее время она не могла
Видеть, как грудью мать кормит дитя,
Как нежно матери глядят
На непослушных своих чад
И даже вид, сам вид детей
Болью откликался в ней.
И вот, стоя у шатра,
Она вновь сокрушена.
Муки последних лет опять
Мешали женщине дышать.      
Ей казалось, что вот-вот            
Она от горя выть начнет…
Свечи постепенно тают,
Этим словно намекают
На сон, на отдых, на покой,
Что близок, близок час ночной.
А речь Иакова, как мёд,   
Радуя детей, течёт.
Он в такт размеренным словам,
Гладит сынов по головам…
Рахиль вдруг полог поднимает,
Порог шатра переступает.
Вошла… за локоть мужа взяла,
Сама не зная как, сказала:
«Дай и мне детей, прошу,
А если нет, то я умру!»
На какое-то мгновенье
Иаков застыл от изумленья.
Дети, что только что шумели,
Умолкли, словно онемели.
И вдруг муж руку отстранил,
И раздражённо проронил       
Холодные, как лёд, слова,
Промолвив ей: "Да разве ж я
Господь, который не даёт
Тебе, Рахиль, во чрево плод?!"
Затем, нахмурив брови, он
Сказал, уча, понизив тон:
«Даже думать так не смей!
Есть дети или нет детей,
А жить ты, женщина, должна!
Жизнь Господом тебе дана!
Или ты думаешь: я маг?
Могу взять и просто так,
Дабы ты смогла родить,
Себе Небо подчинить?!
Да я…» - Иаков продолжал
И, как учитель, поучал…             
Но уже слова его
Не долетали до неё.
Рахиль ушла, умчала прочь,
Ни проронив ни слова, в ночь.
Умолк Иаков, побледнел.
И тотчас, тотчас пожалел,
Что так он говорил с женою,
С любимой, чистой, дорогою.
Он выбежал за ней, крича:
«Рахиль, Рахиль душа моя!
Где ты, сокровище моё?»
Но ни звука от неё…
Иаков ищет, долго бродит,
Но Рахили не находит.
Пропала… нет её нигде,
И он идёт в шатер к жене.
Вошёл, но нет Рахили там.
Дрожь пробегает по плечам.
Гиена где-то завывает.
И тогда супруг решает:
Ждать Рахиль, ждать до тех пор,
Пока та не прейдет в шатёр…
Тьма сгущается плотнее -
Вокруг темнее и темнее,
Свет лунный только полыхает,
Иаков веки закрывает,
В сон погружается, но вдруг
Женских шагов раздался звук.
Распахнулся вход шатра
И в него Рахиль вошла,
А тенью следом за женой
Вошла и за её спиной
Тихим изваяньем стала
Рахилина служанка Валла.
К жене Иаков подскочил.
«Прости меня, прости!» - Просил.
Но отстранила мужа та,
Сказав: «Служанка вот моя.
К ней войди! Родит она,
Чтоб я построиться могла!»
Иаков руки опускает
И от Рахили отступает.
Побелел лицом, как мел,
И еле сесть на стул успел.

И ВОШЕЛ ИАКОВ К            
СЛУЖАНКЕ РАХИЛИНОЙ…      
                1
На Валлу смотрит Иаков. Та
Ему чужда, совсем чужда.
А мысль о близости с рабою,
Навязанной ему женою,
Вовсе Иакову претит.
Он снова на Рахиль глядит.
Но всё размыто, сквозь жену
Он видит лишь поля, траву,
И сквозь столь близкий силуэт
Лишь месяца холодный свет…
Он словно бы оцепенел,
Стоял и в никуда глядел…
                2
День за днём, пася стада,
Днём, в ночи – всегда, всегда
О Боге Иаков размышлял.
И при псалмов негромком пении
От Небес святых черпал
Постоянно вдохновение.             
Среди полей, среди песков
И в трудах, и отдыхая,
Ученье вспоминал отцов,
Его всё глубже постигая.
В Нём его мысли, Там душа.
И вдруг пред ним стоит раба…
Иаков вздыхает тяжело,
Глядит в Рахилино лицо,
И видит красных глаз мерцанье.
В них безысходность и страданье,
Душевных мук водоворот
И непосильный сердцу гнёт.
Иаков растерян, он молчит.
«Ну что же ты!» - навзрыд кричит
Ему жена. Он лишь вздыхает.
А затем… затем кивает…
Рахиль, издав протяжный стон,
Мгновенно прочь умчалась вон.

   ДАН, НЕФФАЛИМ               

Так Валлою был сын рождён,
И был он Даном наречён.               
Вздохнув, Рахиль произнесла:       
"Через Твой суд, Господь, прошла.
Меня Ты всё же услыхал,
Через служанку сына дал".               
Год прошёл, и Валла снова               
Сына родила второго.
Рахиль с ребёночком осталась,
Им долго, долго любовалась.
А затем, смеясь, сквозь слёзы,
Сказала: "Прочь промчались грозы,
Боролась я с сестрой моей
Всею силою своей,
И, наконец, превозмогла.
Мне Валла сына родила.
Он будет зваться Неффалим.
Конец страданиям моим!»
И вдруг, волю дав слезам,
Текущим струйкой по щекам,
Рахиль произнесла, навзрыд:
«О Боже, как душа болит!
О как же, как моя судьба
Искривлена, искажена…»

И УВИДЕЛА ЛИЯ, ЧТО       
ПЕРЕСТАЛА РОЖАТЬ...

Дабы унять своё волненье,
Лия уселась за плетенье.      
Нить то и дело выскользала,
Путалась, и всё сначала
Ей приходилось начинать.
Уже в который раз опять    
Лия продолжала дело.   
В душе её скребло, болело:         
Всё реже, реже Иаков с ней
Даже ради сыновей.
Пусты теперь её шатры,
Он всё чаще у сестры.
Лия поджала гневно губы   
И молвила, цедя сквозь зубы:
«Даже рабы её приплод       
Его к ней манит и влечёт!»    
Нить завязалась узелком,
И в горле Лии тоже ком.
Нить она резко обрывает,
Из рук клубочек выпадает.
Крутится, словно волчок,
Под ногами прыг да скок.
Но его Зелфа настигает
И хозяйке вновь вручает.
Лиин взгляд на ней застыл,
И тотчас перед нею всплыл
Образ отца её – Лавана.
«Ужель она – часть его плана?!»-
В мозгу у женщины мелькает.
Она вязанье прекращает.
Внутри как что-то обожгло…
Легла ухмылка на лицо:
«Так говоришь, сестра моя,
Победила ты меня?!
О нет, воровка, нет, Рахиль,
Я сотру тебя, как пыль!
Монетой той же тебе я
Отвечу, кровушка моя!
Недолгой будет твоя власть,
Что подлостью тебе далась!
Как ты, я поступлю с тобой!
Переманю! Муж будет мой!»

И ДАЛА ЛИЯ ЗЕЛФУ
ИАКОВУ…

…Иаков с ужасом смотрел
То на рабу, то на жену.
То белел, а то краснел          
Всё было как во сне, в бреду.
У входа женщины стоят.
И едва сквозь их наряд
Проступает свет дневной –
Они закрыли все собой.
Иаков тяжело вздыхает,
А Лия дальше продолжает,
Встав перед ним, словно стена:
«…Настоящая жена,
Подлинная, только я!
Я детей тебе дала!
И матерью сынов твоих,
Хоть половины, шестерых
Стать по праву я должна!
Вот тебе моя раба!…»
Иаков губы плотно сжал,
Лию слушал и молчал.
Та распылялась всё сильней,
Напомнив про Рахиль, детей,
Про миссию его земную…
Однако слушать речь такую
Иаков не мог, совсем не мог.
В мозгу крутилось: «Это рок!»

    ГАД  И АСИР
               
Так, для госпожи своей
Родила Зелфа сыновей.
Им Лия имена дала.
Гад и Асир их назвала.          
Когда родился первый сын,
Рыдала Лия: «О мой Бог,
Иаков, муж мой, господин
С другою женщиною лёг!
Предал меня, и теперь, вот,
Предательства я вижу плод!»
Вождь умолкает, размышляет,
И вскоре снова продолжает:
«…Но как бы долго ни жила
В ней горечь, что её так жгла
И бушевала, как стихия,
Однажды всё ж сумела Лия
Посмотреть через века
Иным взглядом на себя:
«От будущего поколенья
Придет мне слава, уваженье,
Ибо род, великий род,
От сынов моих пойдёт!»
И горечь ревности была
Гордостью подслащена.
От того чрез год, другой,
Когда родился сын второй
Она молвила ему:
«Рождён ты к счастью моему.       
Ибо сын, через тебя
Будут возносить меня!»
Лицо женщины сияет,
Свет особый излучает.
Не находя от счастья слов,
Шепчет Лия: «Шесть сынов...»
О чём-то о своём мечтает,
Как кошка веки прикрывает,
Покачивая головой,
Беседует сама с собой:
«Шесть из двенадцати – мои!
О Бог! Меня прославил Ты!»
Вдруг чуть поодаль, у шатров,
Лия слышит шум шагов.            
Обернувшись на тот звук,
Видит, дорогой супруг
К сестре  её… в шатёр идёт
«Иаков!» - она его зовёт.
А Иаков, глядя на неё,          
Промолвил: «Вот жена и всё.      
Долг исполнила ты свой      
Согласно миссии святой…»
Махнул отчаянно рукою
И прочь ушёл своей тропою.
Лия ни слова не сказала,
Лишь по щеке слеза сползала.

    МАНДРАГОРЫ         
                1
Прошло время, и поля
Стали, как из янтаря.
Мужи отправились их жать,
А сыновья им помогать.
Лишь жёны дома оставались,
Детьми, хозяйством занимались.
Но как-то днём Рувим вбежал
На женский двор и закричал:
"Мама, посмотри, что я
Принёс в подарок для тебя!"
Лия все дела бросает,
Глаза на сына поднимает
И говорит: "Вот это да!            
От людей слыхала я,
Что мандрагоры исцеляют,
Зачать бесплодным помогают".
И переводит хитро взор
На вошедшую во двор
Свою сестру. Та замирает,
В ней вновь надежда оживает.
А Лия, быстро взяв плоды,
В шатёр хотела их нести,
Но путь Рахиль ей отсекла.      
"Дай их мне!" - произнесла.         
В глазах отчаянье, мольба:
«Сестра, сестра, прошу тебя!…»   
Но Лия, вспыхнув как огонь,      
Сердито отсекла: "Не тронь!       
Ты моим мужем завладела.
Теперь и яблок захотела,
Которых сын принёс мой мне?
Так нет же, их не дам тебе!"         
Но смысл, сокрытый в тех словах,      
Рахиль прочла в её глазах.
Боль в сердце… но ещё больней,
Что нету у неё детей.
А она их так желает!
И Рахиль, как отрезает:
«Что же, Лия, я не прочь.
Бери его на эту ночь!"
                2
После работы, как всегда,
Лавану отогнав стада,
Иаков шёл к себе домой
В надежде обрести покой.
Но видит Иаков: у ворот
В наряде пышном Лия ждёт.
Его при встрече обняла,
Рукой по кудрям провела,
Блестящим, черным и густым.
Сверкнув вдруг взглядом озорным,
Шепнула: «Супруг, тебя, как платья, шторы
Купила я за мандрагоры…»
Иаков отпрянул: «Что за вздор?      
Шутить так стала с каких пор?»
«Я не шучу, - она сказала,
- Взгляни!» И кулачок разжала.
На ладони у жены
Лежали круглые плоды…
Смешок у Лии с уст слетает,         
И всё… всё Иаков понимает.               
Он лишь плотнее губы сжал
И мысленно себе сказал:
«Рахиль, меня бы, вправду, ты
За эти б продала плоды!»…

        ИССАХАР

Молитвы Лии снова Бог
Услышал и опять помог.
Той ночью Лия зачала
И вскоре сына родила.
К груди младенца прижимая,
От счастья, радости сияя,               
Сказала Лия: «Бог меня
Наградил, за то что я,
Победив в душе гордыню,
Мужу дала свою рабыню!»
И принимая этот дар,
Назвала сына Иссахар.

  ЗАВУЛОН И ДИНА

Рахиль в молитве дни и ночи.
К небу поднимает очи,
Уже не веря в заговоры,
Заклинанья, мандрагоры,
Она лишь к Господу взывает
И на Него лишь уповает.
Но тщетно всё – ответа нет.
Зато является на свет
Двойня у Лии, у сестры.
И вновь полны её шатры.
Опять ей знаки почитания,
Расположения, внимания.
Взор Лии ревностью горит.      
Но всё ж она благодарит
Творца великого за то,
Что зов услышал Он её.
И сын был ею наречён
Неоднозначно – Завулон. 
Ибо так она сказала:
«Многих я сынов рожала,          
Но лишь теперь уже со мной,             
В моих шатрах, живёт муж мой!»   
Затем, взглянув в лицо сестры,
Произнесла: «Считала ты,
Что рассудил Господь тебя,
Служанке дав твоей дитя,
Так нет! Меня Бог рассудил
И, видишь, щедро наградил.
И посему… Да, посему!               
Я дочку Диной назову!»

И ВСПОМНИЛ БОГ
О РАХИЛИ…

Рахиль покинула шатёр,
Потупив низко в землю взор,
Плача, тихо бормоча:
«О Боже, как несчастна я!
Детей рабыням дал, сестре,
Забыл Ты, Бог, лишь обо мне!
Униженье, боль, позор,
Муки! До каких же пор?»
Душа её горит огнём, 
И слёзы, будто бы ручьём,
По щекам текут на платье:
«О горе, горе мне! Проклятье!
Начало десяти колен               
Уже заложены другими.               
А я!? Я ноль!… Лишь прах и тлен
С ожиданьями пустыми,               
Что не оставит и следа,             
Умерев, после себя!»               
И вопль Рахили в этот раз      
Небеса пронзил, потряс.            
Даже солнца ясный лик
От горя потемнел в тот миг.
И вспомнил Бог тогда о ней 
И, наконец, послал детей…

             ИОСИФ
                1
Рахиль пред зеркалом стоит,
Сердце бешено стучит.
Дыханье робко затая,
Она смотрит на себя:
«Щёки бледны, румянец спал,
Живот округливаться стал…
Все признаки… они… они…»
Рахиль опять считает дни.
- Ужель ошиблась ты опять,
И вновь тебе насмешкой стать
Для всех: для слуг и для сестры…
Ужель приметы не верны?…
И вдруг… о Господи… толчок
Затем ещё, ещё разок.
Улыбка на её устах
И слёзы, слёзы на глазах…
                2
Рахиль хрупка, что и сказать,
Совсем не просто ей рожать.
Крик, стенанья, стон глухой
Раздаётся день-деньской.
Повитухи… таз… вода…
Бельё… целебная трава…
Рахиль кричит, словно в бреду,
Мечется… а пот по лбу
Катится, словно горох.
И вот, глубокий сделав вдох,
Из последних сил она
Вся напряглась и родила…
Лишь боль немного улеглась,
Рахиль слегка приподнялась          
Лицо, как мел, губы сухи,      
Искусаны до синевы…
И, устремив на кроху взор,      
Произнесла: «Ох, мой позор,
Наконец, Всевышний снял.
И сына, сына мне послал!»
Со склонённой головой
Стоит Иаков над женой:
«Как младенца назовём?» -
Произносит он с трудом.       
Глаза Рахили просветлели,
Ресницы длинные взлетели,
Подобно птицам, и она
Уверенно произнесла:
«Надо чтоб Господь ещё
Дал мне сына одного!»
На миг умолкла, а потом
Сказала пересохшим ртом:
«Оттого, сын, что рождён,
Иосифом будет наречён!»
                3
Весёлый праздник у шатра.               
Пришла к Рахили и сестра.
Лия на Иосифа взглянула,
И тотчас мысль её кольнула:
«О, как красив младенец сей!
Видно, что милостью Своей
Его Господь не обделил,
Щедро, щедро одарил!…»
И хоть Лия промолчала,
Ни слова не сказав о том,
Но её мысли выдавала               
Тень густая над челом.               
Она была красноречивей
Всех вместе разом взятых слов               
И не скрылась, нет не скрылась
От глаз её родных сынов.

"КОГДА ЖЕ Я БУДУ РАБОТАТЬ
ДЛЯ ДОМА СВОЕГО?"
                1
Колыбель… Склонясь над ней,
Очарованных очей
От сына Иаков не отводит.
Он в каждой чёрточке находит
Что-то знакомое, родное,
До боли в сердце дорогое.
Он гладит мягкий завиток
И шепчет: «О сынок, сынок!
Малыш, расти клянусь, тебе
Ты будешь на Святой Земле.
И ни Лаван, ни кто иной
Не будут властны над тобой!»
                2
Брови сдвинуты сурово
Голос твёрд, как никогда.
Отрывисто прямое слово:
«…в родные отпусти края!               
Отдай мне жён, детей моих
Отработал я за них!»
Отвисла челюсть у Лавана.
Взгляд застыл, как истукана.
И на мгновенье даже он
Дара речи был лишён.
Но вот он посмотрел вокруг:
На свой большой, зелёный луг,
На стада овец, телят,
Которые так тешат взгляд,      
На всё, чем нынче обладал.      
И те годы вспоминал,
Когда в нужде великой жил,
Когда концы едва сводил.
Когда блеяли во дворе
Несчастные овечки две,
Которых дочь пасла, старалась,
Пока с "судьбой" не повстречалась.
Лаван встревожен не на шутку,
И, поразмышляв минутку,
Речь такую он завёл: 
«О, если б, зять мой, я обрёл
В очах твоих благоволенье,
И ты остался у меня,
То мы решим с вознагражденьем…»
Нотки в голосе, как мёд.
Он, словно соловей, поёт:
«С Небом связь имею я,
И Небо жалует меня.       
Гадая, я спросил Его:
«Откуда появилось всё?» -
Тесть указал на лошадей,
Овец, колодцы, сыновей,
На сад цветущий, виноград.               
«И услышал я, мой брат,
Что милость есть на мне Небес,
Что на земле имею вес,
Поэтому, Иаков, я               
Благословен через тебя.   
Мы, Иаков, связаны с тобой
Незримой нитью золотой.
Все успехи, достиженья       
От нашего объединенья!»
«Да, хорошо ты погадал, -
Иаков с горечью сказал,
- А сказало ли гаданье,
Что это ног моих старанье?…
Я много лет тебе отдал,
Твоё богатство умножал,
Дом укрепляя только твой!
Теперь хочу дом строить свой.
Хочу, чтобы моя семья
Достаток тоже обрела!»               
Губы с досадою старик      
Скривил и головой поник.   
«И как же я, муж пожилой,         
Дом могу устроить твой?             
С меня, со старика, что взять?    
Что дать тебе могу я, зять?
Иаков вздохнув, глядит вокруг
На сады, угодья, луг,               
На стада, что как ковёр,
Собой застлали весь простор.
Он думает… Он не спешит.
И в пылу не говорит,
Как прежде, в юные года:
«Семь лет трудиться буду я!»
Теперь он муж… Теперь он зрел…
И здраво рассуждать умел.
Теперь он ведал толк в делах,
Оттого промолвил так:
«Лаван, не бойся, плату я
Не прошу сего же дня.
Но всё ж, придется расплатиться –
Дашь скот мне, что рябым родится.
И тогда твои стада
Пасти, как прежде, буду я!
(«Как прежде, будешь ты при мне…») -               
Мелькает в тестя голове,               
И он согласно закивал:
- Пусть будет так, как ты сказал!
- Что ж, - молвил Иаков, - коль с тобой
Договорились, то цветной
Я отгоню весь молодняк,
Дабы потом не вышло так,
Что меня станешь обвинять
В желании твоё забрать.
И стадо то, Лаван, все дни
Пускай пасут твои сыны.
- Мне по вкусу предложение!
И Лаван без промедления
Сам начал скот сортировать,
Себе по масти отбирать.       
Он щупал каждую овцу,
Строг был к каждому пятну.
Когда ж отбор был завершён,
Довольно улыбнулся он.
И тотчас на месте, там,    
Овец тех дал своим сынам,
Оставив Иакову лишь скот,               
Что дать не мог цветной приплод.
Чтоб на него трудился зять,
Но плату не пришлось давать.
Сжав губы, Иаков наблюдал.   
Он не такой делёжки ждал…
                2               
Лаван прибыль предвкушает,
Довольно руки потирает.
И, дабы закрепить успех,          
Отобранных животных всех
Отогнал, чтоб к ним идти
Было аж три дня пути,
Чтоб скот случайно не скрестился
И с пёстрой шкуркой не родился.

И НЕ ДАЛ СЕБЯ ОБМАНУТЬ             
ИАКОВ НА ЭТОТ РАЗ…

Бесконечно долог день.
Иаков мрачен, он как тень.
Глядит угрюмо на стада
И понимает: никогда
Тесть разбогатеть ему
Не позволит. Посему      
Быть ему нищим, быть рабом,
Работать тяжко ночью, днём.
И только чудо, лишь оно,
Способно выручить его.
Иаков долго размышляет
И всё же, наконец, решает
Прибегнуть к знаниям отцов,
К тайной силе Божьих слов…
И Ангел к Иакову явился,
И чудо Ангел совершил,
И крапчатым приплод родился,
Как Иаков Бога и просил.               

И ПОМЕНЯЛ ЛАВАН
УСЛОВИЯ ДОГОВОРА…
                1
Лаван обходит молодняк:
«Не может быть! Что-то не так!!!
Где взялись пятна? Рябь откуда?»
Он трёт глаза: «Такого чуда
Сколько живу – не видел я!
Нет-нет! Не провести меня!»
Хватает он приплод цветной
Плюёт и тщательно слюной
Озверело пятна трёт,
Но цвет свой не меняет тот…
«Вот твоя прибыль! Вот – гляди!
Ни пятнышка! Как снег белы!», -
Лавана Иаков повернул
И почти что носом ткнул
В загон, где белый молодняк.
Лаван сел наземь… он обмяк…
«Вот это все? Одна… две… три…
Фу-у-у, как немощны, худы…»
Он встал с трудом, горько вздохнул
Овечек слабых злобно пнул
И отправился к себе
С гримасой жалкой на лице.
                2
Прошло время… вновь окот…
Снова к зятю тесть идёт
И говорит ему: «Уважь
Волосы мои седые!
Пообещай мне, что отдашь…
Что мне достанутся рябые!!!»
Не спорил Иаков с стариком
Не вздыхал, не причитал,
Одобрительно, молчком
Головою лишь кивал.
                4
Осень… окот… в стаде ягнята
Почти все, как снег… как вата.         
И только слабые, больные
Были Лавановы – рябые…
                3
Так много раз: не два, не пять
Лаван хотел переиграть
Свои ж условия, но Бог
Тестя победить помог!

"Я ВИЖУ ВСЕ, ЧТО ЛАВАН
ДЕЛАЕТ С ТОБОЮ..."
               
Быстро, очень быстро стал
Расти у зятя капитал.
Успех сопутствовал во всём,
И богател он с каждым днём.
Теперь лошади, ослы,
Верблюды, козы и волы
Наполняли его двор.
И вот однажды разговор
Услышал Иаков за вратами
Меж тестя своего сынами:
- Странно, нашим не чета
Пришельца сделались стада.
Овцы жирны, как на подбор,
А у нас – падёж да мор.
Отец наш глупо отбирал – 
Скот лучший Иакову отдал!
- Что скот… Перетекает всё
К чужаку от нас добро…
Медлить нельзя отцу, нельзя
Решает пусть сейчас дела!
- Да… миг упустит и потом
С сумою по миру пойдём!
Разговор услышав тот,
Иакова бросает в пот.
Он слышит крик своей души:
«Берегись беды… беды…»
И вскоре Иаков увидал, 
Как Лаван овец считал
В своих собственных стадах.
Как причитал он «ох», да «ах»:
«Не может быть! Не тот, не тот…
Совсем какой-то чахлый скот…»   
Лицо бескровно, как земля:
«Да разве ж этих выбрал я?»
(Он на животных пальцем тычет),
То зло шипит, то жалко хнычет…
То кулаками сотрясает,
То проклятья посылает…
Иакова в минуту ту
Как полоснуло по нутру.
И он побрёл к себе в шатёр
Дворами, прячась, словно вор.
Оставшись сам, он вспоминал,
Как когда-то от царя
Родной отец его бежал.
Бежал, оставив дом, поля,               
Виноградники, сады,               
Колодцы полные воды.
С нажитых мест бежал с семьёй
От чёрной зависти людской…
Мысли кружатся в голове
Подобно мошкаре, пурге.
Нет сил решение принять
И он ни с чем ложится спать.
Утро, солнце, птичье пенье,
Но всё ж плохое настроенье
У Иакова. Он помрачнел,            
Он долго пристально глядел       
На шатры, овец, поля
И воскликнул: «Как же я
Могу в сию ж минуту встать,
С места всё и всех поднять?
Как же уйти сейчас могу,
Ведь завтра рано, поутру,
Придут поставщики зерна:
Сделка уже заключена.
Ну а потом, в конце недели,
Моих овец купить хотели.
Потом ярмарка… И я
Хотел выбрать для себя
Верблюдов, племенных быков,
Телят молочных и коров…
И как? И как теперь мне быть?
На деньги плюнуть? Всё забыть?!»
Проходит день один, другой,
А Иаков ходит сам не свой.
Не может он никак решить,
Как же надо поступить…
И вот однажды, как в дыму,
Явился в поле Бог ему,               
Сказав: "Семью всю собирай
И в Землю предков прочь ступай.
Только там, в Земле Святой,      
Я, Господь, буду с тобой!»

И НЕ СПАЛОСЬ ИАКОВУ
В ТУ НОЧЬ…               

Всю ночь глаз Иаков не смыкал,
Всё думал, взвешивал, вздыхал.
И  вот, впервые за весь год      
На ярмарку он не идёт.
Не встречается с купцами,
Не занимается делами.
Теперь убытки и доход
В расчёт Иаков не берёт.
Одно лишь Иакова тревожит,
Сердце бередит и гложет.
Раздумьями охвачен он:
Как убедить обеих жён
Отца оставить, край родной
И всем уйти одной семьёй?               
            
«НЕ ЗА ЧУЖИХ ЛИ ОН
НАС ПОЧИТАЕТ?»
                1
Вдали, где-то над горою,
Зажёгся новый день зарёю.
И хотя ещё темно,
Иаков бодрствует давно.
Он ждёт рассвета, дабы жён
Сам покинул сладкий сон.
И вот, струёю золотою
Свет разлился над землёю.
Щебечут птицы на ветвях.
Пробудилась жизнь в шатрах.
Сон ясным солнцем побеждён.
Муж призывает к себе жён.
                2
Разом, не глядя друг на друга,      
Словно заразы сторонясь,
Жёны вошли в шатёр супруга
В лёгком поклоне наклонясь.
Иаков встал, засуетился,
Жён поудобней усадил,
Затем напротив разместился
И шёпотом заговорил,
Палец приложив к устам:
«Тс-с-с! - взгляд его шарит по углам
И, волненья не тая,
Он выплеснул, - Сей ночью я…, -
Иаков запнулся… замолчал,
Словно дар речи потерял,
Но вдруг стал бегло говорить, -
Хочу вам кое-что открыть.
Но, чтоб секрет был сохранён,
Лучше нам оставить дом.
Здесь говорить об этом нельзя:
За каждою складкою - уши, глаза…»
И, знак показав, тотчас рукою
В поле обеих увлёк за собою.
«…Недавно с Лаваном я повстречался,
И, знаете, странным он мне показался.
Недоброе что-то во взгляде таилось,
Раньше такое за ним не водилось…»
Запнулся Иаков, трудно ему
Плохо о тесте сказать, потому      
Пред женами душу он изливает,   
О наболевшем речь продолжает:
«На батюшку вашего, знаете, я
Верой и правдой трудился всегда.
Все силы свои я ему отдавал!
А он всё обманывал, всё обещал…
Каждый раз менял решенье
О моём вознагражденье!
Однако Бог со мною был
И от его обид хранил,
Наградив меня добром,
Чтоб укрепил и я свой дом.
Теперь богаты мы весьма:
У нас есть деньги и стада, 
Слуги, лошади, зерно,
Но косится отец ваш зло
На достаток наш во всём.
Я слышал разговор о том,
Что меры хочет он принять
И всё к рукам своим прибрать…»
Иаков тяжело вздыхает,
Но через миг вновь продолжает:
«Отца вашего не я,
Сам Бог лишил его добра!…
Так вот, в шатре сегодня мне
Господь явился вдруг во сне.         
Меня по имени назвал!
И я Ему тогда сказал:
«Слушаю и подчиняюсь,
Ибо Твоим рабом являюсь!»          
«Смотри! - мне говорит Творец
Я дал тебе стада овец!
Богатство дал тебе!» И вот…
Я посмотрел на весь свой скот,
Что лишь по милости Творца
Мог появиться у меня.
И снова слышу: «Ты обет
Когда-то на горе Мне дал!
Прошло уже немало лет!
Его исполнить срок настал!!!»
От неожиданности я
Дара речи был лишён,
Никак не мог прийти в себя,
Из уст моих звучал лишь стон.
И вдруг Господь так страшен стал,
Словно гром загромыхал!
И, молнию держа в руке,
Оглушая крикнул мне:               
«Велю! Оставь эту страну!      
На родину вернись свою!»
Внезапно Иаков речь прервал.
Казалось, замер, изучал               
Лавана дочек, своих жён,            
И, как струна, был напряжён.               
Жёны, насупившись, сидят.               
Брови сдвинуты… Строг взгляд.
Речь эффект свой оказала,
Но, буквально, болью стало
Напоминание о том
В какой нужде жил прежде дом.
Четырнадцать лет!!! Четырнадцать лет!!!
Чёрною тьмою казался им свет.
Четырнадцать долгих лет без гроша!!!
Ждала окончания срока душа!
И что же? Что слышат от мужа опять?
Они могут снова всё потерять!!!               
И вдруг с обидой в каждом слове
Они заговорили обе:
- Отец нами торговал!
- За труд твой, как товар, продал!
- Не почитая… Как чужих,
  Обеих дочерей своих.
- Он нас приданого лишил…
- Забрал всё… По ветру пустил…
- Поэтому всё то добро: 
  И стада и серебро, 
  Что у Лавана Бог отнял
  И тебе, супруг наш, дал,
  Всё это – наше и детей!
- Мы на стороне твоей!
И тогда, в то же мгновение,   
Было принято решение,          
Дабы не ждать беды большой,
Оставить тайно дом родной.   
Лишь стричь овец ушёл Лаван,
Они осуществили план.

             ИДОЛЫ            

Все быстро вещи собирают,
Тюки плотнее набивают.
И вдруг Рахили острый взгляд         
Застыл на выстроенных в ряд
Изящно сделанных божках.
И вновь она познала страх,
Будто в прошлое вернулась
И снова в детство окунулась.
Её глаза застлал туман,
И видится ей, как Лаван
Заклинанья говорит,
С богами странное творит,
А потом вдруг сообщает,
Что был в грядущем, и всё знает...
Рахиль, очнувшись, встрепенулась,
Осторожно оглянулась,
И внезапно руки сами
Потянулись за божками.
Быстро идолов схватили
И в узелок, на дно вложили...      
«Теперь некому сказать
Куда ушли мы… Как догнать…»

И СОБРАЛ ОН СОЮЗНИКОВ,
И ПРЕСЛЕДОВАЛ ИАКОВА…
                1
Лаван глядит по сторонам.
И видит он, то тут, то там
Трава засохла и земля,
Словно плешь, приобрела.
Лаван в колодец заглянул.
«Пустой», - с ужасом вздохнул.      
Заныло сердце, заскребло.
Но вдруг вниманье отвлекло
Приближение гонца.
На том не было лица,
Он кричал: «Удрал, удрал
Твой родственник! И скот угнал!»
У Лавана вдруг кругами
Поплыло всё пред глазами.
Гнев стариком овладевает,
Он губы до крови сжимает.
«Догнать, догнать!» - Лаван кричит.
И вслед за зятем своим мчит,
Прихватив сынов, родню
И слуг, преданных ему.
                2
Пыль летит из-под копыт.
С рассвета до заката мчит,
Не сделав даже остановку,      
Лаван за Иаковом вдогонку.
Не в состоянии гнев унять,      
Бурчит он под нос: «О мой зять,         
Вор бессовестный, злодей!
Все украл… и дочерей…!»
Вдруг замечает на горе    
Знак знакомый на шатре.
И понял – зятя он догнал.
Но ночь: пора стать на привал.

И ПРИШЕЛ БОГ К ЛАВАНУ... 

Ночь всё окутала кругом.
Спит Лаван глубоким сном,
Как доселе никогда.
Спит, сопит, словно дитя.
Но вдруг во сне он задрожал,
Над ним Некто нависал,
Безмолвный, страшный и большой,
Ещё чернее тьмы ночной.
Он всё ниже опускался.
Лаван от страха задыхался.
Казалось, Тот мог раздавить.
Вдруг Некто стал с ним говорить:
«Побереги себя!… Коль ты
Хочешь жизнь свою спасти
Ни доброго, ни злого…
Слышишь! Ничего такого
Иакову не говори!         
Услышал?! Понял?! Что ж, смотри!!!»
Возразить старик хотел,
Вправо, влево поглядел.
Вокруг него был чёрный ком
И под ним, да и на нём.
Он даже двинуться не мог,
Он тут же понял это – Бог.      
Лаван очи открывает,
Виденье тотчас исчезает.
Он с облегчением вздохнул,
Но веки больше не сомкнул.

И ДОГНАЛ ЛАВАН ИАКОВА...      
                1
Хмур Лаван… от сна худого.
На душе тяжёлый след.
Не видел он ещё такого:
«Что за чушь собачья? Бред!!!
Угроза иль предупрежденье?!
Нет… просто солнце, плюс волненье,
Плюс тяжёлая дорога…
Не видел я… не слышал Бога!!!»
Он потянувшись всласть, привстал.
Кувшин с водой стоявший взял
И содержимое его
Выплеснул себе в лицо…
«Бр-р-р-р! Куда ночь, туда и сон!
Вон дурные мысли, вон!!!»
Лаван смотрит на восток.
Едва заметный огонёк
На горизонте появлялся:
День новый только зарождался…
«Подъём! Подъём! Кому сказал!»
Лаван свирепо закричал!»
Звон раздался пик, мечей
И армия его людей,
Учиняя шум и гам,
Помчала к Иакова шатрам.
                2
Словно Везувий, ураган,
Взъерошенный, седой Лаван
Ворвался к Иакову в шатёр,         
Крича ему: «Попался вор!
Ты тайно от меня бежал,
Как пленных, дочерей угнал!…»
От неожиданности зять      
Глазами начал лишь моргать.
«…Ты безрассудно поступил!
Иль я б тебя не проводил?
Да я бы песни пел сам лично!
Всё было б чинно и прилично.
Я б праздник в честь тебя устроил,
Но ты мне даже не позволил
Поцеловать моих внучат!…»
Губы старика дрожат.
И к зятю, подойдя, в упор
Лаван шипит: «Позор, позор.
Ты глупо, глупо поступил, -
И, меч сжимая, пригрозил, -
Сила есть, чтобы тебя
Мог лично уничтожить я…!»
Рахиль и Лия задрожали.
От страха дети закричали,
А Иакову лицо
Краской алой залило.
Но тесть внезапно отступил.
Он груз тяжёлый ощутил,
Ноги странно подкосило,
Перед глазами всё поплыло,
А груз всё гнул его к земле.
И тут он вспомнил обо сне…
Тон Лаван тотчас меняет
И речь другой вид обретает.
Отец больше не орал,
Оружием не сотрясал,
И слышались едва-едва
Из уст старческих слова:
«Бог твой, Иаков, мне явился
И за тебя, мой зять, вступился.
Мне Он сказал… твой Бог сказал,
Чтоб я тебе не причинял…»
Он ели выдавил слова:
«…не причинял тебе вреда!»
Вдруг Лавана взгляд поплыл
И он просел лишаясь сил.
Рахиль к отцу мгновенно мчится:
«Вот, батюшка, тебе водица!
Отпей глоточек… хоть один…»
И подала ему кувшин
Со студеною водой.
Пьёт Лаван глоток, другой…
Силы стали возвращаться
И он начал подниматься,
Вновь начал к зятю подступать,
Махать руками, глотку драть:   
«Пускай удрал ты от меня:      
Рвалась домой душа твоя.
Но зачем покинув кров,
Украл богов… моих богов?!!»
Тесть снова тянется к мечу,   
Но, запинаясь, зять ему         
Вдруг быстро начал говорить:               
«Как мог иначе поступить?
Страх овладел мной целиком.
Да, тайно я оставил дом!
Я в страхе был, боялся я,
Что силой жён лишишь меня!
Что же до твоих богов…
Ищи, ответить я готов.
И коль твоё хоть что-то есть…
Хоть что-то ты отыщешь здесь, -
На крик срывается вдруг глас, -
Жизнь того бери тотчас!»
(Иаков даже на мгновенье
Не мог в своём воображенье
Представить, допустить такое:
Его Рахиль взяла чужое!)

И ОБЫСКАЛ ЛАВАН ВЕСЬ
ШАТЕР…

Тесть, не спеша, со знаньем дела,      
Вещи Иакова умело
Щупал, щупал, ковырял,         
Ничего не пропускал.
Он протрусил до нитки всё.
Но не нашёл там ничего,
Что могло бы повод дать
«Ты – вор», - на Иакова сказать.
Закончив обыск слуг, детей,
А также Лииных вещей,
Лаван, стряхнув с халата пыль,
Идёт обыскивать Рахиль.
Он развязал её тюки,
Проверил платья, да платки.
Всё перерыв даже на дне,
Идёт к сидящей на седле
Прекрасной дочери своей.
«Встань!» - говорит сурово ей.
Дочь чуть заметно задрожала,
Ведь идолов Рахиль скрывала    
В узелочке небольшом
Именно под тем седлом.
В глазах женщины темнеет.
Лицо мертвенно бледнеет. 
И слабым голосом она
Отцу сказала: «Я больна.
Слабость… обычное… прости…
Трудно с места мне сойти».
Долго, взгляд не отводя,
Лаван смотрит ей в глаза.               
Сверлит взглядом, изучает,      
Затем вдруг за руку хватает,
Стащил с силой и сказал:
«Здесь ещё я не искал!»
Подняв Рахильино седло,
Взял узелок, прощупал всё.
Но… ничего не замечает.
И обыск тем тесть завершает.

"ЕСЛИ БЫ НЕ БЫЛ СО МНОЮ
БОГ ОТЦА МОЕГО..."
                1
Лаван из-под густых бровей
На зятя своего взирает,
На съёжившихся дочерей,
И с досадою вздыхает.   
Шатёр Иакова пустеет –
Воинам нечего искать.
И постепенно зять храбреет,            
Сам стал на тестя наступать:
"Какой мой грех и в чём вина,
Что ты преследуешь меня?
Я двадцать лет тебе служил,
Твой скот всё время сторожил.
Меня днём солнце обжигало,
А ночью тело замерзало!
Я никогда не высыпался!
Всё угодить тебе старался.
А чтоб на дочерях жениться,          
Мне по семь лет пришлось трудиться!
Потом, за скот работал твой   
Шесть долгих лет – теперь он мой.
Как наградить меня не знал.
По десять раз всё изменял.
Юля, колдуя и гадая
Меня, как липку обдирая…»
Лаван в лице переменился…
Помрачнел, кровью налился…
Но зять уже не мог молчать
Он душу изливал опять:
«Да если б не вмешался Бог
Моих отцов и не помог,
То и сейчас бы ты лишил
Всего, что я трудом нажил!"
Лаван взбешён: «Ах ты щенок!
Да всё, что видишь ты зятёк…»
И, руку вытянув вперёд,
Тычет пальцем: «Вот и вот.               
Всё это мне принадлежит!»
Взгляд тестя Иакова сверлит.
Глаза его горят огнём,
Который виден даже днём.
«Все стада, весь этот скот…
Овцы, козы их приплод,
Служанки, слуги, их рабы
Внуки, дочки – все мои!»         
Лаван рыкнул и умолк,
Оскалив зубы, словно волк.
Но темнеет вдруг в глазах...
И вспомнил он опять о снах…   
Вновь ужаса полны глаза:
(«Нет! Нельзя, нельзя, нельзя         
Зятя делать мне врагом!
Ибо его Господь меня
Сам лично упредил о том!»)
И тактику Лаван меняет.               
Смягчившись, зятю заявляет:
«Вот мои дочери, вот внуки! -
Он в стороны разводит руки, -
Но сделать им, что я могу?…
Нет, ничего не изменю…
Чтоб зло, обиду не таить,               
Союз нам лучше заключить!»
И зятю, потрепав плечо,             
Лаван сказал: «Забудем всё!               
Что Иаков нам с тобой делить?
Давай в мире будем жить!»
И улыбка примиренья,
Тотчас, как ветра дуновенье,
Коснулась Иакова лица:
«Я не против, только – за!»
                2               
В последний раз глядит Лаван   
На зятя длинный караван,
На сидящих у шатров
Своих дочек, их сынов,
И понял вдруг – он их теряет,
Зять вместе с ними забирает
Не только лишь стада, добро…
Зять сердце вырвал у него.   
Лишил родной крови – внучат
И боль потери, горечь, яд
Откликнулись в душе больной       
И злоба новою волной
Поднимается, бурлит.
Он Иакову чуть не кричит.
И, сам испытывая муку,
До боли давит зятю руку:
«Но если ты, Иаков-зять,
Заставишь дочерей страдать…
Превратишь их жизнь в мученье…
Тесть умолкает на мгновенье, -
Но через миг продолжил он, -
Коль ещё возьмешь ты жён!…
Нет человека между нами,
Кой сжалился б над дочерями!
Но Бог всё видит и они,
Коль что, Им будут отмщены!!!»
Иаков молчит, но сердца крик
Слышит отчётливо в тот миг:
(«Какой же лицемер Лаван!
Сам выдумал злодейский план,
Сам столько навязал мне жён,
А теперь «хороший» он!
И мне – их мужу угрожает.
Бога в защиту призывает…»)
Но Иаков в спор вступать не стал
Согласно тестю закивал.
Всё миром завершив, добром,
Соорудили в месте том
Памятный камень – Галаад.
Он до сих пор тревожит взгляд. 
               
«…ТАК СКАЖИТЕ ГОСПОДИНУ            
МОЕМУ ИСАВУ…»
                1
Иаков в край родной идёт,
Не зная, что его там ждёт.
На сердце у него тревожно,
И он послал, чтоб осторожно
Один из верных слуг его
Разузнал о брате всё…
И слуга в Сеир отбыл.
Тогда Исав в краю том жил.
                2
«Из всех людей, что есть при мне,
Дело сие только тебе
Я доверяю целиком.
С твоим умом и языком
Ты справишься… Уверен я.
Запоминай мои слова:
Узрев Исава, ниц пади,
Что его раб ему скажи.
И я, Иаков, ему тоже
Слуга всем своим телом, кожей…»
В глазах слуги сверкнул вопрос.
Он рот открыл, поморщил нос,          
Но господин, не дав сказать,
Его стал дальше поучать:    
- Ещё скажи: я на чужбине   
Жил, как в болоте, как в трясине.   
В трудах непосильных все дни
Лямку тянул от зари до зари.
Не досыпал, не доедал,
Как запряжённый вол, пахал!
Скажи, что жил я, как в плену,
Служа тестю своему.
Скажи: обжился я добром:      
Овцой, коровой да ослом.
К тому ж имею теперь я
И рабыню, и раба.
Скажи: столь длинною тропою    
Ты, слуга, был послан мною,
Дабы оказать почтенье.               
И получить благоволенье,            
Господин, в твоих очах…         
Вот так скажешь ему! Так!»

"ОН ИДЕТ НАВСТРЕЧУ ТЕБЕ,
И С НИМ ЧЕТЫРЕСТА ЧЕЛОВЕК..."    
                1
Солнце всходит и садится
Уже который день подряд,
И время бесконечно длится,
И дни ползут, а не летят.
Но, наконец, в клубах пыли    
Появился раб вдали…
                2
«…Брат чисто выбрит, шлем на нём
Сверкает золотым огнём…
От отца? Давно ушёл!…
Какой там вол или осёл?!
Теперь попутчики его
Кольчуга , стрелы, меч, копьё!…
…Да … сильных множество солдат.
Их тренирует лично брат…
Ох, и строг он… ох, и строг…
Справедлив? Ага… жесток!
Поле, превратив в дорогу,            
Ходят строем… нога в ногу…
Семья растёт? Нет! Не семья!
Держава в рост его пошла!…       
Да… много, много насчитал:
Четырехсот солдат он взял,
Всех до зубов вооружил
И в путь, тебя встречать отбыл!»

И ОЧЕНЬ ИСПУГАЛСЯ ИАКОВ…
                1
Зубы господин сжимает,
На лбу вена выступает,
Пульсирует… в висках стучит.
Иаков вокруг себя глядит
На овец, быков, коров,
На верблюдов и ослов,
На коз и молодых телят
И тотчас тускнеет взгляд:
«Что станет с этим? Что их ждёт,
Когда с солдатами придёт
Красный охотник… Дикий волк?…
О горе, горе…» - Иаков смолк.
Сердце сжимается, болит,
И слугам Иаков вдруг велит:   
«Спасти хоть что-то нужно нам.
Стан делите пополам!
Живее! Слышите, живее!
Быть постараемся хитрее.
Коль станут первый стан громить,
Второй, возможно, защитить
Всё-таки удастся нам…
Гоните дальше… к тем холмам!»
И тотчас посохом своим
Указал дорогу им.
Блеяние… суматоха… шум…
Иаков тревожных полон дум.
Он на своих глядит людей:
Ни стрел у них нет, ни мечей.
И навыком военных дел
Разве кто из них владел?
Виновен разве в этом кто?
У них другое ремесло:
Сеять, стричь овец, пасти,
Стряпать, шить, ковать, плести.
Теперь, что бы спасти себя,
Они снуют туда-сюда,
Надеясь, палками, камнями
Сумеют защититься сами.
Сердце Иакову сжимает.               
Всё больше, больше понимает
Он безысходность положения         
При грядущем наступлении…
                2
Ползёт по стану, словно смрад,
Тревожный шёпот: «Истребят…»
«Кровь, резня… Нас гибель ждёт!
Исав! Исав с мечом идёт!…»
Паника, словно зараза…
Жёны  Иакова все сразу
С тревогой общею, бедой
К мужу мчат. Наперебой
К нему взывают: «Как нам быть?
Ужель поднимется убить
Родную плоть рука Исава?
Ужель жестокая расправа
Ждёт брата… брата близнеца!
Ужели он сотрёт с лица
Весь наш род? Не может быть!!!
Он так не может поступить?!       
Ведь предков кровь, родник живой,
У вас один… его и твой!»
Умолк, умолк тревожный глас,         
Но взгляд отчаявшихся глаз   
Был громче вопля, горше слёз.
Муж ничего не произнёс,
Он только, только смог вздохнуть,
Роняя голову на грудь.
Оставив без ответа жён,
Прочь медленно уходит он.
Он идёт, идёт к холмам,
Чтоб помолиться Богу там.
И вот один он… за холмом…
Пал ниц… к земле прижат лицом…
Губы дрожат, и шёпот их
Смиренен кажется и тих.
Но резко вдруг поднялся он,
Его взор к небу устремлён.
«Боже! Боже, только Ты
Способен защитить, спасти!!!
Ведь по слову Твоему
Я оставил ту страну.
И оттого, что Ты позвал,
Идти в места родные стал!
«Вернись, - Ты мне сказал, - в свой дом!
Я буду для тебя щитом!»
И вот по слову Твоему
Иду я, всю собрав семью!…»
И тут он, обхватив лицо,
С новой силой, горячо
Взывает к небесам, вопит.
Ввысь эхом крик его летит:
"Всевышний, я лишь раб Тебе,               
Но милость есть Твоя на мне.               
Я Иордан переходил –               
В моей руке лишь посох был.               
Теперь мой караван столь длин.               
Я сам хозяин, господин.
И милости той от Тебя,
Возможно, недостоин я.
Но было сказано Тобой –
Меня, словно песок морской,
Распространишь Ты по земле!
Так вот, взываю я к Тебе:
Мать спаси, спаси детей         
От войска брата, их мечей!»
Он издал протяжный стон:
"Меня, будто кошмарный сон,
Мысль преследует одна,
Словно ночь, она черна:
Что станется с моей семьёй,
Коль брат расправится со мной?
О Боже! Ты же клялся в том,
Что будешь мне всегда щитом!!!»       
               
И СМОТРЕЛ ОН В
СИНЕЕ НЕБО…
    
Час за часом пробегал,
А Иаков всё не отрывал
Очей от неба, всё молил…
С каждым разом находил
Для Бога новые слова.
Но тщетно всё… напрасно… зря!
Бог не является… молчит.
А время всё бежит, бежит.
Всё ближе страшное мгновение.
Он… должен он принять решение.
И вот Иаков встал с колен,
Отряхнул с халата тлен,
На стада свой взгляд бросает,
Вдруг мысль, как молния, мелькает:      
«Благословенье, что давно
Исааком было мне дано,
Вот оно, перед глазами –
Луг заполнило стадами!»
Он от досады побледнел:
«Я разве этого хотел?!
Я разве к этому стремился,
Когда Исавом облачился?!»
И его, словно водой,
Окатило ледяной.
Тут же принял он решенье:
Брату вернуть «благословенье».

И ВЗЯЛ ИЗ ТОГО, ЧТО У НЕГО
БЫЛО, В ПОДАРОК ИСАВУ, 
БРАТУ СВОЕМУ.
                1
Животных изучая взглядом,
Идёт Иаков быстрым шагом
Вдоль стада, отбирая скот
Для брата, лучший, только тот,
Какой бы в жертву приносил,
Дабы его Господь простил.
С досадой, горечью, тоской
Следил за ним весь дом родной.
Сжималось сердце слуг и жён,
Но… непоколебим был он.
«Хватит! Хватит причитать!
Обязан я сей скот отдать!
Грош этому всему цена,
Коль жизнь будет отнята!»         
Затем чуть слышно произнёс:
«Я всех овец отдал бы, коз,               
Лишь бы это подношенье
Стало мне во искупленье,
Ибо та его слеза
По моей вине сползла…»
Немой вопрос в глазах сынов:
Не ясен смысл им этих слов.
То видя, Иаков отвечает:
«Грех от времени не тает,
Как от солнца хрупкий лёд,
Он, словно затаившись, ждёт.
И час возмездья выбирает,
Когда никто не ожидает,
Ибо каждого слеза
Быть искупленной должна!»   
                2
Иаков брату скот собрал,               
На много стад поразбивал.
И слугам приказал так гнать,
Чтоб расстоянье соблюдать.
"Мой брат вам встретится в пути.
Коль спросит: "Вы откуда, чьи?" -
Скажите: "Мы издалека.
Скот Иакова, его раба".         
И дальше продолжал учить,
Как нужно слугам говорить:
«Ответьте так: «Наш путь далёк!
А скот Иаков, раб твой, шлёт.            
Он позади идёт с семьёй,
Тебе поклон шлёт низкий свой»».
Так слуг Иаков поучал,
А сам на Бога уповал.    

И ПЕРЕШЕЛ ИАКОВ РЕЧКУ
ЯБОК ДВАЖДЫ…

Как только скрылись за холмами
«Дары» с верными рабами,
Иаков местность оглядел
«Назад! За речку все!» - велел.
«Пусть её воды охладят
Пыл брата и его солдат!
Жён со стадами и детьми
Отправим дальше… за холмы.
Потом же цепью длинной сами
Расположимся меж холмами!
И будет снизу всем казаться,
Что больше нас раз в десять… двадцать…
Быстрее! Быстрее! Успеть мы должны
До появления войск перейти!!!
И заскрипели колёса подвод,
И заревел подгоняемый скот,
И засвистели в воздухе плети,
Заплакали сон оборвавшие дети.
Кутерьма и суета…
Пот градом катится со лба
Все спешат… спешат… спешат…
За реку… за холмы… назад…

И БОРОЛСЯ НЕКТО С НИМ...
                1
Скрылось солнышко давно.
На улице уже темно.
Лишь месяц, звёзд прекрасных друг,
Разместив подруг вокруг,               
Плывёт по небу беззаботно,
Свой свет земле даря охотно.
Утихли крики детворы,         
Угасли, догорев костры.
Всех разместив по шалашам,
Иаков остаётся сам.
Он твёрдой поступью шагает
Посты, дозорных проверяет
Затем ещё, ещё разок
Обходит весь свой «городок».
Ночь… но не до сна ему…
Он отправляется к холму.
Под деревом оливы сел
И долго в темноту глядел.
Но тяжкий камень на душе    
Всё ниже гнул его к земле.
И от ноши той устав,
Он лёг среди высоких трав...
                2
Вдруг смерч сердитый налетел,
Им, как пушинкой, завертел.
И Некто, сильною рукою,
Увлекая за собою,
Лик свой видеть не давая,
Тянул его не отпуская.
Он, не противясь, шёл, но вдруг
Раздался очень странный звук.   
На шум Иаков оглянулся.               
Он обомлел, он ужаснулся...
Пред ним предстал вдруг водопад,
Страшный, словно смерча брат!
Тот в бездну, тот в пучину «дна»               
Тянул народы, племена.
И они, словно песчинки,      
Как камешки или тростинки,
Летели с шумом в пропасть ту,
В мрак кромешный, в темноту.
И крикнул Иаков: "Бог, спаси!
Жизнь мою не уноси!"
И изо всех, что было, сил
Тянувшего его схватил,
Вцепившись в крепкое плечо.          
И тут узрел его лицо.
Был страшен Некто в этот миг,
Как все стихии многолик,
С лицом безжалостным судьи,
Где без сомнения видны
Жестокость, холод ледяной,
Взгляд тирана, хмурый, злой…
Грани образа менялись,
Всё в новом свете открывались.
И вдруг за образом его,
Вдали, где-то далеко,
Иаков Бога замечает,
Тот свет Небесный излучает…
И с новой силою двойной
Иаков продолжает бой.
И хоть противник, как гора
Силён, огромен, но всё зря.
Исаака сын не отступал,
От боли падал, но вставал.
И в неравном том бою               
Прямо над бездной, на краю,    
Зубы сжав, как лев сражался,
Боль сносил и дрался, дрался…
Был без правил этот бой.
Не наблюдался он судьей.
В ход руки, ноги, зубы шли…
Оба дрались, как могли.
Шло не на жизнь, на смерть сраженье.
И лишь тяжелое сопенье,
Да ударов жестких звук
В тишине звучал вокруг…
Пот Иакову застлал глаза,
Ноги двигались едва,
Руки почти лишились сил,
А враг всё бил, и бил, и бил…
Иаков чувствовал, как тело
Каждой клеточкой болело,
Изнывало и, казалось,
Сил больше нету, не осталось.
Но тут с рассветными лучами
Край неба вспыхнул за горами.
И ночь, что бесконечно длилась,
Силе света подчинилась…
И вдруг Иаков замечает,
Что титан ослабевает,
Будто истока его сил
Восходящий луч лишил.
Тогда, остатки сил в кулак
Сын Исаака собирает,
И отчаяннейший шаг
Через «не могу» свершает.
Он на врага опять напал,
Нанёс удар, к земле прижал,
Сомкнул на горле кисти рук,
Но боль пронзительная вдруг
Заставила кричать его –
Враг повредил ему бедро.
Но Иаков рук не разнимает,
Титана держит, не пускает,
Пальцы на горле, и вот-вот
Он жизнь злодея оборвёт.      
И вдруг некто застонал:
«Пусти, конец времён настал!
Над Землёй взошла Заря!
Мне уходить уже пора».
Но Иаков говорит ему:
«Тебе, злейшему врагу,
Не видать освобождения,
Пока не дашь благословения!
Тогда «Конец»… тогда тебя
Отпущу на волю я!»
И сквозь шум бурлящих вод
Спросил: "Как имя твоё?" - "Тот".
Хоть был Иаков удивлён
И не предвидел в этом знаков,
Ответил всё же жёстко он:
"Отец назвал меня – Иаков!"
И почему-то вдруг запнулся...
А "Некто" странно улыбнулся:
«Будешь теперь Израиль ты,
Ибо, не боясь судьбы,
С нею отчаянно сражался,
При испытаньях не сдавался.
Ты с силой страшной в бой вступил,
Ты храбрость, волю проявил.
А значит, и в борьбе с людьми
Выстоишь достойно ты!»
Иаков задумался на миг,
У него давно возник
Вопросов разных целый ряд:
Пришёл откуда «Некто»? Как?
Кто он такой? И почему 
Навязал ему борьбу?
И он спросил: «А ты-то кто?
Имя назови своё!
Скажи…» Но «Некто» прерывает:
И загадкой отвечает:            
«Что имя даст тебе Моё?
Оно немыслимо чудно…
И даже, коль его назвать,
Тебе меня не разгадать!
Ни в свете солнца, ни во тьме
Я не постижим тебе!»
Затем, дав благословенье,
Растворился, как виденье.

И ВЗОШЛО СОЛНЦЕ...               

Сквозь листья солнца луч проник,
И пал Иакову на лик,
Защекотал чело, ресницы.
Потом защебетали птицы...
Иаков очнулся, встрепенулся
Осторожно оглянулся,
Увидев, что уже светло,               
И солнце в небе высоко,
Вскрикнул: "Ну и спалось!
Свалила, видимо, усталость.
А сон! Какой я видел сон!
Был так ужасен… дивен он…!»
И встать хотел, но вдруг упал:
В бедро будто проник кинжал.
Иаков, платье приподняв,
Вздрогнул, рану увидав:               
"Неужели это всё,
И впрямь, со мной произошло?
И не Иаков я теперь,
А воин Божий, Исраэль?!"
Он, задумавшись, стоял
И ночь подробно вспоминал.
Вдруг в небо синее взирая,         
Воскликнул, руки поднимая:
"Всё… я больше не "хитрец",
Как обо мне сказал отец!            
Мне имя новое дано.
«Воин Божий» – вот оно!      
Двадцать лет, о Боже мой,
Я искупал поступок свой!
Двадцать лет в тяжких трудах..."
И появились на глазах
Слёзы горькие души.
Они текли, текли, текли...   

И ПОКЛОНИЛСЯ СЕМЬ РАЗ,
ПОДХОДЯ К БРАТУ СВОЕМУ…
                1
На возвышении, вдоль реки,
Как крепость тянуться холмы,
С верхушек их, как будто с гор
Открыт прекраснейший обзор.
Иаков ходит вдоль холмов,
Слуг проверяет, пастухов:
Достаточно ль у них остры
Наточенные топоры.
Добротны ли и крепки были
Щиты, что наспех смастерили.
Всё щупает, во всё вникает,
Ко всем походит подбодряет:
«Не бойтесь! Знаю нас хранит
Бог Всемогущий – Он наш щит!
Мужайтесь! Всевышний – наш оплот!
Он нам поможет, Он спасёт!»
Вдруг видит он вдали войска!    
Течёт войско, как река.
Пригляделся – «Исав… брат!…
Вокруг него не счесть солдат».
Они текут, текут рекой.
Они ревут и рвутся в бой.
Глаза трёт Иаков, как от сна:
«Всё ближе страшная волна…»
Казалось, что земля дрожит
От дроби множества копыт,
А в солнечных лучах мечи,
Подобно молниям в ночи,
Сверкали грозно, громыхали,
Звоном воздух сотрясали.
Иаков быстро вниз бежит,
Задыхаясь и пыхтя,
И семью свою дробит   
На небольшие лагеря.
Первыми поставил он
Зелфу и Валлу с малышами.   
Их окружил со всех сторон
Телегами с добром, волами.
Потом, чуть дальше, Лия шла
И своих детей вела.
Ну а замыкая строй,               
Шла Рахиль, укрыв собой               
Иосифа, да только тот,               
Мать обогнав, пошёл вперёд.          
(Сердце юное храбро:            
Мать хочет защитить оно.)      
На Иакова уста
Улыбка лёгкая легла.
Но он молчит, спешит идти,
Чтоб первым быть… быть впереди…
                2
И вот множество солдат,
Как бурлящий водопад,
С Исавом хлынули в долину,
Собой заполнив равнину. 
Войско торопится… спешит,         
Но путь речкой перекрыт…
 «Тр-р-р!!!», - осадил Исав коня,
Уздечку дёрнув на себя.
Конь заржал, стал на дыбы.
«Стоять и в воду ни-ни-ни!» -
Кричит Исав своим войскам,
А сам глядит по сторонам.
Взгляд вдоль берега скользит,
Затем всё дальше вверх бежит.
Он руку приложил к глазам
И взгляд его прильнул к холмам:
Вгляделся: «Что это? Холмы
Густо усыпаны людьми…»
Он взор всё больше напрягает:
«Сколько ж их?, - в уме считает, -
Воины? Иль от сохи?
Есть ли стрелы? Есть ль мечи?»
В душе рождается сомненье
Уверенности нет былой,
Что предстоящее сраженье
Не выиграет брат родной…
Он покраснел… сжал плотно рот,
А рядом пасшись блеял скот,
Скот даренный, скот дорогой…
Исав пнул коня ногой,
Сплюнул и молвил: «Ничего…»,
Но вдруг знакомое лицо
Вдали увидел, и казалось
Внутри, что-то оборвалось…
Иаков брат его родной…
Издалека махал рукой…       
«Ждать!» - Исав приказ даёт
И через реку сам идёт…
Иаков не отводит взгляд.
Сердце то забьёт в набат,
То замрёт вдруг, словно птица.
Перед глазами всё кружится.
«О, счастье! Внял Господь мольбам!
Исав идёт… без войска… сам…»
И, опираясь на клюку,
Спешит к брату своему.
Боль в бедре его терзает,               
Но всё же Иаков заставляет      
Себя двигаться вперёд,             
Хромает, но идёт, идёт
Навстречу грозному вождю,
Низко кланяясь ему.               
Он низко, низко так склонялся,
Что бородой земли касался.
Так шёл и отдавал поклон
Семь раз… семь раз Исаву он.
И, поднимаясь, каждый раз
Он видел блеск холодный глаз,       
Дыханье смерти ощущал,
Но всё же шёл он и шептал
Слова молитвы, дабы Бог
Его услышал и помог.
               
И ОБНЯЛ ЕГО, И ПАЛ НА ШЕЮ ЕГО,
И ЦЕЛОВАЛ ЕГО, И ПЛАКАЛИ...

Исав в доспехах весь, блистает
С мечом гордо восседает
На царственном коне гнедом.
И всё бурлит, трепещет в нём.
Он предвкушает разговор,
Жёсткий… годами вызревавший,
Сотрясающий простор,
Всю его душу обнажавший.
Ну а потом… потом… потом
Он всё же брату-хитрецу
Докажет собственным мечом:
Быть первенцем – ему! Ему!
Но что это? Всё напряженье
Исав вкладывает в зренье.
«Не верю… Нет… Что вижу я??? -
Шепчет он едва-едва, -
Ужели этот муж вдали,          
Челом касавшийся земли,   
И есть… и есть никто иной
Как мой брат… мой брат родной?! –             
И словно судорогой щеку
Кольнуло, дёрнуло ему, -
А ведь много лет назад         
Был горд, надменен его взгляд!               
Он всё читал, читал, читал,
Нос кичливо задирал.
Быть ближе к Господу старался,
А надо мною… насмехался.
И что?… Не он ли бородою
Метёт песок передо мною?»
На брата своего родного
Пристально Исав глядит,
И от зрелища такого               
Душа ликует и парит.             
Лёд в сердце таять начинает
И чуть заметно выступает,
Увлажнив его глаза,
Жемчужной капелькой слеза,
А радость распирает грудь,               
Что даже тяжело вздохнуть.
«Я! Я, Исав, всем доказал:
Лидером, я, всё же стал!
Я – первенец! И мне, Исаву,
Быть вождём! Вождём – по праву!»
Глаза Исавовы искрятся:
«Народы предо мной склонятся!!!»
С коня он тотчас соскочил,               
К брату, плача, подбежал,
Его в объятья заключил         
И крепко, долго целовал.       
Так братья, словно исполины,
Обнявшись посреди долины,
Стояли этим жарким днём,
Рыдая каждый о своём…

"ПРИМИ БЛАГОСЛОВЕНИЕ МОЕ,      
КОТОРОЕ Я ПРИНЕС ТЕБЕ..."
                1
Исав стоит. Эмоций шквал
В нём приутих слегка, пропал.
И цепкий его взгляд-вождя
Понял: опасался зря.
Стан его брата маловат,
Одни крестьяне – нет солдат!
Таких, как воробьёв, ворон
В один момент разгонит он.
И он испытующим взглядом,          
Взглянул на брата, что был рядом.
Долго молчал, вдруг, сморщив нос,       
В стада ткнув пальцем произнёс:
«Я встретил множество всего,            
Пока ехал, по пути…               
Скажи мне, для чего оно?
И гнал зачем всё это ты?»
И понял Иаков: жаждет тот
Опять ушам дать наслажденье,
Услышать: «Иаков, раб твой шлёт…»
И гнев в нём вспыхнул на мгновенье.
Но чувство это гасит он.
Протест им сдержан, укрощён.
И лишь внимательный свой взгляд,
Он на Исава устремляет.
И, видя, как глаза блестят            
У его брата, отвечает,               
Голову склонив пред ним,
Тихим голосом смиренья:
«Поступком я желал своим               
Твоё найти благоволенье.               
О господин мой, те стада –               
Мой подарок для тебя!»               
Исав брови приподнял
И с возмущением сказал:            
«Я не нуждаюсь! Я богат!
Не нужно мне всё это, брат!» 
Губы с презреньем искривил,
Сквозь зубы плюнув, процедил:
«Забирай добро своё,
Мне вовсе ни к чему оно».
Исав досаду ощущает
Плеть теребит, нервно сжимает:
А в голове стучит его:
«Что происходит вокруг? Что?…
Вместо боя, вместо крови
Торгашеские разговоры…»               
Но Исава брат отвлёк,
Склонившись низко, он изрёк:
«Коль расположен ты ко мне,               
То этот скот возьми себе,               
Ибо я зрел твоё лицо:         
Излучало свет оно,
Как если бы во тьме ночной,
Предстал Всевышний предо мной!»
Исава Иакова слова               
Врасплох застали, он застыл…
Легла улыбка на уста
О мыслях он дурных забыл.
А Иаков «пел», как соловей,
Всё благозвучнее, смелей:
«Ещё, в знак благоволенья,
Возьми, возьми благословенье!
Утешь раба – оно твоё!!!
А я… я так… я ноль … никто!»
Исав сопел, Исав кряхтел
Ни «да», ни «нет» не говорил,             
Но Иаков всё-таки сумел
И его уговорил.
Исав ему ответил «Да!»
Благословенье взяв, стада…             
Больше не было сомненья –
Состоялось примиренье!
Стан оживился, стан шумел
Готовил, пил вино и пел.
Лошади, фыркая стояли,
От ноши тяжкой отдыхали.
Но время мчит, давно пора
Расстаться… завершить дела
И произнёс Исав: «Мой брат,
Лиловым стал уже закат.               
Поднимай народ весь свой,               
И силой цельною, одной
В Сеир отправимся, а там
Принадлежать всё будет нам!»
И в этот миг в глазах Исава
Хищно полыхнуло пламя:
«Вздрогнет от мощи нашей земля!
Тьфу горы – горбинки и лужи – моря!
Идём, мой брат, идём в Сеир!
Будет у наших ног весь мир!»
Он на коня легко взлетел,
И меч чуть слышно зазвенел.            
А у Иакова внутри,
Словно кошки заскребли.
И он сказал: "Мой господин,
Отправляйся в путь один.
Ты видишь: дети так нежны,
Пусть малость отдохнут они.
Да и весь мой дойный скот
От перехода пропадёт.
Мы отдохнём все, а потом
В Сеир, вслед за тобой прейдем!»
«Давай тогда я дам тебе             
Пару людей, что есть при мне!" 
Иаков зреньем боковым   
Скользнул по воинам лихим,
Склонился низко и в ответ               
Сказал: "О, господин мой, нет!
Мы сами справимся легко.
Благоволенье лишь твоё
В очах твоих бы обрести.
И больше – ничего, прости".         
Поверил брат его словам,
Хлестнув гнедого по бокам,   
Исав с братом распрощался            
И в Сеир, как вихрь, помчался.
А за ним и войско всё,
Словно ветром, унесло.
Иаков, как остолбенел,
Долго брату вслед глядел,
Пот со лба лишь вытирал,
Да головой качал, качал...         
                2
Исав, во всю коней гоня,
В Сеир примчал того же дня.      
А Иаков путь избрал иной:       
В Сихем пришёл со всей семьёй.
От южных до восточных гор 
Властвовал там князь Емор.
Его боялись, почитали,
Но ещё больше трепетали
Перед Сихемом – его сыном.
Горячим, юным господином…

И ВЫШЛА ДИНА ПОСМОТРЕТЬ               
НА ДОЧЕРЕЙ ЗЕМЛИ ТОЙ...
                1
И вот Земли Святой простор…
Граница… стража… разговор…
Не мало требуют платить,
Дабы стан там разместить.
Но Иаков к брату не идёт,
Он сумму нужную даёт
И всё же на Земле Святой
Разбивает лагерь свой.
Он, как Исаак, как Авраам,
Прославляет Бога там.
Осев, он выстроил забор
И более не бороздил простор…
                2
То утро странно начиналось,
Сердце Иакова сжималось.
От тревоги оно ныло,
Покоя всё не находило.
Он в поле не пошёл в тот день,
А сел в саду под древо, в тень.
Вдалеке, за садом, вдруг
Музыки раздался звук.
Он постепенно нарастал,
И вскоре уже виден стал
Длинный, как змейка, хоровод,
А в нём танцующий народ.
Он всё ближе приближался.
И с домом Иакова сравнялся.
И дочь, чтоб видеть, что же там,
Подбежала к воротам.
Взгляд любопытных глаз скользил
По всем, кто мимо проходил.
Иаков видел, понимал,
Как манит Дину карнавал,
И улыбнулся лишь глазами.   
А толпа между домами
Всё дальше, дальше уходила,       
И Дина вслед за ней скользила,      
Будто кто околдовал...
Иаков видел, но смолчал.
Он не окликнул дочь свою,
Сам не зная почему...
                3
Темнело... Иаков волновался...
Никто домой не возвращался.
И вот стоит он у ворот,
Ждёт сынов, пасущих скот,
Ждёт дочь, ушедшую давно,
И на душе его темно.
Стоит он, вдаль направив взор,
Вдруг видит, едет князь Еммор
И направляется к нему.
«Такой порою, почему?»

И МОЛЧАЛ ИАКОВ...

Лишь въехал знатный гость во двор,
Тут же развели костёр
И чашу доброго вина
Налили, выпил чтоб до дна.
Глядя на огонь, Еммор
Неспешно начал разговор.
Он говорил о всяком, разном,
О пустом, совсем не важном,
И трудно было ухватить
Причины истинную нить…               
Но с каждым выпитым глотком   
Князь становился всё живее…
О чём он говорил, о ком,
Становилось всё яснее…
Всё лучше Иаков понимал
Еммора странные уловки,
Что с Диной горе ощущал:       
В каждом слове недомолвки.
Наконец всё стало ясно.               
Отец боялся, не напрасно.               
Над Диной, дочерью его,               
Насилие совершено.               
И виноват ни кто иной,
Как сын князя «дорогой»...
Умолк Еммор, не говорил,
Иаков, как скала, застыл.   
Но вдруг продолжил старый князь:
"Я знаю, что беда стряслась.
Но в дочь твою Сихем влюбился,
К ней душою прилепился,
И он меня послал просить
Несдержанность его простить.
Он хочет, чтобы дочь свою
В жёны ты отдал ему!»
Израиль миг, другой молчал,               
Хоть потемнел он, словно ночь,            
Но, сдержавшись, так сказал:             
"Хочу я видеть мою дочь!"               
Еммор лукаво улыбнулся,               
Сказав: "Не горячись, отец!               
Дочкой сколько хош любуйся,
Как только станет под венец!»
Затем, хлопнув по плечу,
Дружески сказал ему:
«Не сдвигай, старик, бровей,
Я князь земли, а не злодей.
Тебе родство я предлагаю,
Ибо род твой уважаю.
Жить будешь вольно, торговать.
Другим об этом лишь мечтать!»
Но Иаков всё молчал, молчал,
Ибо, что сказать, не знал.
Мысли разные бежали,
Одна другую прерывали:
"Если князю отказать,
Увижу ль дочь свою опять?
А коль согласье изреку,
Быть может, дочку обреку
Навеки с ненавистным жить?
Как быть? Как верно поступить?"
Какой не зная дать ответ,
Он не сказал ни "да", ни "нет",
Лишь головою покачал,
Ответить позже обещал...

И СИЛЬНО ВОЗМУТИЛИСЬ
СЫНОВЬЯ ИАКОВА…

Весть недобрая, лихая
Быстро от края и до края
Пронеслась землёю той,
Как беспощадный вихорь злой.
Идут Израиля сыны
Темны, как ночь, возмущены.
Гонят скот, а мысли все
Лишь о Дине, о сестре.
- Какой мерзавец и подлец
Безбородый сей юнец!!!
- Он черту переступил!
Он осквернил… он погубил…
- А ведь она дитя совсем…
- Ну и подонок же Сихем!!!
- Он надругался… жизнь сломал….
Кто право княжичу давал?!…
- Иль Сихему невдомёк,
Что он на нас позор навлёк?!
- На весь Израиль…! Теперь мы
Отомстить ему должны!!!
- Дабы тот позор стереть
Насильник должен умереть!!!
- Отмстить, отмстить грех страшный тот!!!
- Но разве кровь отец прольёт?!      
- Нет! Вряд ли он на то пойдёт…
Так, негодуя, возмущаясь,               
К шатрам родимым возвращаясь,
Шли кучкой братья, но не все…      
Два были где-то в стороне,
Никого не замечали,
Только шептали да шептали.
Ибо Левий, Симеон               
Решили обойти Закон,
Что б знали все: под силу им
Отмстить обидчикам своим…   

«НАЗНАЧЬТЕ САМОЕ БОЛЬШОЕ      
ВЕНО И ДАРЫ;  Я ДАМ…»
                1               
«О, какое ж испытание –
Возвращенья ожидание…»
Сихем метался взад-вперёд,
Всё ждал: отец придёт вот-вот.
Он то к Дине подбегал,
Пылко, страстно целовал,
То снова выбегал во двор,
Впиваясь пристально в простор.
Он глаз с дороги не сводил,
Всё следил, следил, следил    
За каждым новым силуэтом,   
До боли мучаясь при этом.
Но вот терпенье он теряет
И Дине на ходу бросает:
«Ну что так долго? Что же там?
Я сам улажу дело… сам!»
И вот уже Сихем, как птица,
К отцу Дининому мчится.
                2
Шатры…, шум…, еврейский двор…,         
Иаков, его сыны, Емор…
Лишь мгновение одно
Сихем их лица изучает,
«Дело моё не решено…» -
Он тотчас ясно понимает.
Вслушивается в разговор,
Как отец его, Емор,
Уже в который раз твердит:
«Вам в торговле путь открыт.
И отец ваш и все вы
От пошлин будете вольны.
Богатейте, процветайте,
Корни в княжестве пускайте!
Я предлагаю вам родство.
Ну… что ответите на то?!»
Но тихо… братья все молчат.
Стоят, сопят, отводят взгляд.   
И тут Сихем не удержался,
И сам с горячностью вмешался.
Взлетали руки в такт словам:
«Мне б милость вашу… и я вам
Вено любое дам, любое…
Скажите только мне какое!
Всё… всё получите с лихвой!
Лишь стала б Дина мне женой!!!»
На Сихема твёрдый взгляд
Неспешно Левий поднимает.
Глаза княжича сверлят
И ему он изрекает:            
«Не можем девушек своих
Отдавать мы за чужих!…»
Затем гордо добавляет:
«Вера нам не позволяет…
Мы – обрезанный народ.
И судим так на этот счёт:
Позор… позор великий, срам      
Необрезанным мужам               
Нам отдавать своих сестёр!!!» 
«Да, да… позор, позор, позор!!! - 
Подхватил вдруг Симеон, -
Но мог бы быть вопрос решён,
Если б мужи ваши могли
Стать обрезаны… как мы…
Мы б стали как один народ!
Для распрей повод пропадёт.
Вы б дочек наших в жёны брали,
А нам своих бы отдавали…»
«И в этом… в этом дело всё? –
Вдруг Сихем прервал его, -
Коль так, то это не беда!!!
Разве ради Дины я
Капли крови не отдам?
Да, клянусь… клянусь я вам!…»
И от радости волчком
На месте завертелся том,      
Затем пущенной стрелой   
Стремглав помчался в город свой.
Вскоре за сыном и Емор
Израиля покинул двор.
Все разошлись. Двор опустел.
Лишь опечаленный сидел
На камне Иаков и ему
Скребло всё время по нутру.    
Сердце странно клокотало,    
Будто что-то предвещало…    
Старик будто бы заранье
Чувствовал беды дыханье.
Но откуда её ждать?!…
Мог ли он про это знать?…

«НЕ ДЛЯ НАС ЛИ СТАДА ИХ,               
И ИМЕНИЕ ИХ, И ВЕСЬ СКОТ ИХ?»      
                1
По возвращению домой
Сихем, княжич молодой,
Времени зря не теряет –
Обрезанье совершает.
Кровь… повязки… слабый стон,
Но всё же он выходит вон
К центральным, кованным вратам.
Отец Сихема уже там…
                2
На возвышении князь стоит,
Вокруг толпа, как рой, гудит.
Но вверх князь руку поднимает,      
И народ весь умолкает.
Емор же стал произносить:
"Давайте будем в мире жить
С теми людьми, ибо они
Во всех своих делах мирны.
Заботясь о своей еде,
Промышляют на земле.
Разводят скот, растят хлеба.
Нам от людей сих нет вреда…»
Сихем взошёл на возвышение
И добавил в заключение:
«Их дочек сможем в жёны брать
И наших замуж отдавать!»
Народ довольно зашумел,
Но князь прервал: "Я не успел
Сказать условие одно,
Что быть соблюдено должно!"
Все настороженно молчали
И с нетерпеньем ожидали,
Что за условия такие
Диктуют люди им чужие?
Вместо отца сказал Сихем:
"Чтоб слиться нам с народом тем
И как народ единый жить,
Обрезан должен каждый быть!"
Гул среди людей раздался,
Но Емор не растерялся               
И молвил, глядя на народ:
"Взгляните, не для нас ль их скот?
Их имущество, добро?
Ведь нашим может стать оно!"
Толпа колеблется… гудит,
Но властно князь на них глядит.
Взгляд насмешливо сверкает.
И он надменно изрекает:
«Мужчины вы иль звук пустой?
Взгляните, сын мой молодой -
Обрезан… и стоит пред вами,         
Пред воинами-храбрецами!!!
А вы? Ужели трусы вы?
Не в силах капельку крови
Отдать ради богатств всех тех?!
Не верю!!! Быть не может! Смех!»

   НА ТРЕТИЙ ДЕНЬ...               
                1
И вот, уже, свершив обряд,
Три дня в болезни все лежат.
Лежат, мечтают, что вот-вот
Боль отступит, боль пройдёт,
И горожане тогда все
Забудут, как о страшном сне,
Об операции чудной,
Как о нелепой и пустой.
«За то тогда… за то потом…
Мы всё сторицею возьмём!»
                2
Словно призраки в ночи,
Как ангелы Смерти, как палачи,
Вершащие свой страшный суд,
Мстить Левий, Симеон идут.
Они входят в каждый дом
С остро отточенным мечом.
И не успевал никто
Даже молвить ничего.
Даже крик не раздавался.
Никто даже не пытался
Меч, копьё иль щит достать,
Защищаться, убегать…
       
И РАЗГРАБИЛИ ОНИ ГОРОД…          
                1
Кровь… руины… пламя… дым
Под небом ясным, голубым.
Мертвы лежат Сихем, Емор…
Исполнен братьев приговор!
И они идут домой
С отмщённою сестрой родной…
                2
Застыв в ужасе немом,
Смотрела Дина, как вдвоём
Братья чистили мечи
От липкой, как смола крови.
А братья, дело завершив,
Слуг взяв, повозки снарядив,
Спешно отправились назад
В ими истреблённый град.
Захватывали жён, детей,
Стада овец и лошадей;
Дорогих одежд лишали       
Убиенных, что лежали.      
Оружие, мечи, щиты –
Всё на повозках увезли…
Взять даже идолов чужих
Руки не дрогнули у них…

"ВЫ ВОЗМУТИЛИ МЕНЯ!..."       

Новость грянула, как гром…
С исказившимся лицом
Иаков на сынов глядит
И, хмуря брови, говорит:
«Возмутили вы меня!
Теперь для жителей всех я
Клоакою зловонной стал!!!»
Иаков горько застонал.
«Безумной яростью своей
Вы возбудили гнев людей.
Они народы соберут
И супротив меня пойдут,
На нас обрушатся мечом.
Всех истребят они! Весь дом!»
Лицо Иакова темнеет,
Он от гнева багровеет:
«Вы без сомненья… без сомненья      
Под удар искорененья
Дело поставили отцов…
Не отыскать мне даже слов,
Чтоб ваш поступок осудить.
Вам непутёвым объяснить,
Что прихотью своею вы
В дар гневу-мести принесли
План Господний!!! Божий план,
Что всему народу дан!!!»
Но дерзко молвили сыны:
«Ужель смотреть были должны,
Как нашу Дину, как сестрицу,          
Будут превращать в блудницу?!»
Вздохнул Иаков тяжело,
Не знал он, что сказать на то.
Но точно знал – не насовсем
Из жизни их ушёл Сихем,
Что эхом месть ся прозвучит!
Так сердце… сердце говорит.

И БЫЛО ПОСЛЕ ТОГО…    
                1
Чтоб мести кровной избежать,    
Пришлось Иакову бежать,
Бросить обжитые места
И мчаться, мчаться в никуда
По кочкам, ямам, по камням,
По грязи, рытвинам, пескам…
                2
Повозки… Дети… Тюки… Скот…
Караван спешит вперёд,
Но ход всё время замедляет:
Рахиль едва-едва шагает.
Трудно ей, невмоготу
Преодолеть дорогу ту.
Тяжело ей на сносях.         
Она плетётся кое-как.
Все устали. День в пути.       
Но нужно быстро им идти.
Гонит караван их страх.      
И, позабыв про боль в ногах,
Всё дальше, дальше уходили
От мест, где братья кровь пролили.

"БРОСЬТЕ БОГОВ ЧУЖИХ..."
                1
Стоянка… Жёны… Шум детей,
Ржанье, топот лошадей –
Вся суета, что там царила,
До исступленья доводила.
Мысли, путаясь, мелькали
И тотчас, сразу исчезали.
Иаков чувствовал душой:
Смерть  витает над семьёй,         
Что жизнь на волоске висит.
И тогда он прочь спешит               
Уйти к зелёным деревам,
Чтоб одному остаться там,
Дабы решение принять,
Как им дальше поступать.
Дул лёгкий тёплый ветерок,
Листва зелёная шуршала,
Журчал прозрачный ручеёк,
И солнце мягкое сияло.
Но Иаков то не замечал.
Он всё думал, размышлял:
«Как же велика земля:
Леса есть, горы и поля.
Предо мной бескрайний свет,
А чтобы скрыться – места нет!
Некуда бежать с семьёй.
И с этой стороны и с той
Нас окружают племена,
Которым наша смерть нужна.
Ведь кровь пролитую, никто
Не простит нам ни за что!
Кругом голова идёт:
Что же будет? Что нас ждёт?
Как мне быть? Как поступать?
С кем же мне союз искать?
И под чьим крылом укрыться?
А, быть может, откупиться?…»
В висках стучит, клокочет кровь.
Все варианты вновь и вновь
Иаков в уме перебирает,
Но с каждым часом угасает
Его надежда на спасенье.
На сердце тяжесть, грусть, смятенье.
Он взор свой к Небу устремляет.
И крик души не подавляет…
Вдруг цвет неба изменился,
Иакову Господь открылся:
«С семьёю всей ступай туда,
Где тебе явился Я,
Когда от брата ты бежал,
Туда, где мне обет давал!
Жертвенник поставь Мне там
И славь Меня, как Авраам!»         
Иаков застыл… Иаков смущён…
До мелочей он вспомнил сон,
Сон необычный, сон чудной,
С огромной лестницей витой,
Что поднималась к Небесам
И он… он видел Бога там.
Краска смущения, стыда
Лицо мужа залила.
Ведь сколько времени прошло,
А обещание его,
Не подтверждённое в делах,
Так и осталось на словах.
До сих пор в том месте… там
Не воздвигнут Богу храм!
Но ведь он не лгал, не лгал, 
Когда клятву ту давал!            
Просто жизни суета,
Дни хлопот пустых, возня
Отвлекли его вниманье
От собственного обещанья.       
«Срочно! К Морие! Туда!
Там будет спасена семья!
Всевышний мне послал знаменье.
От Него моё спасенье!»
Воспрянув духом, Иаков встал
И к каравану зашагал.
Он спешил к своим родным,
Чтоб новость ту поведать им.
Когда же подошёл к костру,
Открылось зрелище ему.
Он видит, что его сыны
Раздражены, возбуждены.
Собравшись у шатра толпой,               
О чём-то спорят меж собой.
Отца заметив приближенье,
Они умолкли на мгновенье.
Затем, с пылающим лицом
Возник Иуда пред отцом.
Он был силён, горяч, и смел,
Огонь в его глазах горел.
И громкие, как звуки труб,
Слова слетели с его губ:
"Отец родной! Ну, сколько ж нам      
Пятки показывать врагам?!
Как зверь, затравленный, бежать,
Прятаться и выжидать?!"
Сын прервался, замолчал,
Хоть гнев его всё нарастал.
Менялся облик… искажался…
Он страшным в этот миг казался.
Вдруг с новой силой его бас
Окружающих потряс.
Казалось, обо всём забыв,
Стояли братья, рты открыв.
Иуда начал говорить:
"Я план хочу осуществить..."
Он посмотрел по сторонам:
Всё ли спокойно, тихо там.
И быстро, шёпотом сказал:
"Я всё разведал, всё узнал...
Здесь рядышком, недалеко,
В горах ущелье есть одно...
Туда врагов бы заманить,
Да камнями всех забить,
Чтоб больше не дерзнул никто
Когда-нибудь чинить нам зло!"
И снова громко с его губ
Звучал голос, как из труб:         
"Чтоб дом Иакова боялись!
Обходить его старались!"
Все на мгновение застыли,
И свои взгляды устремили
На отца: «Что скажет он?»
Иаков был ошеломлён.
От напряжения щека
Задёргалась у старика.
Не мог он молвить ничего,
Но вдруг его, как прорвало:
"О дети, что же слышу я?
Неужто это кровь моя?
Неужто вы, мои сыны,
Злобой чёрною полны?
Я столько времени и сил       
В каждого из вас вложил,
Чтоб добро вы возлюбили,
Щедры и милосердны были.
Я посвятил всю жизнь свою,
Чтоб вас на Божию стезю
Поставить твёрдо, чтобы вы
Господа познать могли,
Чтоб научить Ему служить   
И жизнью праведною жить!
Но вы ни в чём не разобрались,
Запутались и растерялись...
В сердцах, как и на дне карманов,
Полно разных истуканов.
Вы ими Бога подменили,
Мести, жестокости служили.
Очиститесь, прошу я вас!
Избавьтесь от божков! Сейчас!
К Богу Авраама прилепитесь,
Душою, сердцем исцелитесь,
Перемените облачение,
Пока не поздно! И спасение
Вам непременно Бог пошлёт,
Ибо шаг давно сей ждёт!"          
Воцарилось вновь молчание,            
Вновь напряженье, ожидание.   
Казалось, в этой тишине
Писк комара услышат все,
Услышат мышь, что пробежит,
Листочка шорох, что дрожит.
Вдруг в тишине той прозвучали      
Шаги, что были твёрже стали:
Иуда быстро шёл к отцу,
Земной поклон отдал ему,   
Наземь идолов швырнул   
И к ногам отца прильнул.
А за ним и братья все
Предали идолов земле... 
                2               
Блистанье идолов литых,               
Серебряных и золотых,
Украшения, наряд,            
Что был с убитых в граде снят,          
Больше не ранили глаза,
Не раздражали взор отца.   
Теперь весь клад тот был сокрыт.    
Он уничтожен был… зарыт.
Но пленные… Как с ними быть?
Как? Как с ними поступить?
Их жёны, дети, их рабы…
В его руках сейчас они!
«Да… теперь ни дать, ни взять,
Домом Израиля им стать!
А на них проклятье Ноя…»
И он не находил покоя…       
               
     И УМЕРЛА ДЕВОРА,
КОРМИЛИЦА РЕВЕККИНА…
                1      
К цели быстро, день за днём,
Шёл Иакова весь дом.
Вдоль дороги слева, справа,
Как богатырей застава
Деревья кроною густой
Укрыли беглецов собой
И вражья ни одна стрела
Достичь цели не могла.
А ещё вступились скалы.
Они грозно громыхали
Швыряясь острыми камнями,
Как ядрами или ножами.
И вокруг всех страх объял.
Идти никто им не мешал.
За них была сама земля
И с надеждою тогда
Иаков подумал: «Может быть
Решил Господь Сихем простить?
Может возмездия плоды
Моей не тронут головы?»
Так себя Иаков утешал         
И шаг всё время ускорял.
«Скоро, скоро предо мной
Край раскинется родной.
Я наконец смогу обнять
Давно покинутую мать.
Седую голову свою
Ей на колени положу.
И нежно матушка моя
Меня погладит, как всегда…»
Вдруг, подходя к Святой горе,
Вновь в Иакова судьбе
Испытанье… перелом…
Удар зловещий, словно гром…
                2               
«Иаков, матери не стало…, -            
Девора тихо прошептала,   
И припухшие глаза          
Застелила вновь слеза…, -
Ревекку грудью я вскормила,
Лелеяла её, растила.
И вот, оставила свою
Она кормилицу одну…»
Старушка, ослабев, лежала               
На постели и вздыхала.               
Вдруг бледное её лицо
Сделалось, как воск, желто.         
И понял Иаков, что вот-вот
Она покинет мир, уйдёт…
Девора всхлипнула опять
И тихо начала стонать:
«Она тебя так обожала.
Души не чаяла… Желала
Ещё увидеть хоть разочек.
Шептала всё: «Сынок, сыночек…»
Да, не судьба! – и виновато
Девора вдаль глядит куда-то.
И, застонав, произнесла:
«На мне вина… не смогла
Тебя  успеть оповестить,
Чтоб смог прийти ты, проводить
В последний путь родную мать…»
Девора стала причитать:
«Пока по-старчески собралась,
Пока песками пробиралась,
Так и время потеряла,               
И сына мать не увидала…          
Да и мой уж близок час.             
Слаба я, покидаю вас…»            
К ногам Деворы Иаков пал,
Лицо закрыл двумя руками
И вопль отчаянный издал,            
Что слышен был над небесами:
«Но отчего же? Отчего
Она за мною не прислала?
(К Деворе он прижал лицо)
Ведь она мне обещала…
Сказала, что за мной пошлёт,
Лишь брат растопит сердца лёд…»
«Да, - Девора прошептала, -
Долго Ревекка того ждала,
Но… - она глаза закрыла -
О, как же мать тебя любила!»
С трудом старушка прошептала
И стон, последний стон, издала…
                3
Все разошлись. Уже давно
Утихли слёзы, разговоры.
На улице почти темно.
Лишь над могилою Деворы
Стоит Иаков и вздыхает,
В смятении, в горе пребывает.
Он терзается душой,
А сердце рвется вдаль, домой.          
За годы трудной жизни всей
Не было ему больней.               
Он, как сквозь дымку голубую,         
Вновь видел матушку родную.
Её плечи, лицо, стан
Окутывал густой туман.
И голос сквозь него звучал,
То ли стонал, то ль упрекал…
И слёзы скорби и печали
По его щекам стекали,
Иаков их не вытирал:
Он волю своим чувствам дал…

«БУДЕТ ИМЯ ТЕБЕ: ИЗРАИЛЬ!»
               
Смеркалось… С неба дождь полил,      
Но Иаков труд не прекратил.         
Он только крепче зубы сжал
И жертвенник сооружал…
Блистала, небо рассекая,
Молния, словно живая.
В том свете на короткий миг
Был виден Иаков, его лик…
Он, поседевший за тот день,
Похож был на большую тень…
Вдруг дождь утих, и слышит он
Могучий Божий глас, как звон:   
"Отныне, Иаков, на земле               
Имя новое тебе.
Запомни твёрдо Моё слово:            
Не «хитрость» в нём теперь основа.
Смысл в нём теперь совсем иной,
Ты – Израиль, воин Мой!
Я, Бог, тебя благословляю
И провести Завет вверяю!"      

        ВЕНИАМИН               

Вновь переходы, вновь дороги
(Полны страхов и тревоги)
Мимо враждебных им племён
Со всех сторон, со всех сторон… 
На запад, север, на восток
Лишь скалы, рытвины, песок,    
Но караван идёт, идёт,
Вершит свой трудный переход.
По дороге в Вифлеем
Вдруг «Стать!» - команда прозвучала. 
Пришлось остановиться всем:
Рахиль рожать внезапно стала.
Солнце в тот день нещадно жгло.       
Рахиль рожала тяжело.
Все суетились, все спешили
Рахили воду приносили,
Натянули покрывало,
Чтоб от солнца защищало,
Но это всё ни на мгновение            
Не принесло ей облегчения.
Она в бреду, она пылает,
Но сына всё-таки рожает
И, чувствуя, вот-вот умрёт,
Имя мальчику даёт.
«Ты мук, тягчайших мук дитя.
Бенони назову тебя».
В ужасе Иаков был,               
Младенца на руки схватил
И произнёс: «Пусть сын родной
Мне будет правою рукой!
Иначе пусть зовётся сын,
По-моему – Вениамин!»         
Но слов Рахиль тех не слыхала,
Она горела и стонала,               
Покидая мир земной
В страшных муках, молодой…

И ПОХОРОНИЛИ РАХИЛЬ
У ДОРОГИ…
               
Схоронить пришлось Рахиль
У обочины дороги,
Где лишь росла трава-ковыль,
Да пылью покрывались ноги.
Конечно, Иаков бы хотел
Жену в пещере схоронить
В той, что дед Авраам сумел,
Когда-то для семьи купить.
Но… что же может сделать он?
Дорога так длинна в Хеврон!
А взгляды Лии, сыновей,
Как сотни стрел или мечей…
И, как волков голодных стаи,
Враги кругом их окружали.
«Но»… сотни «но» в минуту ту    
Не дали долг отдать ему
Той, единственной, родной…            
Со склонённой головой,
Потоки сдерживая слёз,
Иаков с надрывом произнёс:
«Жизнь, душа, звезда моя,
Был лишь к тебе привязан я.          
Лишь тебя одну любил               
И, как собаку, схоронил!               
Лишь камни, сорняки, да пыль
Тебя покроют… О, Рахиль!…
Лишь сорняки и пыль дорог…»
Он больше говорить не мог,
И только слёзы по Рахили
Его щёки бороздили.
               
И ПЕРЕНЕС ИАКОВ
ЛОЖЕ СВОЕ К ВАЛЛЕ…
                1
Проходили дни, недели,
А боль утраты, боль потери
Тлела в нём, не угасала.
Его Лия раздражала,
Раздражали и сыны,
Что были ею рождены,
И только лишь служанка Валла
Тоску, печаль с ним разделяла.
Лишь с Иосифом и с ней
Мог говорить он о своей
Жене любимой. Лишь они
Были ему близки в те дни.
                2
Лия страдала… Злились дети,
Но он того не замечал,
Взяв своё ложе, сумку, плети,
Жить в шатре у Валлы стал.

И ЛЕГ РУВИМ С ВАЛЛОЙ…

В тот день, с рассветными лучами,
Вновь Лия залилась слезами:
«Опять! Опять он не со мною!
С покойницы-сестры рабою!
Меж нами тень сестры, как рок!…»
И снова горьких слёз поток.
Рувиму горько: он не раз
Взгляд видел материнских глаз,
Словно на рану её соль
Насыпал кто-то, вызвав боль.
Рувим злился, он страдал,
Он, как и Лия, ревновал.
Чувство это разрушало,
И наконец его прорвало…
Ворвался к Валле он в шатёр,
Как шквал, как ураган, как гром.
Словно взбешённый чем-то мул,
Ложе отца перевернул,
Опрокинув, стал топтать,
Непристойности кричать,
Грубо женщину схватил…    
Сорвал одежду… повалил…
Потом всё было, как в бреду,
Словно в кошмаре, как в аду:
Слёзы, вопли, крик, проклятья,
Клочья разодранного платья,
Посуды, падающей, звон
И стон… почти звериный стон…
Потом, когда он поостыл,               
Он, словно пёс побитый, был.         
Ужас, страх его объял:
Он осознал, он осознал,      
Что нарушен им закон,
Что отец им оскорблён.
И за это преступление
Нету, нет ему прощения!
И дабы снять позор сей, смыть,    
Вправе отец его убить!
И ни одна душа, никто,
Не может защитить его…

И УСЛЫШАЛ ИЗРАИЛЬ…

Иаков скот свой выпасал            
И, задумавшись, мечтал,             
Как через столько лет разлуки   
Услышит вновь родные звуки,   
Отца увидит, и пред ним             
Предстанет домом всем своим.
И радость встречи предстоящей
Прошла улыбкою, скользящей         
По лицу, застыв в глазах.
Он грезил, жил в своих мечтах.          
Вдруг, крик мальчишек, что звучал,
Мечтанья сладкие прервал.
Дети, запыхавшись, бежали
И на ходу ему кричали:
"Иаков, Иаков, господин,
С Валлой лёг твой старший сын!"
Иаков побледнел, как мел,
Едва на камень сесть успел,
Направив свой застывший взгляд
На раскрасневшихся ребят.

ПО ДОРОГЕ ДОМОЙ….

Иаков брёл между холмами,
Между соседскими дворами
Давно знакомою тропой
К своей семье, в свой дом родной.
Сердито ветер завывал,
Но он его не замечал,
Ибо в сердце ношу нёс
До боли трудную, до слёз.
То гнев, то горечь им владеют,
То вспыхнут пламенем, то тлеют...
Такую боль он ощущал,
Что аж зубами скрежетал.
А любопытные взирали
И только в след ему шептали:
"Какой удар, позор какой,
Чтоб поступил так сын родной!
Теперь первенцу конец,
Убьет иль проклянёт отец".

 СЫНОВ ЖЕ У ИАКОВА
   БЫЛО ДВЕНАДЦАТЬ…..            

Иаков в дом вошёл. Вокруг
Своих он видит верных слуг,
А рядом, связанный, перед ним            
Предстал сын его – Рувим.
И видел Иаков: за спиной
Верёвкой крепкою, витой,
Напоминающей канаты,
Туго руки сына сжаты.
Платье разорвано, лицо
Расцарапано, красно.
След струйки крови на губах,
И страх… животный страх в глазах…
Поодаль кучкой братья сбились,
Стояли и не шевелились.
Глаза боялись вверх поднять,
Стараясь даже не дышать.
Воцарилась тишина,               
Бесконечна и страшна…
Иаков за ними наблюдает.
Вдруг в его памяти всплывает
Факт уже прошедших лет,
Как когда-то его дед
Не сумел сынов сплотить               
И семью всю сохранить…
А Исаак? Ведь у него               
Два сына… только два всего.
А всё ж не удалось ему               
Сберечь их, как семью одну…               
Иаков силы все собрал,
Шагнул вперёд и так сказал:
"Сынов двенадцать у меня,
Было, есть, будет всегда!"         
С грохотом упал пред ним
На колени сын Рувим.
Отцу ноги целовал
И сквозь слёзы повторял:
"Прости меня, отец, прости!
Я больше на твоём пути
Не буду никогда стоять
И против Бога бунтовать!"
Рувим молящий бросил взгляд,
И слёзы хлынули, как град.

СМЕРТЬ ИСААКА.       
                1
Ночь всё окутала кругом.
Все спят, лишь у костра вдвоём
Среди зелёных, пышных трав
Сидят Иаков и Исав.
Иаков посмотрел с тоской
На серый камень гробовой,
Что склеп семейный закрывал,
И Исаву так сказал:
"Осиротели мы с тобою.
Отец покрыт уже землёю.
Пусть будет для него она,
Как пух легка, тепла, нежна".
Исав, задумавшись, сидел,
Но вдруг на брата поглядел
И молвил: "Всё прошло уже...
Нам нужно думать о себе.
Пора все в руки свои брать
И умело управлять!"
Затем снова замолчал,
И слушал, как огонь трещал.
Но вот на Иакове вновь взгляд:
"Чем заниматься будешь, брат?"
Тот плечами лишь пожал
И в ответ ему сказал:
"По-прежнему буду бродить,
О Боге людям говорить
И растить своих детей
На ханаанской Земле сей".
«Хха… чепуха! – Исав изрёк, -
Ну скажи какой в том прок?
Ведь от края и до края,
Пойми, это - земля чужая!
Надо двигаться в Сеир!
Там простор, свободный мир,
Необжитая земля.
Там можно проявить себя!»
И много разного всего
Говорил Исав ещё.
Внушал настойчиво… долбил,
Но Иаков вдруг его спросил:
"А как с обетованьем быть?
Неужто нам про всё забыть?"
Исав уже терял терпение:
"Это мираж, это видение!
Об этом зря, дурак, мечтаешь.    
Ты муж, а в облаках витаешь!
Давно спуститься бы пора:         
Ведь мы уже не детвора!
Иль, может, братец, ты иной,
Бестелесный и святой?!"
И презренья полный взгляд
На Иакова направил брат.
Но Иаков возразил Исаву:
"Твой выбор за тобой по праву.
Но я, мой дом, семья – мы все
Останемся на сей Земле!"
Исав взбешён… Исав вскочил
Сквозь зубы что-то процедил
Но всё ж, сдержавшись кое-как,
В темноту ушёл, во мрак…            
                2               
Дети Исава, его внуки
Сеир взяли в свои руки.
Царство там своё создали,
Земное, как о том мечтали...

ИЗРАИЛЬ ЛЮБИЛ ИОСИФА
БОЛЕЕ ВСЕХ СЫНОВЕЙ
СВОИХ…
               
Прошло время, и с годами
Дети сделались мужами.
Отцу во всём опорой стали,
Дела вели, скот выпасали.
Отец ценил сынов своих,               
Но всё же больше остальных            
Он Иосифа любил               
От того ему и сшил               
Особое цветное платье.
То видя, остальные братья
На Иосифа сердились
И от него все отдалились.    

И ДОВОДИЛ ИОСИФ О
БРАТЬЯХ СВОИХ ХУДЫЕ
СЛУХИ ОТЦУ…

Сидел Иосиф и писал.
За ним Иаков наблюдал.
Всё в сыне нравилось ему:
Дивился он его уму,
Его памяти блестящей,
Любви к Ученью настоящей,
Его честности, терпению
И к жизни праведной стремлению.
Иаков видел – этот сын
Средь всех сынов только один
Осмыслить сможет в полноте
Заветы предков, знанья те,
Что изучал когда-то он
И в тайны чьи был посвящен.
Вдруг голос сына прозвучал,
И грёзы Иакова прервал.
Иосиф, глаз не поднимая,
Сказал: «Чудесна жизнь святая.
И праведности миг любой
Такой прекрасный, дорогой».
Он быстро положил перо,
И светлое поднял лицо,
Но задумался немного…
На светлый лик легла тревога.
И, потупив в землю взор,
Сказал он: «Как же до сих пор
Это братья не поймут?
Вечно сквернословят, лгут,
Ругаются между собой.
Когда же я делюсь с тобой,
То говорят: доносчик я;
И смотрят косо на меня».
В ответ Иаков улыбался.
Он снова сыном любовался.
В движеньях, в облике, во всём
Ангела он видел в нём.

«ВЫСЛУШАЙТЕ СОН,
КОТОРЫЙ Я ВИДЕЛ…»            

Идёт работа. День в разгаре.
Солнце жжёт, как при пожаре,
Но несмотря, что льётся пот,
Жатва в поле всё ж идёт.
Все братья, рук не покладая,
Хлеб жнут, спин не разгибая.
Но оклик вдруг их труд прервал.
К ним брат, запыхавшись, бежал.
Мелькал вдали наряд цветной,
Красивый, чистый, дорогой.
К ним подбегая, крикнул он:
«Я этой ночью видел сон!
Сейчас его вам расскажу.
Послушайте меня, прошу!»
Но отвернулись те в ответ:
До сна его, им дела нет.
Иосиф их обвёл глазами
И обратился со словами:
«Прервитесь: выслушать меня.
Вам расскажу, что видел я!»
Он между братьями метался,
Схватить их за руки пытался.
И наконец достиг он цели –
Все братья на него глядели.

«И ВОТ, ВАШИ СНОПЫ         
СТАЛИ КРУГОМ И
ПОКЛОНИЛИСЬ МОЕМУ СНОПУ…»
                1
«Мне снилось, будто в поле я
Вязал в огромный сноп хлеба.
Вы рядышком пшеницу жали,
А затем в снопы вязали.
Но вдруг снопы ваши сплотились
И моему все поклонились…»
Умолк Иосиф… Ожидал…
А взгляд восторженно сверкал…
У братьев захватило дух.               
Немая маска на лице.
Но всё же молвил кто-то вдруг:
«Ты намекаешь, что тебе
Был свыше… данный Богом знак,
Что будешь властвовать над нами?
Что самый главный будешь, так?
И править: братьями-мужами?»            
                2
Иосиф уходил домой.
Недобро братья за спиной
Шептались, глядя ему вслед:               
«Ох, натерпимся мы бед.          
О чём малец мечтает ясно…
Отцу доносит не напрасно!»               
«А наглый, наглый то какой
Мы тут пашем день-деньской -
Нам ночью ничего не снится,
А этот ряженый, как птица,
Целый день себе порхает,
Потом приходит, заявляет,
Что ему снится: он в трудах…
Снопы знай вяжет на полях.
И за это ему мы
Шлём поклоны до земли!»
 
«ВОТ, СОЛНЦЕ, И ЛУНА, И
ОДИННАДЦАТЬ ЗВЕЗД
ПОКЛОНЯЮТСЯ МНЕ…»

Промчалось время, словно птица,
Вновь юноше сон дивный снится.
Не терпится ему опять
Сон своим братьям рассказать.
Он к ним пришёл и обратился:
«Мне этой ночью сон приснился.
Я видел, как плывёт Луна,
Как поклонилась мне она.
И Солнце, гордое светило,      
Тоже голову склонило.         
Затем, словно в хороводе,
Стали в круг на небосводе
Звёзд одиннадцать. Сплотились
У ног моих, и поклонились…»
Братья враз переглянулись
И, молча, дружно отвернулись…
Дохнул, казалось, вихрь прохлады,
И сник Иосиф от досады.
Взор затуманился, потух.
Вдруг за спиной он слышит звук.
И, обернувшись, увидал,
Как, торопясь, отец шагал.
И в глазах его, как прежде,
Вспыхнул огонёк надежды.
Навстречу сделал шаг, другой
И сон ему поведал свой.
Задумался отец на миг:
Сон в душу глубоко проник.
К сынам он ближе подошёл,
Пытливым взглядом всех обвёл
И, чувствуя грозы заряд,               
Вновь к сыну устремляет взгляд,
Сердито говоря ему:            
«Сей сон поведал нам к чему?
Неужто братья, мать – все мы
Тебе склонимся до земли?!»      
И после этой грозной речи      
Вдруг отец широкоплечий
Пред хрупким Иосифом согнулся
И рукой земли коснулся.
Затем, всё ближе подходя,
Ножками мелко семеня,
Склоняясь, почти полу присев,
Тонко взвизгнул на распев:
«Великий Иосиф! Прошу тебя,
Прими от своего раба
Поклон! Пожалуйста, прийми-и-и!»
И вновь склонился до земли.
Раздался хохот сыновей
Подобный ржанию коней.
Растерян Иосиф… для всех он шут.
Всё громче, громче братья ржут.
Но вот Иаков распрямился
И маску прежнюю сменил.
Он более не суетился,
Серьёзен, как обычно был.               
И став стеной между сынами,
Сказал: «Займитесь-ка делами!»

   И ПОСЛАЛ ЕГО ИЗ
ДОЛИНЫ ХЕВРОНСКОЙ…
                1
Иосиф юношею стал.
Господь семнадцать лет уж дал.
При доме жил, любим отцом,
За его ходил скотом.
Вот время подошло стада
Опять гнать в новые места.
Вещи братья в путь собрали,
А Иосифу сказали:
«Не возьмём тебя с собой
За язык столь длинный твой.
Нам не нужны твои доносы,
А потом отца расспросы!»
К шатрам отца болтун ступай
По дому копошись, читай…»
И, съёжившись, как битый пёс,
Иосиф ушёл, повесив нос.
                2
Времени прошло немало,       
Как братьями оставлен дом,
Но новостей не поступало.
Иаков думал лишь о том,               
Где его дети, где сыны?               
Почему молчат они?               
В какой край ветер их задул
И не ушли ль они в загул?
И вот он Иосифа зовёт,
Как всегда послушен тот…
Иаков подыскивал слова,
Нервно ходил туда-сюда.               
Но вот он перед сыном стал
И с дрожью в голосе сказал:
«Иосиф… отрок… смог ли б ты
Вслед за братьями пойти?»
У отрока темно в глазах.
Какой-то подлый, скользкий страх
Вползая в душу холодит.
И он мгновение молчит.
Но глядя на лицо отца,
Твёрдо произносит: «Да!
Пойду!» И ужас свой скрывает.
Тогда Иаков продолжает,
Издав глухой протяжный вздох:
«Да-да… пожалуйста, сынок,
Пойди за ними, а то мне
Не спокойно на душе.
И поручение даёт:
«Сын мой, должен будешь ты
Вслед за братьями пойти.
Возможно, что пришлось им всем,
Отогнать стада в Сихем.
А в том краю такой народ…!
Сам ведаешь, кто там живёт…
Боюсь я, как бы там чего
С ними не произошло…      
Чтоб дело братья не забыли,
Стада, приплод не загубили.
Узнай, в порядке всё, иль нет,
И принеси быстрей ответ!»

  И НАШЕЛ ЕГО НЕКТО
БЛУЖДАЮЩИМ В ПОЛЕ…
                1
Взяв узелочек с угощением,
Идёт Иосиф с поручением.
Пред ним Хевронская долина,
Неуютна и пустынна.
Едва плетётся он по ней,
И нет конца и края ей.
Его солнце донимает,
Ещё он ясно понимает,
Что опять при этой встрече
Колкие услышит речи.
Тревожно, грустно так ему,
Будто предчувствует беду.
Наконец в Сихем добрался
И братьев там найти пытался.
Но было всё безрезультатно.
Хотел было идти обратно,
Но вспомнил он отца тревогу
И вновь отправился в дорогу.
Бредёт по полю, не спешит,
Слушает, как шмель жужжит,
Любуется травой, цветами,
Букашками да мотыльками.
Вдруг прямо перед ним стеной
Вырос человек чудной.
И обратился, говоря:
«Чего ты ищешь? Бродишь зря?»
Иосиф крепко удивился:               
«Как среди поля появился
Человек? Ведь только что
Не видно было никого».       
И ответил, запинаясь,         
Вопроса путника смущаясь:
«Братьев я ищу своих.
Не знаешь, где найти мне их?»
И странником ответ был дан:
«Они отправились в Дафан».
И тот махнул ему рукой
В сторону горы крутой.
И вот по травам полевым
Вновь Иосиф к братьям брёл своим.
Но вдруг, словно магнит, его
Взглянуть тянет на того,
Кто только что с ним говорил.
Он оглянулся и… застыл…
На какое-то мгновенье
Маска страха, удивленья
Лицо вытянула в нить,
Он рот едва сумел закрыть:
Мужа, что только говорил,
Нет! И даже след простыл!
Отрок от страха побежал,
Его лишь ветер обгонял…
                2
«Вот это да!» «Вот это да!»
Со всех сторон звучат слова.
«Так кто же? Кто же это был?»
«Кто с ним в поле говорил?»
«Ангел? Человек простой?»
«Посланник Божий? Кто такой?»
Не унималась детвора
Подле учителя-вождя.
Уважив интерес детей,
«Судьба, - сказал им Моисей. -
Ибо на Небе… Там… давно
Было всё предрешено.

  И УВИДЕЛИ ОНИ
     ЕГО ИЗДАЛИ…
                1
Вечер, звёзды, тишина.
По небу плывёт луна.
Стол устроив небольшой,
Собрались братья за едой.
И далеко слыхать вокруг
Жаренного мяса дух.
Они едят и пьют вино,
А вокруг уже темно…
Сказал Иуда: «День был знойный,
И скот какой-то беспокойный.
Очень душно, ветра нет»…
«Да, - протянул Рувим в ответ, -
Возможно, завтра дождь пойдёт
С утра, лишь солнышко взойдёт.
Вон посмотрите, как луна
Раскалилась до красна».
Вдруг перебил их Завулон:
«Я не могу забыть про сон,
Тот… что от Иосифа слыхали,
Мы потом его ругали…
Ну тот, о звёздах и луне…
Он не даёт покоя мне».
Затем, о сне будто забыл,
И у братьев попросил:
«Налейте-ка и мне вина».               
И чашу осушил до дна.
Потом баранью ногу взял,               
И долго, долго смаковал,               
Туманным изучая взглядом,
Находившихся с ним рядом.
Всё прожевав, стал продолжать,
Сон странный братца обсуждать:
«Неужели мы, ребята,
Падём к ногам меньшого брата?»
Но тотчас донеслась речь Дана:
«Ты говоришь всё это спьяна.
Мы перед этим болтуном
Не склонимся нипочём!»
Но Симеон сказал: «Как знать?               
Давайте вместе рассуждать.
Ведь хорошо известно нам,
Сколько детей имел Авраам!?…             
Но избран был лишь Исаак!
Помните?! Ведь так же? Так!
А Исаак, кого избрал?…
Всё сыну младшему отдал!
А Иаков, наш отец,
Кому даст первенства венец?
И так ведь каждый замечает,
Как он братцу потакает».               
И, поразмышляв мгновение,      
Молвил: «Да, благословение
Он может Иосифу отдать.
Тот станет нами помыкать.
И получится, что сон
Будет точно соблюдён!»…
Он задумался на миг
К небу поднимая лик,
И с ухмылкой на устах
Сказал: «Не быть на небесах
Нам звёздами, не быть вождями…»
«Да… станем прахом под ногами…, -
Левий сказал, хмуря чело.               
Шепнув затем, - Свершится зло…»      
Все умолкли, загрустили,
Даже кушать прекратили.
Слегка потрескивал костёр.
И вдруг луна коснулась гор,
На братьев бледный свет пролила
И тропинку осветила.
Вдруг видит Левий, что тропой
В одежде, яркой и цветной,
Устало Иосиф семенит,
И раздражённо говорит:
«Смотрите, горною тропой
Сновидец наш идёт «родной!»»
И каждый тотчас бросил взгляд
На показавшийся наряд.
«Да…, - тихо, словно сам с собою,
Начал Левий говорить, -
…Лучше жертвою одною
Заранее зло предотвратить.         
Пусть нечестивец пропадёт
Всего один, зато народ            
Не сгинет, в прах не превратится…»
«Да! Надо, надобно решиться!» -
Шепча на ухо, брату в тон
Тотчас добавил Симеон,
И руку протянув свою,
Крепко пожал ладонь ему.      
Они друг друга понимали,
Глаза их мрачно полыхали
Ненавидящим огнём.               
И уже вопрос о том,
Как им с братом потупить,
Ясен был: «Убить! Убить!»               
Тот взгляд Рувим перехватил.
Он понял всё и завопил:
«Вы что задумали?! Мы ж братья!
Нам не избежать проклятья! -
Затем на шёпот перешёл
И палец к небесам возвёл, -
Нам не простится этот грех.
Кара обрушится на всех!»
Братья застыли, тишина…               
Лишь свет багровый свой луна
На их лица обронила
И злобной маской исказила.               
Затаил Рувим дыхание.          
Он ощутил предначертание.         
И возбуждённый мозг в тот миг      
Рисует кровь, боль брата, крик.          
Из груди Рувима стон             
Вырывается, и он
Перед братьями упал      
На колени и сказал:
«Молю вас, кровь не проливайте.
Рук своих не обагряйте!
Коль так избавиться хотите,
Лучше в ров его столкните!»
В ответ смешок лишь приглушённый
Такой чужой и отрешённый…
Он ползал, он тянул к ним руки,
Но братья оставались глухи.
Ужас Рувима охватил.
Он, как ужаленный, вскочил,
И, закрыв лицо руками,
Прочь умчался со словами: 
«Пусть Святые Небеса
Пощадят мои глаза!…»
Только с виду Рувим скрылся,
Тут же Иосиф появился. 
                2
«Ага!… Приполз!… Змеёныш!… Гад!»
Братьев глаза огнём горят.
Ни звука с уст не проронив,
Моргая часто, рот открыв,
Стоит Иосиф в лунном свете,
Один как перст, на всей плане…
А братья, словно волчья стая,
Подступая, окружая,
Кольцо вокруг него сжимали
И наперебой кричали,
Удары смешивая с бранью:
«Чего возиться с этой дрянью?»
«Припёрся шпионить, чтоб доносить?
 Дабы пред батюшкой нас очернить?»
«Избранник «липовый»! Царёк!!!
Самозванный!!! Ох-ох-ох!!!»
«Кто звал в Дафан? Змеёныш! Гад!!!»
И удары, словно град               
Сыпались со всех сторон.
«Вот тебе поклоны, трон!…»
Стоны… ударов звук глухой.
«А ну, срывай наряд цветной!»
С каждым ударом, с секундою каждой
Смерть приближалась походкою важной
К отроку юному, но вдруг Симеон
Брата упавшего бить прекратил,
Понизил до баса внушительно тон
И, как старший меж ними, проговорил:
«Уважим Рувима! Не возьмём его кровь,
А бросим пока его голого в ров!!!»…         
Братья послушались… отрока взяли
Верёвкою крепко руки связали.
«Умоляю! - Иосиф кричал, - отпустите!
Пощадите меня! Прошу! Пощадите!!!»   
Вороньё разлеталось от крика его,
Но тащили Иосифа те всё равно.
Они всё тащили его и пинали,
Наконец, подходящий ров увидали.
Верёвки проверив, на край привели,
В ров голым столкнули, а сами ушли.
И лишь «Помо-ги-те!», - жалобный зов
Издавал из глубин ими выбранный ров.

 «ЧТО ПОЛЬЗЫ, ЕСЛИ МЫ               
УБЬЕМ БРАТА НАШЕГО?…»
                1
Вот за горною грядой
Луч появился золотой.
Потом играя, друг за другом,               
Лучи другие стали кругом,               
Начав землю освещать               
И всё живое пробуждать.
                2
Ещё вялые от сна,
От вчерашнего вина,
Сидят братья за едою
С маской на лицах хмурой, злою.
«Уже, как в полдень яркий свет,
А старшего… Рувима нет!» -
Буркнул кто-то возмущённо.
«Подумаешь! Х-м-м! Нужен больно!
Обойдёмся без такого
Слишком слезливого «старшого!»
«Молю-ю-ю вас, кровь не пролива-а-а-айте,
Ру-у-у-к своих не обагр-я-я-яйте» -
Симеон скрипит фальцетом,
Кривляясь и дразня при этом.
Затем не тратя время зря
Сел тут же во главе стола.
От брата справа Левий сел       
И братьев младших оглядел
Надменно, нагловато, строго.
Те сконфузились немного
Затихли, и болтать не смели,
Потупив взоры тихо ели.
Симеонов взгляд блуждает
Лениво бороздя простор,
Вдруг, словно нить, он замечает
Длинный караван у гор.
Тот плавно движется вперёд
Из Галаада и везёт               
Для здешних мест обычный груз:      
Бальзамы, ладан, да арбуз,               
Тончайшие шелка, кальян.               
В Египет шёл тот караван…            
                3
Поев, сел Левий на траву.
Тотчас компанию ему
Брат составил Симеон.
Нож достал из ножен он,
Небрежно лезвие потёр.               
Холодный, безразличный взор
Вдаль устремил он, а затем
Вывел на песке «Сихем».               
«Сихем…», «Сихем…», - Левий читает.
«Сихем???» - опять вдруг повторяет
И вдаль глядит перед собой,
Застыв каменной скалой.         
И были Левия черты
Полны суровой красоты…
Братья младшие молчат,               
Умышленно едят, едят.
Неспешно пищу запивают
И тем мгновенье отдаляют
То неизбежное мгновение –
Время принятия решения.
Иуда лишь не пил, не ел.
Он бледен, словно мел, сидел.
Он всё о «деле» размышлял:
Он ссору, драку понимал,               
Даже войну, в конце концов,       
Но резать брата?… Не готов!!!               
Убить брата, кровь свою?
Нет! Чуждо, чуждо то ему!
По телу змейкой дрожь скользнула.
И мысль… вдруг мысль одна мелькнула.
Он к старшим братьям подошёл
И осторожно речь завёл:
«Зачем нам кровь родную лить?               
Иначе можно всё решить.
Не лучше ль брата нам продать?»               
И рук своих не обагрять?!»
«Про-о-о-дать», - протяжно повторяет,
Понизив голос, Симеон.
И на Иуду устремляет
Взгляд, полный возмущенья, он.
Иуда сделал шаг назад,
Но все же молвил: «Он же брат!…         
Он брат наш! Наша плоть родная!»
И взгляд отчаянный, пылая,
Был в очи брата устремлён.
Взгляд переводит Симеон
На Левия, но тот молчит.
Хмур и грозен его вид.
Взгляд его холоден, как лёд,
И тяжек, словно камня гнёт.
И вдруг сомненье, как крылом,       
Тень на его лицо бросает,               
И братья, сидя за столом,
Это сразу замечают.
И, не успев слова найти,
Стали головой трясти:
Дескать Иуды предложенье
И, впрямь, хорошее решенье.
Ни звука… тишина вокруг,
Но Симеон промолвил вдруг,
Небрежно пнув ногою чан:
«Куда идёт сей караван?»
Кто-то тихо говорит:
«Видимо, их путь лежит
В Египет – царствие оков,
В страну – тюрьму, страну - рабов».
Затылок чешет старший брат:
«Оттуда нет пути назад».
И взгляды старших братьев впились
В проходящий караван.
И они, молча, согласились
Осуществить Иуды план.

И ПРОДАЛИ ИОСИФА АРАБАМ         
ЗА ДВАДЦАТЬ СЕРЕБРЯНИКОВ
                1
«Египет – царствие оков.
Страна – тюрьма, страна рабов».
Иуду вдруг бросает в жар:
Слова те для него удар.
Но подле них уж караван.
К арабам подбегает Дан,
Раба им тотчас предлагает,
Но никто не покупает,
Ибо «товар», по их словам,
Такой не надобен купцам.
Но все же Дан не отступил,
За брата мизер предложил…
Видя существенный навар,
Купцы приобрели «товар»,
Отдав Дану за него
Гроши – двадцать монет всего.
Деньги за Иосифа забрав,
Купцам на яму указав,
Где брат связанный томился,
Дан тотчас к братьям возвратился.
                2
Как быстрых рек водоворот,
Прошли и купля, и расчёт.
И только лишь, как шелка нить,
Можно было различить
Караван, что исчезал.
А перед братьями лежал
Отцом подаренный наряд,       
Что надевал когда-то брат.         

    «ОТРОКА НЕТ, А Я,               
     КУДА Я ДЕНУСЬ?»

Рувим вернулся поутру,
Лишь сделку провернули ту.
И от горя, сам не свой,
Сказал, качая головой:
«Нет отрока! И я теперь,
Словно в ловушке слабый зверь.
Что ж я Израилю скажу?
В глаза ему как погляжу?» 
Симеон пожал плечами,
Развалился на траве
И равнодушными глазами
Искал букашек на земле.
Левий, Рувима видя взгляд,
Нервно ходил вперёд-назад.
Ответа не найдя никак,
Тростинку теребил в руках.
Слегка тряся меха пустые,
В ожидании немом,
Сидели братья остальные,
Дескать: «А мы здесь ни при чём…»
Рядом блеет стадо коз.
И тут Иуда произнес:
«Ни одна душа, никто,
Про дело не узнает то!
Мы обставим, будто звери
К нам по дороге брата съели!»
Тотчас козленка он хватает,
Заносит нож и убивает.
И кровью той цветное платье
Замарали тотчас братья…

«СЫНА ЛИ ТВОЕГО ЭТА
ОДЕЖДА, ИЛИ НЕТ».
               
В тот день Иаков на заре
Вновь отправился к горе.
Взошёл и устремил свой взор
На нитку тонкую у гор –
На тропу, какой должны
Гнать стада его сыны. 
Полдень… солнце не щадит,
Но он по-прежнему стоит
И вглядывается всё сильней -
Не видать ли там детей…      
Вот уже близится закат,               
Но он, не отрывая взгляд,             
Забыв и про питьё, еду,
Глядит на горную гряду.
День становился всё темнее;
Ветер… ветер всё сильнее         
Трепал, рвал бороду ему,
Срывая с головы кипу.
Но он того не замечал,               
Глазами лишь сынов искал.             
Вдруг видит вдалеке пятно.
Меняется, растёт оно.
И вот уже с горы видна
Стада серая волна.
А за ним идут сыны,               
Их только контуры видны.
Старик, забыв про возраст свой,
Помчал к ним, словно молодой.
Бежит, камней не замечая,
Напрямик, путь сокращая.
Но вот шаги он замедляет
И мысленно сынов считает…
Не видит только одного
Он – любимца своего.
Сердце замерло в груди,
Дальше он не мог идти.
Братья навстречу побежали,
Обняв отца, к ногам припали.
Затем, с поникшей головой,
Поднесли наряд цветной,
Сказав: «Вот, батюшка, взгляни,
Не платье ль Иосифа нашли?»
А сами искоса глядят,
Не выдаст ли Рувим их, брат.
Но тот, потупившись, стоял
И даже глаз не поднимал.

  И НЕ ХОТЕЛ ОН
  УТЕШИТЬСЯ               
                1
Иаков осторожно взял
Дрожащими руками платье
И ели слышно прошептал:
«О горе, горе мне, проклятье!!!          
Сын мой, мальчик дорогой,               
Где ты?! Что стряслось с тобой?!»       
                2
Словно безумный, сам не свой
Он шёл, тропы не различая.
Он брёл ухабами домой,
На камни острые ступая,
Сбивая ноги, раня руки, -         
Но разве это были муки?               
Он боли той не ощущал,               
Он шёл, рвал волосы, кричал
От раны, что в душе зияла
Кровавым месивом, дырой,
Что болью дикой истязала
По сыну, кровушке родной…
                3
Придя в шатёр, Иаков пал,         
Одежды в клочья разодрал,          
Власа пеплом потрусил
И с новой силою завыл,
Катаясь на полу сыром:
«О горе, опустел мой дом!»
Сыны вокруг отца метались,
Утешить Иакова старались,
Но надрываясь тот вопил:
«Уйдите все, мне свет не мил!
В могилу мне сойти сырую –         
Печалью смертной я тоскую!»

  И ПРОДАЛИ ИОСИФА
      ПОТИФАРУ.

Иосиф продан был купцами
На площади между дворцами,
Где собирался люд торговый,
Рабов всегда купить готовый.
Купил Иосифа один
Очень знатный господин…

И УВИДЕЛ ПОТИФАР, ЧТО
ГОСПОДЬ С ИОСИФОМ…

Лист купчей Потифар читает,
Довольно головой качает:
«Да, видно, день счастливый был,
Когда еврея я купил.
И заплатил-то за него
Несколько монет всего!»
Так говоря жене о том,
Прищёлкнул сладко языком.
«К тому же, - он продолжил речь, -
Столько забот свалилось с плеч!»
Довольно руки потирая,
Он хихикнул, продолжая:
«Лишь обзавёлся сим рабом,
В гору дела пошли во всём.
Юноша, хоть молодой,
Но с крепкой хваткой деловой.
Честен и трудолюбив…»
«Умён к тому же и красив», -
Тихо добавила жена
И шею мужа обвила.
У Потифара в тот же час
Довольный блеск в глазах погас.
И появилась льдинка злая.
Но жена, не замечая,
С плеч его убрала руки
И ушла, вздохнув от скуки.
Потифар ей в след глядел
И, насупившись, сопел.   
Лишь та за дверью исчезает,
Потифар тотчас хватает
Колокольчик, им трясёт,          
И раб-еврей к нему идёт.   
Велит сурово господин:
«Принеси воды кувшин!»
Покорно раб кувшин несёт
И господину подаёт.
Но тот, отпив воды немного,
Молвил недовольно, строго:
«Вода здесь тёплая, плохая,
А я хочу, чтоб ледяная
Мне была принесена…»
«Попробуй, словно лёд она!» -
С поклоном Иосиф говорил.
Тот, удивившись, пригубил
И ощутил: всё, как велел.
Холодная, как и хотел.
И, разозлившись, произнёс:
«Хочу, чтоб ты вина принёс!»
И с грохотом, что было сил,
На стол кувшин свой опустил.
Раб низко-низко поклонился
И господину вновь решился
Сказать: «Попробуй, уж давно
В кувшине плещется вино».
Господин кувшин схватил,
Из него глоток отпил.
Глаза расширил Потифар:
«Мне снится, или это жар?
Я пью прекрасное вино,
Оно душисто и хмельно?!!»
Во взгляде промелькнул испуг,
И тихо, затаив чуть дух,
Он спросил раба несмело:
«Странное всё это дело.
Не колдун ли ты, еврей?
Говори мне! Лгать не смей!»
Иосиф помрачнел лицом:
«Я не владею колдовством».
«Тогда, что же ты шептал,
Когда пить мне подавал?             
И работая, похоже,
Всегда нашёптываешь тоже!»
«Я Господа помочь прошу.
Всё с именем Его вершу».
Поморщил Потифар лицо
- Хотел бы видеть я Его!
- Объяснить мне это сложно,
Но видеть Бога невозможно.
- Почему? Ведь я готов
Своих всех показать богов!
- Ну, что ж, на Солнце погляди
И глаз своих не отводи!
- Ты шутишь? Ведь ослепну я.
Смотреть на Солнце же нельзя!
- Боишься Солнца? Но оно
 Только творение Его
Слуга, средь множества других
И не сильнее остальных.
Но коль нет силы у тебя
 Смотреть на Солнце, то тогда
 Как же можешь ты хотеть
 Творца Вселенной всей узреть?
Потифар задумчив стал,
А затем рабу сказал:
«Мне кажется, Иосиф, я
Понял правильно тебя».
И вдруг над юной головой
Он свет увидел неземной.
Будто пролил тот свет кругом
Всевышний над его рабом.               
Он вздрогнул, заморгал глазами      
И быстро их потёр руками.               
Свет постепенно исчезал…
А Потифар всё продолжал
Глядеть на Иосифа лицо.
Он думал: «Как оно чисто!
Излучает теплоту,
Мягкость сердца, доброту.
И на нём, сколь ни гляди,
Тени порока не найти».
И, задумавшись немного,
Он Иосифу промолвил строго:
«Свой дом тебе я поручаю,         
Вести дела в нём доверяю
И в руки отдаю твои
От него ключи свои!»

В ТО ВРЕМЯ ИУДА ОТОШЕЛ 
ОТ БРАТЬЕВ СВОИХ…               
               
Иуде видеться с отцом
Всё труднее с каждым днём.
Он более не находил
Ни желания, ни сил
Смотреть на боль отца, страдания,
Слушать вздохи и рыдания.
Да и совсем не по нутру
Общаться с братьями ему.
Он ясно видел: все их взоры               
Шлют обвинения, укоры.    
И нет сомненья, что ему
Ставят Иосифа в вину.
Ведь продать в Египет брата
Он им предложил когда-то.
Собравшись с духом, он решает:
В отцовском доме забирает
Долю, положенную сыну,
И с гор спускается в долину.
Придя на новые места,         
Иуда с чистого листа
Жизнь свою строить начинает.
Дом, участок покупает.
И начинает бизнес свой,
Ему отдавшись с головой.
Он стал богат, он процветал,
Он в жёны дочь партнёра взял.
И всё, что гложило его,
Казалось, в прошлое ушло.

И ВЗЯЛ ИУДА ЖЕНУ
СВОЕМУ СЫНУ…
                1
Прошло с тех пор немало лет,
Как Иуда отделился.
Возрос его авторитет,
Он важным стал, он изменился.
К нему в той стороне чужой
Прислушивались, уважали.
Печатью наделив златой,
Великим князем величали.
И дома тоже у него
Благополучно было всё: 
Трех прекрасных сыновей
Он родил с женой своей.
Старший – Ир, Онан – второй,
А самый младший, дорогой,
Шелой назван был отцом;
Он души не чаял в нём.
Как только в возраст Ир вошёл,
Иуда тотчас же нашёл
Из рода знатного ему
Фамарь, красавицу-жену.
                2
Свадьба. Звук музыки, словно ручей.               
Вокруг множество гостей
Пришли поздравить молодых.
Иаков тоже был средь них.
Хромая, опершись на трость,
Сновал самый почётный гость.
Он ковылял туда-сюда,
Нигде себя не находя.
Потухший, безучастный взор
Отличал его с тех пор,
Как сын любимейший пропал.
Подобен мумии он стал…
И вот в день праздничный такой
Наряд на нём совсем простой:
И пояс, платье, сапоги
Совсем обыденны, просты…
Но его это не смущает –
Он того не замечает.
Не садясь за общий стол,
Иаков к невесте подошёл.
Ей пристально глядел в глаза
И наконец изрёк слова:
«Великой матерью тебе
Быть, Фамарь, на сей земле!»
Затем обмяк чуть, прослезился
И прочь спешно удалился.
В тумане слёз его, как джин
В дымке стоял Иосиф… сын…

И НЕУГОДЕН ПЕРВЕНЕЦ
ИУДЫ СТАЛ ГОСПОДУ…

Вдруг, нежданно, словно гром,
Беда пришла к Иуде в дом.
Смерть подлою змеёй вползла
И жизнь у Ира отняла.
И вот над сыном он стоит,
Стенает, слёзы льёт, вопит:
«Сын мой, первенец, родной,
Что же, что стряслось с тобой?!
Что за проклятье на мой дом
Свалилось словно чёрный ком?
За что коварная судьба
Тебя, кровинку, отняла?»             
Дрожа, взахлёб отец рыдал.
О, как же он напоминал
В скорбные минуты те
Иакова в своей беде…

«ЖЕНИСЬ НА НЕЙ
КАК ДЕВЕРЬ…»

Ужас смерти, потрясение      
Вспомнить заставили Учение,      
Что с детства он ещё впитал,          
Те знания, что Иаков дал…             
Традиций он не нарушает   
И, лишь траур завершает,
Молвит, к Онану подойдя:      
«Ты знаешь, сын, после себя    
Не оставил Ир детей:
Ни сынов, ни дочерей.
Поэтому твой долг святой
В брак вступить с его вдовой.
И ему продолжить род».
Но только ухмыльнулся тот…

ЗЛО БЫЛО ПРЕД ОЧАМИ
     ГОСПОДА ТО,
   ЧТО ОН ДЕЛАЛ…

Через неделю, или две
Онан женился на вдове,
Но не хотел, чтоб та рожала
И род брату продолжала…       
Ему за это поведение
Смерть послало Проведение.

И ОТОСЛАЛ ИУДА
НЕВЕСТКУ СВОЮ…
               
Вновь на себе отец рвёт платье,
Опять кричит: «Что за проклятье!
Онан, сын средний, молодой,
Тебе ль лежать в земле сырой?»
Когда иссякли слёзы все,
И было предано земле
Онана тело, наконец,
Причину стал искать отец.
Сидел он долго, размышлял,      
Потом вдруг сам себе сказал:
«Фамарь, красавица-жена,
Мужей двух молодых она            
Хоронит в столь короткий срок.
Случайность это или рок?»
Но нет догадкам подтверждения,
И принимает он решение:
Дабы Шелу уберечь,
Вдове сказал такую речь:      
«К матери своей иди,
В мужья Шелу подожди.    
А он в возраст лишь войдёт,    
То тебя женой возьмёт».
Шло время, Шела взрослым стал,
Но в жёны всё Фамарь не брал.
Отец, казалось, позабыл,
О чём невестке говорил…

ПРОШЛО МНОГО ВРЕМЕНИ…
                1
Красны глаза… под ними тень
Ночь бесконечна, долог день.
Подобно дням текут года
В них хлад могильный, пустота…
                2
Как-то полуденной порою
К реке Фамарь шла за водою
Коса растрёпана, платок
Измят и от лучей поблёк.
Ей все равно… ей нету дела:
Ей жизнь такая надоела.
Вдруг видит у реки детишек:
Девчонок резвых и мальчишек.
Те кувыркаются, шалят,
Скачут, бегают, визжат.
Фамарь, вздохнув, на камень села            
И долго на ребят глядела.
Вдруг, словно пелена, слеза
Затуманила глаза.               
«Обречена… Обречена…
Дому Иуды отдана!            
Не быть мне мужнею женою!
Так и умру… умру вдовою!!!»
И взгляд вдруг к небу устремив,
Волчицей раненой завыв,
Фамарь кричит по мимо воли,
Сжимая кулаки до боли:
«За что? За что? В чём грех… вина?
За что наказана так я?»
Глаза пламенем горят,         
И вдруг, как молнии разряд,
Мысль в голове её мелькает.
Румянец щеки заливает.
И шепчут губы: «Знаю я!
Всё открылось для меня!
Знаю теперь, как поступить,
Дабы, наконец, родить!»          

И СНЯЛА ОНА С СЕБЯ            
ОДЕЖДУ ВДОВСТВА СВОЕГО…
                1
По сыну траур лишь истёк,
Как к Иуде на порог
Вновь смерть-злодейка приползла
И жизнь супруги отняла.               
Как тень, печальный, в тишине
Иуда плакал по жене.
Удар за ударом ему нанесён,
Он горем раздавлен, опустошён.
И вновь начинает он размышлять:
«Кого же, кого же теперь обвинять?»
                2
Время проходит, чтоб боль загасить,
Друга Иуда решил навестить.
Гоним сердечною тоскою
Иуда пыльной шёл тропою.
Вдруг видит, сидя у ворот,
Блудница знаками зовёт.
Медленно Иуды ноги
Сошли с намеченной дороги.
И вот пред нею он стоит.
Та что-то быстро говорит.
И в тихом голосе её
Что-то знакомое, но что?
Голос он узнать старался,
Заглянуть в лицо пытался.
Да вот только покрывало
Блудницу от него скрывало.
Вдруг Иуда ощущает,
Как кровь, волнуясь, приливает
Прямо в мозг, к его вискам,
Бурлит и закипает там.
Терпеть ему невмоготу.
И вдруг блудница в темноту,
Поднявшись, тихо ускользает.
Он, как привязанный, шагает
За нею следом, пока та
Не задержалась у шатра.
Иуда, поглощенный тьмою,
Только блудницу пред собою
Видит, и больше ничего.      
В нём плоть кричит, зовёт его.         
Огнём пылает его взор,
Он просит: «Дай войти в шатёр».
Но голос прозвучал во тьме:
«Чем же ты заплатишь мне?»
Умолк Иуда, был смущён:
Сколько платить не ведал он.
И молвил, поглощенный тьмою:          
«Козлёнок будет пусть за мною».
Стал задумчив взор блудницы.
«Что ж входи! Но пусть вещицы:
Трость, повязка и печать –
Станут плату подтверждать.
И, чтоб обмануть не мог,
Мне останутся в залог.
И атрибуты власти всей
Иуда в руки отдал ей.
Потом, когда всё вспоминал,
Он и сам не понимал,
Как в голову пришло отдать
И трость, и ленту, и печать –
Свои ценнейшие вещицы,
Дабы войти в шатёр блудницы.
                3
Ночь. Ни зги, даже луна
На небе черном не видна,
Даже звезды устыдились
И за облаками скрылись.
Иуда встал. В траве густой
За ночь залог оставил свой,
Плащом накрылся и бегом
Прочь ушёл своим путём.
От стыда Фамарь пылает,
Сердце щемит, душа страдает,
Но говорит себе она:
«Как хорошо, что ночь черна,
Что помогла мне скрыть позор,
Хотя б до некоторых пор…»
Затем наряд она сняла,
Ленту, трость, печать взяла
И отправилась домой,
Облачившись вновь вдовой.
      
  И ВЕРНУЛИ ИУДЕ               
      КОЗЛЕНКА…
                1
С рассветом следующего дня,
Не найдя подле себя
Ни трость, ни ленту, ни печать,
Иуда начал размышлять,
Как бы так вернуть залог,
Чтоб его никто не мог
С блудницей в свете дня видать?
Как козлёнка ей отдать?
Князь в настроении плохом.
Но пораскинув всё ж умом,
Понимает, что ему
Не сделать это самому.
И он другу поручил,
Чтоб тот блудницу отыскал,
Козлёнка чтобы ей вручил,
А у неё залог забрал.
Но друг не смог найти её:   
Не ведал там о ней никто.
Пришлось ни с чем идти домой,
Влача козлёнка за собой.
                2 
Иуда почти целый час
Слушал приятеля рассказ
О том, как довелось ему
Ходить, искать блудницу ту.
Но вдруг Иудино внимание
Козленка привлекло блеянье.
Боль острую он ощутил,          
В воспоминаниях проплыл
Козлёнок, кровью чьей когда-то
Измазали одежду брата…
Он вдаль куда-то поглядел
И другу своему велел:
«Чтоб мне посмешищем не стать,
Её уж лучше не искать.
Пусть, память обо мне храня,
Залог оставит у себя».

«ВЫВЕДИТЕ ЕЕ, И ПУСТЬ
ОНА  БУДЕТ СОЖЖЕНА!»

Третий месяц истекал.
Он случай тот не вспоминал.
Но быстро разнеслась кругом
Весть плохая, словно гром.
«В блуд твоя невестка пала.
От греха она зачала!»
И вот, к старейшинам на суд
Силою Фамарь ведут.
Суд. Гневно кричит Иуда:       
«Позор… ты зачала от блуда!
Ты опорочила наш род!
Признайся, кто негодник тот?»
Но Фамарь не отвечала,
Потупив в землю взор, стояла.
Тогда Иуда-князь изрек:
«В поступке грязь сём и порок!»
(Он тряс сердито головой)
«Закон нарушив, что дал Ной
Ты смерти… смерти заслужила…»
(Его, как лихорадкой било)
«В огонь блудницу! На костёр!»
Таков его был приговор.

И СКАЗАЛА: «УЗНАВАЙ, ЧЬЯ
ЭТО ПЕЧАТЬ, И ПЕРЕВЯЗЬ, И ТРОСТЬ».

Вот у позорного столба
Собралась зевак толпа.
Все с любопытством обсуждают
Тот грех, и казни ожидают,
Поглядывая на блудницу.
И ждут, когда огонь девицу
Собой охватит, поглотит
И её испепелит.               
Фамарь стоит, как изваяние,
Бледна, в слезах, ждёт наказания.
Палач её уже связал,
Лишь «поджигай!»,- команды, ждал.
Её молящий, грустный взгляд
Скользит вокруг, по всем подряд,
Но видит в лицах лишь презрение,
Брезгливость к ней и отвращение.
И вот остановился взор
На том, кто вынес приговор.
Он возвышался над толпою
Неподвижною горою
И лишь в глазах свирепый блеск
Выдавал в нём гнева всплеск.               
Князь настолько был взбешён,
Что даже не заметил он
Кто пробравшись сквозь толпу
В руки свёрток ткнул ему.         
«Узнав кому принадлежало,
Знать будешь от кого зачала…»
Сквозь гул толпы едва-едва
Пробились колкие слова.
Глазами сделав полный круг
Искал Иуда тщетно звук.
Свёрток давшего, толпа
Поглотила, как вода.
Растерян князь, немного ждёт…
«Подвох…», - в мозгу его снуёт.
Не видя выхода иного,
Сукна касаясь дорогого,
Пальцы свёрток развернули.
По вещам глаза скользнули.
«Посох мой! Печать! Откуда???» -
Едва выдавил Иуда.
Его, как жаром обдало.
Он трёт вспотевшее чело,
С широко раскрытым ртом.
Вновь озирается кругом.
Вдруг ужас им овладевает.
Он видит, как палач хватает
Горящий факел и вот-вот
Им поленья подожжет…
Бежит Иуда сквозь толпу,
Бормочет что-то на ходу.
Он никого не замечает,
Горой несётся, всех толкает…
Всё плотнее у столба
Сбилась гудящая толпа.
Невыносимый шум стоит,
И вот палач уже спешит
Свое начать представленье.
Поднес огонь… еще мгновенье
И вспыхнет хворост, запылает.
Сердце Фамари замирает.
Огонь застыл в её зрачках,
А с ним отчаяние, страх.
Глаза раскрылись широко,
Фамарь шепнула: «Это всё!»
Факел у ног её пылает,
Фамарь всем телом ощущает
Уже огня прикосновенье,
Но в это самое мгновенье
Крик раздался: «Стой! Назад!»
И отступили все на шаг.
Палач застыл. Застыл народ.
Тут пред толпою предстает,
Явившись будто ниоткуда,
Земли сей знатный князь – Иуда.
Мгновенно руки расставляет,
Собой невестку закрывает.
«Стойте все!!» - кричит опять.
Толпа застыла, стала ждать;
Ждать, что ж князь им сообщит.
Иуда миг, другой молчит.
Лицо краска заливает,
И тут Иуда объявляет:
«Здесь стоя, говорю при всех,
Не на ней, на мне сей грех!»

И ОСТАЛСЯ ИУДА НАЕДИНЕ
С СОБОЮ…               
               
Площадь пуста уже давно…
День истёк, вокруг темно…
И лишь охваченный тоскою,
Под плахой грозной, роковою,
Подобен мраморной горе,
Сидел Иуда в тишине.         
Он огромными руками
Сжимал чело, словно тисками.
Он головой, как конь, мотал
И что-то под нос бормотал.
Ему вскоре предстояло
Держать ответ перед роднёй.
Не много рассказать, ни мало:
Про связь с невесткой молодой.    
Ухмылки пережить, позор,
Презренье, сложный разговор.
Ему хотелось испариться,
Взять и сквозь землю провалиться,
Себя жестоко порешить,
Фамарь брюхатую убить!   
Казалось жёлчь, вся, что была
Мозг воспалённый залила.
Ища ответ, он взором впился
В ночную тьму и ей шептал:
«О, Боже, для чего родился???
Зачем? Зачем Ты жизнь мне дал?!»

          ФАРЕС И ЗАРА
                1
Шок пережитого всего
Долго жил в душе ещё,
Но жизни новой в ней начало
Дух Фамари укрепляло.
В общем беременность её
Протекала хорошо.
И в срок положенный она
Повитуху позвала…
                2
Старая, жёлтая, хромая,
Вся сморщенная и сухая,
Что-то невнятно бормоча,
Бабка всё таки пришла.
«… Ну, - ворчит она, - ещё
Разок потужся… Хорошо!
Сделай вдох… глубокий вдох!
Молодец! Ещё разок!…
Ого! – причмокнула она, -
Внутри - две жизни у тебя!»
Фамарь кричит – сил больше нет.
Но так стремительно на свет,
Парни ее спешат,
Что рвут буквально свою мать.
Фамарь в муках извивалась      
И тут ручонка показалась.
Первенцу быстро повитуха
Вяжет ниточку на руку.
Но с ниткой алою ручонка
Зарры, первого ребёнка,
Вдруг исчезла, и другой,
Младенец шустрый, пробивной
На свет первым появился
Так Фара, сын второй, родился.
                3
Настороженно смотрел
Иуда Фаресу в лицо.
Он даже и мечтать не смел,
Что сей младенец от него
Покроет славой его род,
Его возвысит, вознесёт,
Потомков даст, что на земле
Вовеки будут славить все.
Средь них Давид и Соломон,
И пророков целый сонм,
А так же множество святых.
Мессия будет среди них.

    И СТАЛ ИОСИФ
КРАСИВЫМ И СТАТНЫМ…         
         
На одной из стен палат               
В золочёных рамах, в ряд
Большие зеркала висели,
Играли светом и блестели.
Своё увидев отраженье,
Застыл Иосиф на мгновенье.
Оглядел себя, наряд
С маковки до самых пят.
Затем причмокнул языком
И вертеться стал волчком,
Подняв ручонки, как циркач,
Грудь выпятил: «Какой силач!»
Он важно щёки надувает
И отраженью мигает:
«А рост! Ого! Как у Рувима!
Не проскочило счастье мимо!    
Я в новом платье, всё при мне.
Жизнь мчится, вновь я на коне!»
Он щёлкнул пальцами слегка:
«А жизнь не так уж и плоха…»
И он изящно, как в балете
Подпрыгнул, носочек потянул,
Затем поклон, как в «высшем свете»
Себе отдал, вновь подмигнул
И по мраморному полу
К зеркалу пошёл другому…
Иосиф снова оживал,
Злодейство братьев забывал.
И рана, что дышать мешала,
Постепенно заживала.
Всё меньше думал он о том,
Что где-то есть родимый дом,
Что там отец по нём страдает:
Всё время медленно стирает…

И ОБРАТИЛА ВЗОРЫ НА
ИОСИФА
ЖЕНА ГОСПОДИНА ЕГО…

Хозяйка игрива, хозяйка резва,
Подкравшись со спины она    
Слугу со смехом обвивает
За тонкий юношеский стан.
К груди горячей прижимает:
«Попался деточка в капкан!?»
Словно птенчик в силке,
Словно рыбка в ладошке
Трепыхается Иосиф
В руках «хищной кошки».
Но женщина крепко прилипла к спине:
«Когда ж, наконец, ты своей госпоже
Будешь послушен, малыш ненаглядный?»
Иосиф вмиг вспыхнул, как факел парадный,
Багровым стал, а госпожа
Всё хохотала: «Ха-ха-ха!!!»
И отпустив слугу, упала
На шёлковое одеяло,
На сноп подушек из парчи
И всё грозилась: «Погоди-и-и…, 
Когда-то всё же, птенчик, я
Поймаю в коготки тебя!
Ой поймаю…», - и она
Вновь заливалась: «Ха-ха-ха!!!»
Так много, много дней подряд
Она резвилась и дразнила,
Но никогда своих угроз
До конца не доводила,
Ибо всегда, всегда вокруг
В доме было много слуг…

 «КАК ЖЕ СДЕЛАЮ Я СИЕ
ВЕЛИКОЕ ЗЛО И СОГРЕШУ
      ПРЕД БОГОМ?»
                1
В Египте праздник… вся страна
Как сцена общая одна.
Утопает всё в цветах,
Они на улицах, домах.
Песни, пляски, шум да гам
В сей день присущи площадям.
И потифаров знатный дом
(И все, кто трудится при нём)
Спешит на праздник, но жена
Не рвётся из дому – «больна».   
«О, мой муж, любовь моя,
Что-то я занемогла.
Кружится голова, тошнит
Да и живот к тому ж болит».
Мрачнеет Потифара взор
В них читается укор.
Но слабый голосок «больной»
Добавил: «Муж мой дорогой,
Друг мой, счастья твоего
Никогда и ни за что
Омрачать не стану я!
Иди, любимый, без меня.
Повеселись, танцуй да пей…
Ты должен быть среди людей!
Во дворе лишь, милый друг,
Оставь мне пару верных слуг».
                2
Как прилив, как наваждение,
Терзает Иосифа сомнение:
Входить ему ль в господский дом,
Коль Потифара нету в нём?   
Подумав, всё же дверь открыл
И через миг внутри он был…
                2
Их взгляды встретились, застыли…               
Глаза женщины манили…
Стучит у Иосифа в висках,
На миг он забывает страх
И слышит только сердца стук.
Но перед ним внезапно, вдруг 
Образ батюшки возник:          
Его серьёзный, строгий лик…
Тот книгу старую листает
И, брови сдвинув, наставляет:
«Ной заповедал: грех большой
Ложиться с мужнею женой.
Ничем его не искупить!
Грех… грех большой блудить…»
Иосиф вздрогнул… Он очнулся
И от хозяйки отвернулся.
«Иосиф милый, почему
Не рад вниманью моему?»
Упрёком госпожа кольнула
И, ближе подойдя, шепнула:
«Иль, может, я не хороша,
И не лежит ко мне душа?»         
Иосиф стал красным, как гранат
И сделал шаг, другой назад.
«Нет, госпожа… о нет… ты… ты
Прекрасна, как цветок… цветы…»
«Что ж убегаешь ты? Зачем?
Глупыш, ведь я тебя не съем?»
«Но в этот дом меня слугой
Потифар привел, муж твой…»
Шагами мелкими опять
Начал Иосиф отступать.               
«…Доверил мне хозяйство всё,      
Как же предать могу его?
Нет… Небо не простит меня,
Коль подло поступлю так я!»
Но женщина, словно глуха.
Её горячая рука
Уже скользит по его коже:
По коже щёк, плечей и рук
И с губ её слетает звук:
«Не бойся мужа моего,
Он не узнает ничего».
И две изящные руки
Его шею обвили.
«Пока лишь муж вознёс тебя,
Но наградить могу и я:
Слаще мёда и халвы
Будут дары… мои дары!»
Движением ленивой кошки
Она кладёт свои ладошки
Ему на грудь… дышит в лицо
Отрывисто и горячо…
И вот пылающие губы
Уже впились в его уста…
Он отрывает её руки,
Шепча: «Нельзя… нельзя… нельзя!»      
И женщина, что так пылала
Страстью дикою к юнцу,
Вдруг отшатнулась и сказала
Голосом стальным: «Ну, ну!
Ты, Иосиф, слишком гордым стал,
Коль в твои руки муж отдал
Всё управленье, все дела?
Так изменить могу всё я!»               
От слов тех тянет холодком.
И хищным, злобным огоньком
Зажглись и сузились глаза:
«Опомнись раб! Я – госпожа!!!
От счастья должен ты плясать
И угождать мне! У-г-о-ж-д-ать!!!»
«О госпожа, опомнись ты!
Поберегись людской молвы!
Ведь грех не скроешь никуда.
И что тогда? Беда! Беда!»
Иосиф бледен, он дрожит,
Всё отступает и кричит:
«Узнают люди! О, позор!
Смертью будет приговор!!!
И Небо не простит меня!!!»
«Иосиф! Что за чепуха!
Что ты внушил себе, глупыш…
Смотри: вокруг покой да тишь.
Выглянь в окно, увидишь сам:
До нас нет дела Небесам!»
Голос госпожи опять
Стал щербет напоминать.
Глаза её сверкнули страстно:
«Напрасно миленький, напрасно
Ты трепыхаешься, как птица!
Поверь, плохого не случится!
Плевать на болтовню людей
Ты же мужчина, будь смелей!»
«Нет… отпусти… нет… не могу…»
«Что ты бормочешь: «гу-гу-гу»
Скулишь и ноешь, как щенок!!!»»
И вновь опасный огонёк
В глазах женщины пылает.
Она от злобы закипает:
«Может ты думаешь, что муж
Тебе отвалит больший куш?
Не будешь ничего иметь! 
Узнаешь сухари да плеть!»
Иосиф вздрогнул, коготки
Впивались в кисть его руки,
И он, как вкопанный застыл,
Лишённый доводов и сил…
Тут с ловкостью пантеры, льва      
В него вцепилась госпожа.
«Ложись со мной!!!», - шипит, но вдруг   
Слуга резким движеньем рук
Её с силой отстраняет
И развернувшись убегает.
И только плащ с его плеча
Сорвать успела госпожа.

«ОН ПРИВЕЛ К НАМ ЕВРЕЯ
ЧТОБ НАСМЕЯТЬСЯ НАД НАМИ!» 
               
Потифарова жена
Сделалась, как ночь, темна.
Сверкая яростно глазами,            
Она топтала плащ ногами
И шипела, как змея:
«Убью, убью, убью тебя!»
Сердце бешено стучало,
Но вот запыхавшись, устало
Она рухнула на ложе.
И вдруг, словно мороз по коже,
Мысль леденящая скользнула…
«А что? - внутри больно кольнуло, -
О… как бы щенок этот… шакал…
Супругу всё не рассказал!!!»
Потифарова жена
Встала решимости полна…
Одежду быстро разорвала,
Косы взбила, растрепала
И начала кричать: «Спасите!
Ко мне! Быстрее! Помогите!»
И вот, когда пришли рабы,
Что ж увидели они?
В слезах, без пудры, на полу
В рваном платье, как в бреду,
Птицей билась госпожа,
Тянула руки к ним она.
Грудь судорожно прикрывала,
Плакала навзрыд, взывала:
«О, не смотрите на меня!
Я в шоке, я едва жива!
Как одичавший зверь еврей,
Поддавшись похоти своей,
На египтянку…  на меня… 
Напал, когда была одна…»
Затем, как от душевной муки,
В перстнях заламывала руки,
Но вдруг, вскочив, к ним подбежала
И истерично закричала:
«Он нас хотел тем оскорбить!
За это мало и убить!»
Бледные, с чёрными кругами
Под запавшими глазами
Согнувшиеся, словно дуги,
Тощие стояли слуги
Перед своею госпожой.               
Тут кто-то молвил: «Ой-йо-йой!»
У, проклятый, у… злодей!
Презренный выскочка-еврей!»
Рядом стоявший раб-урод,
Показав беззубый рот,
Хихикнул, головой потряс,
Согнул коленки будто в пляс
Хотел пуститься на своих
Ножках тоненьких, кривых.
Прищёлкнул звонко языком:
«Доверили красавцу дом…
Ну вот и получай сполна!!!»
И заскрипел: «Хи-хи, ха-ха!!!»
И вдруг в дверях, в тот самый миг,
Как глыба, Потифар возник.
И тотчас же своей женою,
Как в бурю, шквальною волною
Был накрыт. Она кричала,
Вися на шее, и рыдала:
«Ты привёл еврея в дом,
Доверял ему во всём,
Но надо мной сей подлый плут
Хотел сегодня, прямо тут,
Надругаться! Только я…
(Где только сил в себе нашла?…)
Я отбивалась! Я кричала!»
Тут она громче зарыдала:
«Я слуг звала… Мой крик, как гром
Сотрясал собою дом.
Напуган мною был нахал,
Одежду бросив, он бежал!       
Вот! - и в подтверждение словам
Был брошен плащ к его ногам. –       
Совсем забылся негодяй.
Рабу побольше потакай!»         
             
И ВОСПЫЛАЛ ГНЕВ
ПОТИФАРА…

Собственноручно муж раба
Хлещет, плети не щадя.
«Подлец, предатель, негодяй!
Вот тебе!… Вот!… Получай!
Ягненком кротким притворялся,
Верой в Бога прикрывался,
А сам, как подлая змея,
Подкравшись, укусил меня!
Так вот же, вот тебе урок:
Убью! Убью тебя, щенок!»
Был страшен Потифара взгляд,
Удары сыпались, как град.
Он от крика задыхался,
Вдруг неожиданно прервался.
Плеть наземь бросил и сказал:
«Нет, мало ты еще страдал!
Смерть – это слишком хорошо,
Не заслужил её ещё!
Иною будет месть моя:
Живьем в тюрьме сгною тебя!»

            В ТЮРЬМЕ…
                1
Тюрьма… поглощено всё тьмою,
Лишь факел вдалеке мерцает.
Струйку крови над губою,
Очнувшись, Иосиф вытирает.
Глаза открыв с большим трудом,      
Он хочет встать, но нету сил.
Живого места нет на нём.
От боли Иосиф чуть не взвыл.
Всё плывет вокруг, мелькает,
Как зловещий карнавал.       
И вдруг Иосиф вспоминает, 
Как стоял возле зеркал,
Как доволен был собою,
Положением, судьбою.
Но фортуны колесница,
Словно капризная девица,
В яму вновь его бросает
И тьмой всё снова застилает.
Вдруг цепь его печальных дум
Прервал оков звенящих шум.
Он вгляделся в темноту
И видит: движется к нему
Огромной серою горой
Узник с длинной бородой.
Он цепь свою приподнимает
И, наклонившись, восклицает:
«Слушай, червь, меня теперь!
Навеки пред тобою дверь
Закрыта к утреней заре.
И постепенно, в темноте,
Как мы, ты будешь угасать,
Объедки жрать, дерьмом дышать,
Терпеть побои, унижение:
Из тюрьмы сей нет спасения!»
                2
Моисея взгляд застыл,
Он словно сам в тюрьме той был,
Будто с Иосифом тогда
Постигла вместе их беда.
Вождь молчит, и взор его
Блуждает где-то далеко.
Терпенье малыши теряют,
Пророка дергают, толкают
И кричат наперебой:
- Скажи, как спасся наш герой?
- Как уцелеть в тюрьме он мог?
- Всевышний там ему помог! –
Вождь сказал, придя в себя.
И дети тотчас же, шумя,
Как стая птиц защебетали:
«Расскажи, чтоб всё мы знали!»
И Моисей им отвечает:
«Бог никогда не оставляет
Своих возлюбленных, нигде!
Всегда их бережет, везде!
И как ни глубока темница,
Но всё же Божия десница
Всегда на Иосифе была,
Его хранила, берегла!»
                3
До начальника темницы
Слухи быстро, словно птицы,
Долетели, что еврей
Честен, вовсе не злодей,
Что оклеветан госпожой
Зря красавец молодой.
Раба начальник испытал
И должность выгодную дал…

И СОГРЕШИЛИ КАК-ТО               
ВИНОЧЕРПИЙ С ХЛЕБОДАРОМ…            
                1
Долго, бесконечно долго
В тюрьме тянутся года.
Как будто время там застыло:
А с ним сырость, тьма, беда.            
Но наконец пришло мгновенье,
Наступил час перемен,
И Небом принято решенье:
Вырвать из тюремных стен
Иосифа, дабы тот смог
Исполнить, что задумал Бог,
Дабы фортуны колесо,
Повернувшись, вознесло
Того, кто так томится ныне,
Из рва глубокого к вершине.
                2
То был день, когда жара               
Стояла с самого утра.
И царь Египта, фараон,
Был этим зноем измождён.
На троне он сидел лениво,         
А его рабы учтиво
Опахалами махали,
Царя усердно обвевали,
Дабы он хоть на мгновенье
Имел от зноя облегченье.
И вот царь руку поднимает,
К нему тотчас подбегает
Министр, следящий за вином,
И в кувшине золотом
Вино подносит, наливает.      
А царь вновь руку поднимает.
В этот раз к нему бежит
Министр, что за мукой следит.
И дрожащими руками
Даёт вазу с пирогами.
Царь жадно тянется к вину
Вдруг… захватило дух ему.         
В его вине, на дне бокала
Муха дохлая лежала!
Он багровеет, он кричит,
Ногами по полу стучит.
Затем бросает кубок тот
И кусает пирожок.
Но хруст раздался под зубами,
Царь злобно щурится глазами,            
На тесто сдобное глядит,               
И, видя камешек, кричит:               
«Заговор! Измена злая!»
И стража, тотчас подбегая,
Министров плетями стегает,
А затем в тюрьму бросает…
Так, те, что жили при дворце,
Ходили в злате, серебре,
Шелк носили дорогой,
Наряд сменили на иной.
Теперь их нежные тела
Были в лохмотьях изо льна,
А масел пряных аромат
Сменил тюремный гадкий смрад.
К ним приставлен Иосиф был.
Он им еду, питье носил,
Ибо этот страшный «дом»
Держался целиком на нём.
Ему доверена была
В хозяйствование вся тюрьма.            
               
  СОН ВИНОЧЕРПИЯ
               
С режущим уши скрежетанием    
Дверь тяжёлая темницы               
Распахнулась и луч солнца      
Лёг заточённым на ресницы.
И этот луч такой короткий
Их лица бегло осветил,               
И ночи ужас бесконечный               
На мгновенье отступил.
«Мир вам! - Иосиф произнёс, -      
Я вам еду, питьё принёс…»
«Какой там мир в этой дыре?!
И что хорошего в еде?
А питьё… Тьфу, ну и питьё!
Бурда вонючая… дерьмо…
И никакой надежды нет,
Что выкарабкаюсь на свет!
Что вновь усядусь за столом
И добрым наслажусь вином». -
Виночерпий пробурчал.
«Да! – его тут же поддержал
Хлебодар, - уж сколько дней…
Дней бесконечных и ночей
Мы в этом каменном мешке,
А о судьбе… своей судьбе
Так и не знаем… Нас забыли…
Заживо в тюрьме сгноили!»
Уж лучше б было умереть
Чем годами здесь сидеть…»
Слов утешенья не найдя,
Иосиф опустил глаза.
А узники вдруг в унисон
Продолжили: «К тому же сон…
Сон каждому из нас приснился…»
Иосиф враз насторожился:
«И что же? Что же то за сны?»
«Думаем – вещие они!
Их толковали «так» и «сяк»,
Но всё впустую… всё – никак.
И от снов тех в заточении               
У нас лишь новые мученья!»
Иосиф слегка прищурил очи:
«А не от Бога ль сны сей ночи?
Возможно, сны услышав, я
Их разгадал бы без труда?»
Министры затаили дух: 
«Доверять ли сны свои?»
Но промолвил Иосиф вдруг:
«Виночерпий, говори!!!»
И у того само собою
Уста раскрылись, и рекою
Тотчас полился слов поток:
«Лишь сомкнуть я очи смог,
Как сразу вижу пред собой
Сон удивительный, цветной.
Виноградная лоза,
Буквально, на глазах росла…
Только бутоны появлялись,
Так тотчас… сразу распускались.         
И сразу цвет роскошный тот       
В прекрасный превращался плод.
Ещё та дивная лоза
Побегов сильных три дала.
Они сплетались и неслись
Ковром цветным куда-то ввысь.
Я  кубок царственный держал,
В него из ягод отжимал
Сок и подавал царю…»               
Иосиф улыбнулся сну:
«Так вот, три ветви – то три дня.
Возвысит фараон тебя,
К себе на службу призовёт
И место прежнее вернёт.
Вновь ему чашу поднесёшь –
В темнице ты не пропадёшь!»
Виночерпий оживился,
Виночерпий просиял.
Он правдивость слов еврея
Шестым чувством ощущал.
Страх пред грядущим отступил,
И он объятия раскрыл,
Схватил раба, расцеловал…
Тут Иосиф так ему сказал:
«Как выйдешь на свободу снова,
Замолви фараону слово…
Тем ты невинного спасешь,
Мне имя честное вернешь!»

СОН ХЛЕБОДАРА         
               
Потрясенный хлебодар
Чуть не утратил речи дар.
Он запинался, он икал
И наконец с трудом сказал:
«И мне, и мне раскрой! И я
Суть узнать желаю сна!
Ты в этом, вижу, знаешь толк…»
И на мгновение умолк.
Но внезапно Иосиф сник.
Тень легла ему на лик.          
Но взвинчен узник, увлечён
И свой рассказывает сон:
«Три решётчатых корзины
Я нёс на голове своей.
В них лепешки, мёд, маслины –
Всё, что нужно для гостей.
Вдруг стали птицы подлетать,
Над корзинами кружиться,
И пищу царскую клевать,
На голову мою садиться».      
Молчит Иосиф…тишина…
«Ну! Что ж не открываешь сна! -
Терпенье хлебодар теряет,
Сердито глаз его сверкает, -
Давно поведал сон тебе!
Ну, так раскрой же его мне!»            
Иосиф веки опускает
И со вздохом отвечает:
«Что ж, речь выслушай мою.
Сон твой вещий объясню:
Корзины три… Через три дня
Твой фараон казнит тебя.
А птицы, коих гнал во сне,
Тело исклюют тебе».               
Рот разинул хлебодар.
(Удар! Неслыханный удар!)
Дыханье замерло, и он
Раздавлен был опустошён.
Ни слова больше не сказал,
Забился в угол и молчал…

НА ТРЕТИЙ ДЕНЬ…
                1
Дворец в огнях… Дворец сияет.
Громко музыка играет…
День рождения царя
Отмечает вся страна.
То главный праздник и салют         
В честь фараонову дают.
Важно по улицам столицы
Парадом едут колесницы.
Мощь демонстрируя свою,
Скачут всадники в строю.
И ношей, кажется, своей
Горды сотни лошадей.
Особой музыкой звучит
Дробь их подкованных копыт.
А весь парад тот завершал
Шумный, весёлый карнавал…
                2
Захмелевший фараон
Устало плюхнулся на трон.          
Всех мутным взглядом изучил
И… неожиданно спросил:
«В этот день подле себя
Всех министров вижу я
И ото всех, без исключения,    
Уже я принял поздравления.
Лишь эти… Как там их…? Они
Подарки мне не поднесли…
Лишь виночерпий, хлебодар
Царю не поднесли свой дар…       
Где они? И от чего
Министр мне не подал вино?
Где лакомства, что я люблю?»      
Шок тотчас охватил толпу.
Придворным страх уста сковал,
Но грозно фараон сказал:
«Может, у сих пустых мужей
Есть дело этого важней?
И вовсе им не до царя?!
У всех вас спрашиваю я!!!»
Гнева царского боясь,
Толпа от страха затряслась.
Пытаясь что-нибудь сказать,               
Начал кто-то лопотать:
«Убрать долой их с царских глаз    
Ты, государь наш, дал приказ.
Твоею волею они               
Оба в тюрьму заключены!…»    
Царь минуту размышляет,
Что-то силясь, вспоминает.               
В нем всё клокочет, всё бурлит,
И гневно он опять кричит:
«Так, значит, эти плута два   
Не станут прославлять меня?!
И не будут поздравлять?!
Ну, нет! Не медля, их позвать!!!»            
               
И ПРИВЕЛИ К ФАРАОНУ ЕГО
МИНИСТРОВ…
                1
Горды так в прошлом и важны,
Теперь так жалки и смешны,
Стоят министры пред царём
На четвереньках и челом
При всех ему поклоны бьют,
Как рабы, как чёрный люд…
                2
Брезгливо на мужей скривившись,
На троне праздно развалившись,
Царь свысока на них взирал.
И вдруг… вдруг он захохотал.
И тотчас тихо и несмело
«Хи-хи» по залу пролетело.
Царь продолжает хохотать…
Смех начинает нарастать.
Уже «хи-хи» звучит смелее,
Громче, уверенней, сильнее.
Теперь от хохота весь зал
Сотрясался и дрожал…
Маги, министры и пажи
Надрывали животы.
До слёз, до коликов смеялись,
На землю падали… катались,
Как дети дрыгали ногами
И тыкали в мужей перстами.
Но руку поднял фараон,
И прекратился смеха звон.
«Ну, виночерпий, отчего
Не подаёшь царю вино?»
И позолоченный бокал
Движеньем резким мужу дал.
Дрожащей, слабою рукой
Министр взял кубок дорогой.
Зубами цокая при том,               
Наполнил кое-как вином…               
Царь отпил глоток, другой,
Кивнул довольно головой:
«Да, братец, доброе вино
Мне тобой принесено.
Что ж, в честь праздника тебя
В министры возвращаю я! -
Подал небрежно знак рукой
И убрался тот долой. -
А ты что, хлебодар, стоишь,
Как лист осиновый дрожишь?
Лакомств мне не подаёшь.
Гнева царственного ждёшь?!»
Хлебодарово лицо
Стало вдруг, как полотно.
Щёки пятнами покрылись,
Колени в страхе подкосились,
Странно заострился нос,
Но всё же с лакомством поднос
Царю он быстро подаёт…
Но недовольно молвит тот:
«Фу… до чего же и кисла,
Братец, рожа у тебя!
Ты-таки, вижу я, злодей!
Нам праздник хочешь омрачить,
Но головой клянусь своей:
Ты нас будешь веселить!
А ну-ка, стража! Взять его!
На дерево повесить то! -
Ткнул пальцем, –
Под окном светлицы
Глаза ему клюют пусть птицы!!!»
                3
Когда праздник завершился,
Виночерпий  возвратился
К должности своей былой.
«Я вновь обласкан! Я – живой!» -
В который раз он повторял
И от радости рыдал.
И так спасённый счастлив был,
Что про Иосифа забыл.
А тем временем в темнице
Дни тянулись вереницей,
Казались Иосифу годами,
А года… года – веками.
Так мучаясь, в тюрьме сырой
Он прожил год, потом второй.

И БЫЛО В НОВОГОДНЮЮ
НОЧЬ…

Шум, задор, огни, веселье,
Танцы, праздничное пенье
Звучало где-то за окном
В нарядном городе ночном.               
Пир закончив, не спеша,
Царь спать шёл, тяжело дыша.
Он в памяти перебирал
Всё, что за день увидал.
Вдруг, задержавшись у окна,
Стал любоваться, как луна,
Дугою тонкой, молодой            
Сияет над его страной.
«Снова, снова новый год!
Что он на сей раз принесёт?!»    
И, щурясь, глядя на костры,
Вспомнил, как ему волхвы
Говорили с юных лет,
Что волшебней ночи нет.
И старое гласит предание,
Что возможно предсказание…
Сей ночью ангелы решают,
Что да как! Распределяют:
Кому царём быть, богачом,
Кому же нищим и рабом.
Так речи старцев вспоминая,
То вздыхая, то зевая,
Дошёл к опочивальне он,          
Лёг спать и снится ему сон…
Чьей-то сильною рукою
Он поднят, поднят над рекою,
Парит легко над ней, как птица,
И вот, что дальше ему снится:

СНЫ ФАРАОНА.

Семь упитанных коров,      
Обходя прибрежный ров,
Выходили из реки
И жевали тростники.
А за ними – семь худых,
Измождённых и сухих.               
Они на тучный скот напали,
До костей его сожрали.
Тотчас проснулся  фараон:
Его встревожил странный сон.
По постели он метался,
Ворочался, уснуть старался.
Лёгкий ветерок подул,
И фараон опять заснул.
Снится сон ему другой:
Стебель поднялся большой,
Семь колосьев в нём растут,
Множество зерна несут.
Вдруг вокруг ростки поднялись,   
Вновь колосья показались,
Но на сей раз  семь пустых,
И зёрен в них нет никаких.
Но на полных те напали 
И их полностью сожрали.

И СМУТИЛСЯ ДУХ ФАРАОНА
                1
Пробудился фараон.
«Сон тот – вещий», - понял он.
Созвал волхвов всех, колдунов
И поручил открыть суть снов.
Все придворные волхвы               
Истолковать старались сны,         
Но лишь всё больше фараон         
Словами их был раздражён.         
Не то, совсем не то в словах,
Что видел он в тех вещих снах…
С ним словно кто-то пошутил:
Часть снов он помнил, часть забыл…
                2
Так день прошел, за ним другой,
А царь от дум был сам не свой.
Он не услышал ничего,
Что утешило б его…               

И СТАЛ ГОВОРИТЬ ГЛАВНЫЙ
ВИНОЧЕРПИЙ ФАРАОНУ…

В тот вечер в ярости большой
Царь Египта пребывал.
Что гнев его грозит бедой,
Взгляд царский ясно предвещал:
«Вы слышите! Хочу я знать,
Кто сможет сны истолковать?»
Слуги в страхе (что их ждёт?)
Молчат, дрожат, но шаг вперёд
Вдруг виночерпий совершает
И тихо, робко начинает:
«О, государь мой, помню я
Когда-то прогневил тебя.
Я был в темницу заточён,
Там мне и хлебодару сон
Приснился вещий. Только мы   
Растолковать их не могли…
Раб сидел в темнице той,
Пришелец, из страны чужой.
Еврей тот юн годами был,          
Но всё же наши сны раскрыл.
Сбылось всё точно, как сказал.   
Ты хлебодара наказал –
Тобою был повешен он.
А я на место возвращен»…

И ПОСЛАЛ ФАРАОН,
И ПОЗВАЛ ИОСИФА…
                1
По государеву приказу
Еврея отыскали сразу.
Постригли пленника, побрили,
В наряд новый облачили.
Затем охранники-солдаты
Повели его в палаты…               
                2
Впервые за тринадцать лет               
Не сквозь тюремное оконце
Дневной Иосиф видит свет
Теперь его ласкает солнце…      
Он на яву зрит, как садится
В саду на лист зеленый птица.
Он жадно запах трав, аллей
Вдыхает грудию своей…      
               
И ПЕРЕСКАЗАЛ ФАРАОН
ИОСИФУ СОН СВОЙ…
                1
Дверь распахнулась, и солдаты
Пленника ввели в палаты,
Затем по лестнице витой
Повели перед собой.
Вверху, средь мраморных колон,
Иосиф видит царский трон…
                2
Царя египетского взгляд
Кругом рассеяно блуждал.
Он на раба взглянул, солдат
И, бровь слегка подняв, сказал:
«Сон недавно видел я.
Беспокоит он меня.
А ты, слыхал, в снах понимаешь,
Как истолковывать их, знаешь».
Но скромно Иосиф говорит:
«То только голос мой звучит.
Бог фараону даст ответ,
Во благо Он пошлёт совет».
Тогда про реку, про коров,
Про берег и прибрежный ров
Правитель сон свой рассказал,
Но… немножечко приврал.
В итоге сон, само собой,
Смысл обрёл слегка иной…

И ОТВЕЧАЛ ИОСИФ          
ФАРАОНУ…

Испытующе на царя               
Иосиф смотрит из-под лба.          
Царь, словно в рот воды набрал,   
И несколько минут молчал.   
И вдруг… и вдруг в глазах раба
Увидел отраженье сна,               
Сна, что ночью роковой
Видел… видел над рекой!         
Царь дрожит, а в этот миг
Раба преобразился лик.
Лицо странно засветилось,
Вытянулось, заострилось.
Глаза, как зеркала, блистали
И свет… свет тайный излучали.
Царь испариной покрылся,
Ёрзать стал, засуетился.
И тут Иосиф молвит так:
«То тебе небесный знак!
Тебе Господь шлёт сновидения,
А в них Свои предупреждения:
Семь лет обильных будут тут,
Они Египет вознесут.
Но засуха придёт затем
И сожжёт посевы всем.
Два раза повторился сон,
И это значит – вещий он.
Те сны тебе от Бога шли,
И вскоре сбудутся они».
Отчетливо вдруг фараон
До мелочей тот вспомнил сон…
От изумленья у царя
Открылись широко глаза:
«Сомнений нет: сей муж сумел
Сна восстановить пробел…»

И СНЯЛ ФАРАОН
ПЕРСТЕНЬ СВОЙ…

Часто, часто царь моргает, 
Его лицо приобретает    
Растерянный и глупый вид.
Тут Иосиф твердо говорит:   
«Коль фараон словам тем внял,    
Пускай бы мужа подыскал,            
Дабы тот мудро поступил,
В стране богатство накопил…»
Пауза… еврей молчит,
Но видя, что словам внимают,
Ещё твёрже говорит:
«Получен свыше мной ответ!
Дабы спаслась твоя страна ,
От урожаев добрых лет
Взимай часть пятую зерна.
А в годы трудные, потом,               
Воспользуешься тем зерном!»
Гнева царского боясь,
Знать в палатах затряслась…
Виданное ль дело, чтоб            
Раб царю давал урок!
Двор замер, затаив дыханье,
В страхе за царём следил.
Казалось вечным ожиданье.
Но фараон словно застыл.
Казалось, даже комары
Боялись пискнуть до поры.
А в это время лёгок, бел
Господний Ангел тихо сел         
На фараоново плечо.
Но не видал его никто.
И просиял вдруг фараон.      
Отпрянув радостно на трон,
Всплеснул в ладоши и сказал:
«Вот! Вот чего я столько ждал!
Я слышу, наконец, всё то,
Что сердце радует моё!»
Вздох облегчения вокруг
Пронёсся тут же среди слуг:
«Гнев минул, погас, утих…»      
Шепоток прошёл средь них.
- Мы спасены все…спасены!
- И посты сохранены!…
И вдруг царь произнёс слова,
От которых голова
У министров пошла кругом.
Те рты открыли лишь с испугом.
«Над моим домом, над страною
Ты поставлен будешь мною!»
Царь резко головой мотнул
И в еврея пальцем ткнул.
«…И народ мой, словно мне,
Подчинится весь тебе.          
И лишь престолом буду я      
Возвышен более тебя!»            
Иосиф не отводит взор,
На царя глядит в упор.
И вдруг… невиданный сюжет:
Царь, забывая этикет,
К еврею быстро подбегает
И перстень свой ему вручает.
Затем снял мантию цветную
И цепь со знаком, золотую,
Сам на Иосифа надел,
А подданным своим велел:
«Все, все вокруг должны узнать:
Ему Египтом управлять!»
Молчание, а тишина
Натянута, словно струна…
Ногою топнул фараон:
«Все на колени, ибо он
Мой наместник, и все вы
Склониться перед ним должны!»

И ПОВЕЗЛИ ИОСИФА В            
КОЛЕСНИЦЕ ЦАРСКОЙ…               

По шумным улицам столицы
Важно едут колесницы.
И восседает на одной
Вельможа новый, молодой.
Сидит он рядом с фараоном
В платье шёлковом, зелёном,
Расшитом нитью золотою
И мелкой, гладкой бирюзою.
Сегодня пред страною всей
Был в должность посвящен еврей!
И орден, что на нём сияет,
Всех об этом извещает.
Люди, словно вод теченье,
Вышли все для прославленья.
Оркестр торжественно играет,
А глашатай возвещает:
«На сего мужа посмотрите,
Колени перед ним склоните,
И трепещите перед ним,
Ибо наместником своим
Сам фараон его избрал,
И власть всю над страною дал!
Смерть – кто ему не подчинится,
Ниц не падет и не склонится…»
Всё видел Иосиф с возвышения:
И взгляды полные волнения,
И выступленья циркачей,
Блиставших ловкостью своей,
И улыбки знатных дам,
Бросавших золото к ногам…
Но Иосифа лицо
Неподвижно, и оно
Общий восторг не отражает.
Взор к небу Иосиф обращает.
Едва заметно он шептал:               
«Спасибо, Бог, за всё, что дал,
Ибо из бездны только Ты
В силах бедняка спасти!»

И РОДИЛИСЬ У ИОСИФА
ДВА СЫНА…
               
Вскоре наместник молодой
Простился с жизнью холостой.
Фараон его ценил,
Невесту сам нашел, женил.
Женил на девушке из рода
Знатных египетских жрецов,
И через два или три года
Та родила ему сынов.
Манассия – первенца назвали.       
Ефрем – второму имя дали.
               
И ПОШЕЛ ИОСИФ ПО
ЗЕМЛЕ ЕГИПЕТСКОЙ…               
                1
Привыкший к тяжкому труду,
Вставал Иосиф по утру.
Он колесил по всей стране,
Заботясь о её казне.
Строил, закупал, копил.
Так день за днём наместник жил
Все семь лет, пока земля
К Египту щедрою была.
                2
Но изобилия года
Иссякли, как в ручье вода,
И начал исполняться сон,
Тот сон, что видел фараон…
И вещему согласно сну
Обрушился на всю страну
Неурожая первый год.
Кричит в стадах голодный скот:
Его негде выпасать,
Кругом земли бесплодной гладь.
На рынках всех стран звучит уж давно:
«Хорошую цену даём за зерно!
Шерсть меняем, шелка и ковры
На пшеницу, ячмень, на горох и бобы!»
Но всё меньше и меньше на рынках зерна –
Всё выше и выше взлетает цена.
И начинают призывно звучать
Крики иные: «Готовы отдать
За зерно, крупу, муку
Любую, любую, любую цену!!!
Золото, камни, что хочешь бери
Всё отдадим лишь бы жизни спасти!!!»

И ОТКРЫЛ ИОСИФ ВСЕ СКЛАДЫ…
                1
«Катастрофа, наместник! Горе! Беда!
Не дай нам погибнуть! Продай нам зерна!»
Огромная толпа людей
Из женщин, стариков, детей
На коленях голосила,
Спасти их Иосифа просила.
Сердце мужа боль сжимает,
И он с досадой восклицает:
«Но я же вас предупреждал…
Я ж указание давал:
Копите зерно! Копите зерно!
Ослушались вы… Почему?! Отчего?!»
Но возопили вновь к нему:
«Не по уму, не по уму
Народ твой глупый поступил,
Не накопил, не сохранил
Щедрый дар прошедших лет
И за душою теперь нет
Ни горсточки крупы, зерна…
На нас, на нас эта вина!»
Иосиф головой качает:
«Что же, - людям отвечает, -
Зерном царские склады
Предусмотрительно полны.
И дабы вы не голодали,
Хлеб велю, чтоб продавали…»      
                2
Быстро по всей земле кругом
Разносилась весть о том,               
Что в Египте закрома
Полны продуктов и зерна.
Тогда пришельцы разных стран         
За караваном караван               
К ним за хлебом приезжали.       
Зерно им тоже продавали.            

ГОЛОД УСИЛИВАЛСЯ
ПО ВСЕЙ ЗЕМЛЕ…

С ухмылкой беспощадной, злою
Пронёсся голод над землёю.
Своей подругой он избрал
Смерть лютую и с ней гулял…
Ханаанская земля               
Исключеньем не была –               
Её роскошные сады
Погибали без воды.
А на полях, лугах давно
Уже всё было сожжено.
Земля от засухи страдала,
И, как живая, умирала…

«ЧТО ВЫ ПЕРЕГЛЯДЫВАЕТЕСЬ?»    
                1
Богатство Иакова семьи
Быстро тает в эти дни.
И голод под отцовский кров
Вновь собирает всех сынов.
                2
Стоят сыны перед отцом
С сухим ячменевым пучком;
Переминаются, вздыхают,
Сопят, а что сказать, не знают…
«Что сопите? Что молчите?
Друг друга взглядами сверлите?
Колосья от того кругом
Не наполнятся зерном!               
Всё иссохло, это ясно!
Не тратьте время здесь напрасно.
Быстро вещи собирайте,
В Египет за зерном ступайте!
Не ждите чуда, что зерно
На вас свалится само!»
Весь вид Иакова гласил,
Что он с сынами не шутил.
Видя, как сердит отец,
Кто-то молвил наконец:
«Хорошо, пойдём мы все
И привезём зерно тебе!»
Иаков вздрогнул, мимо воли
Сердце сжалось аж до боли:
«Со мной останется один,
Брат Иосифа, Вениамин!»             
И длань огромная его
Спустилась сыну на чело.
«Отправиться за хлебом вы
Лишь вдесятером должны!»

ДЕСЯТЬ БРАТЬЕВ ИОСИФОВЫХ
ПОШЛИ КУПИТЬ ХЛЕБА В
ЕГИПТЕ…
                1
Десять братьев в край чужой
Шли, оставив дом родной.
Вдруг кто-то молвил: «А когда-то               
В Египет мы продали брата…»
И глубокий сделал вздох:         
«Сколько ж лет прошло? Ох, ох!   
Жив ли? Жив ли ещё он?»               
В ответ сопенье, вздохи, стон…
                2
Вот наконец, пред ними град,
У входа стражники стоят.
«Откуда? Чьи?» - у них спросили
И к господину проводили.
В наряде пышном и цветном
Сидел наместник за столом.
Вёл дела, читал, писал,
Но братья лишь вошли, привстал.
Казалось он остолбенел
На какое-то мгновенье
В них, впившись взглядом, он глядел.
И всех узнал без исключенья…
Вот Симеон – толстяк с брюшком,
А вот Левий – нос крючком…
Взгляд его по ним скользнул,
И еле слышно он вздохнул.
Затем из-под ресниц густых
Ещё раз смерил взглядом их.
Те ж ничего не замечая,
Низко головы склоняя,
Затараторили пред ним,
Пред братом, Иосифом, родным:      
«Мы хлеб пришли купить сюда,         
Ибо в дом пришла беда.               
Жён хотим спасти, детей.               
Взываем к милости твоей!»          

И СКАЗАЛ ИМ ИОСИФ:
   «ВЫ СОГЛЯДАТАИ!»
 
Десять склонившихся голов…
В памяти всплывает ров…
Ров глубокий… час ночной.
Дрожит он голый под луной…
(«Они, мои родные братья,
С меня тогда сорвали платье…
О племя Каинов! Злодеи!
Как проклятые Богом змеи!
Братья ль это? Кровь ль родная?!»)
И вновь за стол он сел, вздыхая,
«Так значит милости хотите?…
Да, складно, складно говорите.
Да только думается мне
Соглядатаи вы все!»
Ноги братьев задрожали,
И они наперебой,
Запинаясь, закричали:
«Что ты! Что ты! Бог с тобой!
Из Ханаанской мы земли
Хлеб сюда купить пришли!»
(«Ханаанская земля…»), -
Молвил Иосиф про себя.
И вспомнил он родимый дом,
Как был любим своим отцом,
Как злились старшие сыны…
И вдруг Иосиф вспомнил сны.
(«Одиннадцать снопов больших…
Братьев одиннадцать родных…»)
Он их мысленно считает.
«Нет Вениамина, - замечает, -
Ужель убит? Что? Что же с ним?
Иль Иаков сим десятерым,               
Брата не доверил взять,
Дабы судьбу не искушать?»
И молвил братьям он тотчас:
«Шпионы вы – так вижу вас».
Тут закричали братья хором:
«О господин, пред твоим взором
Мы все открыты, все честны.
Мы одного отца сыны.
Всего двенадцать было нас.
Младшенький с отцом сейчас,
А ещё один наш брат
Сгинул много лет назад…» 
«Так говорите брат пропал?
Вот то-то я вам и сказал,
Что предстали предо мной
В личине не своей – чужой!…
И здесь, в Египетской земле,
Соглядатаи вы все!!!»
Братья недоумевали,
Что в ответ сказать не знали.
А наместник продолжал,
И глас его, как гром, звучал:
«Пускай один из вас пойдёт               
И младшенького приведёт.   
Коли есть он!… Коль живой!…             
…               
А нет!… Клянусь вам фараоном,               
Вы – шпионы пред законом!               
А пока, до выяснения,
Всех брошу в яму, в заточение!»

И ОТДАЛ ИХ ПОД СТРАЖУ
НА ТРИ ДНЯ…
                1
Лишь дверь тяжелая закрылась
У пришельцев за спиной,
Иосифу тотчас открылось –
Он отпустит их домой.
Он так обязан поступить               
Ради Израиля святого,
Чтоб не прервалась рода нить.               
К тому же он боялся Бога.               
                2
Вот-вот уже луна взойдёт,
А Иосиф ходит взад-вперёд.
И вдруг он будто бы прозрел:
План четкий в голове созрел…
                3
Когда же третий день настал,       
Иосиф слугам приказал:
«Евреев всех освободите
И тотчас же ко мне ведите!»   

И СКАЗАЛ ИМ ИОСИФ В
ТРЕТИЙ ДЕНЬ…

И вот Израиля сыны
Уже к нему приведены.
Стоят и ждут свой приговор,
Но Иосиф, бросив царский взор,               
Сказал: «Я шанс хочу вам дать               
Невиновность доказать.               
Ибо пред Богом трепещу,
Грех брать на душу не хочу!»
Затем, вздохнув, добавил он:
«Ради детей ваших и жён
Я отпускаю вас домой
И зерно даю с собой,
Но чтобы верить я вам мог,
Один останется в залог.
Коль не шпионы вы, не врёте,            
И младшенького приведёте
В подтвержденье ваших слов,
То отпустить я всех готов!»
Затем к окну он подошёл,
И очи к небесам возвёл…      

И ГОВОРИЛИ ОНИ            
ДРУГ ДРУГУ…

Казалось, братья растерялись,
Стояли все, переминались…
Не мёд сидеть в тюрьме сырой,
Но как вернуться им домой
К отцу родному и без брата?
Опять, опять, словно когда-то,
Предстать пред ним и наблюдать,
Как будет он, отец, страдать,
Как снова будет убиваться,
Вопить, слезами заливаться…
О, нет! Теперь и мысль о том
Их бьет и хлещет, как кнутом.      
- Мы младшего сгубили брата,
И вот она – пришла расплата!
- Мы видели, как он страдал!
- Как о спасенье умолял!               
- Но мы мольбам его не вняли!
- О, грех!… Какой же грех мы взяли!
Рувим, стеная, возопил:
«Не я ли вас тогда просил…
Но не послушались меня,
Кровь брата взяли на себя».
У Иосифа душа щемит.
Он удалиться прочь спешит.
И там украдкой, словно вор,
Слёзы сползавшие отёр.
Трудно ему, но снова в зал
Он к своим братьям зашагал.
Вельможи вид спокоен, горд.
Голос суров, отрывист, твёрд:
«Прекратите болтовню!
Здесь балаган мне ни к чему!»
Затем он слуг к себе позвал
И тотчас приказ отдал,
Даже глазом не моргнув,
В Симеона пальцем ткнув:
«Пришельца этого схватите
В темницу бросьте… заточите!»

И СВЯЗАЛИ СИМЕОНА 
ПРЕД ГЛАЗАМИ ИХ …

Стражи сильными руками      
Симеона, как клещами,    
Схватили, начали тащить      
Тот, вырываясь, стал вопить: 
«Нет! Нет! Не надо! Отпустите!»
Но крик: «Верёвкою вяжите!»   
Симеона подсекают.
Он бьётся птицею, хватает      
Своих братьев за одежды.
(В нём искра теплится надежды…)      
Суматоха,  звон хлыста,      
Давка, крики, суета…
И стража тащит по полу
Симеона в темноту…
Удар… Паденье… Тишина…
Стон: «Спина… моя спина…»
Скрипит засов над головой.               
Он в яме тёмной и сырой   
«Всё… конец… жизнь оборвалась…»
И Симеону показалось –
Он не увидит никогда
Ни своих братьев, ни отца!»

И ПРИКАЗАЛ ИОСИФ…               

А в это время во дворце
Иосиф вновь позвал к себе
Слугу и тихо говорит:
«Теперь, когда их брат закрыт,
Отправьте сих людей домой,
Товар продайте им любой.
Вдоволь… без ограниченья.
На то даю я разрешенье…»
Вдруг близко он к слуге прильнул
И на ухо ему шепнул:
«Плату с них за всё возьми,         
Но после тайно возврати.
И знать пришельцы не должны,
Что деньги им возвращены!»
И строго, глаз не отводя,
Добавил: «Приказываю я!»
Слуга так и поступил:    
Узелки в мешки вложил,
Засыпав тщательно зерном,
Чтоб их нашли только потом.

    «ЧТО ЭТО БОГ
СДЕЛАЛ С НАМИ?»

И вот знакомою тропой
Братья вновь идут домой.
Левий впереди идёт, 
Братьев за собой ведёт.
Неспешно тянутся ослы,
Их ноши слишком тяжелы.
Солнце весь день огнём пылает,
Нещадно землю раскаляет.
Вдруг видит Левий, что осёл,
Который с его грузом шёл,
Стал на ноги припадать
И странно головой мотать.
Тогда развьючил он его
И дать хотел ослу зерно.    
Развязал мешок, и вдруг,
Под рукою странный звук…
Он смотрит, а среди зерна
Блестят монеты серебра.
Воскликнул Левий: «Бог ты мой!
Мираж!» И зачерпнул зерно рукой.         
Но нет, он кожей ощущал,
Что серебро в руке держал.
Левий замер на мгновенье,
В пальцах дрожь… оцепененье
Они ему не подчинялись,
Сами по себе разжались.
И монеты, как горох
Посыпались звеня: «дзинь»… «цок»…
Все обернулись… рты открыли,
А взоры… взоры их следили
В недоумении немом
За падающим серебром,
За деньгами, что брат отдал,
Когда товар свой покупал.
Страх Левий ощутил, смущенье…      
На братьев робко посмотрел,
Но только холод и презренье
Он на лицах их узрел.
Внезапно шёпот прозвучал:
«Что же на сей раз брат продал?»         
Родни не видя понимания,               
Не ища слов оправдания,               
Левий, распластавшись, пал,               
И в Небо глядя закричал,               
Жестикулируя руками:            
«О Боже, что Ты сделал с нами?!»
               
И ПРИШЛИ К ИАКОВУ,
     ОТЦУ СВОЕМУ…               
                1
Потупив виновато взгляд,
Сыны пред Иаковом стоят. 
«Где Симеон? В который раз
Я снова спрашиваю вас?
Ну! Я объяснений жду!
Нет с вами брата! Почему?!»
Слова отрывисты, суровы
Грозно Иаков сдвинул брови.
Но вот сын старший, сын Рувим
Ответ держит перед ним:
«Отец, попали мы в беду!
Как только прибыли в страну
Египтяне нас схватили
И в шпионаже обвинили.
Оправдаться мы желали
И о семье всё рассказали…»   
Осёкся в этот миг Рувим.
Нервно поясом своим
Он взмокшие ладони трёт,
Но снова выступает пот.
Пряча руки за спиной,
Рассказ он продолжает свой:
«Наместник этим был смягчён,
Но всё же сомневался он
В рассказе нашем, потому
Повелел, что б мы ему
Вениамина привезли      
И оправдаться тем могли…»
Под твёрдым взглядом старика
Опустил Рувим глаза.
А потом с большим трудом
Добавил пересохшим ртом:
«А в нас, что б быть уверен мог,
Он Симеона взял в залог…»   
Чёрен, как ночь, Израиль стал,
До боли губы плотно сжал…
«…Как только брата привезём,
Мы имя честное вернём.
Снимет наместник обвинение
И тотчас даст освобождение
Симеону! А ещё…
Он опять продаст зерно…»             
Сын замер… на отца глядит,
Но тот насупившись молчит.       
Казалось, взвешивал в уме
Слова, услышанные, те.
И быстро-быстро, во всю прыть            
Рувим стал снова говорить:               
«…Позволит там нам торговать,
Не будет пошлину взимать,
Но всё это только потом,               
Когда мы брата привезём!
Так сказал начальник нам,               
И верю я его словам!!»
Воцарилось вдруг молчание,
Напряженье, ожидание…               
Израиль взад, вперёд ходил.
По сынам своим скользил
Тяжёлым взглядом, но молчал.
Его душу наполнял
Какой-то непонятный страх.
Что-то тревожило в словах…
Он снова глянул на детей,
Взрослых, сильных сыновей,
И спросил: «А где зерно?
Где разгружено оно?»

И СКАЗАЛ ИМ ИАКОВ, ОТЕЦ
ИХ:  «ВЫ ЛИШИЛИ МЕНЯ
ДЕТЕЙ…»
               
Иаков, выйдя из шатра,      
Видит, мешков лежит гора.      
Он взял какой-то, развязал
И в пригоршни зерно набрал.
Затем черпнул разок, другой,
Нащупал узелок тугой.
Его за кончик потащил.
«А это что ещё?» - спросил.         
Узелок потряс, и он               
Тут же издал знакомый звон.   
Отец другие взял мешки.
Там тоже были «узелки»,            
Спрятанные под зерном,
С выданным им серебром.
И вот стоят его сыны,
Все, как один, удивлены.
Ничего не понимая,
И что сказать отцу не зная…
Отец взглянул на сыновей
И прошептал: «Двоих детей
Вы меня уже лишили.            
Теперь взять третьего решили?» 
               
«УБЕЙ ДВУХ МОИХ СЫНОВЕЙ,
ЕСЛИ Я НЕ ПРИВЕДУ ЕГО К ТЕБЕ…»

Тогда перед отцом своим
На колени пал Рувим,
Воскликнув: «Я не подведу!
Обратно брата приведу!
И коль солгу в глазах твоих,
Убей двух сыновей моих!»
Но отец словам не внял,
Лишь головою закачал:       
«Нет! С вами не пойдёт мой сын,
Мёртв брат его, он лишь один            
От матери своей остался,
Как дар мне в старости достался.
Коль с ним случится что в пути,
Мне того горя не снести.
Потери не переживу,
От тоски по нём умру!»

«ПОЙДИТЕ ОПЯТЬ, КУПИТЕ      
НАМ НЕМНОГО ПИЩИ…»      
               
Ещё большею волною
Пронёсся голод над землёю.
Запасы быстро исчезали,
И семьи снова голодали.            
Когда иссякло всё зерно,
Что было в дом привезено,
Сынов Израиль призывает.
«Вот что!… - он им заявляет, -
Отправляйтесь в край чужой
За спасеньем… за едой!»
Сыны насупились, замялись,
Стояли и переминались
Перед отцом с ноги на ногу,
Страх пытаясь скрыть, тревогу.
Но тут Иуда возразил:
«Нам египтянин объявил:
«Вениамина приведите,
Без него не приходите!»
Коль позволишь брата взять,
Хлеб пойдём мы покупать!»      
Слова, как молнии разряд
В сердце Иакова разят.
И он из-под густых бровей
Волком смотрит на детей.
И вдруг, словно в горах обвал,
Старца голос прозвучал.
Он бил, как град, хлестал, разил:
«Кто всё рассказывать просил?       
Зачем о брате говорили?
Вы зло мне этим причинили!»
Неузнаваемо лицо         
Израиля искажено.
Он кулаками сотрясает,
Земле и небу угрожает,
Сынам несдержанно грозит…
Вдруг мягким гласом говорит
С ноткою вины Иуда:
«Знать-то мы могли откуда,
Что скажет: «Брата приведите
И без него не приходите!»»
На миг Израиль растерялся,         
Как зверь, по дому заметался; 
Затем, словно лишившись сил,
Сел и сам себя спросил:
«Как всё же лучше поступить,
Чтоб семейство прокормить?»
И вновь подал Иуда голос
«Поверь, отец, мне! Даже волос
С головы Вениамина
Не упадёт… доверь мне сына!
Но если подведу тебя…      
Пусть ноша этого греха
Обрушится на жизнь мою!
Не бойся, я его верну!
Поверь мне: цел и не вредим
Вернётся в дом Вениамин!»
Среди Иакова детей
Даже внешностью своей
Иуда резко выделялся:
Мощнее и сильней казался.
Он крепкий дуб напоминал;
Но Иаков всё молчал, молчал.
Он, как и прежде, кол<font color=#909090>****</font>ся,
Он лучше б с жизнью сам расстался,
Чем младшего лишился сына,
Последнего…. Вениамина…
Не сводит с сына глаз старик:
(«Где же выход? Нет… Тупик…»)
Его сердце сильно бьется:
(«Рискнуть… рискнуть таки придется…
И дабы всю семью спасти,      
Младший сын должен идти»).
И сказал отец тогда:
«Что ж, отпускаю его я…»            
Как-то съёжился, поник
После этих слов старик.
Глаза слезами заблистали,
Руки нервно задрожали,
Но силы все собрав в кулак,
Он произносит кое-как:
«Плоды земли сей в дар возьмите
И господину отвезите
Тому, кто правит в той стране.
Скажите: «В дар это тебе
Отец наш старый посылает,
Здоровья, радости желает».
Еще возьмите серебро,
Не только новое, но то,
Что в прошлый раз в мешках нашли…
Его, быть может, не учли».   
Умолк отец… долго молчал,
Затем, насупившись, сказал:   
«Брата своего возьмите               
И в Египет вновь идите.               
Пусть милость Бог найти поможет
У вельможи, и, быть может,    
Он пощадит сынов моих
И отпустит их двоих.               
Затем, вниз потупив взгляд, 
Сказал: «Коль Небеса хотят,
И мне судьбою суждено
Бездетным быть, то всё равно,
Смогу ль я что-то изменить?
Значит, так тому и быть»...

И ВЗЯЛИ ОНИ С СОБОЙ               
ВЕНИАМИНА…               
                1               
Рассвет. Дорогою витою,      
Вениамина взяв с собою,
Братья, отца покинув, дом,
В Египет едут за зерном.      
Дабы цел и невредим               
Представлен пред отцом своим
По возвращенью отрок был      
Его Иуда поместил               
Вместе с телегою пустой   
Меж братьев. Те же, как стеной
Его собою закрывали       
И пасть пылинке не давали.
Египет… Граница за спиною… 
Братья сливаются с толпою…
                2
До бесконечности длинна      
За покупкою зерна               
Вьётся очередь к складам.       
Весь день усердно, лично сам
За всем Иосиф наблюдает.             
Следит за весом и считает,
Чтоб ни одною из сторон
Не нарушен был закон.
Как поток безбрежных вод,
Весь день к хранилищам идёт
За караваном, караван –
Народ со всех окрестных стран.
Лица пред Иосифом мелькают
Всё покупают… покупают…
И, наконец, в толпе, в пыли
Видит братьев! Вот они!!!
Он их мысленно считает…
Вениамин!!! И замирает…
Иосиф в миг зовёт слугу,
И тотчас же велит ему             
К себе пришельцев проводить
И для обеда стол накрыть.    

И ПРИВЕЛ К НИМ СИМЕОНА…               

Стражи резвыми конями
Проезжают меж рядами,
Следя зорко за толпой,
Долг чинно исполняя свой.
Вдруг всадник тянет за уздцы,
Шепчет товарищу: «Они…»
На братьев страж в упор глядит.
«Эй, пришельцы! - им кричит,
Небрежно машет им рукою, -
А ну-ка все бегом за мною!»
Неохотно покидают 
Очередь Иакова сыны.
Идут за стражником, вздыхают,    
Словно в предчувствии беды.
Город… улицы… дворец…               
«Пришли!» - страж крикнул наконец.
И на палаты указал,
Где строй охранников стоял
Перед огромными вратами
С острыми копьями, мечами.
Всё то увидев, словно ток
Ударил братьев. Холодок
Прополз змеёю по спине.               
(«В западне… Мы в западне!»)            
Мысль им душу бередит.               
И вдруг кто-то говорит:               
«Братья… конец нам… это всё         
Виновато серебро!               
Видно ворами нас сочли
И на суд всех привели…»
«Да…, - голос прозвучал другой, -
Сгноят нас здесь в тюрьме сырой!
Отберут ослов с мешками,
А нас… нас сделают рабами!»
Братья, как ночь, стали темны,               
К всаднику тотчас подошли,         
К тому, что их сопровождал,
И один из них сказал:
«О господин, уже мы все
Были как-то в сей стране.
Зерно купили… и при том
Расплатились серебром,
С миром отправились домой.
Но, когда стали на постой,
То обнаружили мы все
Снова серебро в зерне.
Как оказалось оно там,
Клянусь, не знаем! Верь словам!»
Страж брови хмурит, страж молчит.
Ужас наводит его вид.
И тогда братья всей толпой
Стали кричать наперебой.   
Заикаясь, они клялись:               
«Мы тех денег не касались!
Мы привезли обратно всё               
Злосчастное то серебро!»
Но странный дан им был ответ
«До серебра мне дела нет!
Плату всю я получил,
А то… Господь вас одарил!»
Ушам не веря, рты открыв,
Братья замерли, застыв.
А всадник, пнув коня ногами,    
Быстро скрылся за вратами.      
Дальше было, как во сне:          
Страж на огненном коне
Невредимого, живого
Брата к ним привёл родного…
«Вот! – улыбаясь, молвил он,
- Братец ваш! Ваш Симеон!!!
Мир вам! Не бойтесь, заходите
И ослов своих вводите!»
В недоуменье братья были.
Симеона обступили,
Обнимали, целовали,
Что-то на ухо шептали,
Похлопывали по спине
И лишь потом неспешно все,
Под птиц небесных дивный хор,               
Вошли с опаскою во двор.         

И ВВЕЛИ МУЖЕЙ В ДОМ       
ИОСИФА…
                1
Как знатных, дорогих гостей
Встречали Иакова детей.
Слуги кланяясь, без слов
Взяли под уздцы ослов.
В хлев отвели, воды им дали;
Накормили, расседлали.
А тем временем гостей,
На виду у всех людей,
Под гул царящий за спиной,
Ввели в роскошный дом большой.      
Любопытный люд шептал:
«Наш господин им оказал
Такую честь, такой почёт!
Ну, чужестранцам и везёт!»…
                2
Пока наместника все ждали,
Братья дружно накрывали
Стол собственной своей едою,
Той, что отец им дал с собою,
Разместив её, на диво,
Весьма богато и красиво.
У любого её вид               
Пробудил бы аппетит…
Братья руки потирают,
Господина ожидают.
И наконец, как солнца свет,
Возник мужчина средних лет,
Не старый и не молодой,
С едва заметной сединой.
Бум… бум… склонясь звенели лбы,
Касаясь мраморной плиты.
Звуки приветствий, восхваленья
Заполнили всё помещенье.
Иосиф знаком их поднял
И отрывисто сказал:
 «Жив ли старый ваш отец?               
Не тяжек ли годов венец?»
И хор слащавых голосов
Отвечал на сердца зов:
«Да, жив отец наш дорогой,
И раб всегда покорный твой».
Иосиф вздрогнул, но смолчал,
Он взглядом «младшего» искал.      
(«Нашёл… за братьями… в конце…»)
Иосиф меняется в лице.
Он пробирается толпою,
Всех раздвигая пред собою.
«Нос… волосы… глаза… овал…»
Он вкопанным пред братом стал
Вспыхнул взгляд: «Вениамин???»
Толпа дрожит: «Да, господин…»
Вениамина изучая,
Смотрит жадно, не мигая …
Слова иссякли, как ручей
От жгучих солнечных лучей.
Сердце, как бешенное бьется,
Ещё мгновенье, разорвётся.
И он из комнаты бежит…
Закрыта дверь… горько, навзрыд,
Как от уколов острых розы,
Душа его роняла слёзы,…
Смешалось всё, в клубок сплелось:
Яма, рабство, боль, тюрьма…
Но вот в душе всё улеглось,
Она опять была вольна.
Он мокрое лицо отёр.
Спокойным стал, как прежде взор.
Наместник шёл к гостям опять
И приказал еду подать…

И ДОЛЯ ВЕНИАМИНА БЫЛА
ВПЯТЕРО БОЛЬШЕ…

Свет сумерек проник в окно,
Упал на кубок и вино,
Блистая радугой играл,
Будто надежды отражал,
Что в душах братьев зародились.
Они считали: подружились
С вельможей знатным и теперь
В жизнь новую открыта дверь.
Вдруг брат один шепнул другому:
«Это ж по случаю какому
Рахили отпрыска опять
Средь прочих стали выделять?
Смотри, (и в сторону кивает)
Вениамину наполняет
Блюдо он в который раз       
Едою лучшей, чем у нас;
Посуду дал ему другую,
Изысканную, дорогую;
С собою рядом посадил,
А нас поодаль разместил…»   
Заметил Иосиф разговоры,
Ревниво вспыхнувшие взоры.
Он понял всё и промолчал,
Слуге лишь жестом приказал
Наполнить кубки им опять,
А сам стал снова наблюдать…
Кружились головы, вино
Всё текло, текло, текло.
Чем чаще кубки наполняли,
Тем откровеннее звучали
Разговоры за столом
Абсолютно обо всём.
А Иосиф слушал и внимал.
Он так стремился, так желал,
Как в ров в их души заглянуть,
Дабы понять, познать их суть…

И ПРИКАЗАЛ ИОСИФ
НАЧАЛЬНИКУ ДОМА СВОЕГО…
                1
«На улице давно темно.
Все спят. Иосиф лишь в окно
На небо звёздное взирает,
О братьях думает, вздыхает.
В эту ночь ему не спится,
От дум гнетущих он томится.   
В молитвах к Господу взывает
И лишь под утро засыпает.
Но был недолгим его сон,
В тревоге пробудился он.
Слугу тотчас к себе позвал
И такой приказ отдал:
«Евреям отпусти всего,
Сколько смогут увезти.
А их плату… серебро…
Тайно опять в мешки вложи…»
На миг Иосиф умолкает
Нервно взад-вперёд шагает
Вдруг задержался его взгляд
На чашах, выставленных вряд.
Одну из них он выбирает
И своему слуге вручает. 
Затем, хлопнув раба в спину,
Сказал: «Её Вениамину
Подложи, но чтоб про то,
Ни одна душа… никто…»   
                2
Ночь прошла, и всё рассвет
Окрасил в золотистый цвет,
Придав верхушкам пирамид
Загадочный и важный вид.
Лучи, сверкавшие вокруг,
Птиц певчих пробудили вдруг,
А те чудесным щебетаньем
Об утре сообщили раннем.
Проснулись все и братья тоже:
Ведь долго спать в гостях не гоже.
И быстро завершив дела,
Довольны были всем сполна.
Свои ноши погрузили
И к себе домой отбыли.
Иосиф же глядит в окно,
На сердце мрачно и темно.         
Он к себе слугу зовёт
И ему приказ даёт:
«Спеши! Евреев догони!
Мешки пришельцев обыщи
И мой серебряный бокал
У отрока чтоб отыскал.
Затем в краже обвини,
А в обличении скажи:
«Наместник пригласил вас в дом,
Устроил царственный приём,
А вы злом чёрным отплатили –
Чаши дорогой лишили.
А ведь по чаше той златой
Господин гадает мой!
Ох велико, ох велико
Содеянное вами зло!»               
Раб преданный смышленым был.
В мгновенье ока уловил
Мысль господина и тотчас
Исполнять помчал приказ.

И РАЗОДРАЛИ ОНИ               
  ОДЕЖДЫ СВОИ…
               1
Братья, про подвох не зная,            
Путь спокойно продолжая,
О доме отчем вспоминали,
Ослов груженных подгоняли.
Вдруг раздался стук копыт.
Глядь, всадник на пути стоит.
Им стража преградила путь,
Те не успели и моргнуть.
А начальник закричал:         
«Наш господин вам доверял,
А вы злом черным отплатили
И чаши дорогой лишили!
А на той чаше, не простой,
Господин гадает мой!
И грозный, полный гнева взгляд,
Летит на братьев, как снаряд.
«…Разозлили вы его,
Совершив такое зло!!!»
Братья, опешив на мгновение,
Стеной безмолвною стояли.
«Это недоразумение!!! -
Опомнившись, вдруг закричали, -
Клянёмся! - стали взывать к нему, -
Нам та чаша ни к чему!!!
Вот перед вами вещи наши,
Но там и близко нету чаши!
Смотрите, проверяйте всё:
Вот ослы, мешки, зерно.
И коль случится, что вы тут
Всё же отыщите сосуд,
То пускай умрёт тот вор,
Заплатит жизнью за позор!
Мы же все пойдём за вами
И останемся рабами!»   
Начальник бороду потёр
И молвил: «Коль найдется вор,      
То будет приговор всем вам
По сказанным сейчас словам.
Я вора в рабство заберу,
А остальных всех отпущу!»    
Смысл слов почувствовав иной,
Братья тут же меж собой
Переглянулись. На мгновение,
Скользнула тень недоумения.
Затем, слегка пожав плечами,
Они занялись вещами.               
Мешки быстро поснимали
И для досмотра развязали.
Начальник, четко зная дело,
Стал выполнять его умело.
Мешок Рувима он берёт
И тут же ловко достаёт
Узелок тугой монет…
Померк в глазах Рувима свет,
Кольнуло сердце, как иглой.
«Как же так? О, Боже мой!
Ведь эти ж деньги я отдал…» 
Но глаз начальник не поднял,
Будто ему до тех монет
Никакого дела нет.
Мешки другие проверяет
И тоже деньги извлекает…
Братья растерянно глядят,            
Озадачены… молчат…             
И вот отрока черёд.          
Страж его багаж берёт,
Ставит пред собой мешок
И резко дёргает шнурок.
Узел развязался сразу.
Он руки погрузил и вазу
Извлёк оттуда, взгляд поднял…
Пред ним Вениамин стоял,
Побледневший, словно мел,
Сжался весь… Оцепенел…
«Отчего? Откуда? Как?
Кубок вдруг в моих вещах?»
Он стоит ни мёртв, ни жив,
Ни звука с уст не проронив…
Как гром, глас стража  прозвучал:
«Воришка, я тебя поймал!
Быть тебе теперь рабом!
Вы ж к сему делу ни при чём, -
Сказав, он к братьям обернулся
И, смягчившись, улыбнулся, -
Ступайте с миром все домой
И увозите груз с собой!»
                2
Разбит, унижен, потрясён
Отрок стоит, как изваянье.
Рыдает, как младенец он,
Мутится всё в его сознанье.
И, видя его горе, братья
Разодрали свои платья.
И закрыли, как стеною,
Брата младшего собою.
Но вдруг кто-то произнёс:
«Хмм… Теперь он льёт потоки слёз.
Нам ли стоит удивляться,
Что смог он вором оказаться?»
Многозначительный намёк
Был дерзок, колок и жесток.
Но все смолчали и тогда
Снова полились слова:
«…Была воровкой его мать,
А он, похоже, ей под стать.
Она идолов украла
У отца, и пострадала…
А теперь её сынок
Чужую чашу уволок…»
Глаза Иуды, что есть силы,       
Говорившего пронзили
И тот застыл с открытым ртом.
Иуда ж  выкрикнул потом:   
«Обратно не пойдёт один               
Наш младший брат, Вениамин!»            
И, братьев взглядом обведя,               
Сказал: «Обратно с ним и я
Вернусь в Египет. Ну а вы…               
Воля ваша… вы вольны!»
«Э, нет!» - склонившись над зерном,       
Вымолвил Рувим с трудом.               
«Всё-таки я старший брат…
Должен и я идти назад…»
Затем внезапно замолчал,
Затылок нервно почесал               
И начал вновь грузить осла,
Вытирая пот с чела.
И тут, почти что в унисон
Сказали Левий, Симеон:
«Назад! В Египет!» - И ослов
Стали грузить без лишних слов.
Хмурясь, кряхтя, тихо вздыхая,
Но всё-таки не возражая,
И более не обсуждая кражу,
Грузят и младшие поклажу.
И за старшими спешат
С братом отправиться назад.

ПО ДОРОГЕ В ГОРОД…   

Назад гружённые ослы
В Египет свой товар везли.
Идёт Иуда и вздыхает,
Ведь он за брата отвечает.
Вдруг в памяти его возник
Наместника приятный лик.
Его голос и движения
Не вызывали ощущения,
Что он жестокий и бездушный:
Вид у него великодушный.
«Он разберётся… Пощадит…
Нет-нет – он брата не казнит!
Я расскажу про все страдания,
Что вынести пришлось отцу,
И, возможно, сострадание
Всё же вызову к нему!»
Так утешал он сам себя,
Надежды искорку храня.
Но вдруг боль его пронзила
И мечтанья прекратила.
«Я милости хочу чужой,
А сам-то? Я, отец, с тобой   
Так вероломно поступил.
Я сердце сам тебе разбил!»      
И в памяти его возник
Ров глубокий и тот миг,
Когда козла он убивал,
Одежды брата малевал
Той кровью алой, а потом
Принёс отцу одежду в дом
И спрашивал: «Не сына ль платье?»…
Иуда вскрикнул: «Вот проклятье!»    
Он слышал вопль отца, рыданье.
Он видел боль его, страданье…
От боли застонал Иуда:
«Всё тянется ещё оттуда:
На голову мою страдания –
За мои же злодеяния!»               
               
«БОГ НАШЕЛ НЕПРАВДУ
    РАБОВ ТВОИХ…»      

И вот пришельцев для расплаты
Ведут к наместнику в палаты,
Их в зал ввели, там господин
Сидел нарядный, как павлин.
Взгляд величественен, строг,
Он, как сошедший с фресок бог.
И словно под тяжёлой ношей
Пали братья пред вельможей.      
А он только того и ждал.    
С насмешкой грозно им сказал:               
«Как смели вы так поступать?               
Ведь должны же были знать,               
Что человек такой, как я,               
Про всё узнает без труда!…»               
Слова палаты сотрясают
Братья молчат, не отвечают
Режет уши тишина…
Слишком пауза длинна.
Пришельцам господин кивает
И жестом встать повелевает.
И вот пред ним они стоят,
Затравлено, потупив взгляд,
Переминаясь и сопя,
Слов оправданий не ища.
Иосиф взад, вперёд проходит
Пред ними, с них очей не сводит.
И вдруг застывший, робкий строй
Всколыхнуло, как волной…
Иуда, братьев раздвигая,
За шагом шаг, вперёд шагая,
Перед наместником предстал
И неожиданно сказал:
«Что можем мы тебе сказать?
Себя возможно ль оправдать?
Неправду нашу Бог нашёл               
И нас опять к тебе привёл.               
И вот пришли к тебе мы все,
Чтобы рабами быть тебе».
Брат вздрогнул, слушая Иуду,
Сказал: «Я всех карать не буду,
А лишь, похитивший сосуд,
Рабом останется мне тут!»
Свой испытующий взгляд
На братьев Иосиф устремляет.
Те в страхе пятятся назад:
Их муж сей в ужас повергает.
Всё путается в голове,
Как в кошмарном, диком сне.
И на лицах их видна
Отчётливо лишь мысль одна:
«Бежать отсюда! Прочь! Долой!
Домой! Домой! Домой! Домой!»
Наместник страх тот замечает
И… отвернувшись, изрекает:         
«Всё… Ступайте все домой,
Лишь вор останется со мной!»

«ПУСТЬ Я ВМЕСТО ОТРОКА         
   ОСТАНУСЬ РАБОМ…»

Наместник важно и степенно
Удалялся прочь надменно.      
Стук уходящих вдаль шагов
Звучал, как страшный звон оков;
Как эхо, слышался повсюду.
Он словно пробудил Иуду.
Вновь ясной стала голова.
(«Сейчас скажу ему слова,
Те, что вынашивал в пути!»)
И крикнул вслед: «Не уходи!
О господин, перед тобою
Раб твой падает с мольбою!
Я хочу тебе сказать:
В живых отца нам не видать,
Коль брата мы не приведём:
Он душу всю оставил в нём!
Брат его погиб… скончался…
От матери лишь он остался.
Но в прошлый раз ты приказал…
И я его с собою взял.
Теперь я за него в ответе!
Мне жизни нет на белом свете,
Коль отрока не приведу,
Отца родного тем убью!»    
Иосиф уж двери коснулся,         
Но вдруг… вдруг резко повернулся.
Впился в Иуду его взор.
В нём пропасть… бездна… приговор.
Иуда замер… дрожь в ногах.
Знобит… сковывает страх…
Он вспомнил миг их первой встречи,
Обвинений страшных речи.
Он вспомнил всё до мелочей:
В тюрьму ведущих палачей;
Как Симеон в залог был взят,
И полон горя брата взгляд…
Пред ним промчались в миг один
Злодейства все, что господин
Причинил семье его,
И мысль мелькнула у него:
«Он чашу подложил в зерно!…
Также, как и серебро…
Нет, не зря ему дана
Бездна глаз и глубина.
Такой сожрёт и не моргнёт
Того, кто в сети попадёт!»
Он резко голову поднял
И решительно сказал:
«Мальчишку отпусти домой,
Взамен владей моей душой!»

«Я ИОСИФ, БРАТ ВАШ,
КОТОРОГО ВЫ ПРОДАЛИ…»

Иосиф побелел, как мел,
Он словно бы окаменел.
Он молвить хочет, но язык
Словно застрял во рту в тот миг.
И вдруг, как крылья робкой птицы,
Дрожат наместника ресницы.
Ещё чуть-чуть, ещё немного…
«Прочь!!! - кричит он страже строго. –
Оставьте нас наедине!!!»
Слуги попятились к стене,
В дверь открытую скользнули,
Но тут же к щелочке прильнули…   
Дверь захлопнута, они
В помещении одни.
По-прежнему, потупив взгляд,               
Сыны Иакова стоят.               
И вдруг… что видят они, что?
Мокрое от слёз лицо –
Лицо наместника царя!
И слышат почти шёпот: «Я…
Я Иосиф, брат, что не узнали?         
Я брат, которого продали…»
Гром, цунами, наводнение
Большее бы впечатление
Смогли б произвести едва,
Чем те наместника слова.
Глазами круглыми от страха,
Как на восставшего из праха…
Из прошлых лет… небытия…
На наместника царя
Братья в ужасе глядят            
И пятятся к двери… назад…
А Иосиф, закрыл глаза руками,      
И дрожащими губами,
Стал тихо-тихо говорить:
«Как смог отец то пережить?
Как сердце целое осталось
И на куски не разорвалось?»

«ИТАК, НЕ ВЫ ПОСЛАЛИ      
МЕНЯ СЮДА, НО БОГ…»

Всё ещё Иосифа лицо
Влажно от слёз, от слёз красно.
Всё вздрагивают его плечи,
А рыданье глушит речи.
«Чертовщина!!! Наваждение!!!»
На брата, как на привидение,
Сыны Иакова глядят               
И пятятся к двери, назад.      
Иосиф слёзы вытирает,
К ним тянет руки и взывает:
«Братья! Стойте! И ко мне,
Прошу вас, подойдите все!»
И братья все в минуту ту,
Как пригвождённые к полу,
Остановились, задрожали…
А Иосифа слова звучали
С новой силой: «Брат ваш я!
Когда-то… года двадцать два…      
В Египет продан был я вами…»      
Остекленевшими глазами,
Мутными, как малахит               
Левий на Иосифа глядит.      
(«Вот она расплата… Вот!) –
В голове его снуёт. -         
(След злодеянья не исчез!          
Вот она – кара Небес!!!)          
Братья молчат… животный страх
В их читается глазах.
Лица мертвенно-бледны,
Багровы, серо-зелены…
Иосиф, видя братьев вид,
Им в утешенье говорит:
«Полно, братья, полно, родные,
Печаль пусть не гложет за дни те былые.
Сюда, в Египет привела
Меня Всевышнего рука.       
Ибо, зная всё заранее,
Меня послал для пропитания
И спасения семьи
Бог перед вами! Ну, а вы…»       
Вдруг он запнулся, взгляд его               
Устремился далеко,
Охватил поля пустые,
Травы увядшие, сухие,
И уста сами собою               
Чётко, отрывисто, с тоскою    
Произнесли: «По всей земле          
Голодных года два уже               
Пронеслись, и нищета               
Почти в каждый дом вошла.       
Но это только лишь начало!         
Ещё ни много и ни мало,
А от голода страдать               
Лет бесконечно-долгих пять!»               
Вдруг он на братьев вновь глядит    
И с надрывом говорит:               
«Спешите, прошу вас, спешите к отцу    
И так передайте скорее ему:               
«Твой сын, Иосиф, так сказал:
Над Египтом Бог мне дал               
Власть правления и я,               
Отец родной, прошу тебя            
Ко мне, не мешкая, сойди.               
Не откладывай, спеши!               
Поселишься в Гесем-земле               
И близок будешь ты ко мне!         
Ещё поведайте о том,               
Что я сказал: весь его дом:            
Сыны, внуки, разный скот            
Тоже пусть с собой берёт.         
Скажите: все заботы я               
Возлагаю на себя.               
Дабы вам не обнищать,               
Не мучаться, не голодать!»
Иосиф эмоции, как шквал,
На своих братьев выливал,
А те по-прежнему стояли,
От страха сжавшись, и молчали.
«О Господи!!! О Боже мой!!! -
Вскричал Иосиф сам не свой, -
Ваши видят же глаза,
Что я пред вами… Брат ваш… я!!!
Что стоя здесь, сейчас, пред вами
Своими говорю устами.
Спешите же к отцу, спешите!!!
И о почёте расскажите,
Что в Египте, в сей стране,
Оказан его сыну – мне!!!
Спешите же, прошу вас я
И моего отца сюда
Ко мне быстрее приведите!
Ну что же, что же вы молчите?!»
Тут он объятья раскрывает
И нежно-нежно обнимает,
Как обнимают только сына,
Брата родного – Вениамина.
И с новой силой зарыдал.   
Тот к Иосифа груди припал.          
Не в силах слёзы удержать
Тоже принялся рыдать.               
Они не ведали, не знали
Сколько времени стояли,
Обнимаясь и рыдая,
Никого не замечая.
Но слёзы Иосиф вдруг отёр      
И руки к братьям распростёр.
Он каждого из них обнял,
Прижал к груди, поцеловал.
И, не зная, что сказать,    
Снова принялся рыдать.          
И его братья лишь тогда
Осмелились открыть уста.

    ДОШЕЛ В ДОМ               
  ФАРАОНА СЛУХ…   

К фараону через слуг
Долетел мгновенно слух:
«Среди пришельцев из-за скал
Иосиф братьев отыскал».
Вестью тою фараон
Был доволен, окрылён.
«Очень, очень мне нужны
Люди верные, свои,
Дабы преданно служили
И моей опорой были!»
Царь свою радость не скрывает,
К себе еврея призывает.
И тотчас говорит ему:
«Поторопи свою семью!
Пусть не горюют по домам,
По добру и по стадам.
Пусть бросят всё без сожаления!
Я дам им лучшие владения.
Нужды не будет знать никто.
В том слово твердое моё!»   

И ПРОВОДИЛ ОН БРАТЬЕВ
СВОИХ…

Иосиф мечется, как птица.
Весь день хлопочет, суетится.
Как мать он братьев собирает,
Наряд им лучший выбирает,
Дичь, яства, фрукты, хлеб, зерно,
Слитки серебра, вино…
Братья ошеломлены.
Робко взирают на дары.
Но вот, о, Боже! Быль иль снится -
Перед ними колесницы
С четвёрками лихих коней,
Братья не сводят с них очей.             
Глаза вылазят из орбит,
Кровь то стынет, то кипит.
И вот, Иосиф, лично сам            
Провёл братьев к воротам,
Обнял, благословил дорогу,
Обратно, к отчему порогу…

«ЖИВ СЫН МОЙ ИОСИФ!»            
 
Уже в который раз подряд
Сыны Израилю кричат:
«Иосиф жив!!! Иосиф жив!!!»
Но широко глаза открыв,
Отец стоит, как изваянье,
Затая в груди дыханье,
Будто не с ними вовсе он,
Их слов не слышит… отрешён…
Но вот дрожащая рука
К груди прижалась старика,
Короткий стон отец издал
И, как подкошенный, упал.
«А-а-а! На помощь, на помощь скорей!»
Суета и стенания средь сыновей.
Они машут платками, водою кропят,
Подушки несут, причитают, кричат.
Но вот отец пришёл в себя
И, как жемчужина, слеза
По морщинистой щеке
Поплыла, как по реке.
Вот уже в который раз
Он слышит звук волшебных фраз:
«Жив Иосиф! Жив… богат!
Обитает средь палат…»
Иаков лежит не шевелясь,
Малейшего шороха, звука боясь,
Дабы музыка слов сих не прервалась.
И только лишь следит глазами
За говорившими сынами.
Не шутят ли они над ним,
Над дедом старым и седым.
Ужель такое может быть?
Кто может это подтвердить?
Во двор ведут его сыны,
Чтоб показать отцу дары.
И тот воскликнул: «Что за чудо?
Это все взялось откуда?      
Еда, одежда, серебро,
Зерно и разное добро?
А это что за колесницы?»   
И он руками трёт глазницы.
Сыны все переглянулись
И довольно улыбнулись,
Сказав ему: «Ну что, отец,
Сынам поверил наконец?»
Как дитя седовласый старик разрыдался,
Затем, как безумный вдруг засмеялся
И всё повторял, повторял на распев,
Как полюбившейся песни припев,
Голову низко в поклоне склонив:
«Жив мой сыночек возлюбленный! Жив!!!»
Потом, когда ветер след слёз осушил
И духом Израиль, как прежде ожил,
Сказал он: «Пока я не умер ещё,
Поспешу, чтоб успеть увидеть его!»

«Я ПОЙДУ С ТОБОЮ В
ЕГИПЕТ; Я И ВЫВЕДУ
ТЕБЯ ОБРАТНО…»
                1
Всё, что за жизнь свою нажил,
Собрал Израиль, в путь отбыл.       
Он рвётся к сыну, но ему
Так неспокойно. Почему?
Его сомнения терзают,
И радость предвкушать мешают.
Не знает, прав ли он, старик,
Что мчится вдаль на сердца крик.
И оставляет Землю ту,
Что Бог пообещал ему.
Не предаёт ли Бога он,
Оставив, всё-таки, Хеврон?
Так в раздумье и тревоге
Шёл Иаков по дороге.
«Совет… совет… кто б дал совет?
Ни отца, ни деда нет…
Нет матери, нету Рахили
И нету рядом даже Лии…          
Все почивают… все мертвы…
Все на небесах они…
Лишь память Иакова гнала
В Вирсавию, на те места,
Где праотцы не раз бывали,
Где Богу жертвенник создали.
Там хочет Бога он спросить
Как ему должно поступить?
                2
Вот холм, вот роща, а вот там
Сделал жертвенник Авраам.
«…Вирсавия… Стоп караван…
Разбивайте в роще стан!
Ночуем здесь… там поглядим…» -
Иаков сказал своим родным.
Горят костры… Иаков шагает
Неспешно к стаду… выбирает
Самую лучшую овцу
И жертву воздаёт Творцу.
Он молится всю ночь, взывает,
Но всё ж к рассвету засыпает.
И тут явился Бог во сне,
Сказав: «Я шанс сей даровал тебе!
В Египет Я с тобой пойду
И от тебя произведу
Многочисленный народ,
Что Завет Мой пронесёт.
А когда наступит час,
Обратно выведу всех вас»… 

ИОСИФ – ПРАВЕДНИК!

Дорогой движется обоз,
Вздымая пыль из-под колёс.
Но не мешает то отцу.
Скользит улыбка по лицу,
Он радость встречи предвкушает,
Довольно руки потирает.
А в колеснице, рядом с ним
Старший сын сидит, Рувим.
Он вдаль с опаскою глядит
И отцу вдруг говорит:
«Мне, отец, немного страшно.
Может, едим мы напрасно?»
Мечтать Израиль перестал,
Внимательным, серьёзным стал.
И тотчас спросил у сына:
«Для беспокойства есть причина?»
Сын отвечал ему: «Не знаю…
Когда я брата вспоминаю,
Как обнимал нас, целовал,
Сколько подарков всем нам дал,
То думаю, бесспорно, он
Душою доброй наделён.
Но со стороны другой,
Иосиф долго, как чужой,
По отношенью к нам держался
И никому не открывался.
Как мог так долго заставлять
И тебя и нас страдать?»
Подумав, отвечал отец:
«Брат – духовидец и мудрец.
Он нас провёл сквозь те страданья,         
Не просто так – для покаянья.
Чтобы груз греха большой
Мы не тащили за собой…»      
Рувим взгляд свой опустил,
Сказав: «Я б так, не поступил!»
На что Израиль улыбнулся,
Расправил плечи, потянулся
И сказал: «Тебе, сын мой,
Собственной идти тропой.
Как брат, тебе не нужно быть.
Достаточно лишь не грешить!»
Рувим насупил брови строго,
Сказав: «Мне не понять такого».
В глазах Израиля печаль:
«Ну, что ж, сынок, мне очень жаль».
Так был закончен разговор,
Не то беседа, не то спор…

  ИОСИФ ЗАПРЯГ
КОЛЕСНИЦУ СВОЮ…       

Вдаль Иосиф устремляет взор
И замечает возле гор
Размытый контур лошадей,
Движенье колесниц, людей…
И он терпение теряет,
Сам коня себе седлает
И вихрем, как мальчишка, мчит,
Но время, кажется стоит.
«Вот отец… он рядом…вот…»
Минута тянется, как год.
«Ну, скакун, лети стрелой,
Неси меня, неси, родной!!!»
И вот он потянул уздцы,
Конь с ржаньем взмылся на дыбы
И над отцовской колесницей
Завис огромной чёрной птицей.
Соскочив с коня лихого,               
В объятия отца родного      
Иосиф броситься желает,
Но Иаков их не раскрывает.               
И хоть долго жаждал встречи,
Всё ж отстранил его за плечи,
Лишь посмотрев ему в лицо,
И видя, как оно светло,
И, что чиста его душа,
Промолвил, трепетно дыша:
«Теперь уйду я на покой
Со спокойною душой.
Разлука наша позади!»
И лишь потом к своей груди
Он Иосифа прижал,
Заплакал и поцеловал…    

И СКАЗАЛ ИОСИФ
БРАТЬЯМ СВОИМ…

И вот у брата во дворе,
Перевезя пожитки все,
Собрались Иакова сыны.
Что скажет Иосиф, ждут они.
И брат им твердо говорит:
«Скоро всем вам предстоит
Представленными быть царю.
Совет же вам такой даю:
Как спросит фараон вас, братья,
Про дело ваше, про занятье,
Ему ответьте, мол, все мы
Скотоводы-пастухи,
Что только этим ремеслом
С юных лет мы и живём.               
Я ж фараону о семье
Скажу: отец и братья мои все
Весьма богаты (скот пригнали.
И всё добро с собою взяли),
Что вы не знаете нужды,
Самостоятельные вы!
Но знайте, скотоводов труд
Презирают здесь, не чтут.
И царь отправит вас в Гесем.
И то во благо будет всем.
То окраина страны,
Те земли не заселены…»
Мрачнее тучи братья стали.
Разве о том они мечтали?
Неужто для семьи своей
Не мог наместник «потеплей»
В стране местечко отыскать?…
Но не стали возражать,
Ибо видели: отцом
Поддержан Иосиф был во всём.

И ПРЕДСТАЛИ ОНИ ПРЕД
ФАРАОНОМ…               

Выбрав из братьев пятерых
Не представительных, простых,
Иосиф их ведёт к царю
И представляет там ему.
По братьям взгляд царя скользит,
Строго оценивая вид:
(«Что за походка?… Что за стать?…
Им ли войском управлять?…
Но, может быть, эти мужи
В делах исправны и ловки?…
Может, под этой простотой
Ум острый, гибкий и живой?…»)
«Чем занимаетесь все вы?»
«Рабы твои, мы пастухи, -
Они, склонившись, отвечали, -
Отцы тем, деды промышляли…»
Разочарован царь…, вздыхает,
Но слушать дальше продолжает,
Терпенье прежнее храня.
Тень видя на лице царя,
Смущённо братья замолчали,
Но тотчас вдруг канючить стали:
«Пришли пожить в твоей земле,
Ибо у нас давно, везде
Выгорела вся трава.
Мы голодаем и стада!
К твоим мы падаем ногам!            
Государь, позволь всем нам
В земле Гесемской поселиться
И в твоей стране обжиться!»
Иосиф же, от этих слов   
Волком был завыть готов.
Но застывшее лицо
Не выражало ничего.
На братьев глядя, царь вздохнул.
Затем Иосифу моргнул
И с иронией сказал:
«Я чуть иного ожидал.
Но всё ж Израилю, сынам
Как обещал… угодья дам!»
Речь обрывает фараон…
Иосиф отдал царю поклон,
Но головы не поднимает,
Распоряжений ожидает.
Длится пауза, и вот
Царь указание даёт:
«Что ж, в Гесеме их сели.
И коль «способны» так они,
И ведом им лишь этот труд,
Пусть и мои стада пасут!»
И хлопнул, силы не жалея,
Самого щуплого еврея.
«Ха-Ха… министрами пусть там
Будут овцам да ослам…»

И БЛАГОСЛОВИЛ ИАКОВ
ФАРАОНА…
 
Лишь братья вышли от царя,
Иосиф к нему ведёт отца.            
Тонкой вычинкой сапог               
Касается ковров пророк.         
Мудрый взгляд очей горит,   
Он не шагает, он парит.   
Величественен, как орёл.            
Казалось, тонкий ореол
Над головой его седою
Горит короной золотою.
Стража… Двери… Царский трон…
На возвышенье – фараон.               
Глаза их встретились… Они,
Нет сомнения – цари.
Один – царь духа, а другой –
Царь Египта, царь земной.
Парча… Шелка… Венец златой,          
Он правит, правит всей землёй.             
Но зрит отчётливо пророк
Жестокость, ярость и порок;   
Кровь замученных людей   
В блеске царственных очей,
Хоть отношение его
К евреям сносно… хорошо.         
И вспомнил Иаков в то мгновение
Творца Вселенной изречение:
«Благословляющих тебя,
Знай, благословлю и Я!»
И вот, приблизившись к царю,
Иаков говорит ему:
«Тебе, правителю земли,
Благословения мои!»
Слуге царь знаки подаёт.
В мгновенье ока тот несёт
На подносе золотом
Кувшин серебряный с вином.
Гость… Вино… Идёт беседа…    
«О старец мудрый, мне поведай
Сколько лет на сей земле
Прожито тобой уже?! -
Спросил прямо фараон
И, видя, что старик смущён,
Добавил. - Любим ты, видимо, богами
И храним под небесами!
Богатство, жёны, сыны, внуки –
Отдало Небо в твои руки.         
Скажи, поведай, в чём секрет!
И сколько? Сколько ж тебе лет?!»
Израиля тончайший «слух»
Узрел в словах тех тёмный дух.
И тотчас в голове мелькает:
«Ужели фараон считает,            
Что на грешной сей земле       
Задержался я уже?»
В мозгу многое мелькает,
Он вдруг Исава вспоминает,
Их встречу, когда с войском тот…      
Под ложечкой слегка сосёт…       
Глаза, как угля два горят
И он, как много лет назад,
Тону придав смиренный вид,
Царю Египта говорит:               
«Хлеб добывая на земле,
Я жил в скитаниях, нужде…
Познал я беды: зной и холод,
Обман, болезни, стыд и голод.
В жизни прожитой моей
Счастливых мало было дней.   
И жизнь, что мною прожита,
Ко мне была нередко зла…
А лета, лета мои…
Не так уже и велики.
Не молод я, но не достиг
Ещё лет праотцев своих…»
Он ещё долго говорил,
Судьбу недобрую корил.
Но уже прежний интерес         
Царя к Израилю исчез.
Он был рассеян, он устал
И в такт словам слегка зевал.
Но вот закончен разговор.
Израиль снова мудрый взор
На фараона устремляет.
И вновь его благословляет.
На мгновенье Моисей
Рассказ о встрече той прервал.
Взглянул на стариков, детей,
Затем кувшин с водою взял.
Пока пророк водицу пил,
Кто-то из слушавших спросил:
«А дальше?… Что было потом
С тем Египетским царём?»
Вождь уста отёр рукой
И сказал: «Дружочек мой,
Благополучно фараон
Годы долгие прожил,
Ибо благословенье он               
От праведника получил…»

А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ
ИОСИФ РАБОТАЛ…
                1
В неурожайные года             
Много времени, труда
Делам Иосиф посвящал.
Он ездил по стране, скупал
Для фараона земли, скот.
И богател всё больше тот.
Так, вскоре фараона власть
Повсеместно разрослась.
Государство лишь одно               
Землёй, людьми владеть могло.         
А феодалы в пору ту               
Власть утратили свою.
В стране влияньем лишь жрецы         
Были ещё наделены.               
Но и на сей особый клан
У наместника был план…
Ему казалось, что жрецы
Помочь могли бы привести
К единобожию страну
И тем осуществить мечту…
                2
Костра чуть тлеет огонёк.
Рассказ свой завершил пророк.
Но вдруг учитель понимает,
Что сердцем всем своим желает
Подробней рассказать о том,
Как Иосиф жил в краю чужом.

«ДАМ ВАМ ЗЕРНО
ЗА СКОТ ВАШ…»

Понедельник…Утро раннее…
В кабинете совещание…
За длинным, без углов, столом
Министры собрались кругом.
У них встревоженные взгляды.
У каждого в руках доклады…
«О господин! Неурожай
Обрушился на весь наш край.
Засуха… Почти везде
Выжжены посевы все.            
Да что зерно… Трава, и та,             
Солнцем выжжена дотла.
Стада полуголодны…            
Вымя коров полупусты…      
А корма?… Их негде взять…
Чем кормить?! Как поступать?!» -
Министр аграрный отчитался
И, как ученик, замялся         
Перед Иосифом, но вдруг    
Министр по связям подал звук:
«Со всех сторон страны, краёв
Шлют в столицу к нам гонцов…
Хотят кормов, хотят зерно,
Да только денег вот давно
Нет у этой голытьбы…
Их кошельки с дырой… пусты…»
«Да, да…, - вмешался казначей, -
Давно нет денег у людей.
Они мне предлагают скот.
До чего ж смешон народ…               
Они думают: скотину
Я помещу в сундук, корзину
И отволоку в казну!?
Ох, и глупы же! Ну и ну!»
Иосиф слушает с терпением.
А в этот миг с особым рвением
Министр порядка восклицает:
«Напряженье возрастает…
С каждым разом всё трудней
Страже удерживать людей…»      
Шум… дискуссии… дебаты…
Сотрясаются палаты…
Но как нужно поступать,
Никто ответ не может дать.
Наконец Иосиф встал -
Зал тотчас же замолчал.
«Вот что скажу…, - промолвил тот. -
Голод… в бедствии народ.
Зерно будем выдавать,               
А взамен скотину брать!»         
Раздаётся тихий гул…
Наместник снова сел на стул,
Обводит взглядом всех мужей…
«Будем ослов и лошадей
Использовать для нужд дворца,
А вот стада… стада… стада, -
Иосиф хлопнул по столу, -
Содержать нам ни к чему!
Мы лишь опишем сданный скот,
Но у хозяев будет тот,
Как и прежде, находиться.
Пользу приносить, плодиться…»
От решенья новизны               
Министры все раскрыли рты.
Тут им Иосиф знак подал:
«Свободны все! – строго сказал. -
Дело мною решено.
Собрание завершено!!!»

«ДЛЯ ЧЕГО НАМ ПОГИБАТЬ      
НА ГЛАЗАХ ТВОИХ…»
                1
Вновь плох был следующий год…
Пуще прежнего народ
Нуждается в кормах, еде;
И бродит, бродит по земле
Гонимый голодом, нуждою,
С пустой протянутой рукою.
«Хлеба! Хлебушка подайте!
Ну хоть кусок… хоть корку дайте, -
Всё чаще доносился зов, -
Я на всё, на всё готов!…»
И было множество просящих,
Нуждающихся и молящих,
Но мало тех, кто подавал,
Ведь почти каждый голодал.
                2
Всё чаще, больше с каждым днём
Толпы пред Иосифа дворцом:
«Спаси! Спаси! Мы обнищали!
Мы всё, что было, всё продали!
Спаси подданных своих,       
Дабы на глазах твоих         
Не пришлось нам умереть.            
Рабам твоим – нет сил терпеть!…» 
И вновь, как ровно год назад,
Министры за столом сидят…
Вновь дебаты, споры, шум
От пришедшего на ум…
«Пора! Давно уже пора
Гнать всех нищих со двора!
Вишь придумали фасон –
«Спаси, наместник… фараон!!!»
Министр порядка завопил,
И голос тот подхвачен был
Тотчас министрами другими:
«Сколько ж цацкаться нам с ними?!
То денег нет, то-то, то-сё!
Что ж, даром им давать зерно?!»
Спор длится несколько часов.
Много пустых не нужных слов,
Но не слышно предложения,
Что спасло бы положение.
Вдруг, словно марево нашло,
Не слышит Иосиф никого.
Он видит лишь в густом тумане
Юношу в глубокой яме.
Без одежды… жалок тот.      
Вокруг множество господ.      
Рабы, купцы со всех сторон.
Он там… Идёт аукцион…
Перед глазами всё мелькает,
Скачет, кружится, ускользает.
И вот тот юноша в тюрьме,
В зловонной непроглядной тьме.
Сводит от голода живот.
Он жадно сухари жуёт,
Похлёбку гадкую глотает,
И безысходность излучает   
Потускневший взгляд его.
В глазах становится темно.
Он лоб рукою потирает,
И всё куда-то исчезает.
Он вновь министров слышит споры,
Рассуждения, укоры.
Иосиф овладел собой.         
Он прерывает их рукой:
«Все… все граждане страны
(И наделы их земли),             
Коль того сами пожелают,      
В собственность пусть поступают   
Фараона своего,               
И будет им дано зерно.
К тому ж, одеждою, едой
И крышею над головой,
Без исключенья, всех рабов
Обеспечить царь готов».
Шок… Так же, как и год назад,
Министры, рты открыв, стоят.
Но вдруг их словно прорвало:
«Зачем! Зачем нам это всё?
Что делать с массою такою
И их бесплодною землёю?!»
«Это риск, ибо зерно
Тобой уже разрешено
Чужестранцам продавать.
Зачем же мы его давать
Рабам станем за дарма?
Ведь опустеют закрома!»
И отвечал Иосиф им:
«Так людей мы сохраним!
Дадим работников царю,
Могучей сделаем страну!»
Недоумение… гул… шептание.
Все затаились в ожидании…
А Иосиф взад-вперёд ходил
И торопливо говорил:
«Для строительства мостов,
Дорог, фабрик и портов,
Для торговых кораблей
Нам нужно множество людей!!!
Всем рукам, без исключения,
В стране найдётся применение…»
«А с крестьянами как быть?»
«Придется их переселить…»       
Иосиф мгновенье размышляет,   
Но вскоре снова продолжает:
«…В тех районах, где земля
Хоть немного сил полна,
Пусть хлеб растят и там живут,
А государю отдают
Часть пятую от урожая…»
«Как когда-то, проживая               
До этого в краю своём?!»
Раздался гул вельмож кругом.
«Но где же логика, резон?!»
Стало звучать со всех сторон:
«Чтоб, продав себя, наделы,
Они по-прежнему владели
Частью большею, чем тот,
Кто хозяином слывёт?!»
Недоуменье… ахи… охи…
Восклицанья… шёпот… вздохи…
О том судачат да о сём.
Но твёрд в решении своём
Иосиф, и уже ничто
Не может изменить его.
Из-за стола он резко встал
И… «Свободны все!» - сказал.
Тишина… одежд шуршание…
Все покидают совещание,
Но в их глазах недоумение
Беспокойство и сомнение.
Зато от вести новой той
Возликовал народ простой…

И ЖИЛ ИАКОВ В ЗЕМЛЕ       
ЕГИПЕТСКОЙ 17 ЛЕТ…
                1
Среди сидящих у костра
Спросил вдруг кто-то у вождя,
Как-то скептически: «А что,
В царских хранилищах зерно,
Словно застыв, не убывало,
И всем всегда его хватало?»
Ответ пророка прозвучал:
«Лишь Иаков с сыновьями стал
Жить в Египте, лютый голод
Отступил, как зимний холод,
С наступлением весны.
И уже не так страшны
Были годы остальные.
Урожаи небольшие
Земля всё-таки давала.
Смерть постепенно отступала…»
                2
Прошли голодные семь лет,
Оставив свой печальный след.
И воспрянула земля,               
Зазеленели вновь поля.
Пора б Израилю давно,               
Собрав семью свою, добро,               
В Святую Землю возвращаться,
Пускать там корни, обживаться.
Но как уйти со всей семьёй,
Пусть даже… даже в край родной,      
Когда… (какой же в том секрет)
Иаков (за двадцать с лишним лет!)   
Наконец покой обрёл.               
Впервые гордо, как орёл,               
Голову поднять он мог,   
И жизни чувствовать поток.      
Не бояться никого -
И все сыны подле него!
Всё здорово, всё хорошо,
Но душу теребит его
Каждый раз воспоминанье
Про Господне обещанье…
Утром, вечером и днём
Возвышаясь над холмом
Молитву Иаков совершает,
В сторону Мории взирает
И вспоминает стариков –
Великих, мудрых праотцов.
И каждый раз с печалью он
Издаёт протяжный стон.
Затем спустившись вниз опять
Он начинает собирать
Сынов, внучат для обученья.
Он говорит им про Ученье,
Про Бога, праотцев дела,
Но безучастны тех глаза -
Ни искорки, ни огонька…
И вновь на сердце старика
И печально, и тревожно.
(«Ну как же, как сказать им можно:   
«Землю, дома нужно бросать!
Пора Египет оставлять            
И возвращаться в те края,            
Где мне обещана Земля?!»)
Глаза Иакова слезятся…               
«Не поймут… Не согласятся…
Добром, домами и делами
Связаны все, как цепями.
Нет-нет ни внуки, ни сыны
Не покинут сей страны…»
               
«ВЫНЕСИ МЕНЯ ИЗ ЗЕМЛИ         
      ЕГИПЕТСКОЙ!»

Израиль часто стал болеть -
Не мог ходить, не мог сидеть.
И, как-то, в одно утро раннее,
Смерти чувствуя дыхание,
И, боясь, что быть беде,
Иосифа зовёт к себе.
С тревогой сын прильнул к отцу,
А тот… тот стал шептать ему:
«Всем телом чувствую своим,
Как дыханьем ледяным,
Смерть дышит за спиной моей,
Что я вот-вот достанусь ей!»
Иаков дышит глубоко.
Дыханье часто, тяжело.
Печать тревоги на лице…
«Мой сын, коль милостив ко мне,
То сделай мне, отцу, добро -
Свою руку под бедро             
Положи мне и клянись…»
Вдруг он умолк. Куда-то ввысь
Взор его был устремлён,
И молвил, молвил снова он:      
«О сын! Кровь, плоть, душа моя!
Если твой отец…! Коль я…
Милость обрёл в твоих глазах,
По справедливости пусть прах,
Прах Израиля, прах мой,
Покоится в пещере той,
Где почивает вся семья!    
В Египте не лежал чтоб я!»            
Сын в этот миг своей щекой
Прильнул к отцу, к груди родной;
И комом горло ему сжало:
Как птица, сердце трепетало
Его отца, словно хотело
Уже вот-вот оставить тело.            
И сын отцу пообещал:
«Всё сделаю, как ты сказал».  –         
Но в руку Иосифа впились
Пальцы Израиля: «Клянись!»
И сын сказал: «Клянусь тебе,
Схоронен будешь в той земле…»
Вздох облегчения издав,
Напоминавший слабый стон,
Главу седую приподняв,
Иаков отдаёт поклон,
Едва заметный… еле-еле,
Изголовью постели…

  «БОГ ДА СОТВОРИТ ТЕБЕ,               
КАК ЕФРЕМУ И МАНАССИИ…»   
                1
Прошло время… Снова вестник
Примчал к Иосифу: «Наместник!
Болен отец! К себе зовёт!
Тебя и внуков своих ждёт!»
                2
И вот пред Иакова очами,
Но только в этот раз с сынами,
Предстаёт Иосиф снова,
В ожидании старца слова.
                3
Ухожен… в новое одет,
Сидел старик, отец и дед:
Хотел он именно таким
Детям запомниться своим.
Луч солнечный в окно проник
И озарил пророка лик.
И он с улыбкой, не спеша,               
Внуков ближе привлекая,
Стал  произносить слова:      
«В Земле Священной пребывая         
На горе, среди камней               
Ко мне явился Царь царей…
Он там со мною говорил               
И там же… там благословил!»
Затем немного помолчал
И торжественно сказал:
«Нет счастья большего, чем то,
Что Богом свыше нам дано!
И тогда… на той горе
Так сказал Всевышний мне:
«Народом великим, Израиль, тебя
Сделаю, сделаю, сделаю Я!
И Землю эту, Землю Святую,
Навеки потомкам твоим Я дарую!»    
На внуков взгляд переводя,
Сказал Иаков сыну: «Я          
Сих отроков, своих внучат,      
Что предо мной сейчас стоят,
Детьми своими называю
И первенцами их считаю.
И быть сим отрокам двоим,
Как Симеон и сын Рувим!»   
«О отец…», - сын произнёс,
С очами влажными от слёз,
Пал на колени пред отцом,
Уткнувшись в грудь его лицом.
И в этот миг отец ему
Молвил: «Послушай, что скажу.       
Истинным первенцем тебя!
Лишь тебя считаю я!
Поэтому в Земле Святой         
Доля твоя будет двойной!»
Руки отца, как два крыла,      
Коснулись Иосифа чела.
Внезапно, словно тень густая,      
Его Рахиль, жена родная,
Из царствия явясь теней,             
Пред ним предстала средь камней.
И вздох, что был похож на крик,
В тот же миг издал старик:
«О моя бедная жена!               
О Рахиль, Рахиль моя!
У дороги полевой
Была схоронена ты мной…»
«Не то, что Лия – та нашла
Покой в пещере Махпела…» -    
Выкрикнул кто-то из детей.
Но даже глазом Моисей
Слыша это не повёл.
Урок, как прежде, дальше шёл…
«Влажны Израиля глаза,
Сползает по щеке слеза.
Но тут виденье исчезает.
Израиль слёзы вытирает.
Глядит вокруг по сторонам,
Но мутно всё, размыто там.
Взор, блуждающий его,
Почти не видит ничего.
Он щурится, взор напрягает
Но лишь две тени замечает: 
«Кто они?» - вопрос задал.
Иосиф сердцем задрожал:
«Отец! Это – мои сыны!
Мне Богом посланы они!»
И понимает Иаков всё,
Что с ним теперь произошло…
«Когда-то над отцом своим,
Старым, немощным, слепым,
Я посмеялся, и теперь,
Та же беда стучит мне в дверь.
Теперь, вот, Небо надо мной
Посмеялось. Я – слепой!
И только внутреннее зренье
Ясно видит… без затменья!»
К дедушке прижались внуки
И возложил Израиль руки,
Узрев грядущее их дней,
На головки малышей.
Но тут Иосиф замечает,
Что на Ефрема возлагает
Руку правую отец,
А, значит, первенца венец
Будет младшему вручён!
И был тому он огорчён.         
Хотел всё переменить            
И длань отца переложить
На Манассии чело.
И сказал так оттого:
«Не так ты возложил, отец.
Вот пред тобою первенец!
Пусть твоя правая рука
Коснётся этого чела!»      
Но Иаков лишь кивнул главой:
«Знаю, сын любимый мой!
От Манассии пойдёт
Численно немалый род, -
В лицо Ефрема в этот миг            
Стал пристально глядеть старик, -
Но младший брата превзойдёт
И славу большую найдёт!»
Затем добавил, как пророк:
«Наступит время, придет срок
И отцы сынов своих,       
Именем внучат моих,      
Прося у Бога благодать,   
Будут так благословлять:
«Да возвысит вас Господь      
Великой милостью Своей,       
Как Иосифа детей!»
И, к внукам обращаясь снова,
Молвил им такое слово,
Вновь касаясь их голов:
«Достойны будьте праотцов!»
А потом наедине
Остались сын с отцом в шатре.
Тут сыну Иаков говорит:             
«Смерть у ног моих стоит.
Я умираю, но всех вас,
Знаю, Всевышний в нужный час
Из этой выведет страны.
Вы будете возвращены
В Земли дедов и отцов…
И вдруг, он после этих слов,
Иосифа привлёк к себе.
«Сын мой, запомни, что тебе
Отец пред смертью говорит…
На мне, пускай на мне лежит
Грех, что в Сихеме был свершён…
Город был мною истреблён…»
Тут стала тихой старца речь:
«Мои стрелы… лук мой, меч
Овладели той землёй!
Хочу, чтоб тот надел был твой!»
Иосиф запротестовал:
«Отец!…» - но тот его прервал:
«Вина на мне! Пусть та Земля
Ефрему будет отдана!
Иосиф, ты, твои сыны
Ею обладать должны!
Сие пусть будет, как закон:
Ни Левий, а ни Симеон
Сихем себе не вправе брать,
Дабы сим не осквернять
Имя Господа! Тебе
Я Земли завещаю те!!!»»       

«СОЙДИТЕСЬ И
ПОСЛУШАЙТЕ, СЫНЫ
ИАКОВА, ПОСЛУШАЙТЕ
ИЗРАИЛЯ, ОТЦА ВАШЕГО»…
                1
Благословенья, наставленья
Дав Иосифу, отец сказал,
Чтоб тот исполнил повеленье
И остальных сынов позвал.
                2
И вот стоят подле него
Родные… из его крови,
Двенадцать сыновей его,
Ожидания полны.         
Отец их взглядом изучает
Душе тревожно… он вздыхает.   
«Ошибку допустить нельзя.
Для каждого из них слова
Необходимы только те,
Что их не повредят судьбе,
А дадут им представление
О должном их предназначении».      
Он к тишине всех призывает
И говорить им начинает:
«Я возвещу, мои сыны,
Что ждёт в грядущие вас дни!»
Взгляд его вспыхнул, заблестел,
И он с хорошего хотел
Начать пророчество своё,
С момента именно того,
Когда на Землю снизойдёт
Спаситель, Избавитель, Тот,
Кто будет послан для людей
Во спасенье, в конце дней.
Но вдруг Израиль ощутил,
Что почти лишился сил.
И поведать о тех днях
Не в состоянии никак.
Будто специально пред глазами
Ангел сокрыл те дни крылами
Коснулась тень его лица
И речь он начал не с конца:
«Внимайте всем моим словам,
Их Израиль скажет вам…»      

         РУВИМ

Отец свой взгляд остановил
На первенце и загрустил.
Он вспомнил его тяжкий грех,
И от мыслей горьких тех
К горлу подступил комок.
Но, в руки взяв себя, изрёк:
«Рувим, из всех моих детей
Начало силы ты моей.
Ты первенец, Рувим! Ты всё…
Ты мощь, достоинство моё.
Но первым всё ж тебе не быть,
Ибо смог ты осквернить
Ложе своего отца!
За это первенца венца             
Ты будешь навсегда лишен».      
И отошёл Рувим смущен.
Лишь отца поцеловал,
А сам весь от стыда сгорал.

СИМЕОН И ЛЕВИЙ…

Затем призвал к себе других
Иаков двух сынов своих.
Сказал им: «Левий, Симеон,
И вами грех был совершён.
Во гневе мужа вы убили.
По прихоти так поступили.
Гневу не ставили преград,       
И истребили целый град.
Ваши мечи – орудье злое,
В ярости своей слепое.               
Пусть будет проклята всегда         
Жестокость, ярость, и вражда!
Да будете, мои сыны,
В Израиле разделены.            
И на Земле этой Святой,             
Рассеяны между собой!»
Братья отца поцеловали
И тоже прочь ушли в печали.

          ИУДА

Израиль словно в забытье.
Он на небе… на земле…
Он везде… он видит всё,
Как сквозь волшебное окно.
Как дуновенье ветерка
Плывут столетия, века.
Вот царственный и гордый лик
Под золотым венцом возник.
Вот благородный силуэт,
А вот и свет… тот чистый свет,
Что собой всё заполняет
И исцеляет… очищает…
И тут Израиль, как пророк
Сыну своему изрёк:
«Власть, величие, корона
Годы многие, века
Основаньем будут рода
Долго… столетия… пока
Примиритель не придет
Ибо только Он есть Тот,
К Кому стекутся, словно воды,
Чтоб поклониться, все народы!               
Он, как ярчайшая звезда
Род твой прославит навсегда!!!»
Иуда был ошеломлён.
Отцу, отдав земной поклон,
В последний раз поцеловал,
Не проронив ни слова, встал
И братьям место уступил,
Чтоб их отец благословил.

      ЗАВУЛОН.

Израиль снова замолчал
И с водою чашу взял.
Из неё глоток отпил
И на миг глаза закрыл.
И, как во сне, перед собою
Сеть видит с рыбою морскою.
Вода плещется кругом,
Плывёт корабль за кораблём.
Глаза Иаков открывает
И Завулона подзывает.
Говорит ему: «Сын мой,
Открыт тебе простор морской.
У вод ты будешь проживать,
Там хлеб и славу добывать!»
Завулон с отцом простился,
Встал с колен и удалился.

      ИССАХАР…

Иаков веки вновь закрыл
И снова средь видений плыл.
Так полежав минутки две,
Сына он зовёт к себе:
«Иссахар, сыночек мой,
Теперь удел открою твой».
Отцовских ожидая слов,
Сын приблизился на зов.
И говорит ему старик:
«Сынок, ни мал ты, ни велик.
По жизни ты со мною шёл,
Надёжный, крепкий, как осёл.
Во всём ты был помощник мой,
Тебе по нраву мир, покой.
Знай, твои потомки все
Трудиться будут на земле.
Им сладок будет этот труд,
Его другим всем предпочтут!»
Израиль сыну на плечо
Длань кладёт, глядит в лицо
И говорит ему: «Сын мой,
Упрям бываешь ты порой.
Хочу то качество просить          
Тебя разумно применить,            
Дабы упрямо, как осёл,               
Тропой Господнею ты шёл,
Упрямство проявив вдвойне,
По этой двигаясь тропе!»

           ДАН

Затем отец к себе призвал       
Дана и ему сказал:
«Ты самый хитрый из детей.      
Умом ты гибок, словно змей.
Так вот, тебе слова мои –
В тебе все качества судьи!         
Я вижу мужа, что Судьёй            
Будет на Земле Святой!»               
И сына он прижал к груди,      
Сказав: «Всевышний, помоги!
Вразуми сына… не оставь!
На путь истинный направь!»…

ГАД, АСИР, НЕФФАЛИМ
                1
Глядит отец, а перед ним
Гад, Асир и Неффалим.
Отец их долго изучал, 
Затем задумчиво сказал:
«Ты будешь храбро драться, Гад!
Врагов разбив, уйдёшь назад.
Я знаю: крепок ты рукой,
Пусть же силён дух будет твой!»
                2
«Асир, сынок, дитя моё,
Предназначение твоё –
Богатый урожай взрастить,
К царю в палаты отвозить!»
                3
«Неффалим, сыночек мой, 
Красноречив ты; голос твой,
Как бальзамовый отвар.
Используй же свой дивный дар!    
К тому же быстрый ты, как лань.
Достойным же даров сих стань!               
Теперь, сыны мои, ступайте,               
Немного отдохнуть мне дайте».               
Сыны покорно поклонились,
Поцеловав отца, простились.

           ИОСИФ.               

 «Иосиф, радость жизни всей,
Прильни, дитя, к груди моей!
Высок ты духом, крепок, чист
Как лотоса бутон… как лист.
Благоухаешь чистою,
Как сад цветущий под росою…
Ненависть – острый калённый металл,
Злоба – опасный волчий оскал,
Подлость и ложь – гнилая трясина
И всё на тебя… на любимого сына.
Но ты из Учения силы черпал,
Держался достойно! Ты устоял!!!             
Женщины умные, хитрые, злые,
Богатые, знатные, сердцем простые…
Но и здесь был высок ты и не упал
Вряд ли, кто смог бы, но ты устоял!!!
Власть подняла над толпою, кружила,
Влекла, искушала, дразнила, пьянила,
Но в смрад растлевающий ты не попал.
Отмёл всё дурное и устоял!!!
Тебе распахнут горний мир
Средь братьев ты своих – назир!
Взором пророка, мудреца
Сын мой, вижу, вижу я
Что благословенья все
Кои есть только на земле
Щедрою Своей рукой
Одарит Бог тебя! Бог мой!!!
И род распространиться твой,
Как семя от воды живой!!!»
 
      ВЕНИАМИН

Все братья в стороне стояли,
Над предсказаньем размышляли.
А пред отцом стоял один,
Младший сын, Вениамин.
Его черты, лица овал,
Отцу Рахиль напоминал.   
Такой же блеск огромных глаз,
Который видел много раз:      
И до сих пор во сне, порой,
Он видел образ дорогой.
Теперь же, как её портрет,
Только в мужское всё одет,
Стоит дитя, любви их плод,
Его благословенья ждёт.
Иаков сына призывает
И крепко к сердцу прижимает.
Он чувствует его тепло,
И вновь Израиля несло
В те далёкие миры,
Где был уже, и как с горы,
На грядущий мир взирал,
И сыновьям всё предрекал.
И вот, пред ним открыт простор,
И устремляет он свой взор
На племя младшенького сына,
Двенадцатого, Вениамина.
Он видит воинов-мужей,
Что силой, доблестью своей
Весь Израиль берегут,
В народе любят их и чтут!
Он видит их высокий дух,
Но с болью замечает вдруг
Бездну страшной глубины,   
Что пройдут его сыны…
Казалось, видит он Содом,
Насилие, разврат кругом!
Войну, жестокость увидал
И сыну так он прорицал:
«Ты хищный волк, Вениамин.
И уживаются, мой сын,
Начала сильных два в тебе,
Что отразятся на судьбе!          
Как и ты, сыны твои
Могучи будут и храбры,
Но ярость их, жестокость рук
Всех будет возмущать вокруг!
И пусть моё благословение
Тебе поможет. И спасение
Ты в вере в Господа найдёшь
И путь достойно свой пройдёшь!».               

       «Я ПРИЛАГАЮСЬ
    К НАРОДУ МОЕМУ…»      
                1
Иаков сынов благословлял
Всех вместе, каждого отдельно
И всё время повторял
Слова такие вот, примерно:
«Душу вы мою спасёте,
Коль праведным путём пойдёте.
И через вас на всей земле
О Господе узнают все;
Что Он Творец всего, Единый,
Великий, сильный, справедливый,
Способный милостью Своей
Снизойти на всех людей!
И коль в грядущем, через годы,
Склонятся перед Ним народы
И прославят как Царя,
Значит, я прожил не зря
И исполнил до конца
Предначертание Творца!»
Вдруг Иаков замолкает.
Он чувствует, как накрывает
Смерть его своим плащом.
Внутри всё холодеет в нём.
Страх неизвестности пугает,
Но всё ж глаза он поднимает.      
Взгляд скользит по сторонам
И старшим молвит он сынам:
«Дети, я вот-вот умру.
Волю ж исполните мою.
Пусть будет тело моё там,
Где схоронен Авраам!»      
Сыны его молчат в ответ.
Ни слова «да» ни слова «нет».
На лицах лишь вопрос немой:
«Это где? В земле какой?»
Всё поняв, Иаков объяснил:
«В Хевроне склеп Авраам купил
Вместе с полем небольшим, -      
А затем добавил им, -
Хочу я в Махпеле лежать,
Где моя бабка, моя мать,
Там, где я Лию схоронил.
Хочу, чтоб прах и мой там был!»
Старик чуть слышно застонал,
Что-то шепнул и замолчал.
Сыновья засуетились
И над отцом своим склонились.
Но уже сомкнулись веки,
Отца Израиля навеки.               
В этот миг со всех сторон
Раздались крики, вздохи, стон.
Кто-то что-то бормотал,
Распоряжения давал,
Суетился, мельтешил,
И только Иосиф слёзы лил,
Припав к груди, где находилось
Сердце которое не билось.
                2
Врачи Египта, зная дело,
Забальзамировали тело.
И очень долго, много дней,
В стране, среди чужих людей
Длился траур. Египтяне   
Почтенье старцу воздавали
Воспеванием и скорбью,               
Цветы бросая к изголовью.
Ибо ведали они –
Праведник ушёл с земли.

И ПОНЕСЛИ СЫНЫ ОТЦА
СВОЕГО В ЗЕМЛЮ
ХАНААНСКУЮ…
                1
Шлейф повозок, колесниц
Тянется на много миль
Монотонный скрип колёс,
Вздымающая в небо пыль…
За гробом Иакова шагала
Вся египетская знать
Ибо Израилю желала
Долг почтения отдать.
Впереди, омыт слезами,
Осунувшийся и седой,
С другими Иакова сынами
Нёс гроб наместник пожилой.
                2
Песок, холмы, поля, сады,
Но на себе несут сыны
Гроб великого отца.
Пришли. Пещера Махпела…
Речи… скорбное прощанье,
Слёзы, вздохи, вой, рыданье…
Казалось, что сама земля
Плачет, дрожит … её роса
Слезами капая, сверкает.
Она скорбит, она рыдает…
                3
В объятья каменной пещеры,
В холодный и глубокий грот
Ушёл пророк великой эры,
Словно в веков бездонный рот.
Все чувствовали: вместе с ним
Век уходит золотой               
И будет всё вокруг другим,
И жизнь совсем, совсем иной.      

И УВИДЕЛИ БРАТЬЯ
      ИОСИФОВЫ,
ЧТО УМЕР ОТЕЦ ИХ…

Между высокими холмами
И зелеными лугами
Процессия идёт назад.
Вдруг замер Иосиф и свой взгляд
Остановил на рве глубоком,
Таком знакомом и далёком…
Мелькнула мысль: «Когда-то там
На дне валялся я, как хлам.
Раздет… средь скорпионов, змей
Без питья и без харчей.
Казалось, что ничто в ту ночь
Не в состоянье мне помочь!
Но из ямы той, со дна
Господь вытащил меня!»
Иосиф в себя был погружён,
Шёл молчалив, опустошён
Разбитой лошадьми дорогой,
Не замечая, как с тревогой
Косятся братья на него,
Вспомнив содеянное зло.

«ЧТО ЕСЛИ ИОСИФ 
ВОЗНЕНАВИДИТ НАС?…»
                1
Отца утратив, вся семья
Стала стержня лишена:         
Он был фундаментом, щитом.
Дом держался весь на нём.
Теперь, когда его не стало,
Стены «дома» зашатало.
Братьев страх одолевал:
«Отчего-то реже стал
Иосиф в гости приходить.
За стол его не усадить.
Неужто вспомнил он былое
И замышляет что-то злое?»
Пробегает день за днём,
Но об одном, лишь об одном
Вся семья их волновалась.
Обстановка накалялась.         
И вот, когда уж «до бела»         
Тема была накалена,
Когда покинуло терпение,
Было принято решение –
Послать Валлу во дворец,
И прояснить всё наконец.
                2
«Иосиф, ты не знал, не знал!             
Отец пред смертью завещал      
Твоим братьям, чтобы те
Вместе все пришли к тебе…
И я пришла, сказать хотела, -
Быстро Валла тарахтела, -
Воля последняя отца…
(Слова те слышала лишь я),
Чтобы ты простил их всех
За совершенный прежде грех!…»
На миг Валла умолкает,
Будто чего-то выжидает.
Но молчанье… и она
Вновь осторожно начала.
Но уже на этот раз
Использовала весь запас
Слов, заготовленных заранье:
«Забудь, забудь про злодеянье!
Ведь твои братья – все они
Господа, Господа  рабы!   
Рабы Господа Святого            
Твоего отца родного!»
Застыло Иосифа лицо
(«Так вот, к чему приход её…
До сих пор не понимают,
Что месть меня не занимает…    
Да… Как отчётливо видна
Непонимания стена…»)
И одиночество когтями
В сердце Иосифа вонзилось,
Глаза наполнились слезами,
Лицо невольно исказилось…
Издалека за «сценой» той
Следили братья всей гурьбой.
И видя, что их брат в печали
Скокожились, затрепетали:            
«Возмездье… месть… ужели брат…???»
В сердцах их громыхал набат.
И выйдя, пали они все
Пред братом, говоря: «Тебе
Все рабы мы, как один
Иосиф – ты наш господин!»
Вздрогнул Иосиф, отшатнулся,
Спиною к братьям повернулся,
И украдкой, словно вор,
Слезу, бежавшую, отёр.         
Потом им молвил: «Я не Бог!
Не бойтесь, я не буду строг.
К тому ж, содеянное зло
Всевышний обернул в добро».   
Сердце Иосифа дрожит,
Голос надтреснул, дребезжит,
Но всё ж он совладал с собою,
И дальше речь была такою:
«…Он спас меня и власть мне дал,
Дабы многих я спасал.
Так что доколе жив я сам,
Вам и детям вашим дам
И жилье, и пищу, платья…»    
Но всё равно от страха братья
Тряслись, глаза поднять не смели
И, взоры пряча в пол, глядели.
Долго, долго к сердцу их
Иосиф, брат родной, взывал.
Долго братьев всех своих
Он словами утешал.
Им по сердцу речь была –
Тревога, отступив, ушла…         

    И ЗАКЛЯЛ ИОСИФ
 СЫНОВ ИЗРАИЛЕВЫХ:
                1
Иосиф много лет прожил,
Двух сынов своих женил.
Он внуков видел, их детей.
Род разрастался всё быстрей.   
                2
Год за годом проходил,
Старел Иосиф, но служил
Наместником царя, как прежде.
Лишь с возрастом его надежды
По поводу жрецов остыли.
Годы иллюзии лишили.
Но мудрость прожитых им лет
Веру усилила в обет,
Что дал Всевышний о Земле,
Где будут жить евреи все.
И вот, Иосиф ощутил,
Что день последний наступил
И теперь пора ему,
Простившись, «подвести черту».
Не мешкая, того же дня,
У ложа собралась родня.
За ними Иосиф наблюдает
И в своем сердце отмечает:
Солидно выглядят все братья,
Расшиты золотом их платья,
Их дети, внуки – все они
Ни в чём не ведают нужды.
У них земля, рабы, дома
И полные дворы скота.
Народ их здешний почитает.
И речь Иосиф начинает:
«Я умираю, и часы
Моей жизни сочтены…»
Но голос прозвучал тотчас:
- Что ты! Есть старшие средь нас!
- Какие же твои лета?
- Нет, рано, рано для тебя…
Но жестом Иосиф их прервал,
И голос вновь его звучал:
«Говорю вам – умираю.
Но вас позвал сказать, что знаю,
Точно знаю, в нужный час
Господь Единый вспомнит вас!
И твердой выведет рукой
Детей своих к Земле Святой,
Как клялся нашим праотцам:
«Вам и потомкам вашим дам!»
В толпе вдруг чей-то шмыгнул нос,
А следом прозвучал вопрос:
«Зачем отсюда выводить?
Возможно ль, где-то лучше жить?»
Глаза Иосифа горят,
Вокруг пристально глядят.
«Стена… духовная стена…
Прозрачна, но тверда она…»
И средь Израиля сынов
Видит он Сихемских вдов,
Что в дом Иакова вошли,
Вновь вышли замуж, родили.
Тяжёлой стала голова –
Он Ноя вспомнил вдруг слова,
Которые во гневе тот
Проклятьем Хананею шлёт:
«Я милости тебя лишаю,
Твоих потомков проклинаю.
У братьев будут пусть рабами,
Хлеб потом добывают сами!»
«О, Ной! Страшны твои слова!» -
В мыслях Иосифа мелькает.
И, как скользкая змея
По сердцу холод проползает
И, почти лишенный сил,            
Иосиф опять заговорил:      
«Я знаю, что наступит час
Бог Милостивый вспомнит вас…
И вы, Израиля сыны,
За Ним уйдёте из страны.
Так заклинаю – пусть прах мой
Покоится в Земле Святой!
То воля, слышите, моя!
Велю её исполнить я!
Заклинаю и прошу
Просьбу выполнить мою!!!»
И веки тотчас же закрыл,
Лишь те слова договорил…               
              3
Смерть наместника в стране
Долго оплакивали все.
Затем взялись жрецы за дело,
Забальзамировали тело.
И в египетской земле
Останки оставались те.

     ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Тут Моисей прервал рассказ.
То книга первая для нас.
Её закончил он писать
И предоставил нам читать.
И мы с читателем прервемся
И книгу новую дождемся.