Лето бормочешь как алфавит, эл е тэ о - по букве. Лето рвет губы, гладит язык, пальцы сплетает в утре, сутрами бесится на ветру и застывает в гландах.
Осенью холодно. Птицы Рух уволокли Синбада.
Осенью холодно, а постель пахнет пролитым кофе. Утром все ветреней, холодней, и надеваешь кофту, шарфом мотаешь дрожанье щек - девочка ли, капуста...
Где ты, Синбад? Ты живой еще?
Здесь без тебя так пусто.
Этой зимой холодны моря, коркою льда одеты. Девочкин шарф - полосатый стяг - рвется на части ветром. Нет от Синбада дурных вестей и недурных не слышно. Холод вгрызается до костей, девочка еле дышит. Там, за спиною ее, тепло, а перед нею вьюжит. А она шепчет: найду его.
Черт побери, найду же.
Мимо нее пролетает снег, толсто бегут медведи. Девочка верит вон той звезде, тонущей в Андромеде. Волосы инеем занесло, только ему не стаять. Вместо волос ее - серебро, то, что зовется старость. Руки в царапинах и узлах, голос устал и выцвел. Только не гаснет в ее глазах рыже-коричный выстрел.
Вот по нему и узнает он, тоже слегка сутулый, только услышит кричащий звон от выпущенной пули. Пуля пройдет через птицу Рух, высекут перья искры. Девочка комкает кости рук. Вот он, Синбад. Так близко.
И все такие ж его глаза, цвета теней подгорных.
И снова лето, а в нем гроза, капли на теплом горле, губы его на ее руке, рябь предрассветных полос...
И серебро обретает цвет.
И оживает голос.