Недопетые гимны оставьте в пустующем храме,
Из симфонии воска не слепишь обратно свечей.
Сожаленье уйдёт и прольётся над нами слезами
В виде первого ливня горячих весенних очей.
В небе носятся сны и колышутся сочные кроны,
И, быть может, им тоже знакомы мечты о добре.
Их уже не купить блеском солнечной белой короны:
Крепко врезался в память кровавый разлив на заре.
Через пыльные окна квартир пробивается город,
Через тусклые щели глазниц проступает тоска.
Где холопство съедает свободу, строчит приговоры,
И с сухим постоянством стучит метроном у виска.
Одиночество — это не просто название чувства.
Не вместить его в раму, замаслив на старом холсте.
И развесив по стенам в квадратах осколки искусства,
Не всегда вспоминаешь о братьях своих во Христе.
Предначертанный путь тонет в чреве туманного утра.
Лишь немногие видят в дали очертания дня.
И поля повествуют о чём-то таинственно-мудром,
И блестит, распластавшись, пруда голубая броня.
Бесполезно мечтать, когда вечность ползёт к изголовью,
Когда память не в силах блеснуть парой ярких штрихов.
Тихо падает свет на папирус, подписанный кровью,
И от ветра колышется рукопись старых стихов.
Жизнь устроена так, что невинность соседствует с грязью
И в гниющей системе цветут острова красоты.
На могиле поэта напишут пусть мраморной вязью:
«Он был сыном небес и беседовал с правдой на ты».
03.04.2010