Ты давно и почти навсегда уже был покинут,
Не творящийся, не проговоренный монолог.
Но в глаза размигаешься, брошено крикнешь в спину,
Покрываешь загривок снежинками и щетиной,
черной кошкой по трассе носишься поперек.
Необъятный, взъерошенный, вовсе не в срок остывший,
Как скакун после скачки - в стойло да в рот овса,
А ты в пене морской весь, прерывисто хрипло дышишь,
Ты дрожишь черным глазом, и рвешься галопом выше,
Дальше - ближе к олимпу и вздыбленным небесам.
И мурлычешь на утро затяжками и глотками,
Дальше - круче, в откос по шальной штормовой волне,
Посмотри, мол, какое солнце в твоем стакане,
Выбирай скорее: бумага, огонь и камень,
Победит дурацкая истина на стене.
Прокалит и протлеет точечной юркой ямкой,
Заплутавшей мурашкой остренько пробежит.
А потом так темно. А потом так светло и ярко,
Что как-будто у лодки бумажной сорвало якорь,
И она, огибая прохожих, несется жить.
До весны еще месяц-два, воздух влажно-сладкий,
На другой стороне облаков расцветает лен.
Вперекос календарности ты расправляешь складки,
Раскрываешь для ветра легкие, рушишь кладку,
Испокон заведенную дремлющим февралем.
12.02.09