БАЛЛАДА О ДОБЛЕСТНОМ БАРОНЕ ФОН ДЕР ПШИКЕ,ГРОЗНОМ КЕСАРЕ ВОЛТУЗИАНЕ И ПРЕКРАСНОЙ ДЕВЕ КУННИЛИНДЕ
Муза, вложи в дерзновенную длань сладкозвучную лиру,
Слух изощри любознательный – мне же отверзи уста.
Граду и миру поведаю я о трагедии скорбной,
Кою Юпитер навлёк на брега полноводного Рейна.
Сколько воды с той поры утекло – затрудняюсь сказать.
Краем германским в тот век правил храбрый и грозный воитель,
Имя ему от рождения было – барон фон дер Пшик.
Рядом – раскинулись земли провинций империи Римской.
Всё было б тихо и мирно промеж столь могучих соседей…
Но записался однажды к барону гонец на приём,
И возгласил сей гонец: «О, воитель отважный и мощный!
Стонет уныло германский народ от похмелья и глада!
Земли же римские лопаются из-за переизбытка
Сладостных вин, куропаток дебелых и жирного шпика!
Долго ль терпеть нам сию вопиющую несправедливость?»
И заискрили фантазий огни в голове фон дер Пшика,
Пуще ж того – зазвенели кимвалы в желудке баронском
(Более прочих грехов был привержен он чревоугодью),
Гласом, иссохшим от трезвости постной, он вскликнул: «По кОням!» -
Войско германское, грянув «Ура!», понеслось на добычу
Сладостных вин, куропаток дебелых и жирного шпика.
* * *
Рим же в ту пору подвластен был кесарю Волтузиану.
Сей властелин приумножил империи славу, расширив
От Средиземия до Альбиона её перспективы.
Только с Германией северной мир был у Волтузиана –
Сном ли, иль духом – не ведал о происках он фон дер Пшика.
И приступили патриции к кесарю с воплем душевным:
«О, император! В провинциях наших творятся бесчинства –
Псы-германцЫ разоряют селян, унося гекатомбы
Сладостных вин, куропаток дебелых и жирного шпика!
Римлян пылают сердца – и желудки – желаньем возмездья:
Кто ж, как не ты, поведёт нас в поход на священную битву?»
Кровь италийская вспыхнула – много ли воину надо,
Чтоб обнажить свой клинок за отчизны престиж оскорблённый?
Если ж к престижу сему прилагаются сладкие вина,
Шпик, куропатки… короче, навесив в кураж пару кубков,
Ласки Венеры отринув, воззвавши к суровому Марсу,
Кесарь повёл легионы к брегам полноводного Рейна.
* * *
Вот латиняне с тевтонами сдвинули грозные рати,
(Где чрез века Гейдельберговский будет открыт универ).
Меч бритвоострый из ножен извлёк грозный римский властитель,
Мощную пОднял дубину отважный германский барон –
И в поединке схлестнулись вожди – в соисканьи желанных
Сладостных вин, куропаток дебелых и жирного шпика.
Бой продолжался, по правилам старым, три дня и три ночи.
Как в Колизее, визжали фанаты с обеих сторон.
Знает одна лишь Минерва, кому бы досталась победа
(Ибо Виктория в час тот резвилась у Феба в объятьях),
Если б с калиги бароновой вдруг не слетела подмётка.
Тут из соседних лесов, будто Фавном лихим подстрекнутый,
Шум грозной битвы презрев, легкомысленный выбежал ёж.
И, отступая под натиском Волтузиановой стали,
На иглокожую тварь наступил фон дер Пшик голой пяткой
И, Ахиллесу подобно, взопил он отчаянным воплем
И, ошалевши от боли, бесчувственный, навзничь упал.
Волтузиан же, барону на грудь водрузивши калигу,
Молвил: «На месте сием я воздвигну треножник Ежу -
Ёж сей подобен гусям, что спасли нам родную столицу!»
С криком победным мечи ощетинили воины Рима,
Войско ж германское в страхе паническом ринулось прочь.
* * *
Вот император, взирая победно на край покорённый,
Суд свой суровый вершит (фон дер Пшик уж в сознанье вернулся):
«Варвар безродный! Ты смел славный Рим оскорбить – только ради
Сладостных вин, куропаток дебелых и жирного шпика!
Что ж, повар мой угостит тебя – сколько в нутро твоё влезет,
Чтобы тебе не скучна была в царство Плутона дорога!»
Правит палач острый меч свой разящий на брусе точильном,
Повар румяный уж тащит корзину, чрез край исполнённу
Сладостных вин, куропаток дебелых и жирного шпика.
ПОтом холодным исходит барон, аппетита лишённый,
Ибо от страха иссохла слюна – и желудочный сок.
* * *
Участь барона была б решена безвозвратно и скоро,
Коль не вбежала бы на эшафот фон дер Пшика невеста,
Дева, обличьем прелестна и телом кругла, Куннилинда.
Буйным напором пробившись сквозь стражников цепи густые,
В ноги упав, императору грозному дева взмолилась:
«О, властелин венценосный! Твой голос подобен раскату
Грома, что в гневе наш Тор – ваш Юпитер – на нас насылает.
От Средиземия до Альбиона трепещут народы,
Глас сей услышав. Возвысь же его, милосердьем наполнив
К Пшику несчастному, грех чей ничтожный – лишь чревоугодье.
Милость – богов привилегия. Будь же и ты им подобен.
Любвеобильною Фрейей клянусь – или вашей Венерой,
Что фон дер Пшик с сей поры и навеки забудет о вкусе
Сладостных вин, куропаток дебелых и жирного шпика!»
Дева умолкла. Объяло волнение кесаря душу.
Мудрость и страсть Куннилинды пронзили солдатское сердце.
Пуще ж того – кровь вскипела при виде красы несказанной
Тела девичьего. Марсу жестокому долг уплативши,
Взор император вознёс к выходящей из пены Венере:
«Ты проняла, Куннилинда, суровое кесаря сердце!
Волю даю фон дер Пшику – и краю германскому также –
Лёгкой лишь данью народ побеждённый хочу обложить я.
Самой же данью желанною будет твоя, Куннилинда:
Нынче же ночью хозяйкой в мою внидешь опочивальню!»
Горько взрыдал фон дер Пшик – ведь возлюбленная Куннилинда
Всех ему вотчин германских была несравненно дороже.
И обступили барона тевтоны: «Божественный фюрер!
Лучше невесту отдай – сохрани лишь свободу германцам!»
Дева ж, в глубоком раздумьи, растерянно очи потупя,
Сделать, Парису подобно, не смеет мучительный выбор…
Тут все сомненья решил клич могучего римского войска –
Вновь ощетинясь мечами, во гневе бойцы возопили:
«Марс меднолатный! Юпитер всевластный! За что ниспослали
Волтузиана, столь женоподобного, нам во владыки?
Разину Стеньке подобно, к ногам бросить девы германской
Нашей победы плоды, наши вновь обретённые земли?
Этому ль учит завещанный Цезарем древний обычай?
Волтузиан! Нам ответствуй немедля – ты вождь нам, как прежде –
Иль под подолом у девы германской свой век провлачишь ты?»
Скрипнули в гневе и боли могучие кесаря зубы,
Вздрогнули брови густые, нервическим вздёрнуты тиком:
«Воины Рима! Порыв свой минутный давя, как гадюку,
Я говорю: императором был вам – и им же останусь!
Вот моё слово, как свод Капитолия, неколебимо:
Земли Германии будут отныне провинцией Рима!
Ну-ка, тевтоны, катите-ка бочки нам с пивом баварским –
Днесь, в октябре, нарекаю сей праздник я Октоберфестом!
Вы ж, фон дер Пшик с Куннилиндой, возрадуйтесь милости царской:
Будет вам дан в путешествие брачное быстрый корабль.
На корабле легкоходном – матросов искусных команда.
В путь погрузить вам велю я запас изобильный и щедрый
Сладостных вин, куропаток дебелых и жирного шпика.
Путь ваш лежит к Альбиону – назад же вам нет возвращенья:
С глаз увлажнённых, из сердца разбитого – вон изыдите!»
* * *
Буйно ликуют за трапезой щедрою воины Рима,
Катят покорно германцы бочонки баварского пива.
Вот фон дер Пшик с Куннилиндой на палубу судна восходят,
Что уж скрипит и стенает истошно под тягостным грузом
Сладостных вин, куропаток дебелых и жирного шпика.
И разрываются души супругов меж счастьем семейным
И неизбывной тоской по потерянному Фатерланду…
Волтузиан же, коварно прищуривши царские очи,
Пальцами щёлкнул – и тут же на знак сей, приказом звучащий,
Вырос слуга перед кесарем, старой пропитанный школой –
В тайных заданьях искусный, его соглядатай Бомбилла.
Властно изрёк император могучий: «Мой верный Бомбилла!
Верой и правдой ты многие годы прилежно служил мне.
Миссию тайную эту тебе одному лишь доверю:
Ты на корабль сей взойдёшь, как иные, под видом матроса.
Только минует корабль быстропарусный Рейнское устье –
Мой передашь ты команде приказ – живо в шлюпки грузиться.
Сам же последним уйдёшь – но пред этим десницей обрящешь
Тяжкий топор заощрённый – им судну ты днище проломишь.
Пусть эту пару лазурнобородый Нептун обвенчает !»
* * *
Чем путешествие пары влюблённой тогда завершилось –
Право ж, не знаю: я был далеко – пил баварское пиво.
Но с убежденьем скажу я, читатель, что верный Бомбилла
Вырос – начальника пост получил императорской стражи…
* * *
Добрый читатель! Мораль сей баллады предельно проста:
То, для чего стоит жить, - это нежных красавиц уста.
Не отдавайся же в плен, уподобившись глупому Пшику,
Винам хмельным, куропаткам дебелым и жирному шпику!