Слышу я – зовет меня старейший.
Он в моем сиротстве стал опорой.
Но на зов я не откликнусь – грешен,
Двери дома будут под запором.
К той могиле мне не будет ходу…
У меня своих могил – без счета.
Наши сестры слезы льют – не воду,
Месть за братьев – вот моя забота.
Я не первый… Сколько длятся распри –
Нет виновных в том и этом роде.
Всем глаза лишь гнев и злоба застят,
И посредник... Где он? Не приходит.
И растут абреки, а не дети.
И, покуда малы, терпят козни
Кровника, заждавшегося смерти.
Выйдет срок – расплата будет грозной.
А покуда слабы, стыд-стыдище
Душу травит и слепит, как вспышка…
Дади-Юрта снится пепелище,
И рыдает Терек, как мальчишка.
К мести кровной властно призывают
Алхан-Юрт и Гойское, Самашки –
Множество разбросанных по краю
Сел, узнавших кровника замашки.
Не забуду беды роковые.
А тебе кто дал такое право?
Может, люди – мертвые, живые?
Или честь всего лишь для забавы?
Не зови меня на погребенье. –
Боль души моей над той могилой –
И не стихнет, не уймется жженье.
Тот, кого хоронишь – враг постылый.
Кто-то, может быть, сейчас в восторге,
Что мое отмщенье не случилось.
Что ж, Всевышний подведет итоги…
Не надейся, кровник мой, на милость.
(Перевел с чеченского
Юрий Гладкевич)