Он был дрянной музыкант.
Но по ночам он слышал музыку…
Он спивался у всех на глазах.
Но по ночам он слышал музыку…
Александр Башлачёв.
Вечер. И свечи. И устрицы с красной икрой.
Фрачный пингвин заполняет шампанским бокалы.
Как, сочетаясь, подходит губам твоим алым
Влаги, в бокале мерцающей, цвет золотой!
Румяные розы в корзине – декор а-ля флёр –
Для глаз, что сияют таинственным светом небесным.
А на эстраде оркестр рассыпается бесом,
Публику в брызгах танго обдавая в упор.
Мы молча встаём под гипнозом напористых нот,
Нас тотчас подхватит рождённая хмелем свобода –
В стремнину мелодии без берегов и без брода:
А, собственно, разве в мелодии должен быть брод?
Нас тащит волна, нас швыряет как щепки волна,
Волна разделяет и снова бросает в объятья.
Всё это игра, и всё это танца заклятье –
Случайность, стечение музыки, свеч и вина.
За рамками вечера – слякоть и спешка домой.
За кромкою музыки – чёрная магия прозы.
И грёзы пугают: от грёз остаются неврозы.
И несвободу открыто никто не признает тюрьмой.
Я знаю себя: если честно, мне нечем платить
Не то что за вечер, но даже за таянье взгляда,
За жутковатое чувство душевного лада,
Которое, раз испытав, уже не истребить.
Мне нечем платить, кроме строчек в моём кошельке,
Бессонных ночей и попыток послать себя к чёрту.
А счёт возрастает, давно неподвластный учёту,-
Один мой оркестр продолжает играть в уголке.
- Наяривай, жарь в дружелюбном мигании свеч,
Защёлкнув браслеты мгновенья на наши запястья!
Не стоит у счастья просить продолжения счастья:
Его не продлить, и всего лишь возможно – сберечь.
Всего лишь сберечь, забывая, что где-то есть брод,
Что где-то есть слякоть и подневольные лица.
Его не продлить – счастье в нас от рождения длится,
Доступное нам под гипнозом чарующих нот.