Девочке грезится медленный танец,
бальное платье и принц-иностранец,
дуэт клавесина и виолончели,
вихрь карусели и взлёты качелей.
Самое сладкое время, чтоб грезить:
девочке – десять, всего только десять.
Смотрят родители и умиляются,
розовым личиком не налюбуются:
девочка спит и во сне улыбается –
сны у неё, с Божьей помощью, сбудутся!
Божия помощь не “Скорая помощь”-
реанимация взвизгнула в полночь:
грубо сфальшивили виолончели,
и девочку наземь швырнули качели.
Грёзы в застывших слезинках теснятся:
девочке только шестнадцать-семнадцать.
Лупят глазами подруги присевшие
в белое личико в марлевом венчике,
лупят подруги, проснуться успевшие,
не одобряя падения девочки.
… Девочка выжила, с яростным рвеньем
уничтожая следы от паденья:
от клавесина – до виолончели.
под лом – карусель, под корень – качели!
Но в выросшей девочке детский осколок
ноет и в двадцать, и в тридцать, и в сорок.
Грезятся женщине банты и ленты –
девичий прах из случайных раскопок,-
полумоменты и полуфрагменты,
битые стёкла калейдоскопа.
В горбике женщины – домик улитки:
домик-прибежище, домик-застеночек…
Всем миром бы взяться да с миру по нитке
на бальное платье для каждой из девочек!
на медленный танец, на чуткие клавиши,
на вихрей и взлётов круженье с качанием,
чтоб грезился девочкам бал, а не кладбище,
и не становилось привычным отчаянье.
Да каждой – по принцу! И пусть куролесит,
как колокольчик, звенит околесица;
девочка в женщине изредка грезит –
и женщине с горбиком исподволь грезится
медленный танец, а хоть и “Цыганочка”,
из домика скачет наружу бесёнок,
или снегурочка, или русалочка
с личиком, порозовевшим спросонок,
смычок лёг на струны виолончели.
и дружелюбно качнулись качели…