В отличии от эллинов, Лукулл,
прохладную струю вливавших в вина,
дабы не ввергнуться в целительный хаос, а,
сохранив привычку к рассужденью,
совпасть и потакать природе /что следует за чем, упорно выясняя/
эти самоеды, вообрази Лукулл, ища в душе и веру, и опору,
вначале произносят тосты и, после, вин не разбавляя,
в себе же опьяняют пожеланья.
Представь себе, нелепую затею:
мир строить из себя являясь волей мира -
какие удальцы, какой отважный сон!
Страна их необъятна. Окоем,
пронизанный стремлением к просторам,
все время проникает: куда ни глянь -
везде раздолье воле и узковзорой ярости захвата
/татаре, что там говорить/.Зима, как надоевший гость,
здесь долго не уходит и, не взирая на прозрачные намеки,
стоит до мая. Реки здесь прикрыты прозрачным веком льда;
земля сияет белизной забвенья; все дремлет:
лица взгляды жесты... Душа, под тяжестью мехов и душегреек,
замедленна, как темный ход саней по краю небосвода.
Да, странная империя, Лукулл... На северо-востоке
её остановили океаны: один -
безжизненным сияньем льдов, другой - наоборот -
извилистым прибоем...
На юге же, загнав монголов в Гоби, она остановилась,
притронувшись к бессмертному Китаю -
отлаженному телу тел - открывшему природную основу:
живое утверждается числом
все остальное - после /так даже боги
без живых - никто, капризная возможность откровений/.
Так я продолжу? /раз уж повело/.
Ступая по степной равнине, избороздив горючие пески,
их русский шаг под прусский барабан замедлился умолк,
завидев крышу мира. И, как и должно обитателю равнины,
привыкшему к горизонтальной свободе и тоске,
они остановились. Усталость, робость, лень? или интриги
холодных полуанглов, других порабощавших, чтобы
затем кичиться собственной свободой.
/а по-иному и не различишь: свободен ты иль нет/-
вообщем, здесь можно накопать три тысячи причин,
но, так или иначе, в Персиду не пошли, расставив меж вершин
летучие морозные дозоры. Но на Кавказе /откуда и пишу тебе, Лукулл,/
империя, перевалив гряду, ползущую на скифскую равнину,
вошла в единоверную страну, внимая горделивому призыву
грузин самовлюбленных и беспечных, отважных одиночек, но
изнемогавших от воинственных и полумертвых персов
или отражавших свирепых полутурок, выдававших
булатную дугу за тонкий полумесяц, а смерть - за милосердие Аллаха,
прикончивших - так сразу и не вспомнишь какой по счету - Рим.
Продолжив геоторию, отмечу
капризную границу между ними /я разумею здесь гипербореев/
и /после веков молитв и прозябанья/ лукавыми рабами Рима.
От этого соседства - все напасти.
Народ здесь рус и прямодушен. Доверчив ли?
Ну, да, но не к своим истокам. Умен ли? Еще как...
Умом доставленным и завезенной верой. Чем это объяснить?
Любовью к дальнему и милостью к чужому? Не знаю, мой Лукулл...
Их путь таинственен. Они всегда - в начале. Всегда - в начале
и всегда - в пути. И то сказать:
то призовут варягов, мужей бессовестных, но строгого наряда,
то завивая стругами моря, щит приколотят к воротам Царьграда, и
гордо удалятся восвояси /вместо того, чтоб по обыкновенью,
соседей обобрать до нитки/,
а то ещё, шипеть заставят реку, швырнув в неё обугленных перунов;
то отвергают нудных мусульман, не знающих ни пьянок, ни похмелий,
то гонят прочь рассеянных хазар, то именем прекрасной цезарицы,
вдруг открывают полноту Софии и принимают пьющего Христа...
когда бы так... но странен их удел / я сам один из них,
я сам - душераздел, я - полуазиат, рожденный на Урале
в ландшафте под названием Курган, где протекает сквозь стоящий камень
невидимый меридиан, /его провел напуганный географ,
почуяв пыль и вонь, и страшный храп коней,
и клич кентавров узкогорлых/,
провел и утвердил: Европа - остров.
Как бы ни так, скажу тебе, Лукулл:
Европа - полуостров. Чего? Вестимо: Азии.
Да и, вообще, ну, что за блажь такая:
тщеславие племен кромсая, границы искривлять, деля
частицу под названием Земля на карту разноцветных полушарий
/хотя скажу: у корабля должны быть переборки для.../
И, как сказал философ-полуарий, брадатый интеллектуал:
здесь - пуп земли. Ну. пуп так пуп... хотя подозреваю, мой Лукулл,
есть виды и поинтересней /вот, скажем, Индии темнеющий мысок/.
И, бог с ним... Я вернусь к судьбе.
Да, странная судьба у моего народа -
все время подставлять кривые зеркала,
иную жизнь, свершившиеся судьбы...
Стыдиться суетясь, и, ног не чуя,
нырять в чужое оперенье, чтоб быть как все.
Возьмем Петра - державного балбеса,
в нем что-то от Ваала и ВелЕса,
он, в роли методичного Приапа,
познал Европу - город Саардам -
проверил гигиену местных дам,
был охмурен, все приписал морям,
одних переодел, иных поставил раком -
среди чухны и мокрых буераков
град заложил. Своими же руками
в духмяный пятистенок врезал камень
и наименовал: Санкт-Петербург...
/себя имел ввиду он иль пророка,
который на допрос: Ты - кореш Бога?-
ответил трижды: нет? - сие, неведомо/.
/Плыви, фрегат из умного гранита,
навстречу атлантическим валам,
навстречу деловитым сибаритам,
пусть мертвый всадник на коне, стремглав,
шуйцою напрягая удила,
вновь оторвет прилипшие копыта.
Ужо, тебе, державец, именитый/.
И вот, с тех пор пошло. да пошло, тошно, глупо:
что ни сезон, то новый склад сознанья.
что ни эпоха - новое тату.
Смешно перечислять: то шведы, то французы,
то англичан аттическая сода,
то прусский шаг балетных солдафонов -
телам придавшие прямоугольность стати,
мозгам - логичность циркуляра,
художествам - заимствованный взор.
И вот, когда тщеславие окраин
вползло в самодовольный сон столиц,
найдя для оголтелых истин,
научную опору в дерзких книгах
и, пробудив бессовестную плоть,
призывом к справедливости и воле,
провозгласило труд работный
высшей мерой /таков, Лукулл, у них вербатий/,
ученьем заменив таинственное я -
случайное, упорное, живое -
все расписав от ебли до героев,
все поделив от хлеба до калош -
тогда, Лукулл, слиняло это царство.
Представь себе, нелепую затею:
устроить мир невидимых достоинств -
гармонию ума и исполненья,
представь себе: они пытались
стремление вещей в запруды обладанья
сменить на отношенье тел как тел.
Но кто рискнет так полюбить чужое
на основаньи красоты и мысли?
кто сможет выдержать достойно и легко
закон жестокой щедрости природы?
Без зависти? Без суеты тщеславий?
О, скучный мир, о, мелкий бес и бог.
Жить без страстей, убийств и преступлений,
жить без любви жестокой и слепой _
без страха потерять, без страха обладать,
но что взамен? открытие законов,
которые отлажены природой? И для кого?
Вот, где - тупик, преграда и начало, вот, где они споткнулись -
на скуке полу трезвых идиотов.
Был замысел велик да исполнитель мелок:
то гоголем ходить, то бить челом в скитах,
то тенью быть исчезнувших империй -
что ни возьми - обратный перевод...
Так некогда вандалы отразились в осколках Рима,
а тот к своей линованной душе, прибавил аромат этрусков,
те, в свой черед, продолжили Элладу,
а та пренебрегла и Критом, и Египтом и т.д.
Но кто-то /если есть начало/
в себе увидел отраженье /страшусь произнести кого/
и поразился глубине несовпаденья.