Я памятник себе воздвиг и был доволен,
Когда, как черный вихрь, ругаясь горячо,
Со всех столбов, со всех окрестных колоколен
Слетелась стая птиц на медное плечо.
К нему не зарастет тропа, я это знаю,
Мой памятник стоит не в пустоте равнин:
Налево от него весь день звенят трамваи,
Направо — гастроном и винный магазин.
Нет, весь я не умру, умрут другие дяди,
Которые на медь зарплату пожалев,
Спокойно отойдут, уснув в своей кровати,
Свой медный монумент построить не успев.
Моя жена всплакнет, присев у постамента,
А из сплошных песков приехавший акын
Уныло запоет: «Exegi monumentum...»
И что-нибудь еще на рифму «сукин сын».
И долго буду тем любезен я поэтам,
Что в жаркий летний день в моей сплошной тени
И пиво можно пить, и можно есть котлеты,
И можно вспоминать все прожитые дни.
А можно назначать любовные свиданья,
А можно делать то, что — Господи прости! —
В российском языке нормального названья
Не может до сих пор себе приобрести...
Я памятник себе воздвиг из меди звонкой.
Брось камень в грудь мою и ты услышишь звук,
Который сквозь века влюбленные потомки
Услышат, и пронзит их радость и испуг.
Они услышат звон, летящий ниоткуда,
И, скромно похмелясь оставшимся вином,
Ругаясь соберут всю винную посуду
И побредут сдавать в ближайший гастроном.
А вечером, когда спокойно и устало
Светило поползет под гору на покой,
То копия моя из желтого металла
Махнет ему вослед медлительной рукой.