Предела нет терпенью. Все молчали
Когда с асфальта тело поднимали
И уносили битое стекло.
Тогда вскипела кровь у тех кто видел,
Представивших ужасную погибель
Своих детей, которым повезло.
И выла будто в ночь при свете белом
Живая мать. С ребенком неумелым
Похоронила заводную жизнь свою.
Мать, что была ее опорой
Стоять осталась рядом с светофором
Шепча беззвучно «я, найду, убью…».
Его нашла. «Им» оказалась, впрочем
Простая баба, той ужасной ночью
Отведшая на миг усталый взгляд;
В секунду, наступившую за этим
Колес тяжелых ледяные клети
В себя вобрали нежный аромат
Девчушки малой. Как вишневым соком
Полит асфальт… Пестрели некрологом
Газет бульварных жухлые листки.
Те линчевали. А другие жались
Вокруг «убийцы», истово держались
Со всех сторон зажатые в тиски.
Был впрочем суд. Держалась баба прямо
Клялась и отрицала. Всё до грамма
Считала обвиненьем ложным. Всем
Кричала, что обставлена силками
И жертвы кровь была, но – то руками
Дурных людей привнесено затем.
Один лишь взгляд вмиг поседевшей мамы
Испившей слез и скорби телеграммы
Пронзал её, та прятала глаза.
В финале, исступленная от боли,
Она воздела руки днесь: «Доколе!»
Вопила, вопрошая небеса.
«Доколе, есть ли совесть!», - закричала
И та как будто ото сна воспряла
Спокойно так сказала, не дерзя:
«Нет совести», - услышали чужие
И мать услышала слова ее простые
«Есть дети, двое. Мне без них нельзя».
© Johansson 16 February 2011