Иду опять во время оно.
Там началась моя судьба.
Иду в тридцатые. Законно.
Как жертва их. И как судья.
...Два «активиста», словно волки,
В избу ворвались поутру.
И, хищно все обшарив полки,
Вонзились взглядами в сестру.
Она стояла неживая —
Ее, как смерть, страшило то,
Что эта «власть», что эта стая
Заметит новое пальто.
В него на выданье невеста
Вложила все свои гроши.
Один из них рванулся с места:
«А ну, одёжку покажи!»
И, презирая всю культуру,
Вцепился в девичий наряд.
«Скидай свою, царевна, шкуру:
Мы — суд здесь — пролетариат!»
Она отчаянно сражалась,
На помощь призывая свет...
Ах, Боже мой, какая жалость,
Что у меня силёнок нет!
Ногтями детскими вонзился,
Как мог, я в плюшевую ткань.
Волк на дыбы от злобы взвился:
«А ну, пошел отсюда, дрянь!»
Но — отодрать меня от плюша,
Как ни старался, он не смог...
Я защитил тебя, Катюша,
В пять лет своих тебе помог.
Моралью, нервами, локтями
Крушили мы рабов юдоль.
Я и сегодня под ногтями
Того террора слышу боль.