У нее серебристые пряди в густых смоляных волосах
И испуганный взгляд потерявшего маму ребенка,
Голосок по щенячьи смешной неестественно тонкий,
И трехзначный набор киллограммов безжалостен к ней на весах.
У нее не забытый еще присоветский диплом медсестры,
И она попадает, как снайпер, в тончайшую вену,
Но обидеться может на вас горячо и мгновенно,
Даже если вы были милы и предельно добры.
Она книги читает без выбора все, что дадут,
И одна, на свои, с пяти месяцев пестует дочку,
На квартиру с балконом хватило б, наверно, в рассрочку,
Но не верит, что это написано ей на роду.
Ты звонишь ей от силы раз в месяц, ну, может быть, два,
И готовишься к встрече заране, однажды в сезоне,
Приглашаешь в кафе, обиходишь, как куст на газоне,
Где ее же слезами обильно полита трава.
На вопросы свои ты навряд ли получишь ответ,
Ощутишь отдаленность от мира тушканчика в норке,
Что живет с ощущеньем вины на душе и в подкорке
Лишь за то, что вообще, как на зло, уродилась на свет.
И однажды ты спросишь: "K чему эта вся карусель -
Понимать и кормить, наполнять и теплом и участьем.
Ну не должен же кто-то из нас умереть в одночасье,
Чтобы ниточку эту однажды порвать насовсем?"