Unbelief
O you who scornfully condemn the evil moral
Of dismal unbelief; and who escape in horror
The senseless one that happened from the very start
To madly shut the light endeared by every heart -
Tame all your raging cruel arrogance, and rightly
Show him the graciousness to which he is entitled.
Feel for your brother's ache, let go of your disdain,
For wicked he is not, he gives himself the pain.
Who in the world will ease his torture and despair?
Alas! The utmost consolation is not there!
Should the oblivious fate afflict him with a blow,
Or the momentary joy desert him, once bestowed,
Should love or friendship turn betrayal one sad hour
And thus reveal to him their ephemeral power -
Deprived of all support, of faith the ousted son,
He then observes with dread that in the world he’s one,
The bountiful gifts of the almighty hand
From outside the world to him do not extend...
In vain the guilelessness of nature’s casual grace
In its magnificence unfolds before his face;
In vain he looks around, his misery aplenty:
His mind is seeking God, and yet his heart is empty.
The children of afflictions, sufferings and hurts,
To die a dreadful death we all are doomed from birth.
Each instant may deprive us of the earthly burdens,
Our life is but a day, a transient disturbance.
When death embraces us as chilling as a knife
And moves the curtain of eternal afterlife,
What torture is to cry in final desperation –
And to desert this world in fatal separation!
But then, conversing with the unrestricted soul,
O faith, you stand beside the grave’s horrendous hole,
Its funereal dusk you lighten with a glow
And with a cheerful hope you calmly let it go ...
But, mind it! It is worse if you outlive your friends!
And faith alone amidst the desolation sends
Diversion to the heart that lost its joy and cheer:
“It’s coming,” it assures, “the day you see your dear!”
Yet he, the blind wise man! He groans beside the dead,
The poor one is apart from joys that cure the sad,
By promise's regard abandoned in his blindness,
And by the coffin’s side he calls ... and yet hears silence.
Of that deserted place the solitary guest
Where loved ones’ remnants find the final peaceful rest,
Have you once seen him stand above the cold tombstone
Where lovely Delia’s dear ashes lie alone?
He's led by evening calm to this abode of loss,
His unresponsive head is pressed against the cross,
In tears of dark despair, in mad exasperation,
In frantic agony, in voiceless trepidation,
He sobs – while at that time, beneath a willow tree
Beside her mother’s grave, and standing on her knee,
A youthful maiden dreams in simple melancholy,
Her mourning eyes upon the heaven fondly calling,
In quiet solitude, touched by the misty moon,
She seems an angel bringing on the mournful doom;
Lets out a doleful sigh, enfolds the gravestone, grieving -
All silence is around, but she appears receiving.
The hapless one beholds in shock and disarray,
Stands still in awe, then nods and promptly walks away;
And yet numb apathy, disguised, with him is staying.
Inside the church of God, amid the others praying,
He multiplies the desolation of his heart.
The altar's jubilation in luxurious art,
The preacher’s stately voice and the consoling choir
Perturb his faithless pain, insufferably dire;
This secret God again is nowhere in his sight,
Before the shrine his soul comes with a darkened light,
Oblivious of all, strange to divine sensation,
To prayers he returns his envious frustration.
“You lucky ones!” he damns, “Why must I always fail
To part me from the mind, both adamant and frail,
To tame the passion's storm and heresy, and rather,
With faith alone to kneel before the Holy Father!”
So does his heart bemoan. Alas, no use! Unknown
Joy will remain to him! Grim unbelief alone
Along the earthly path is dragging him, relentless,
Continuing his pain until the grave’s cold entrance,
And in that darkest desert, what he has to miss -
Who’ll say! But only there he visions rest and bliss.
***
Безверие
О вы, которые с язвительным упреком,
Считая мрачное безверие пороком,
Бежите в ужасе того, кто с первых лет
Безумно погасил отрадный сердцу свет;
Смирите гордости жестокой исступленье.
Имеет право он на ваше снисхожденье.
С душою тронутой внемлите брата стон,
Несчастный не злодей, собою страждет он.
Кто в мире усладит души его мученья?
Увы! он первого лишился утешенья!
Настигнет ли его глухих судеб удар,
Отъемлется ли вдруг минутный счастья дар,
В любви ли, в дружестве обнимет он измену
И их почувствует обманчивую цену:
Лишенный всех опор, отпадший веры сын
Уж видит с ужасом, что в свете он один,
И мощная рука к нему с дарами мира
Не простирается из-за пределов мира...
Напрасно в пышности свободной простоты
Природы перед ним открыты красоты;
Напрасно вкруг себя печальный взор он водит:
Ум ищет божества, а сердце не находит.
Несчастия, страстей и немощей сыны,
Мы все на страшный гроб, родясь, осуждены.
Всечасно бренных уз готово разрушенье,
Наш век - неверный день, минутное волненье,
Когда, холодной тьмой объемля грозно нас,
Завесу вечности колеблет смертный час,
Ужасно чувствовать слезы последней муку -
И с миром начинать безвестную разлуку!
Тогда, беседуя с раскованной душой,
О вера, ты стоишь у двери гробовой,
Ты ночь могильную ей тихо освещаешь
И ободренную с надеждой отпускаешь...
Но, други! пережить ужаснее друзей!
Лишь вера в тишине отрадою своей
Живит унывший дух и сердца ожиданье:
"Настанет! - говорит, - назначено свиданье!"
А он, слепой мудрец! при гробе стонет он,
С отрадой бытия несчастный разлучен,
Надежды сладкого не внемлет он привета,
Подходит к гробу он, взывает... нет ответа.
Видали ль вы его в безмолвных тех местах,
Где кровных и друзей священный тлеет прах?
Видали ль вы его над хладною могилой,
Где нежной Делии таится пепел милый?
К почившим позванный вечерней тишиной,
К кресту приникнул он бесчувственной главой,
В слезах отчаянья, в слезах ожесточенья,
В молчанье ужаса, в безумстве исступленья,
Рыдает - и меж тем под сенью темных ив,
У гроба матери колена преклонив,
Там дева юная в печали безмятежной
Возводит к небу взор болезненный и нежный,
Одна, туманною луной озарена,
Как ангел горести является она;
Вздыхает медленно, могилу обнимает -
Все тихо вкруг нее, а кажется, внимает.
Несчастный на нее в безмолвии глядит,
Качает головой, трепещет и бежит;
Но тайно вслед за ним немая скука бродит.
Во храм ли вышнего с толпой народа входит,
Там умножает он тоску души своей.
При пышном торжестве старинных алтарей,
При гласе пастыря, при сладком хоров пенье,
Тревожится его безверия мученье;
Он бога тайного нигде, нигде не зрит,
С померкшею душой святыне предстоит,
Холодный ко всему и чуждый к умиленью,
С досадой тихому внимает он моленью.
"Счастливцы! - мыслит он, - почто не можно мне
Страстей бунтующих в смиренной тишине,
Забыв о разуме и немощном и строгом,
С одной лишь верою повергнуться пред богом!"
Напрасный сердца крик! нет, нет! не суждено
Ему блаженство знать! безверие одно,
По жизненной стезе во мраке вождь унылый,
Несчастного влечет до хладных врат могилы,
И что зовет его в пустыне гробовой -
Кто ведает? но там лишь видит он покой.
1817